У Гордеева это в голове как-то не очень укладывалось. Кстати, и Заверюхин с этим не согласился, и это стало началом конфликта. Ситуация была щеткотливой, а уж для тех, кто не ходил в горы, и вовсе непонятной.
После долгих объяснений Гордеев более-менее понял, что самый простой маршрут пролегал по системе желобов. В случае снегопада по этим желобам сходили огромные лавины. А маршрут Мохнаткина - по "ребру", на нем снег не задерживался, он его обтекал справа и слева. Гора очень большая, перепад стены - два с половиной километра, протяженность маршрута - около четырех километров. На этой стене скапливалось очень много снега. Мохнаткин сказал адвокату, что он убеждал Заверюхина, что если лезть по так называемым кулуарам, то оттуда может просто смести. К тому же маршрут, который он выбрал, был очень красивым, а для Мохнаткина всегда была важна эстетическая сторона альпинизма, он и в третий раз планировал полезть по этому же маршруту. Во-первых, он его уже знал, что прибавляет уверенности, а во-вторых, на некоторых сложных участках он оставил веревки, что позволит сократить время следующего восхождения. Вопрос теперь делился на две части. Первая: когда? И вторая: на какие шиши? Заверюхин категорически отказался спонсировать новую авантюру, как он это назвал.
Мохнаткин, однако, был спокоен, он не сомневался, что все будет в порядке. Сравнивая обе экспедиции, он утверждал, что делать это лучше осенью, даже чисто психологически: светит солнце, ты лезешь в его лучах… А когда идет снег - все серо и мрачно. В принципе это была извечная дилемма восходителя: либо весной бороться со снегопадом, либо осенью - с ветром. Мохнаткин выбрал последнее. К тому же и между ветрами бывает день-два хорошей погоды, ее просто надо ловить. Вообще же в больших горах, то есть в шести-восьмикилометровых, очень многое зависит от удачи. Мохнаткин считал, что в последней экспедиции ему просто не повезло, а в принципе он уже был готов на все сто и надеялся, что следующей осенью все сложится удачнее.
Было это так. 15 марта он разбил базовый лагерь на высоте пять тысяч пятьсот метров. Он находился в двух часах ходьбы от ближайшего поселка и в пяти днях - от большого населенного пункта. Из него Мохнаткин пошел пешком, а груз несли яки. Уже на другой день после разбивки лагеря он включился в работу, потому что времени было в обрез, разрешение на восхождение он получил всего на полтора месяца.
Маршрут был заковыристый. Один участок, метров триста - четыреста очень крутого лазанья, назывался "Чертова крепость". Это был практически вертикальный подъем - чистые скалы на высоте более шести километров. Взять их оказалось сложно не только технически, но и высота уже сказывалась, дышать было трудно.
Разумеется, Мохнаткин, опытный альпинист, заранее составил план восхождения, но он прекрасно знал, что в горах, как ни в каком другом месте, на практике все подвергается коррективу. Стиль, который он выбрал, был оптимальным для этого маршрута: гималайский, осадный - внизу и альпийский - наверху.
Первой задачей было провесить двухкилометровое "ребро" веревками. Из-за плохой погоды провешивание веревок заняло больше времени, чем намечалось. Два дня работали, два отдыхали. Если был сильный снегопад, отдыхали дольше…
Гордеев уточнил, что у альпинистов подразумевает понятие "отдых"?
Оказалось, это значит, что альпинист находится в базовом лагере, спит, не таскает грузы (в среднем пятнадцать-шестнадцать килограммов), не готовит, гуляет. Ведь два месяца сидеть на одном месте тяжело, поэтому гулять хочется, но делать это можно было недалеко, в пределах часа от базового лагеря. В базовом лагере было три человека. Мохнаткин и два непальца, носильщик и повар, который готовил множество разнообразных блюд на основе риса. Умудрялся даже раз в неделю печь яблочные пирожки.
Мохнаткин дошел до шести с половиной тысяч метров и дальше полез в альпийском стиле…
Гордеев уточнил, в чем разница между стилями.
