Имеются человеческие жертвы - Фридрих Незнанский 4 стр.

10

В обшарпанную, тесную комнату университет­ского общежития на окраине Степногорска, рассчи­танную на четверых, их набилось человек тридцать. Непонятно, как и поместились все. Сидели бук­вально друг на друге - на тумбочках, на подокон­никах, на койках, ну и на полу, понятно. У многих на лицах и на руках виднелись ссадины, у кого-то - бинты и наклейки на головах. Воздух в комнатушке гудел от возмущенных, дрожащих от обиды голосов. И мрачно-зловеще блестели глаза.

Почти все тут были южане, народ горячий, во многих выказывала крутой нрав лихая казацкая кровь. Перебивали друг друга, орали, махали рука­ми, вскакивали и садились - каждый рвался впе­ред, хотел высказать свое. А за окном догорал еще один день этой недружной затяжной весны, этого холодного апреля.

Хоть велик город Степногорск, но и в нем вести разлетаются быстро. Молниеносно распространил­ся слух, будто приказ вывести на улицы подразделе­ния омоновцев отдал руководству областного Уп­равления внутренних дел лично губернатор Платов.

Вообще говоря, все было очень понятно, по сути, даже обыденно и в то же время пока что совершенно необъяснимо.

Столкновение вспыхнуло около часу дня в самом центре миллионного города, на площади Свободы перед университетом и продолжалось в общей сложности не бол вше пятнадцати минут. А потом превратилось в разрозненные стычки, и на бывшем проспекте Ленина, переименованном в де­вяносто первом в Вольный проспект, и на других прилегающих к нему улицах, во дворах и даже в подъездах давно не ремонтированных, обшарпан­ных домов.

Вступивший в дело, казалось бы, без всяких внешних поводов, ОМОН действовал жестко и без­жалостно. Здоровенные парни в одинаковых черных масках дубасили своими резиновыми "демократизаторами", не разбирая, где девушка, где парень, где люди постарше. Профессионально работали и кула­ками, не смущаясь, гвоздили по головам и тяжелы­ми щитами и с каким-то зверским наслаждением орудовали тяжелыми коваными ботинками и сапо­гами.

Практически все сидевшие в переполненной комнате побывали в самой гуще столкновения, не­скольким студентам из их колонны пришлось обра­щаться в травмпункты ближайших поликлиник и больниц. А одного паренька-второкурсника из сель­скохозяйственного института увезли на "скорой" с сотрясением мозга и переломом ключицы.

Конечно, ничего нового или из ряда вон выхо­дящего по нынешним временам не произошло. И все же случившееся несколько часов назад у здания университета казалось почти неправдоподобным и нереальным, как рваные клочья тяжелого сна.

- Не могу понять, хоть убейте, - сумел пере­кричать товарищей по несчастью длинный вихрас­тый парень. - Мы же шли мирно, так? Демонстра­ция законная, власти разрешили. Почему они вдруг кинулись на нас ни с того ни с сего?

- Не кинулись, - поправил его другой. - Не кинулись и не напали. А пошли в атаку, потому что товарищ Платов крикнул своим центурионам "фас!". А им много не надо, застоялись в своих казармах, ну и пошли мутузить, чтобы показать, на что способны, а главное - на что готовы.

Гул голосов смолк, все прислушались к говорив­шему. И он продолжил, окрепнув чуть срывающим­ся от волнения молодым голосом:

- Да, то была демонстрация их готовности. Не только "омонов", но и тех, кто может отдавать при­казы. Чтоб втолковать, кому надо, кто тут главный. Вот и велели "ментюхам" дать городу предметный урок.

- Кому? Кому урок? - спросил вихрастый.

- А то не понятно, - засмеялся третий, с белой повязкой на голове. - Подумаешь, какие-то сту­дентики бузить вздумали... Витька сейчас точно ска­зал - это урок не нам, а работягам, что на заводах с ноября без зарплаты сидят. Вот скажите, так я говорю или нет, Владимир Михайлович? - быстро повернулся он к светловолосому человеку лет трид­цати пяти, сидевшему в окружении студентов на одной из коек и очень внимательно следившему за ходом дискуссии.

Все смолкли и обернулись к нему в ожидании ответа.

