- Я тоже так думаю, - решительно поддержала Лида жену Василя. - Это не шутки, Василек, - обратилась она к деверю. - Врагов у тебя достаточно. - Она нежной грустно взглянула на него, словно уже хоронила. - Берегись, Василь… Подумай хотя бы о Ковтуне, об "итальянце", и его Грицьке. Они на все способны! А Бондарь, у которого мать осудили за самогон тоже не без твоей помощи? А Барсуки? Ты у них дважды отбирал незарегистрированные ружья, а они еще где-нибудь раздобудут… А воровство в поле?.. Переехал бы ты лучше в другое село. Как говорится, дальше очи - дальше сердце… А то, гляди, действительно подстрелят! - Она вдруг засмеялась, совсем не к месту, чем удивила Коваля. - Зовут же тебя в "Завет Ильича", дом обещают поставить, что тебе еще нужно?! - Голос женщины снова стал жалобным, Лида словно умоляла деверя не рисковать жизнью. Дмитрию Ивановичу подумалось, как прекрасно, когда близкие люди так любят и тревожатся друг за друга. - Нам однажды уже пробовали красного петуха подпустить, - объяснила Лидия Антоновна Ковалю. - Угол до сих пор стоит обгоревший, некогда побелить. Только счастливый случай спас, а то ведь и хата сгорела бы, и мы с ней. Ты, Василек, таки хочешь дождаться, когда еще раз подпалят? - снова с осуждением в голосе обратилась женщина к деверю.
- Я никого не боюсь! - вспыхнул Василь Кириллович. - И вам не советую. Глупости все это! И новой хаты в "Завете" не хочу, мне и половины нашей достаточно. А поджигателя я найду, раньше или позже…
При этих словах мужа Оля только вздохнула. Она привыкла подчиняться его воле, и решительный ответ его не оставлял надежд, что с бедой, которая вдруг свалилась на их семью, будет покончено. Лида тоже словно увяла, услышав ответ деверя.
"Вот еще одна проблема, - подумалось Дмитрию Ивановичу, - отцовский дом. Не земля, не груша на меже, а дом. В двадцатом столетии крыша над головой стала основной проблемой… Действительно, братьям тесновато на своих половинах когда-то просторного отчего дома. - Коваль уже знал, что на долю каждого из них приходится по две комнаты с боковушкой. - Пока детишки были маленькими, обе семьи это вполне устраивало, но время идет, дети растут… Впрочем, - рассуждал далее полковник, - вряд ли это обстоятельство имеет какое-либо отношение к угрожающей записке".
- Все же хорошо, Дмитрий Иванович, что вы приехали, - задумчиво произнесла Лида. - Это таки не шутка… Может, хоть вы спасете этого упрямца. - Она почти ничего не ела и, как и все, время от времени с интересом поглядывала на Коваля. Да и неудивительно. Кого не заинтересует личность известного на всю страну сыщика, к тому же земляка? - Ведь и вы так считаете, как и Оля, если приехали… Но, честно говоря, - вдруг оживилась женщина и почему-то улыбнулась, - не представляю, как можно найти виноватого?
- Не очень сложно, - так же улыбнулся в ответ полковник. - Все обычно устанавливается либо по почерку подозреваемого, либо по отпечаткам пальцев. Да и другие есть возможности: по идентичности бумаги, чернил, клея и тому подобное. Существуют различные криминалистические экспертизы, при помощи которых не трудно раскрыть любую тайну.
- А-а а, - протянула Лида, - выходит, у вас под руками целая наука… Я слышала, что вы действительно распутывали очень таинственные дела. Конечно, наука плюс ваш личный талант, - подлизывалась женщина. - А тут еще и доказательство есть - записка… Кстати, где она сейчас? У кого? - Лида обвела всех взглядом. - Дайте посмотреть, если можно, - это она уже обращалась к Ковалю, - а то говорим, говорим, а я ее еще и в глаза не видела.
Полковник вынул из нагрудного кармана белой чесучовой куртки небольшой бумажник, раскрыл его и протянул женщине сложенный вчетверо тетрадный листок.
