Имеются человеческие жертвы - Фридрих Незнанский 22 стр.

И сам много раз только чудом увертывался от пуль и осколков и все смотрел, вглядывался в то, что видел вокруг... Вот так смотреть, вдумываться и делать выводы он научился сызмальства, еще в детдоме. А тут, в составе "контингента", он доволь­но скоро смекнул, что не все тут воюют за идею, в которую, честно говоря, и не верил никто, даже последний салага, что тут башковитые люди нала­живают связи и делают деньги, а значит - это шанс, быть может, единственный, чтобы вырваться из нищеты и бездомья.

Оружие из России шло эшелонами, потом, через горы и перевалы - автокараванами, летело набиты­ми до предела транспортными самолетами. Но не все уходило по назначению. Перепадало и врагу, и это было часто совсем несложно в условиях, когда жизнь не стоила ни копейки и люди гибли и исче­зали десятками,, пропадали безвозвратно - то ли в "вертушках" сгорали, то ли падали в пропасти, то ли навеки канули в плену.

Он ненавидел тех, кто затеял все это и жировал и нагревал руки. А кто он был? Всего только стар­ший лейтенант, а после - капитан. В их частях, в вечно обманутой и обделенной матушке-пехоте, с прохождением по званиям было туговато. Его пере­вели в спецназ. Операции и рейды, захваты, трупы у дувалов, дым и копоть... Он давно перестал счи­тать, сколько их там, за спиной, этих "жмуров". Но однажды, где-то в районе Герата, ночью, капитан Юрасов Сергей, а так звали его от рождения, вдруг почувствовал, что дольше тут оставаться нечего. Слишком долго берегла и хранила заступница-судь­ба. А оружие, золото и наркота уже двинулись на север, обратным путем, тайными тропами, через нужных людей на блок-постах, в спецкомендатурах и на погранзаставах.

Тут ему подфартило опять, да и сам посодейст­вовал судьбе-индейке: оказался при трех полковни­ках, приторговывавших амуницией и боеприпаса­ми, по-тихому гнавших свой товарец то под видом техники, отправленной для ремонта и восстановле­ния, то под видом военных грузов, а то и в цинко­вых коробках, предназначенных для "прижмурен­ных" шурави.

Полковники взяли его посыльным, сопровожда­ющим их груз, вроде экспедитора. Он свое откапитанил, отправляли в Россию. Юрасов понимал: таких порученцев грохают без задержки, а стало быть, надо было соблюсти свой в полном смысле жизненный интерес.

У него же, как потом стали говорить, уже "все было схвачено", и по части каналов "дури", и по части "железа". Он уже знал на ощупь и на запах, какой он из себя, господин доллар, и завел с ним крепкую мужскую дружбу.

Вот тогда-то там и исчез, в одночасье сгинул и распылился в молекулы капитан Юрасов. Будто бы попал в засаду, отбивался от "духов", колонна час­тью сгорела, частью грохнулась в пропасть со всей командой и бесценным грузом.

Но он ушел в Россию, уже с чужими документа­ми на имя прапорщика Калинчука, и переправил груз, и оставил там, в горах, крепкие концы и на­дежные связи. А после и Калинчук куда-то исчез, а он, уже под третьим именем, наладил дорожку пря­мехонько в блатной мир, где стал человеком полез­ным, а то и просто необходимым, известным под кличкой Адмирал, возможно, потому, что еще не­сколько лет щеголял в десантной тельняшке.

Вот тогда-то и полыхнули одна за другой секрет­ные комнаты. И о том, как удалось это, чьими ру­ками и за какие деньги, тот, кто взялся бы описать коловращения его пути, наверняка должен был бы настрочить целую главу. Тогда и растаяли, как сон, воспоминания о суворовце, курсанте училища и юном лейтенанте. Да не о том речь, не про то песня...

Его парни, кто остался жив, не запропал ни под

Кабулом, ни под Кандагаром, возвращались, и он сам находил их, умелых, обстрелянных, не боящих­ся никого и ничего и совершенно ненужных этой обыкновенной жизни. Из них понемногу набира­лась команда, сколачивался отряд, отлично воору­женный, мобильный, по-военному организован­ный.

