- Семихатского убили, - объявил майор Ефремов, глядя на Алтунина. - Дома застрелили. Он еще вчера на работу не вышел, но вчера в кадрах решили, что он загулял по поводу дня рождения, и шума поднимать не стали. Свой же человек, не чужой. Написали от его имени заявление на отгул, подшили в папочку, приказом провели - все чин-чинарем. Им за эту инициативу особо влетит. Ну а сегодня всполошились и послали к нему домой Аллочку. Она приходит, дверь открыта, Семихатский в коридоре лежит с дыркой во лбу. Такие вот интересные у нас дела…
"Что он на меня так смотрит? - удивился Алтунин. - Уж не думает ли, что это я Назарыча убил? В порядке личной, так сказать, мести?"
Оказалось, что у начальника другие мотивы. Отпустив остальных сотрудников, он помолчал немного и обложил Алтунина отборным матом.
- Зачем ты туда сунулся? Сообщил бы, окружили завод, муха бы не пролетела… - примерно так можно было перевести то, что он сказал.
- Да я же все как положено сделал… - начал было Алтунин. - Пожарная инспекция, все путем. Не первый же раз противопожарное состояние проверяю. Кто мог подумать, что я с этим гадом в столовке за одним столом ел! Вспомнить тошно!
- В столовке? - заинтересовался начальник. - Это когда? И почему я об этом ничего не знаю?
Алтунин рассказал. Начальник похекал в кулак, что заменяло у него смех, и пошутил:
- Эх, Алтунин, Алтунин! Везения у тебя много, а интуиции никакой. Как же ты его не почуял…
- Теперь, как зайду куда, всех буду арестовывать и вести в дежурную часть, - пообещал Алтунин.
День выдался богатый событиями, как выражался капитан Бурнацкий, "приключенческий". Пока начальник отдела с заместителем допрашивали задержанного диверсанта, МУР облетела очередная новость. При обыске дома у Семихатского (жил он один в собственном доме за Рогожской заставой) были найдены портативная коротковолновая рация немецкого производства, могущая работать как от батарей, так и от сети, запасные комплекты батарей к ней, шифровальные таблицы, немецкий радиоприемник "Тефаг Т50", коробочку с сильнодействующими ядами, несколько пистолетов (парабеллум, два ТТ, компактный ТК, вальтер) и один наган. В тайнике между потолком и полом чердака лежали фибровый чемодан и кожаный саквояж, набитые рублями, рейхсмарками, долларами, фунтами стерлингов, драгоценностями и золотыми монетами. В толстой полке старинного комода Семихатский хранил запасные документы - паспорта, трудовые книжки, военные билеты, профсоюзные удостоверения. Все со своей фотографией и на разные фамилии - Грунин, Жариков, Чертенков, Талагаев, Копелян.
Находки озадачили тех, кто производил обыск. Они позвонили в Управление и заново осмотрели дом, теперь уже не просто тщательно, а сверхтщательно. Усердие дало результаты - в погребе, возле одной из стен, щуп, втыкаемый в землю, наткнулся на что-то твердое. Начали копать и выкопали труп. Одежды на трупе не было, как не было и документов, но он был относительно "свежим" и, благодаря тому, что был зарыт глубоко в глинистую почву, хорошо сохранился. Настолько хорошо, что сотрудники, производившие обыск, сразу же узнали недавно исчезнувшего майора Джилавяна. Причиной смерти, вне всяких сомнений, стало пулевое ранение в голову. Пуля вошла в правую глазницу и вышла в левой части затылка.
"Ешкин кот! - подумал Алтунин, узнав новость. - Вот тебе и Назарыч!"
Никогда и ни за что не заподозрил бы он Семихатского в сотрудничестве с фашистами. Да и никто бы не заподозрил. Назарыча можно было заподозрить только в чрезмерной любви к водочке и более ни в чем. А была ли любовь к водочке на самом деле или это всего лишь часть маскировки? Свойский мужик, добродушный, не семи пядей во лбу… Интересно, что у них произошло с Джилавяном? Теперь уже и не узнать. Должно быть, Семихатский узнал о том, что в Управлении ищут немецкого агента или почувствовал неладное, у шпионов интуиция тоже развита хорошо, и решил отвести подозрения, то есть направить их на майора Джилавяна, которого ему так вовремя "подставил" Алтунин. Классика шахмат - жертва фигуры ради выигрыша инициативы. Неизвестно, продолжало ли искать шпиона Управление НКГБ, а вот сам Алтунин после исчезновения Джилавяна больше ни к кому не приглядывался. Раз исчез Джилавян, значит, - неспроста.