- Ну что ж, Сергей, - помедлив, сказал он и обвел ребят большими серыми глазами. - С точки зрения анализа ситуации сформулировано хотя и коряво, но по сути грамотно. Ну а то, что случилось сегодня, - это наглядная социология в ее конкрет­ном приложении. Мы в нашем "Гражданском дей­ствии" и наша фракция в областном Законодатель­ном собрании давно отслеживаем эти процессы по­ляризации и нарастания противостояния в общест­ве. И на заседании в понедельник я непременно поставлю вопрос об этом правовом беспределе. А 'завтра пошлю резкую жалобу в Москву, в Генераль­ную прокуратуру. А попробуют замять, замолчать - и Президенту, и в Совет Европы.

- Но кому, кому это все надо? - спросил один из студентов, сидевший на подоконнике, и все за­смеялись.

И светловолосый человек, видя устремленные на него ждущие молодые глаза, чуть улыбнулся и про­должил:

- Власти пуще всего хотят избежать массовых забастовок и акций протеста. Сейчас здешним пра­вителям это - как нож острый. Ну и срываются на то, что им привычнее всего. На насилие. Опыт есть опыт, стереотипы вещь нешуточная. Да вот беда - момент не позволяет. Вынуждены учитывать. Пони­мают: сейчас прямое насилие может оказаться и палкой о двух концах. Как-никак на носу выборы. Идет борьба за голоса. А избиратель почему-то не всегда приходит в восторг, когда его лупцуют дубин­кой по голове.

- А что, никак нельзя иначе, что ли? - снова спросил тот же дотошный, но наивный студент.

Владимир Михайлович не удержал улыбки и тоже рассмеялся:

- Понимаете, это такое расщепление сознания. Когда разум вроде бы удерживает в рамках прили­чия, а подкорка подзуживает и толкает хвататься за дубинку и пистолет: зачем какие-то антимонии, лишние сложности, если имеются в арсенале ста­рые, веками испытанные методы? Вспомните девя­носто третий. Неужто непременно надо было дово­дить ситуацию до пальбы из танков? У них логика простая: если можно Москве, почему нельзя нам?

- То есть все-таки это Платов, да? - уточнил тот же вихрастый парень.

- Я не стану называть кого-то конкретно, - энергично помотал головой их старший собеседник, доцент кафедры социологии и политологии Влади­мир Русаков. - Мы должны всегда помнить о пре­зумпции невиновности. Я говорю лишь о принципи­альной модели. Так что давайте без имен. А если рассуждать строго и логично - для Платова такая публичная расправа над молодыми избирателями на глазах у всего мира сейчас была бы чистым самоубий­ством. Так что я скорей исключил бы такой вариант...

Студенты разочарованно загудели - хотелось иметь перед собой конкретного противника, кон­кретных виновников. А "коммуняка" Платов, ку­павшийся в роскоши на глазах у всего бедствующего города, лучше всех подходил на такую роль. Но Русаков не дал выплеснуться бунтарским порывам.

- Повторяю в стотысячный раз: мы должны мыслить и действовать только в рамках закона! Но то, что кому-то здесь наверху явно неймется скомпрометировать демократические силы - и ежу ясно. Зачем? Чтобы, прикрываясь доходчивыми фразами, подавить наше сопротивление коррупции и олигархии. Чтобы довести дело до конца и взять под свой полукриминальный контроль огромный промышленный регион.

- Ну а сами вы все-таки знаете, кто отдал при­каз отбить у нас охоту становиться в пикеты? - настаивал задавший предыдущий вопрос.

- Нет, не знаю! Но то, что сегодня произо­шло, - чистейшей воды провокация. В ее хрестома­тийно-классическом виде. Мы были все-таки слиш­ком беспечны. Наверняка в колонны студентов, в наше мирное, но, прямо скажем, возбужденное и взрывоопасное шествие, просочились чужие люди...

- Ого! - зашумели ребята. - И кто же это, как вы думаете?

- Не будем спешить, - поднял руку Русаков. - Запомните: они там нас сейчас именно на несдер­жанности и надеются подловить. Спрашиваете, кто такие? Отвечу. Отчасти намеренно "засланные ка­зачки", отчасти просто шпана. Возможно, затеса­лись и пьяные студенты из других вузов, которых кто-то не поленился накачать средь бела дня. Скажу больше, я даже видел их сегодня днем... сумел вы­делить и запомнить несколько очень странных фи­зиономий. Легко допустить, что именно они сыгра­ли предназначенную им роль запала...