Мохнаткин объяснил, что в его случае это означает следующее. Когда он идет "по-альпийски", это значит, что он решительно штурмует вершину с краткими остановками на вынужденный отдых. В данном случае он поставил палатку на высоте шесть тысяч семьсот метров и на следующий день попытался выйти на отметку семь тысяч метров, но вышел только на шесть тысяч девятьсот, а там его остановила непогода. Это был самый продолжительный выход - пять дней. Из-за непогоды он спустился и несколько суток отдыхал. Готовился к решающему штурму. Штурмовое восхождение заняло восемь дней. Из них пять дней он провел на высоте семь тысяч метров, три дня - на высоте семь тысяч триста - семь тысяч четыреста метров.
Мохнаткин долго принимал решение о прекращении восхождения, долго оттягивал этот момент, ведь за месяц была проделана колоссальная работа. Трудно было повернуть назад еще и потому, что рядом, в трехстах метрах, находился лагерь конкурентов - австрийской экспедиции под руководством Дитмара Штокгаузена. Шла борьба, все старались залезть первыми Решение откладывали почти до окончания срока действия разрешения на восхождение - до 15 апреля. В принципе Мохнаткин был даже готов пойти на нарушение правил и 12 апреля решился на восхождение. Но когда "вышел" в четыре часа утра, вдруг почувствовал, что не получится. Развернулся и пошел в базовый лагерь, отойти от которого успел всего на сотню метров. В лагере Мохнаткин сказал повару, чтобы тот спускался в поселок, заказывал яков. И как в воду глядел: через несколько часов начался сильнейший снегопад, который не прекращался целый день. Непальцы, носильщик и повар, остолбенело смотрели на Мохнаткина, решили, что он колдун.
Мохнаткин сразу решил еще раз попробовать пройти маршрут осенью, поэтому оставил свои провешенные веревки.
Через сутки в базовом лагере появились австрийцы. Они тоже не прошли. Мохнаткин им обрадовался, но не тому, что они не прошли, а просто новым людям, все-таки слишком много времени провел почти в одиночестве - непальцы не в счет, они - часть местной природы. Штокгаузена он раньше не знал, хотя, конечно, о нем слышал, это был известный альпинист. Штокгаузен тоже не смог влезть на Джангу, хотя шел и не один. Впрочем, иногда это преимущество, а иногда помеха. В группе Штокгаузена было пять альпинистов и четыре местных непальца для обслуживания участников экспедиции. Потом прилетела и телевизионная группа. Штокгаузен оказался очень открытым и доброжелательным человеком, хотя поначалу Мохнаткин думал, что соперничество помешает им сблизиться. Соперничество было, но не агрессивное, горы этого не терпят. Альпинисты спокойно ходили друг к другу в гости, много разговаривали. Когда вернулись в Катманду, сходили вместе в ресторан, выпили, и Мохнаткин научил Штокгаузена песне "Постой, паровоз, не стучите, колеса…"
А вот Штокгаузен, между прочим, откровенно обрадовался, когда узнал, что Мохнаткин завершил экспедицию, не дойдя до вершины, и сразу же сообщил в Интернете: "Мохнаткин не залез!" В своем роде это для них была сенсация…
Гордеев спросил почему.
Удивленный Мохнаткин объяснил, что австрийцы были уверены, что "русский залезет". Такая уж у него репутация. А теперь выходило, что у них тоже осталась цель, остался шанс покорить гору первыми.
16 апреля, когда Мохнаткин пришел попрощаться, Штокгаузен сказал ему: "Мы тоже устали. Еще день-два, и будем спускаться". По выражению его лица Мохнаткин понял, что им уже все надоело, и они тоже готовы закончить экспедицию, тем более что к своему высотному лагерю им так и не удалось подойти: за триста метров до него их остановил ураганный ветер. Маршрут у австрийцев был хоть и длиннее, но более безопасный, чем у Мохнаткина…
Когда неделю назад Гордеев более-менее разобрался в том, кто такой Мохнаткин и чем он занимается, он спросил:
- Не может получиться, что вы приезжаете туда, а там уже обосновалась другая экспедиция? - заинтересовался Гордеев.