- Грош нам всем цена, как сыщикам, если мы у себя под боком шпиона проглядели, - в сердцах сказал Данилову Алтунин. - Хоть бы кто заподозрил…
- Некоторые, брат, и не в таких местах годами работают, - ответил Данилов. - В домоуправлении шпионам делать нечего…
- Тут ты ошибаешься, - со знанием дела возразил Алтунин. - В домоуправлениях шпионам самое место. Им там медом намазано и сверху сахарком присыпано. Домоуправление - это широкие контакты, близкое знакомство с паспортисткой, печать, возможность выписывать разные справки… Немцы нередко так делали - засылали первым делом "онкеля", так сказать, "дядюшку", который устраивался куда-нибудь в инстанции на мелкую должностишку, такую, чтоб биографию особо не проверяли, и начинал "племянничков" устраивать. Однажды начальнику штаба нашей тридцать первой армии водителя своего подсунули, представляешь? Специально убили старого, чтобы подсунуть своего. И не так вот, с бухты-барахты, а кружным путем, через штаб фронта… А ты говоришь - домоуправление.
- Что-то ты заговариваешься, Алтунин, - покачал головой Данилов. - Начал про домоуправление, а закончил водителем начальника штаба армии. Это как моя бабушка говорила: "Где имение, а где наводнение".
- У твоей бабушки было имение? - оживился Алтунин. - Большое? Где?
- В …де! - грубо, но зато в рифму ответил Данилов. - Ну, ты, Алтунин, совсем того. Гляди - комиссуют. Это же поговорка такая!
- Нельзя мне комиссоваться, Юр, - серьезно возразил Алтунин. - Особенно теперь. Вот дождусь майора за поимку вражеского диверсанта и тогда уж подумаю, комиссоваться или еще послужить…
- Смотри, как бы до лейтенанта не разжаловали за то, что остальных спугнул, - усмехнулся Данилов.
Допрос задержанного диверсанта закончился довольно быстро, собственно и допроса-то никакого не было. "Никакого диалога, один монолог", как иногда говорил сам начальник отдела.
- Настоящая фамилия моя Соловьев, - сказал задержанный в самом начале допроса, - зовут Сергеем Константиновичем. Родился в девятьсот седьмом году, дворянин, отец был полковником русской армии. Больше я вам ничего не скажу.
- Ну, раз уж имя настоящее назвали, то, может, еще что-то рассказать захотите, - сказал начальник отдела. - Или…
- Или! - кивнул Соловьев. - Хоть на куски режьте, хоть что - больше я ничего не скажу. Имя-то только для того назвал, чтобы потом меня в ваших архивах нашли.
- Кто вас будет искать? - поинтересовался Ефремов.
- Хочется верить, что кто-то будет, - криво усмехнулся Соловьев.
На все остальные вопросы он не отвечал. Сидел на стуле, смотрел в глаза допрашивающим и молчал. Призывы образумиться, понять, что игра проиграна и постараться облегчить свою участь на него не действовали.
- Вот передадим вас госбезопасности, тогда держитесь! - пригрозил в сердцах майор Гришин.
- Хоть самому Сатане! - дерзко ответил на это Соловьев. - Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Было видно, что он не бравирует, не хорохорится, а действительно не желает сотрудничать.
- Ну и черт с ним! - сказал Ефремов, когда Соловьева увели. - Готовь документы на передачу в НКГБ, только потребуй, чтобы они прислали за ним своих людей. Так и скажи - нет у нас свободных сотрудников, ни свободных машин! А то мало ли что…
- Будет сделано, - понимающе кивнул Гришин.
