- У вас дружная лаборатория?
- Конечно!
- А вот Журавель и Павленко… не спорили между собой?
- Мы все спорим! В споре, как известно, рождается истина. В науке - соревнование идей, столкновение мнений, споры - главный двигатель. Как же без споров?!
- Я имею в виду другое, - мягко уточнил Коваль. - Не замечали ли вы между ними столкновений, так сказать, характеров? Ну, например, самолюбий, амбиций. Не было ли обид?
- Нет, что вы! - возмутился Дейнека. - Павленко никогда не обижался на замечания Антона, даже когда тот подсмеивался над ним, шутя называя мыслящей улиткой. Мне кажется, Вячеслав Адамович просто стремится жить не напрягаясь. Наука для него, возможно, представляется таким оазисом: сначала мэнээс, потом кандидат или даже доктор, потихоньку, полегоньку, не спеша. Тем более что голова у него, как говорится, "варит" и он надеется на себя. И наука стала для него так притягательна, как белый халат для некоторых молодых людей, рвущихся без всяких данных в медицинский! И все же - это было почти идеальное содружество. Да и соседями они были. Оба молодые… А несходство натур не мешало им, наоборот, притягивало друг к другу, как плюс и минус. А почему это вас интересует, Дмитрий Иванович? - вдруг спросил ученый. - Это, наверное, не столь существенно…
- Я хотел бы понять жизнь института, взаимоотношения людей, двигающих человеческую мысль, прогресс. Я ведь в науке, особенно технической, к сожалению, профан…
Полковник заметил, что его самоунижение польстило заведующему лабораторией.
- Хотите, покажу вам нашу опытную мастерскую, где работал и Журавель, - любезно предложил он.
- Конечно, - с готовностью согласился Коваль, - но сначала покажите стол Журавля.
- Вы за ним сидите, - сказал Дейнека.
Дмитрий Иванович открыл тумбу стола и стал выдвигать ящики, один за другим, просматривая находящиеся в них бумаги. Заведующий лабораторией терпеливо ждал.
- Вы можете, Василий Ферапонтович, популярно объяснить суть технической проблемы, над которой работал Журавель? - спросил полковник, роясь в ящиках.
- Попробую, - почесал в затылке Дейнека. - Проблема номер один в машиностроении, - начал он, собираясь с мыслями, - долговечность, износостойкость машин. Износостойкость зависит от трущихся элементов, трущихся пар. Это понятно?
- Абсолютно, - подтвердил Коваль.
- А от чего зависит в свою очередь износостойкость самих трущихся пар? От многих факторов. Например, материала, из которого они сделаны, а также от заключительной, финишной, обработки при их изготовлении.
Заведующий лабораторией, видя, как внимательно слушает полковник, вошел в роль лектора и с удовольствием продолжал:
- И вот мы подошли к главному. При абразивной обработке поверхностей трущихся деталей во время их изготовления, скажем, наждаком, частички твердого абразива, то есть наждака, неизбежно внедряются в обрабатываемую поверхность. Предотвратить это невозможно. При машинном притирании поверхностей создается повышенное давление в каждой точке соприкасания, металл перегревается, "пригорает", и мельчайшие частицы абразива втираются в обрабатываемую поверхность, ставшую мягкой, как бы вдавливаются. И остаются в ней…
Коваль отложил бумаги и сосредоточенно слушал. То, что рассказывал заведующий лабораторией, было элементарно и, кто знает, могло ли относиться к делу, приведшему его в институт, но он заинтересовался на первый взгляд, казалось, простой технической проблемой, о которой шла речь.
- Эти вдавленные, незаметные глазу мельчайшие частицы абразива в процессе трения, при эксплуатации машины, - объяснял Дейнека, - выпадают, и на трущейся поверхности образуются пустоты, через которые вытекает, скажем, масло. - Василий Ферапонтович схватил чистый лист бумаги, лежавший на столе, и быстрыми движениями начертил две прижатые друг к другу плоскости, в месте прилегания наставил точки, обозначающие мельчайшие вкрапления абразива. - Чтобы избежать течи, шлифовку трущихся элементов проводили не сразу, грубо, а многократно, постепенно уменьшая размер зерна, пасты, вплоть до финишной полировки, то есть старались создать идеально гладкую поверхность, которой можно добиться только при ручной обработке.