Каждый, кто вливался в его бригаду, получал и деньги, и машину, а если требовалось, и чистые документы. И это были уже не только бывшие "аф­ганцы", но и совсем другие парни, прошедшие за­калку не войной, а тюрьмой. Селекция была жест­кой. Всякий, казавшийся ненадежным, готовым свалить, вильнуть, уйти "на гражданку", почти сразу же исчезал без малейших следов пребывания этого человека на земле.

Довольно долго, несколько лет, они почти не "гуляли", не шумели по-крупному. Закрепляли по­зиции, накапливали силы.

А после, когда наступили новые времена и попер главный фарт, большая лафа, тут уж все пошло в дело - и нефть, и компьютеры, и первые коопера­тивы, и банки, и охранные фирмы, и городские рынки, маленькие войнушки, прозванные газетами "горячими точками".

Вот тогда-то они и вылезли из укрытий и двину­ли на передовую, наводя ужас на растерянную стра­ну, - беспредельно жестокие, не знающие состра­дания, всегда и на все готовые и как бы неуязвимые. Это был совершенно новый тип криминального со­общества, поначалу решивший просто вытеснить и смести старый воровской закон. Однако лучшие го­ловы новейшего преступного братства, посовещав­шись и прокачав проблемы, пришли к убеждению, что проще и выгоднее заключить с ворьем кон­структивный союз ко взаимной выгоде и ради под­держания порядка.

Среди этих лучших голов, сумевших подняться над мелким и частным ради общего и основного, был и некто известный в уголовном мире под про­звищем Адмирал. Благодаря обретенному чужой кровью, собственным потом и смекалкой авторите­ту в "параллельном" криминальном мире, он был коронован в тридцать три года на "сходняке" в Пи­тере "вором в законе" и стал одной из самых засек­реченных фигур в российском уголовном мире, осо­бенно ценной тем, что его знал в лицо, по имени и по месту в преступной иерархии лишь самый узкий, предельно узкий круг лиц из числа высшего блатно­го общества.

Еще там, в Афгане, а может, и чуть позже имен­но он одним из первых почуял, куда движется стра­на. А это значило, что в скором времени придется менять все, весь уклад и стиль жизни, что впервые в истории появляется совершенно реальный шанс для преступного сообщества тихой сапой подмять и сделать своей собственностью целое государство, со всем его движимым и недвижимым и со всем наро­дом.

А для того чтобы добиться этого, чтобы решить эту воистину всемирно-историческую задачу, тре­бовалось быть на высоте, на уровне современных знаний. И хотя ему ничего не стоило привлечь и купить самые смелые и талантливые мозги страны, он, неведомо откуда выплывший в Степногорске бизнесмен средней руки Геннадий Клемешев, не погнушался и пошел учиться, закончил заочно эко­номический, причем учился без дураков, постигал и впитывал основы тех знаний, без которых, он уже понимал, в будущем не обойтись. Тут надо было разбираться самому, не полагаясь только на гени­альных наемников, надо было петрить по-настоя­щему, чтобы не обвели вокруг пальца, не "кинули" как-нибудь ненароком свои или чужие. И потом, это действительно был серьезный капитал.

Он много читал, пристрастился к книжкам еще пацаном-суворовцем, и все пошло впрок и должно было принести стократную прибыль, когда пришел бы наконец его час. Он понимал и всегда говорил, что страну, то есть государственную машину, прежде чем крепко ухватиться за руль, необходимо рас­качать и обескровить, ослабить во всех сочленениях и узлах, и, когда загрохотали пушки и полетели бомбы в Чечне, тот мир, которому он принадлежал и которым руководил на доставшейся ему немалой делянке, тоже не остался без навара, к обоюдному выигрышу и российских и чеченских планов. И эта общая взаимовыгодная работа временно связала предпринимателя Клемешева с влиятельными кав­казскими группировками в разных регионах Рос­сии, которые тоже надо было использовать в своих целях и устранить умно и грамотно - чужими или их собственными руками. С той же тактической целью Клемешев заключил союз и с чеченской группировкой в Степногорске, в городе, который он определил себе на жительство.