В апреле 1943 года немецкие агенты напали на машину, в которой из МУРа в московское Управление НКГБ везли предателя Довыденкова, начальника производственно-распорядительного отдела в Наркомате среднего машиностроения. Его задержали по подозрению в убийстве любовницы, а во время досмотра вещей нашли в потайном кармане пиджака копии секретных наркоматовских сводок.
Казалось бы, чего тут везти, с Петровки на улицу Дзержинского? Рукой подать, что тут может случиться в центре Москвы среди бела дня? Однако же напали, перебили охрану и убили самого Довыденкова. Убили не случайно, а намеренно, потому что собирались не спасать предателя (кому он нужен без своей должности?), а убить его, чтобы он никого не выдал. Последствия были крупными - несколько человек, в том числе и начальник МУРа, лишились своих должностей, а двое угодили под суд.
19
Узнав от Гришина, что задержанный отказался отвечать на вопросы и что через полтора часа за ним приедут из Управления НКГБ, Алтунин явился к начальнику отдела и попросил не по-уставному, а по-человечески:
- Алексей Дмитриевич, разрешите поговорить с диверсантом, пока его не увезли.
- Что так? - недобро удивился Ефремов. - Если делать нечего - помоги Бурнацкому и Семенцову остальных задержанных допрашивать.
- А что там помогать? - удивился Алтунин. - Они у него сидят по разным комнатам и пишут в три руки чистосердечное, начиная с выноса из роддома. А Семенцов ходит от одного к другому, делает страшные глаза и бурчит под нос про высшую меру социальной защиты. Так что там все в ажуре. Я не просто так прошу, я его слабину знаю. Успел почувствовать.
- Если знаешь, то почему мне не сказал? - еще более недобро спросил начальник. - Хотел показать, что ты умнее меня? На мое место метишь? Что-то это на тебя не похоже, капитан.
- Да как вы могли!.. - Алтунин едва не задохнулся от обиды. - Просто я не подумал… то есть - думал, что вы сами поймете… Вы же это… на три аршина в землю видите…
- Ты меня с геологом перепутал, - тон ефремовского голоса немного смягчился. - Ладно, чем черт не шутит. Тебе кабинет уступить?
- Ну зачем же вы так, товарищ майор? - упрекнул Алтунин. - То в больные на всю голову записываете…
- То в очень здоровые, - сказал начальник отдела и снял трубку аппарата внутренней связи…
Диверсант не выказал никакого удивления по поводу столь скорого вызова на повторный допрос. Вошел, сел и с таким вниманием уставился на стену, словно там висел не плакат с суровым красноармейцем и вопросом: "Ты чем помог фронту?", а васнецовские "Богатыри", любимая картина Алтунина.
Начальник отдела выразительно посмотрел на свои наручные "Командирские", которыми его наградили в сорок втором за обезвреживание банды Родиона Малофеева по кличке Крот. "За личное мужество", гласила надпись на корпусе. Личное мужество заключалось в "чистом" взятии тремя сотрудниками восьмерых вооруженных до зубов бандитов. "Чистое" означало без потерь среди сотрудников, двух особо резвых бандитов, в том числе и самого Крота, положили на месте. Остальных расстреляли двумя неделями позже.
Алтунин едва заметно кивнул, понимаю, время, но разговор начинать не торопился, давал задержанному "дозреть" до нужной кондиции. Допрос, он же чем-то сродни рыбалке - поспешишь подсечь, рыба сорвется с крючка и уплывет. Жди потом, пока снова клюнет… Когда же решил, что пора, сказал:
- После драки кулаками не машут. Русский человек должен знать такую пословицу.
Задержанный продолжал рассматривать плакат.
- Был бы какой-нибудь фон-барон или, хотя бы, безмозглый мюнхенский лавочник, я бы тебя еще понял, - ничуть не смутившись молчанием собеседника, продолжил Алтунин. - После нас - хоть потоп. Гитлер так же думал со своей бандой, когда мальчишек и стариков под танки бросал. А ты ведь не такой…
Левая щека задержанного, обращенная к Алтунину и начальнику отдела, слегка дернулась.
- Не такой, - уверенно повторил Алтунин. - Говорят, что ты имя свое настоящее назвал, чтобы впоследствии тебя можно было бы в архивах найти. Значит, о чем-то ты там себе думаешь… А если думаешь, то почему продолжаешь убивать, когда война уже закончилась? Почему?