И все же, Дмитрий Иванович, течи, например, сальника в автомобиле избежать не удается, и вы об этом, конечно, знаете. Но я хочу подчеркнуть, что это уже вопрос второй, вытекающий из общей проблемы. Этим особенно мучаются эксплуатационники… А дальше, - заведующий лабораторией сделал многозначительную паузу, - на сцену выходит младший научный сотрудник нашего института Антон Журавель, земля ему пухом, который вас интересует.
Все гениальное, как известно, просто. Никому в голову не пришло, а его вдруг осенило!.. Вот как бывает! - с нотками зависти в голосе проговорил Дейнека. - У нас все его называли "счастливчик Антон", или "Антей". Ах, да что я говорю, какой же он "счастливчик"! - вздохнул Василий Ферапонтович. - Я не полностью знаком с разработкой Антона Ивановича, - перешел снова на деловой тон завлаб, - так как он не успел представить свою работу, а только сообщил о принципе изобретения. А принцип, повторяю, прост до гениальности. В общих чертах дело обстоит так: Антон Иванович решил изменить движение абразивного инструмента при шлифовке - исключить повторное попадание алмазного зерна в одну и ту же борозду, в ту же ячейку. Скажем, как попадает иголка патефона в бороздку на пластинке, которую постепенно углубляет и крошит. Абразив, по замыслу Журавля, должен делать не однообразные, а сложные, разнообразные движения но поверхности, шлифуя ее не только круговыми, но и поперечными движениями, и по косым направлениям… - Дейнека закружил руками над столом, задвигал ими во все стороны. - Получается хаотическое движение и, таким образом, частица абразива, не попадая все время в одну точку, уже не внедряется, не забивается в обрабатываемый материал, и позже, при эксплуатации изделия, естественно, ничего не выпадает, так как выпадать-то нечему, пустот в поверхности трущихся деталей не образуется, и плоскости идеально прилегают друг к другу. Так можно устранить, скажем, течь сальника.
Этим изобретением Журавель уже заинтересовал предприятия Минавтопрома… Он как будто даже договорился о разработке и внедрении…
Лицо заведующего лабораторией, окаймленное рыжей бородой и показавшееся Ковалю сначала не очень симпатичным - ему почему-то не нравились бороды, особенно рыжие, - теперь приятно озарялось искренней увлеченностью.
- Так пойдемте, Дмитрий Иванович, в нашу макетную мастерскую? - напомнил он после паузы.
Когда они спускались по ступенькам в полуподвал, Коваль спросил:
- Василий Ферапонтович, а в этой инициативной работе, о которой вы рассказывали, "головой" тоже был Павленко? Или сам Журавель? Идея-то чья? Может, тоже Вячеслава Адамовича?
Дейнека на несколько секунд остановился.
- Павленко?.. Честное слово, не знаю… Кажется, это был случай, когда и "голова" и "ноги" соединились в одном лице… Павленко никогда не смог бы заменить Журавля, а у Антона Ивановича это иногда получалось. Не имея терпения дожидаться от Вячеслава нужного решения, он сам искал его. Однако утверждать не могу… Журавель собирался заключить хоздоговор с заводом. От своего ли имени или вместе с Павленко - мне неизвестно… Все это было еще в стадии оформления. Впрочем, должен знать Павленко, но он сейчас в командировке. Если вам нужно будет, мы его отзовем…
- И кто же теперь закончит работу и внедрит изобретение?
- Решит дирекция. Естественно, поручат нашей лаборатории… Возможно, и Павленко. Дело интересное, и тянуть с ним нельзя. Рукопись Журавель отдал печатать нашей машинистке, но ее сегодня нет.
В течение всего пребывания в институте, во время беседы с директором, объяснений Василия Ферапонтовича Коваля не оставляла мысль: два дня, как умер сотрудник, а в институте никто об этом не знал. Почему?