- Почему же нет? Теоретически это возможно. Но когда австрийцы появились у горы, они сразу сказали, что две команды не могут идти по одному маршруту. Даже немножко расстроились, когда увидели мои веревки. Мне сложно сказать о российских альпинистах, но западные, думаю, по моим веревкам точно не полезут.
- Тогда такой вопрос. Почему на один и тот же маршрут дают разрешение нескольким командам?
- Очень просто. По правилам министерства туризма Непала, никаких ограничений для желающих пройти маршрут нет, только плати взносы. В этом году на Эвересте с юга было около тридцати экспедиций. Ума не приложу, как они там размещались! А вот в Индии с этим строго. Подал заявку - все, другие по этому маршруту не могут лезть.
- Правильно ли я понял, Степан, что вы всегда исповедовали соло восхождения?
- Да.
- И являетесь одним из сильнейших в мире в этом стиле, не так ли?
- Ну…
- Почему же тогда в свое время вы вдруг решили пойти с напарником, откуда появилась ваша дружба с Заверюхиным?
- Хм, - после паузы сказал Мохнаткин. - Всегда есть маршруты, которые одному не пролезть. А хочется! Вот К-2, например. С другой стороны, если я буду делать ставку только на соло, то остановлюсь в своем развитии. Невозможно всегда ходить одному, беспредельно наращивая сложность: часто перешагиваешь за грань допустимого риска. В конце концов, ты просто погибнешь в горах…
Гордеев с некоторым облегчением услышал эти слова. Честно говоря, до сих пор у него складывалось мнение, что Мохнаткин абсолютный фаталист, причем в самом нехорошем смысле этого слова.
- Значит, иногда все же приходится идти на компромисс? - уточнил Гордеев.
- Конечно. Разумеется, к моему восхождению на Джангу это никакого отношения не имеет, - спохватился Мохнаткин.
- Почему?
- Потому что тут вся фишка в том, чтобы пройти всю дистанцию одному, эта экспедиция - следующая в моей биографии ступень сложности. Я не зацикливаюсь на том, чтобы ходить только в одиночку. Хотя и не отрицаю, что по-прежнему буду делать соло восхождения. В Гималаях в том числе. Но этим маршрутом надо идти одному.
- Что в горах психологически проще для совместного существования, - поинтересовался Гордеев, - два человека или пять?
- Если у двоих хороший контакт, то вдвоем проще. Если контакта нет, то лучше пусть в экспедиции будет пять человек. От одного за месяц устал - можешь с другим пообщаться.
- А возраст альпинизму не помеха?
Мохнаткин пожал плечами:
- Ощущаешь его только в процессе восстановления. В двадцать пять лет я на следующий день после больших нагрузок был как огурчик. А сейчас мне требуется на это гораздо больше времени. Но, честно говоря, в горах это чувствуется не так сильно. Вот когда тренируешься, особенно когда выполняешь большие объемы - лазанье, бег, то не успеваешь восстанавливаться. Сейчас мне сорок, я стал, наверно, мудрее, опытнее - это очень важно в альпинизме, особенно в гималайском. Опыт и мудрость позволяют правильно рассчитать силы. Впрочем, как, наверно, в любом виде человеческой деятельности. Вы согласны со мной, Юрий Петрович?
"Черт, - подумал Гордеев, - может, надо срочно заняться альпинизмом, пока мне еще нет сорока?"
- А почему вы вообще стали альпинистом? - спросил Гордеев и сам пожалел: как-то слишком уж в лоб, слишком бесцеремонно.