Та взяла его осторожно, будто боялась запачкаться или того, что он выстрелит.
- Здесь не написано, а печатные буквы наклеены! - воскликнула она. - По почерку не докопаться!
- Для розыска это не составит трудности, - успокоил ее полковник. - Я уже объяснял.
Петра Пидпригорщука листок совсем не интересовал. Говорил он за столом мало, словно полностью выговорился в Киеве, когда убеждал Коваля приехать в Выселки, бросил лишь несколько фраз, поджимая после каждой губы, от чего уголки рта обиженно опускались. Если бы Петро Кириллович не добивался бы так приезда Коваля, можно было бы заподозрить, что он чем-то недоволен.
- Я уже видел, - буркнул Лиде, протянувшей ему гадкий листок, еще раз печально взглянул на бутылку водки, которая отпотела, и, вздохнув, принялся снова ковырять вилкой в тарелке.
Хотелось, чтобы каждый из вас подробно рассказал об односельчанах, - попросил Коваль. - Что за люди живут рядом, какие у вас взаимоотношения, особенно у Василя Кирилловича, - кивнул на старшего Пидпригорщука. - Вот вы, Лидия Антоновна, какого-то "итальянца" вспомнили. Что за личность? И кого еще есть основание подозревать?.. Да и вы сами, Василь Кириллович, не должны отмахиваться, если хотим установить истину… Кого, например, вы подозреваете?
Пидпригорщук пожал плечами.
- А бог его знает! Ой, Оля, Оля, - покачал он головой, посмотрев на жену, - подняла ты бучу!
- Тебе всегда все безразлично! - рассердилась женщина. - А о детях ты подумал?
Лида еще некоторое время повертела в руках тетрадный листок и, видя, что Петро совершенно не интересуется им, а Оля отмахивается от него, словно от гадюки, вдруг испуганно оглянулась, потом бросила тревожный взгляд на Василя, будто кто-то уже изготовился стрелять в него, неожиданно негромко вскрикнула, швырнула бумажку с угрозой на стол, вскочила и, всхлипнув, бросилась к дому.
Все посмотрели ей вслед.
- Что с ней? - спросил Коваль.
- Нервы, - буркнул Петро. - Не в порядке… Не обращайте внимания, это у нее бывает: то смеется, то плачет. Извините, я сейчас.
Он не спеша поднялся и пошел за женой. За столом воцарилась тишина.
- Это она, бедняжка, за Василя переживает… - вставила Оля.
- Мы уж ее лечили. Из райбольницы не вылезала, - сокрушенно сказал старший Пидпригорщук. - Петро собирается в Полтаву, к профессору. Есть в Полтаве такой. Знаменитый невропатолог. Тоже, кстати, земляк. Правда, к нему не просто попасть. В райбольнице обещали дать направление. Да все руки у нас с Петром не доходят, жатва, работы по горло, скоро и зябь поднимать, вот проведем обжинки… тогда уже…
- Он, Третьяк, вроде тоже с моим отцом учился в одной школе и с вами, Дмитрий Иванович, - сказала Оля.
- Какой это Третьяк?
- Андрей Семенович, теперь профессор.
- Если это тот самый Андрей, то мы с ним договоримся, - пообещал Коваль.
Вскоре возвратились к столу Петро и Лида. У Лиды были красные заплаканные глаза, но она, казалось, полностью успокоилась и даже пробовала улыбаться.
- Извините, - обратилась она к Ковалю, - мне почему-то вдруг стало страшно, очень страшно! - Женщина передернула плечами, словно озябла. - Но уже все в порядке.
Она снова села за стол и начала задорно смеяться, будто хотела подчеркнутой веселостью возместить свою истерику.
- Я могу вам, Дмитрий Иванович, обо всех рассказать. Потому что Петро мой - молчун, а милая Оля, кроме мужа, детей да своих овощей, мало что знает… А я целый день в конторе, все толкутся. Байки и выселчанские сплетни мимо меня не проходят.