Соловьев-Константин перевел взгляд на Алтунина.
- Кого я убиваю? - спокойно поинтересовался он тоном взрослого дяди, разговаривающего с несмышленым ребенком. - Сижу вот тут перед вами. В наручниках…
- Ты - сидишь! - согласился Алтунин. - А дружки твои пока еще на воле гуляют. Готовятся к очередной акции, а попутно грабежами и убийствами занимаются! Сколько трупов за вами, вы не считаете?! Нет у вас такого реестрика, чтобы на том свете перед хозяевами вашими отчитываться?! Канарис там ваших отчетов заждался уже небось!
Пронять проняло, но не тем, чем собирался пронять Алтунин.
- Грабежами?! - вскинулся Соловьев. - Вот этого, пожалуйста, не надо! Я знаю, что у вас принято на одного арестанта все нераскрытые преступления вешать, но…
- Откуда такие сведения? - прищурился Алтунин. - От Федьки-Половника небось?
- Не знаю я никакого Федьку-Половника!
- Сейчас узнаешь! - пообещал Алтунин, вставая. - Разрешите отлучиться на минуту, товарищ майор?
- Разрешаю, - буркнул начальник, которому ход допроса явно не нравился.
Не прошло и минуты, как Алтунин вернулся с папками в руках.
- Узнаешь друга Федю?! - спросил он, показывая Соловьеву фотографию Половинкина. - По глазам вижу, что узнал. А вот этого старика узнаешь?! А покупательницу из Столешникова?! А старшину с Остаповского шоссе?! А ребят, которые ценности везли, узнаешь?! А этого узнаешь?!
Алтунин немного увлекся, показывая фотографии, дошел до состояния, близкого к истерике. Спасибо начальнику отдела, перехватившему инициативу допроса подобно тому, как перехватывают из рук раненого бойца знамя. Ефремов хлопнул ладонью по столу и рявкнул:
- Хватит! Нечего с ним тут рассусоливать! С такими один разговор - девять граммов свинца в затылок и во рву закопать! Героя он мне тут будет строить!
Рявкнул он больше для Алтунина, чтобы тот в чувство пришел поскорее, но задержанный вдруг обиделся.
- Что вы на меня кричите?! - возмутился он, не замечая того, что сам сорвался на крик. - Я вам не подчиняюсь! Я, как военнопленный, с вами вообще никакого дела иметь не желаю!
- Военнопленный?! - возмутился в свою очередь Алтунин. - Бандит ты, а не военнопленный! Война закончилась, а ты…
В приоткрывшуюся дверь заглянул один из доставивших задержанного сержантов. Увидел, что вмешательства не требуется, и закрыл дверь.
- Моя война с вами никогда не закончится! - выкрикнул задержанный, брызгая слюной на три метра. - Даже когда я умру!
- Вот тебе! - Алтунин сложил пальцы правой руки в кукиш и сунул под нос задержанному.
Велик был соблазн съездить гада по морде, но удалось сдержаться.
- Капитан Алтунин! - начальник ударил кулаком по столу. - Сесть и молчать!
Команда была неуставной, но Алтунин подчинился. Даже что-то вроде "извините" пробормотал, несмотря на приказ молчать. Задержанный тоже умолк. Сидел раскрасневшийся, снова смотрел на плакат, явно стараясь казаться спокойным, но вот с пальцами рук ничего сделать не мог - то сплетал их, то расплетал обратно.
- Вам, капитан, я объявляю выговор, - сказал начальник отдела, не глядя на Алтунина. - А вам, Соловьев, я хочу сказать одно - вы подонок и мразь, не заслуживающая даже обращения "гражданин". Вы - кусок дерьма, которое смыло половодьем. В архивах мы все сохраним, все, как было, запишем. Так что можете не беспокоиться.
Соловьев молчал, но теперь уже смотрел в пол.
Начальник отдела нажал кнопку звонка, укрепленную на стене, с таким расчетом, чтобы ее не было видно под столешницей.
- Увести! - сказал он вошедшим сержантам.