Причина такого выбора было вовсе не случайной.

Он любил этот город, и, заглядывая в будущее, где ему предстояло выступить в новой роли респек­табельного политика, эта площадка казалась наибо­лее привлекательной и подходящей. Пришла пора выходить из тени и становиться тем, кем он должен был стать: народным любимцем, своим в доску пар­нем, который все понимает, живет и дышит одним воздухом со своим народом, хлебает с ним из одной миски и не даст в обиду, как говорится, ни вдову, ни сироту.

Он захотел, решил и стал мэром и честно оттру­бил почти весь свой срок, и все знали, что их моло­дой мэр не нажил ни палат каменных, ни дворцов с бассейнами... И если он и считал кого-то своими реальными противниками, то это были губернатор Платов и социолог Русаков. И оба мешали ему.

Люди, жители, горожане, среднестатистические представители электората могли думать, что не кто иной, как Платов препятствует осуществлению пла­нов и начинаний их мэра, ограничивает бюджет города - одним словом, не дает развернуться моло­дому градоначальнику в полную силу.

Между тем его отношения с Платовым были внешне уважительными, корректными, вполне соот­ветствующими положению каждого. Никто не мог бы упрекнуть его, Клемешева, в нелояльности гу­бернатору, но сам образ и стиль жизни каждого в понимании любого беспристрастного человека должны были говорить сами за себя и свидетельст­вовали о принципиальном различии их амбиций и характеров. Клемешев даже порой удивлялся, что такой опытный человек и прожженный политик, как Платов, не чувствует этого, не слышит тиканья пущенного в ход часового механизма этой заложен­ной под него мины замедленного действия и про­должает жить, как живет, согласно старым номен­клатурным цековским стандартам, что, естественно, ожесточало далеко не процветающее население.

А Русаков мешал совсем по-другому. Этот, на­против, соперничал в популярности, отнимал очки, уводил приверженцев, заслонял, затмевал. И на самом деле он был, наверное, даже более опасен не только своей логикой, но и той бесхитростной от­крытостью, которую так сильно чувствует и на ко­торую так падок доверчивый простодушный народ, а это давало Русакову преимущество совсем другого качества и другого значения.

Он не играл - ему не надо было что-то изобра­жать, перелицовывать себя, и в том состояла его главная сила и главная опасность.

Впрочем, мешал он Клемешеву и еще по одной причине, достаточно весомой, а потому был к нему и особый счет...

Теперь этот главный противник исчез, был ней­трализован самым надежным и радикальным спосо­бом. И вот сейчас надо было подняться из кресла и отправляться на его похороны.

43

В разных концах города туда же, во Дворец спор­та, где со вчерашнего дня были выставлены для прощания шесть красных гробов (еще одним, при­бавившим счет, стал молодой омоновец, получивший перелом основания черепа и умерший в госпи­тале), собирались одновременно несколько человек.

Собирался старший следователь по особо важ­ным делам российской Генпрокуратуры Александр Турецкий со своими коллегами и помощниками Рыжковым и Даниловым, собирались, словно оси­ротевшие, руководители "Гражданского действия", собиралась мать Русакова, собирался губернатор об­ласти Николай Иванович Платов, который о многом сумел передумать за эти два дня и ко много­му был готов теперь.

Но к звонку, который раздался минут за сорок до выезда из здания, где размещалось губернское правление, он все же готов не был.

- Николай Иванович! Дело вот в чем, - зады­хаясь и забыв даже поприветствовать, взволнованно заговорил исполняющий обязанности начальника областного УВД Калмыков. - Поступил сигнал: на вас готовится покушение!

- Полная чушь! - решительно тряхнул головой губернатор. - Чушь и еще раз чушь! Мало того, я даже могу предположить, откуда ветер дует. Эле­ментарная провокация. Просто кое-кому надо, чтобы я на посмешище всему городу сидел, как мышь в норе, боясь и нос высунуть. Я не собираюсь принимать на веру...