Оля, обидевшись на Лидины слова, занялась детьми, позвав их к столу ужинать, а Дмитрий Иванович устроился с Лидой на скамейке у спуска к реке и, посматривая то на чернявую собеседницу, то на реку, поблекшую долину за ней и низкое седеющее небо, внимательно слушал рассказ о сегодняшних Выселках и взаимоотношениях выселчан. Лидия Антоновна нравилась ему какой-то воинственной женственностью - во время беседы черные цыганские глаза ее то и дело поблескивали - и тем, как интересно рассказывала об односельчанах, которых характеризовала образно, с многочисленными подробностями.
Слушая Лиду, Коваль поймал себя на мысли: "Что этой женщине нужно в жизни? Что недостает ей, чтобы быть уравновешенной и здоровой? Но человеку, - думал он дальше, - всегда чего-то не хватает, на то он и человек… И так должно быть. Очевидно, и этой чернявой, с несколькими коричневыми родинками на лице, экспансивной женщине чего-то не хватает в жизни. Но, с другой стороны, что ей еще желать: крепкая семья, любящий муж, милые детишки? Возможно, работа не удовлетворяет или мучает какая-то тайна, о которой знает только она?"
Ответа на этот вопрос Дмитрий Иванович не имел, да в конце концов и не собирался его искать…
2
Старый Ковтун - "итальянец", как его дразнили в Выселках, - жил недалеко от Пидпригорщуков, на соседнем холме, ближе к Полтавской дороге.
Дмитрий Иванович решил с ним познакомиться и, поразмыслив, нашел для этого предлог. Коровы у Пидпригорщуков не было - молоко для детей брали в колхозе, и Коваль подумал, что проще всего пойти к Ковтунам за молоком, ведь дачники, которые селились с детьми вблизи Ворсклы, покупали именно у них. Да и правду сказать, Дмитрий Иванович любил перед сном выпить стакан свежего молока, которого последнее время был лишен. Несмотря на заверения газет, что в Киеве и теперь, спустя год после чернобыльской трагедии, молоко проверяют и в магазин попадает только чистое, годное к употреблению, Ружена не покупала его.
До дома Ковтунов добраться было не просто. Идти вокруг далековато, а напрямик, по пригорку, который круто обрывался у реки, миновав небольшой овражек, можно было сразу вскарабкаться к подворью и зайти, так сказать, с тыла. С трех сторон от асфальтированного большака и соседей старый Ковтун отгородился высоким забором, и калитка открывалась не сразу. Сначала чужак должен нажать кнопку на косяке. Тогда в хате хозяев слышался звон и Иван Ковтун не спеша выходил во двор и, с подозрением посматривая на свою же калитку, гадая, кто же там стоит, крадучись шел к ней.
Полковник преодолел овражек и вдруг обнаружил, что от реки Ковтун тоже отгородился. Пожалев досок на четвертую сторону двора, он натянул над самой кромкой обрыва, на двух столбцах, не сразу заметную глазу проволоку и насадил кусты колючего боярышника. "Настоящая крепость!" - подумалось Дмитрию Ивановичу.
Ковалю пришлось возвратиться и идти к калитке вдоль забора по нетоптаному, достигавшему пояса бурьяну.
Старый Ковтун встретил его неприветливо, бросил из-под бровей настороженный взгляд: кто такой? и что нужно? Но не успел это сказать, так как полковник молча поднял бидончик. Жест был достаточно выразительным. Взгляд хозяина немного смягчился.
- Мне бы молочка, - произнес Дмитрий Иванович.
Весь вид немолодого, седовласого добродушного мужчины, одетого в старенькие вельветовые брюки, с которых Коваль еще не собрал весь чертополох, нацепившийся по дороге, успокаивал, и покрытое морщинами лицо Ковтуна прояснилось.
- Да не знаю, - сказал дед, поглаживая затылок, - у меня люди все забирают… А вы кто будете? Тоже дачник?
- Как сказать, - доверительно улыбаясь, ответил Коваль. - Можно и так считать. Решил пожить здесь у вас: чистый воздух, река близехонько… В нашем с вами возрасте ох как он необходим - чистый воздух.