Ну, допустим, соседка, Варвара Алексеевна, не позвонила в институт. В конце концов не ее это дело… Интересно, сообщила ли она об этом мужу? Павленко, безусловно, прервал бы командировку, чтобы проводить в последний путь своего друга. Значит, или он не знает о смерти Журавля, или по каким-то причинам не может приехать.
А вот Нина Барвинок, машинистка! Она ведь еще позавчера узнала от него о том, что Журавель погиб. Почему не сообщила никому?
Перед тем как проститься с заведующим лабораторией, полковник попросил показать комнату машбюро. По дороге спросил Дейнеку:
- А было какое-нибудь увлечение, хобби у Журавля?
Василий Ферапонтович в ответ развел руками:
- Не ведаю. Наверное, не одно. Он был разносторонне развитой человек.
- И еще вопрос, - интересовался полковник, - велико ли могло быть вознаграждение Журавлю, если бы изобретение пошло в производство?
- О! - воскликнул заведующий лабораторией слегка писклявым от волнения голосом. - Сколько получил бы? Много, очень много! Изобретение нашло бы широкое применение в машиностроении, в частности в станкостроении. Одним словом, везде, где есть трущиеся части и нужно идеальное прилегание… В деньгах? - Он развел руками. - Не подсчитать. Ни экономический эффект в масштабах страны, ни вознаграждения изобретателю… Это ведь из тех новшеств, которые сейчас поощряются в связи с ускорением технического прогресса…
Машбюро оказалось маленькой комнаткой, в которой стояло два столика с пишущими машинками. Одна из них была закрыта грубо сшитым дерматиновым чехлом неопределенного цвета. За вторым таким же столиком сосредоточенно стучала миловидная женщина, ее Коваль в мыслях сразу окрестил "каштановой". На ней было хорошо сшитое светло-коричневое платье, а голову венчала пышная корона каштановых волос.
Полковник поздоровался, женщина перестала стучать и подняла глаза. Они были блестящие и тоже каштановые.
- Мне нужна Нина Барвинок. Она здесь работает?
Машинистка с любопытством смотрела на Коваля.
- Да, здесь, - женщина кивнула в сторону закрытой машинки. - Но ее сегодня нет.
- Почему? - спросил Коваль.
- Очевидно, заболела, - ответила машинистка. - Она часто болеет. То одно, то другое. Слабенькая. - И тут же глаза ее снова зажглись любопытством: - Вы принесли работу?
- Нет, - сказал Коваль.
- Что-то передать ей?
- Нет, - повторил полковник. - Передавать ничего не нужно. - Он открыл ящик столика Барвинок и, не обнаружив ничего, кроме копирок, понял, что допустил просчет, не забрав у Нины панку, в которой, очевидно, было окончание рукописи Журавля.
И он решил поручить Струцю съездить сегодня в Березняки, домой к машинистке, чтобы проверить, правду ли говорили о тяжелой обстановке в ее семье и, главное, забрать конец работы.
Он думал о том, что материалы Журавля должны быть приобщены к делу, и подыскивал доводы, чтобы, не нарушая закона, возвратить их институту, не задерживать внедрение в производство ценного изобретения.
7
Коваль заглянул в кабинет Струця, беседовавшего с Ниной Барвинок, когда старший лейтенант дошел до белого каления.
Худенькая миловидная женщина, сидевшая напротив него, в которой Дмитрий Иванович узнал машинистку, на вопросы отвечала грустно краткими "да", "нет" или "не знаю" и покорно соглашалась, когда старший лейтенант указывал ей на противоречия. Она была совсем убита свалившейся бедой, и вызов в милицию стал для нее тяжким испытанием.
- В конце концов, чем вы докажете, что ушли первой и сказали, что чайник скоро закипит и кофе пусть заваривают сами? - уже повышенным тоном спрашивал Струць, когда вошел полковник.
Машинистка пожала плечами, мол, чем я могу доказать?! Увидев Коваля, она еще больше сжалась на стуле и ниже опустила голову.