- Да нет, Николай Иванович, к сожалению, все гораздо серьезнее...

- Поясните! - отрубил Платов.

- Наши люди действительно зафиксировали на крыше одного из зданий в районе площади появле­ние снайпера с оружием.

- Опять же чепуха, - раздраженно проговорил Платов. - И уверяю вас, что этот так называемый снайпер держался достаточно открыто, чтобы его ничего не стоило обнаружить. Так ведь?..

- К сожалению, нет. Напротив, он был замечен чисто случайно. По-видимому, это человек с боль­шим боевым опытом: как только был зафиксирован, сразу почувствовал это и покинул укрытие.

- Но вы, надеюсь, блокировали здание и взяли его?

- К сожалению, нет.

- Почему? - спросил Платов, которому вся эта история и правда начинала очень сильно не нра­виться.

- Потому что... тут же на соседнем здании наши люди заметили еще одного и...

В это время зазвонил другой телефон, аппарат прямой связи с начальником областного Управле­ния ФСБ.

- Подождите! - бросил губернатор и снял вто­рую трубку, сразу узнав знакомый голос. - Слушаю вас, товарищ Чекин!

- Здравствуйте, Николай Иванович! Звоню, чтобы сообщить: к нам сейчас поступило предуп­реждение по форме "три ноля". По поводу вас... Мы считаем недопустимым ваше присутствие на похо­ронах.

- Я уже имею такие сведения, - сказал губер­натор. - А что у вас конкретно?

- По информации, поступившей из центра, в Степногорск прибыл высококлассный снайпер-че­ченец... Некто Исса.

- Да эти-то тут при чем! И при чем здесь я? Мои пути с чеченцами как-то не пересекались, - уже не скрывая гнева, воскликнул Платов.

- Тем не менее мы не можем допустить вашего появления на публике, в гуще народа.

- Но я должен там быть, понимаете? Обязан! - злобно рявкнул губернатор. - Что же я, по-вашему, должен ввести в фарватер реки подводную лодку, залечь на дно и руководить областью оттуда?

- Мы несем ответственность за вашу жизнь.

- В общем, так, - сказал Платов. - Мы сейчас обсудим этот вопрос с начальником моей личной охраны. Как он решит, так и поступим.

Вошел начальник личной охраны, майор ФСБ Гущин.

- Николай Иванович, сведения серьезные, точные... В такой ситуации, даже если мы сегодня за­действуем резерв, прикрыть вас и обеспечить сто­процентную безопасность мы не сможем. Надо от­казываться. Народу будет море, там, вполне вероят­но, будут рассеяны киллеры. Все знают, что вы не трус, но судьба не любит, когда с ней шутят.

- А вы можете допустить, что все эти фокусы со снайперами, возможно, и не ради меня. Вдруг пла­нируют убрать кого-нибудь другого?

- Возможно, но...

- Ну что, что? - неожиданно усмехнулся Пла­тов. - Кажется, мой начальник охраны всерьез по­лагает, будто я в этом городе больше всех достоин пули? Ладно, ждите! У нас есть еще минут двадцать на раздумья.

- Вы позволите, Николай Иванович, на случай, если вы все же решите выехать в город и принять участие в церемонии, вручить вам и передать моему прямому руководству соответствующий рапорт?

- Валяй, майор, - усмехнулся Платов, - твое право. Чего, правда, страдать-пропадать, ежели объект ответственности сам прет на рожон, так? Валяй, пиши! А теперь ступай!

Гущин закрыл за собой дверь, и Платов вышел в соседнюю, секретную комнату для переговоров, где находились трое из его группы анализа, уже введен­ные в курс дела...

- Что будем делать, господа хорошие? - Он внимательно, зорко всматривался в лицо каждого, переводил взгляд с одного на другого. Все трое мол­чали. Наконец один из них кашлянул и тихо сказал:

- Собственно говоря, нам надо сделать выбор перед убийством физическим и политическим...