- "Близехонько"! - хмыкнул Ковтун. - По таким обрывам спускаться! И у кого же вы остановились? - допрашивал он, все еще не расставаясь со своей подозрительностью.
Полковник помедлил с ответом. Он разглядывал старого Ковтуна, у которого был очень неряшливый вид: расстегнутая, давно не стиранная, черная от грязи рубашка тряпкой висела на его плечах, голые, тоже черные, ноги виднелись из-под коротких измятых штанов, державшихся на теле при помощи старого скрученного пояска. Дмитрий Иванович понял, что "итальянец" не просто экономный, а крайне жадный человек. Разглядывая Ковтуна, полковник словно примерялся к нему: способен ли этот человек на такой агрессивный поступок, как убийство. Положительный ответ он пока дать не мог.
Впрочем, здесь больше всего его интересовал сын Ивана Ковтуна - Грицько, который работал шофером в Кобеляках и домой приезжал не ежедневно. Больше всего потому, что именно он, как рассказала Оля, не только частенько угрожал Василю, а даже пытался побить. Перед тем как нашли в хате Пидпригорщуков угрожающее послание, Василь поймал обоих Ковтунов с ворованным на току зерном. Это было вечером, когда уже совсем стемнело. Ковтуны везли на тачке два мешка с зерном. На дороге, кроме них, никого не было, и, пользуясь тем, что свидетелей нет, Грицько набросился на Пидпригорщука. Наверное, раскроил бы палкой голову, если бы тот вовремя не отклонился…
Сына Ковтуна на дворе не было, и Коваль не решился спросить о нем, боясь вызвать подозрение. Пока приходилось довольствоваться беседой со стариком, придумывая, как раздобыть оттиски пальцев на бидончике не только отца, но и сына.
- Вы здесь один живете? - все-таки не удержался полковник. - Жены нет?
Дмитрий Иванович задал этот вопрос, чтобы как-то продолжить разговор - нестираная одежда хозяина была для него и так достаточным свидетельством отсутствия в доме женской руки.
- Да, жены нет. Живем вдвоем с сыном… Так вы у кого поселились? - повторил свой вопрос "итальянец".
"Настоящий допрос!" - улыбнулся про себя Коваль и решил ничего не скрывать.
- У Пидпригорщуков, - махнул рукой вбок, куда-то к направлении реки.
- У этих чертовых мафиози?! - глаза Ковтуна вспыхнули огнем, лицо скривилось. - Друзья они ваши или родственнички? Нет, нет, - он отпрянул от Коваля, - я с ними дела не имею.
- Но не им же молоко, а мне, - запротестовал полковник. - И не родственники они мне. Ни то, ни другое. Просто снял комнатку, искал поближе к реке.
- Так вы у Петра или у того вредного карабинера Василя?
- У Петра Кирилловича. А что это вы их так не любите, своих соседей? - поинтересовался Коваль.
- Да Петро еще так-сяк, но Василь! - Ковтун аж скрипнул зубами. - Жестокий человек, жандарм настоящий, карабинер!
Но ответ полковника, казалось, немного успокоил деда.
- Люди обычно здесь, возле меня, селятся, на пригорке, - буркнул он, - а не над обрывом.
- Шумно здесь, у дороги, а я тишину люблю. Живу в Киеве. Грохот уши набил.
- Да и ходить вам за молоком ко мне не очень удобно, нужно карабкаться через овражек, - отговаривал Ковтун.
Коваль только вздохнул.
- Ну да ладно, - наконец смилостивился "итальянец". - Веди по рублю, то как-нибудь литр найду. Будете брать вечернее. Молоко у меня жирное, постоит - сливок полбанки будет, - добавил он и, когда полковник в знак согласия кивнул: "Мне больше и не нужно", отошел от калитки, открывая гостю дорогу во двор. Там он наконец забрал из рук неожиданного посетителя алюминиевый бидончик и, указав Ковалю на скамейку, поставленную под ивой, направился к хате.