Но, оказалось, ничего, Мохнаткин не закрылся, как того опасался адвокат, и после паузы сказал:
- Знаете, мне почему-то всегда было трудно найти собеседника. О чем говорят люди друг с другом? Иду я иногда по улице, смотрю на людей: одни сидят в кафе и о чем-то разговаривают, другие шагают по тротуару и беседуют, жестикулируя и перебивая друг друга. И в машине водитель разговаривает с тем, кто сидит рядом. И даже на велосипеде. Я имею в виду двух людей, едущих на велосипедах и ухитряющихся переговариваться. Но о чем они говорят? Что они могут сказать друг другу? Иногда бессонной ночью я слышу за окном голоса, а выглянув, вижу двух-трех человек: сделают несколько шагов и останавливаются и говорят о чем-то, потом снова сделают несколько шагов и опять говорят. Где эти люди находят друг друга? Я пробовал заглядывать в кафе, но говорил там только с официантом: один кофе, пожалуйста. Потом еще один. Вот с женщинами все по-другому, потому что с ними можно разговаривать без слов. У меня с женщинами никогда трудностей не было…
- Завидую вам, - пробормотал Гордеев.
- Ну "никогда" - это, пожалуй, слишком сильно сказано, - поправился Мохнаткин, - вернее будет - "почти никогда". А я не с одной имел дело.
- Вы женаты?
- Да уж.
- Интересно, как ей такой образ жизни мужа? Или она у вас тоже скалолаз?
- Нет, зачем нам такая семья? - после паузы сказал Мохнаткин. - Она детей воспитывает.
- Сколько их у вас?
- Трое.
- Понятно. Так как же насчет жены? Не отвечайте, если не хотите.
- Отчего же, - флегматично пожал плечами Мохнаткин. - Знаете, с женой до свадьбы мы разговаривали довольно мало. Потом поженились и теперь почти совсем не разговариваем.
- А с горами вы, выходит, диалог ведете?
- Ну… по крайней мере, с ними проще, чем с людьми.
- Значит ли это, что альпинисты относятся к горам, как к живым существам? - с усмешкой спросил Гордеев.
Мохнаткин кивнул, затем, немного подумав, сказал:
- Я, по крайней мере.
- В таком случае, - спросил удивленный Гордеев, - какой у Джанги характер, мужской или женский?
- Когда я спрашивал у нее разрешение подняться, обращался к ней, как к женщине.
- Спрашивали разрешение? - переспросил Гордеев, подумав, что ослышался.
- Много раз спрашивал, - подтвердил Мохнаткин.
- Но вы не взошли… В таком случае почему же она не разрешила?
Мохнаткин покачал головой:
- Не знаю, может, еще не готова, капризничает.
- Степан, вы суеверны?
- Да нет, в общем-то. Хотя… Нет, я так не думаю.
- Может, все-таки скажете?
- Ерунда, не стоит.
- И все же?
Наконец Гордеев выдавил из альпиниста сведения о том, что спонсор (Заверюхин) дал ему флажки и вымпелы, чтобы он сфотографировался сними на вершине. Но еще в начале экспедиции, когда речь об этом зашла, Мохнаткин подумал, что, возможно, на гору он не залезет.
Действительно, ерунда какая-то, подумал Гордеев, не стоит внимания.
- А как же вы собирались сфотографироваться, если вершину штурмовали в одиночку?
- Ну у меня хороший фотоаппарат был, с большим углом съемки.
Гордеев кивнул: понятно, мол.
- Как же вы с горой прощались? Сказали ей что-нибудь ласковое?
- Не-а. Я так устал, что даже не оборачивался, когда уходил. А осенью, уходя, я все время оборачивался. Смотрел, смотрел, не мог оторваться. Гора ведь очень красивая. Так и ушел. Но она меня сильно достала, я до сих пор не могу восстановиться полностью…
4
Маевская немного опоздала. Она вошла стремительным шагом, длинные волосы разметались по плечам, и Гордеев снова не смог не отметить, насколько она хороша. Все по-прежнему было при ней - и длинные волосы, и длинные ноги, и темно-синие глаза. Она была в джинсах, кроссовках и коричневом кожаном пиджаке. Гордеев закрыл в компьютере папку "Мохнаткин" и предложил гостье на выбор - чай, кофе или минеральную воду, но она отказалась и как бы ответным жестом поставила ему на стол нечто завернутое в полиэтиленовый пакет.
Гордеев посмотрел на нее вопросительно, и Маевская сказала:
- А вы разверните.