Дмитрий Иванович уселся в углу, так как кабинетик Струця был тесноват для трех человек. Он укоризненно посмотрел на его хозяина. Кому-кому, а старшему лейтенанту хорошо известно, что бремя доказывания лежит на дознавателе и следователе и этого нельзя требовать от подозреваемой. Но он ничего не сказал, не желая ставить старшего лейтенанта в неловкое положение. Да и взглянув на Струця, полковник понял, что тот сам не рад своей промашке, но не решается ее исправить, чтобы не акцентировать на этом внимание.
- А Журавель или Павленко слышали ваши слова? - уже тише спросил Струць.
- Не знаю, - коротко ответила машинистка.
- Скажите, Нина Васильевна, в котором часу вы ушли в тот вечер из квартиры Журавля? - поинтересовался Коваль. - Имейте в виду, вам не нужно оправдываться и доказывать. Просто обрисуйте нам обстановку того вечера, - добавил он, покосившись на старшего лейтенанта.
Машинистка не скрывала, что в последний вечер Журавля у него в гостях были она и Павленко: кто ушел первым, а кто оставался с хозяином, стало ключевым вопросом дознания, и Коваль, видя, что Струцю это трудно выяснить, решил подойти к решению задачи с другой стороны.
Машинистка на секунду подняла голову и, не заметив во взгляде Коваля сердитых искорок, которыми только что осыпал ее усатый старший лейтенант, приободрилась и расслабилась.
- До минуты не помню, - ответила женщина. - Домой пришла около девяти, но по дороге заходила в продуктовый магазин на левом берегу, потом в гастрономе стояла за яблоками. Диме моему нужны фрукты, а яблоки были недорогие. Стояла, наверное, с полчаса.
Струць с удивлением смотрел на женщину, которая до сих пор отвечала одним-двумя словами, а тут вдруг разговорилась.
- Значит, - рассуждал вслух Коваль, - если отбросить от времени прихода домой, так сказать, магазинное время?.. Кроме продуктовых магазинов, вы никуда не заходили?
Нина покачала головой.
- Магазины в общей сложности у вас сколько заняли?
- Около часа.
- Часть покупок делали на левом берегу? А яблоки?
- Яблоки недалеко от дома, в гастрономе "Славутич".
- А время на дорогу? - подсказал Струць. - Вы пешком шли?
Дмитрий Иванович знал, что путь от Русановки, где жил Журавель, до Березняков не должен занять много времени.
- Пешком, конечно, - отвечала машинистка. - Я ушла от Антона Ивановича около восьми. Точнее не знаю, - словно оправдываясь, женщина вытянула левую руку, - часов у меня нет. Мои испортились, никак не отремонтирую… А у Антона Ивановича я не посмотрела…
Вспомнив о Журавле, Нина Васильевна снова погрустнела, казалось, вот-вот всплакнет.
Старший лейтенант тем временем подсчитывал на листке бумаги минуты, затраченные женщиной на дорогу в магазины, на покупки и возвращение домой.
Видя, что Струць занялся арифметикой, полковник подумал, что, наверное, не цифры смогут дать ответ на главные вопросы. Плюс-минус несколько минут в этой истории не решали дела. Важно было установить, действительно ли Барвинок ушла первой, оставив Журавля и Павленко вдвоем. Не хватало свидетельств людей, видевших, когда вышли из квартиры Журавля в тот вечер Барвинок и Павленко. Вместе ли или по очереди? И кто первый? В котором часу? А где взять таких свидетелей? Ведь никто специально не наблюдал за квартирой Журавля. Только соседи по дому могли случайно это заметить. И задача розыска сейчас - опросить людей. А пока… поскольку необходимых сведений не было, главным подспорьем являлась не арифметика, а психология. Нужно было вникнуть в отношения действующих лиц, понять их характеры. Другого пути, пока не установлены факты, нет, считал Коваль.
- Ну хорошо, скажите: почему вы вдруг ушли, собирались ужинать, хозяйничали, а потом, когда мужчинам захотелось кофе, вспомнили о доме, не дождались, пока закипит чайник? - спросил Коваль.