Соловьев продолжал сидеть в той же позе. Пальцами уже не дрыгал. Сержанты подошли к нему и уже собирались поднять и увести силой, когда он сказал:
- Я буду говорить…
Ефремов мигнул сержантам и те вышли.
- Только не подумайте, что я рассчитываю на снисхождение или очень волнуюсь по поводу того, что вы напишете в моем деле. Но вот к этому, что вы мне сейчас показали, я не имею никакого касательства… И вообще ничего об этом не знаю. Догадывался, что Иван с Павлом и Остапом что-то делают тайком от нас, но не мог предположить…
- Одну минуточку, - попросил начальник, вставая из-за стола. - Алтунин, садись сюда, здесь писать удобней…
Алтунин пересел, положил перед собой несколько чистых листов бумаги (бланков вечно не хватало), макнул в чернильницу перо и застыл в позе прилежного ученика. Начальник выглянул в коридор, приказал конвоиру снять с Соловьева наручники, угостил его папиросой, сел на тот стул, где раньше сидел Алтунин, и начал задавать вопросы.
- Сколько человек в вашей группе?
- Семь, - ответил задержанный и тут же поправился. - Было семь. Сейчас остались четверо. Одного убили, другой, мы думали, что исчез, но вы мне сейчас его фотографию показали, значит, - он у вас, я тоже у вас.
- Назовите всех.
- Командир "Алексей", но на самом деле он Фридрих Бильфингер, майор, пришел в абвер из люфтваффе. Второй - это я, мое звание гауптманн. Я заместитель командира. Третий - "Георгий", лейтенант Звягин Михаил Аристархович, погиб в апреле этого года на Кунцевском шоссе. Четвертый - "Иван", его настоящего имени я не знаю. Он вор-рецидивист откуда-то из Замоскворечья, знаток Москвы. Пятый - "Павел", на самом деле он рижский немец Карл Граль. Он и шестой - "Николай", фотографию которого вы мне показали, специалисты по техническим средствам. А седьмой - "Остап", он же Петр Карпенко, киевлянин, боксер, чемпион каких-то соревнований. Силен и ловок, но умом не блещет.
- А кто блещет?
- Бильфингер. Он очень умен и очень предан Великой Германии… - Соловьев загасил папиросу в пепельнице и поправился: - Идее Великой Германии.
- К какой структуре вы относитесь?
- Абвер. Восьмисотая дивизия особого назначения "Бранденбург". Восемьсот первый полк, специальная группа "Йот-Фау-Цет-один".
- Ваше задание?
- Убить Сталина.
Перо зацепилось за бумагу, и Алтунин посадил небольшую кляксу. Осторожно промокнул ее уголком папье-маше и продолжил писать. Краем глаза заметил, как вытянулось лицо начальника отдела. В МУРе информация о готовящемся покушении на Сталина, про которое Алтунин узнал от Ряботенко, не озвучивалась.
- Как вы собирались это сделать? - продолжил допрос майор.
- Один раз, в апреле, напали на машины кортежа на Кунцевском шоссе, подбили все три, но оказалось, что мы ошиблись. Сталина там не было. Непонятно почему. Потом человек Бильфингера, у него есть человек в московской милиции, старый агент…
Алтунин и Ефремов переглянулись.
- Так вот, этот человек подтвердил, что Сталин жив. Кто-то из вашего руководства был у него в Кремле. Мы обосновались на заводе и начали подготовку к новой акции. То, что война закончилась, не имело никакого значения. Для Бильфингера. И для меня тоже, во всяком случае, мне так казалось…
- Как вы очутились на авторемонтном заводе?
- Иван привел. Заместитель директора - какой-то его знакомый, вместе когда-то делали дела. Могу только догадываться, какие. Явки абвера стали опасными, потому что документация могла попасть в ваши руки… Иван сказал, что у него есть подходящее место. Бильфингер согласился. На заводе как раз требовались рабочие руки, надо было налаживать станки. Мы устроились туда под видом техников и инженеров, документов у нас не спрашивали… Нет - спрашивали, при знакомстве заместитель директора просмотрел паспорта. И больше ничего. Иван сказал, что сделанное нами будет зачисляться в наряды другим людям, а деньги за работу будут идти нам. Ну и заместителю директора тоже что-то причитается…