- Знаете что? - зло сказал Платов. - Мне от вас не афоризмы нужны, а дельные советы. Будь я на вашем месте, я бы, конечно, тоже молчал В общем, еду! Иначе завтра мне просто нельзя будет на люди показаться. Что ж! Попробуем и мы на их идее намыть свое золотишко.

Он снова взял со стола трубку радиотелефона и связался с руководством городской телерадиоком­пании:

- Приветствую вас! Примите два распоряжения! Первое: немедленно прервать передачи и передать в эфир текст экстренного сообщения: "Как только что стало известно, во время проведения сегодняш­него траурного шествия и митинга готовится поку­шение на губернатора области Платова". И второе: извиниться за изменение в сетке программ и объ­явить, что... по просьбе трудящихся оба городских канала будут вести прямую трансляцию с траурного митинга и похорон. Работать не менее чем тремя камерами. Одна камера - постоянно на губернато­ре. Всё поняли?

- Но... - смешался директор телерадиокомпа­нии, - простите, Николай Иванович, мы уже не успеем. И это что, серьезно?

- Разумеется, серьезно, - грубо сказал Пла­тов. - И именно поэтому вы должны успеть! У вас же есть дежурный автобус ПТС! Так что, если меня... ухлопают, получите сенсационный матери­ал, так сказать, мирового класса.

- Значит, вы... едете? - почти шепотом прого­ворил один из его ближайших советников-аналити­ков.

Платов не ответил и даже не взглянул на него. Он задумался о жене и дочери. Обе были сейчас дома, в особняке, и вполне могли стать свидетель­ницами этого крутого шоу. Он позвонил в особняк, коменданту губернаторского дворца.

- Коржиков! Это я! Немедленно, без всяких во­просов - отключить телеантенну на крыше! Немед­ленно, слышал? Беги и отрубай!

Он вызвал Гущина. Тот вошел очень бледный, с крепко сжатыми губами.

- Не трусь, майор, - сказал Платов. - Ну что, написал? Давай подмахну!

- Никак нет, господин губернатор!

' Передвижная телевизионная станция.

- Ну, и на том спасибо. В общем, так: в темпе тащи мой бронежилет, ну, тот, белый, титановый, и прикинем, где буду я и где будут твои. Все осталь­ное - в твоей компетенции. Блокировать все подъ­езды, расставить по позициям твоих снайперов. Ну и все, что положено...

- Значит, решили?

- Двум смертям не бывать.

В это время опять тревожно заверещал телефон. Один из ближайших сотрудников Платова поспеш­но взял трубку и поднял на губернатора растерян­ные глаза:

- Николай Иванович, это Клемешев. Просит вас...

Платов взял трубку:

- Слушаю, Геннадий Петрович!

- Что-то я ничего не пойму, Николай Ивано­вич... - Он был явно взволнован, встревожен, даже поздороваться позабыл. - Я сам не видел, но мои люди в приемной... Там у нас телевизор... сказали, будто своими ушами слышали, мол, готовится по­кушение на губернатора... Ахинея какая-то! Так вы будете на прощании? Я сам сейчас выезжаю...

- Да, - сказал Платов, - действительно, по­ступили такие сведения. Так что хочешь не хочешь, а надо ехать, может быть, лезть под пули.

"Ну вот, - подумал губернатор, - вот ты и по­пался, мой мальчик! Сейчас кинешься отговаривать, убеждать... "

Но Клемешев молчал. Потом тяжело вздохнул и сказал:

- Не сочтите за лесть, но я всегда уважал вас, Николай Иванович.

- Что это вы обо мне уже в прошедшем време­ни, а, господин градоначальник? - нервно хохот­нул Платов. - Конечно, безумие, в сущности... Вот такой он, наш с вами хлеб... А что бы вы сделали, будь на моем месте?

- Не знаю, - сказал Клемешев. - Честно, не знаю. Но одно точно: где бы вы ни были сегодня, я буду рядом с вами или впереди вас. Пока я мэр этого города, иначе не будет.

- Ну что ж, спасибо, - усмехнулся Платов. - Действительно, я тронут. Значит, до встречи.