Гордеев раскрыл пакет и достал оттуда то, что по форме в нем и угадывалось - бутылку. Это был арманьяк, уже знакомый Гордееву, только не тот, что сам он покупал вчера, а "Шабо" - лимитированной серии и тридцатилетней выдержки, который стоил, если адвокату не изменяла память, четыреста семнадцать с половиной долларов.
- Что это значит? - спросил Гордеев.
- Это вам. Подарок.
- А за что, позвольте узнать?
- В знак благодарности. - Она взяла свою сумочку, которую Гордеев сразу же положил на край стола, и даже не удосужилась заглянуть внутрь. Повесила ее на спинку стула, на который присела.
Гордеев молчал и думал. Восстановление водительских прав едва ли потянуло бы на четыре сотни долларов. Может быть, сама сумочка стоила больше, может, это какое-нибудь произведение искусства от-кутюр? Так опять же нет, вряд ли. Янтарная брошка? Ерунда какая-то.
- Яна Станиславовна, я что-то вас не понимаю. - Он наконец нарушил молчание, наблюдая, как она раскуривает свой "Житан", явно никуда не торопясь. - Я ведь не просил никакого вознаграждения за свою услугу и…
Тут она ему поощрительно улыбнулась. Темно-синие глаза прищурились и стали еще темнее.
- У меня много работы, - несколько нелогично продолжил Гордеев. - Поэтому прошу вас забрать свои вещи и… - Он вспомнил, что так и не выяснил, откуда она узнала его имя.
- Ну это, положим, неправда, - сообщила Маевская, пуская в потолок затейливое сизое колечко.
- Что неправда? - не понял Гордеев.
- Нет у вас никакой работы. Точнее, есть, но очень мало. У вас же на сегодняшний день один клиент!
- Слушайте, вы кто вообще?! - похолодел адвокат.
- Как кто? Яна Станиславовна Маевская. Как будто сами не знаете.
- Но я действительно вас не знаю.
- Этого не может быть, - безапелляционно заявила девушка.
Гордеев почувствовал себя беспомощно. Он привык общаться с людьми, на которых обычно действовали хоть какие-то логические доводы.
- Посмотрите внимательно, - предложила Маевская. - Что вы видите?
- Вижу хорошенькую молодую особу, которая тратит мое время, как свое собственное.
- Я готова это компенсировать, - туг же заявила она.
- Как это?
- Как у вас заведено.
Двусмысленность ситуации стала Гордеева доставать.
- А как у меня заведено? - Он чуть повысил голос.
- Это вам виднее.
- О господи! Да объясните же наконец, что вы хотите, и заберите свой коньяк. То есть арманьяк. Откуда вы вообще узнали?.. - Тут Гордеев запнулся. - Погодите, погодите! Значит, в этом магазине вы оказались не случайно? Вы следили за мной? Сумочку тоже специально в машине оставили?
- Ну уж нет! - возмутилась Маевская. - За кого вы меня принимаете вообще?
- Я бы принял вас за кого-нибудь, если бы вы наконец объяснили, кто вы такая и чего хотите.
- Я актриса, - сказала она и опустила пушистые ресницы.
И тут он понял, на кого она была похожа. Разумеется, она не могла быть актрисой, но на актрису она очень сильно смахивала. На знаменитую и, увы, уже покойную Монахову. Действительно, Гордеев присмотрелся и обнаружил явное сходство. Так Мила Монахова могла бы выглядеть лет десять или пятнадцать назад, разве что бюст у нее, конечно, был на пару размеров больше. Этим, собственно, Монахова и стала поначалу выделяться на экране среди отечественных актрис, потом уже у нее стали обнаруживать драматический талант. Впрочем, он отвлекся. Ну и что с того, что барышня похожа на Монахову? Зачем нужно это нагромождение лжи и к чему все эти уловки и забегание вперед - с сумочкой и с бутылкой французского пойла? Теперь Гордеев не сомневался, что его хотят втравить в какую-то авантюру. Надо держать ухо востро. На всякий случай он еще дальше отодвинул бутылку арманьяка. И уловил, как Маевская едва заметно, краешком рта, усмехнулась. Что она, в сущности, себе позволяет, эта девчонка? Такая самоуверенность…