Дмитрий Иванович внимательно осматривался. Подворье было по-хозяйски обустроено. В глубине его виднелся частокол, за которым стояли два бычка, где-то за хатой, в хлеву, хрюкала свинья, копались в пыли куры. Цепной пес, все время неспокойно бегавший по длинной проволоке вдоль хаты, стоило хозяину скрыться в ней, снова начал рычать и бесноваться, как и в те первые минуты, когда полковник только подошел к калитке.
- Доброе у вас хозяйство, - сказал Коваль Ковтуну, вынесшему ему бидончик с молоком.
- Стараемся, а как же, - обрадовался старик похвале столичного гостя, - теперь выполняем продовольственную программу. Взяли с сыном бычков на откорм, имеем коровку, свинку. Оно выгодно и нам, и колхозу. Только вот с кормами беда, животину людям раздали, а корма - ищите сами. Где их искать-то? На асфальте не лежат. Хорошо, что сын в районе, на колесах… Может достать…
- Ну, сейчас, летом, очевидно, нет проблем, - заметил Коваль, забирая бидончик и подавая хозяину новенький металлический рубль.
"Итальянец", схватив рубль, протер его рукавом рубашки, словно хотел, чтобы он заблестел еще больше, потом быстро спрятал в карман штанов, пощупал их, будто проверяя, надежно ли лег рубль и не вылетит ли через какую-нибудь дыру.
- В этом году трава высокая была, - подчеркнул полковник.
- Говорят, от радиации…
- Ну, у вас на Полтавщине ее упало, кажется, меньше всего.
- Возможно. Но ведь и сушь была. Так что на одной траве скотина не выгуляется. А привесы давай… Да и сколько тех выпасов на наших пригорках и склонах, - еще жаловался Ковтун. - С одной стороны асфальт, за ним колхозные поля, нельзя, пасем на этих склонах да в оврагах, - махнул рукой в сторону Ворсклы. - Либо сам ногу сломаешь, либо животину покалечишь. Раздали людям - выкармливайте, а сами руки умыли…
Дмитрий Иванович затронул наболевшее, и старый Ковтун разговорился.
Уже выходя со двора и напомнив, что завтра вечером обязательно придет за своим литром молока, полковник вдруг спросил:
- Охотников в Выселках много? Вот-вот начнется сезон на уток.
- Есть у нас, хватает… - ответил "итальянец". - Сейчас за утками, зимой за зайцем гоняются.
- Вы тоже охотитесь?
Вопрос насторожил собеседника.
- Было бы ружье, может, когда-нибудь и подстрелил бы чирка. Да никак не обзаведусь. Хлопот с ним много: разрешение проси, а потом всякие регистрации да перерегистрации. А украдут - с милицией неприятности.
- Жалко, - доверительно произнес полковник, - а то попросил бы у вас посидеть на вечерней тяге…
- Нет, - развел руками "итальянец". - Да зачем вам, - вдруг оживился он, - далеко ходить? У того разбойника, Василя, где вы остановились, есть…
- Спасибо, - искренне поблагодарил Дмитрий Иванович. - Ведь немного умею стрелять, а тут как раз и сезон. Почему бы не пальнуть…
Из рассказов Оли и Лиды Пидпригорщук он уже знал, что Ивана Ковтуна в Выселках называют "итальянцем". Во время войны их односельчанин попал в плен к итальянцам. Случилось так, что в лагерь его не упрятали, а какой-то офицер отправил с солдатом к себе домой. Так Иван Ковтун из Выселок очутился в Калабрии, где до конца войны трудился в хозяйстве этого офицера. Возвратившись домой, Ковтун рассказывал землякам всякую всячину о далекой Италии, о том, что живут люди не такие, как тут, а черноватые, но не очень, особенно хихикал по поводу того, что едят они улиток, которых называют устрицами, а бывает - и жабок, хвалился, что знает много их слов и даже может чуть-чуть разговаривать. Выселчане подтрунивали над ним, называли "итальянцем" и "жабоедом". На "жабоеда" он очень обижался, а к "итальянцу" привык и откликался.
- Да и я попал бы, если бы стрелял, - похвалился старик.
- А вы, очевидно, тоже фронтовик? - спросил Коваль.