Машинистка послушно кивнула:
- Да, да, вспомнила и ушла.
- И ничего не произошло?
- Где?
- В комнате, где ужинали наши друзья. Между вами и ими?
Нина Васильевна пожала плечами.
- Вы не поссорились с Антоном Ивановичем?
- Нет, что вы, - глаза женщины сразу наполнились слезами. - С Антоном Ивановичем? Нет, нет, - покачала она головой. - Разве с ним можно ссориться! - Она говорила гнусаво, ибо все время терзала платочком нос.
- И он вас ничем не обидел в тот вечер?
Женщина не ответила. Слезы начали душить ее. Она пыталась их сдержать и в конце концов сильно раскашлялась. Когда кашель прошел, подняла на Коваля мокрые глаза и укоризненно произнесла:
- Такое говорите!
- Вы любили его?
- Да.
- Собирались уйти к нему?
- Да…
- Это решение было обоюдным?
- Да.
- Но оно никак не осуществлялось?
Женщина тяжело вздохнула.
- Почему, если не секрет? Антон Иванович передумал?
- Это благороднейший человек, человек слова, это, это… - Барвинок, не в силах произнести слово "был", вот-вот могла снова залиться слезами.
- Так по чьей же вине не состоялась ваша новая семейная жизнь? Муж? Отец? Вмешалось общественное мнение?
- По моей, - тихо произнесла Нина Васильевна. - Только по моей. И это я себе никогда не прощу! - От слез ее нос, все лицо, казалось, распухло, светлые миндалевидные глаза покраснели.
- Не плачьте, Нина Васильевна, - попросил полковник. - Увы, Антону Ивановичу уже не поможешь. - Дмитрию Ивановичу было неприятно видеть Барвинок в таком неприглядном виде.
Посматривая на Нину Васильевну, Коваль перебирал в памяти все, что узнал об этой женщине. Родилась она в селе, под Киевом, в счастливой семье, где была единственным ребенком. Росла тихой девочкой, унаследовав от матери не только миловидность, но и мягкий, покладистый характер. Отец - колхозный механик Василий Козак - и мать - счетовод сельпо Ганна Григорьевна - души в ней не чаяли. Ниночка помогала по хозяйству, не водила ни с кем знакомств, не убегала с подружками на луг, тянувшийся до самого Днепра, где в высокой траве можно было играть в прятки. Одним словом, не доставляла родителям никаких хлопот…
Но однажды летом, когда Ниночка перешла в седьмой класс, случилось несчастье. Пьяный тракторист в сумерках наехал на Ганну Григорьевну, возвращавшуюся с работы домой.
Отец Нины, не в силах перенести смерть жены, пытался повеситься в сарае, и его буквально вынули из петли.
С тех пор жизнь Нины пошла кувырком. Василий Козак запил и вскоре потерял должность механика. Он не мог больше оставаться в селе и подался в Киев… Там он устроился рабочим по ремонту мостовых. Нина еще два года ходила в школу, но, не видя перспектив после окончания десятилетки, из девятого класса ушла и поступила на курсы машинописи. Когда ей исполнилось восемнадцать, посватался приятель отца - бригадир каменщиков Гнат Барвинок. Старше Нины на десять лет, буйный во хмелю, он был несимпатичен ей. Но у отца, которого Барвинок постоянно поддерживал на работе и спаивал дома, было другое мнение, и Нина покорилась отцовской воле.
Первое время после скромной свадьбы в доме было спокойно. Но с тех пор как отцу совсем отказали руки и вся забота о семье легла на плечи Гната, тот распоясался. Нина старалась угождать обоим: и отцу, и мужу, но у нее плохо получалось. Потом родился сын, и женщина полностью замкнулась на ребенке…
- Мы просим вас, Нина Васильевна, - снова заговорил Коваль, - помочь разобраться в печальной истории гибели Антона Ивановича… Скажите, вы не ушли жить к Журавлю потому, что не хотели оставить мужа, лишить ребенка отца? Так? Если так, то я вас понимаю…