- А там и орудие пролетариата могло пойти в ход, - кивнул один из парней. - Ну и много еще чего... Вот "омоны" и оборзели. А что? Запросто!

- Поймите, ребята! Чтобы оправдаться перед населением и объяснить случившееся, властям те­перь позарез надо будет представить нас и наше движение как взбесившуюся неуправляемую ораву, как социально опасное разъяренное стадо. Они та­кого момента давно ждали. Ну ничего, - убежден­но тряхнул головой Владимир Михайлович. - Ни­чего! Мы все засняли на видео, работали операторы и областной студии, и с Российского телевидения, и с НТВ. Если эти кадры не вырежут в Москве, о том, что случилось здесь, уже сегодня вечером узна­ет вся страна и весь мир. А мы завтра же предельно внимательно просмотрим все наши записи, ско­пируем и передадим в прокуратуру. Нам будет что ответить и что показать, чтобы выдвинуть отцам города встречное обвинение. Мы не нарушили закон ни в одном пункте. Демонстрацию разрешили в правовом отделе мэрии. Так что на сей раз кое- кто, кажется, здорово оплошал... Все уяснили? Тогда, ребята, будем прощаться, мне пора. Надо еще успеть до полуночи смотаться в несколько об­щежитий - и к политеховцам, и к агротехникам... Им, кажется, всыпали даже щедрее, чем остальным.

- А нам что теперь делать?

- То есть как - что? - опешил Владимир Ми­хайлович. - Сидеть тихо, думать, грызть гранит, зализывать раны и ждать дальнейшего развития со­бытий. В общем, как завещал классик, учиться, учиться и учиться... И помнить: такие провокации всегда устраиваются с прицелом. С тонким расче­том на шальные мозги и неустойчивость молодой психики. Сейчас они пристально следят за нами, за нашим "Гражданским действием". Так что всякая наша ошибка неизбежно обернется против нас. Нельзя, чтобы нас выставили архаровцами, которые сами напросились на зуботычины. Ну, все. Счас­тливо, ребята!

Он поднялся и начал протискиваться к выходу, стараясь не наступить на сгрудившихся на полу, - высокий, статный, с копной легких светлых волос на голове.

- Подождите, Владимир Михайлович! - Трое студентов, в том числе и длинный вихрастый Нико­лай, устремились за ним. - Мы проводим вас.

- Да бросьте вы, - чуть нахмурившись, отмах­нулся он. - Вот еще глупости! Тут ехать-то всего минут двадцать...

- Нет-нет, - возразили взявшиеся быть прово­жатыми своего лидера, - город большой, а ночь, знаете... темная.

Все четверо вышли за дверь, и тут же в комнате вновь поднялся гвалт и крик.

11

- Ну что, слыхали?!. Конечно, Русаков прав - пылко восклицала одна из девушек. - Тысячу раз прав! Мы не должны подставляться. Не имеем права!

- Конечно, Платову того и надо! Ему бы только "Гражданскому действию" напакостить. Особенно теперь, перед выборами. Знает же, что мы решили агитировать и голосовать против него...

- Да на них можно просто в суд подать! И на премьер-министра, и на Платова, и на мэра! За нарушение прав человека, за попрание Конститу­ции! А еще - за ущемление в праве на образова­ние! - звонко выкрикнула одна из девушек, маленькая и хрупкая, с гневно сверкающими огром­ными темными глазами.

Несколько человек засмеялись:

- Молодец, Лизка! Красиво излагаешь. Только, девочка, держи карман шире - так прямо они и разбежались... Кто мы такие, чтоб им отвечать нам из своих кремлей и особняков?

- Тут и вопросов нет, - кивнул один из пар­ней. - Чего далеко ходить? Взять хотя бы нас с Сажневым. То, блин, ночами вагоны грузим, то мясо на третьем хладокомбинате таскаем. Старики на пенсии. Пенсии - пшик... Если столько теперь за общагу платить, за буфет - значит, все. Бросай учебу, и ту-ту домой! А дома работу хрен найдешь. И чего делать? На гоп-стоп? А у меня, между про­чим, медаль золотая.

- Вот и продай свою медаль! - покатились со смеху двое с перевязанными головами, которых языкастые приятели уже назвали "кровными бра­тьями". - Золото в кармане, а еще прибедняется!

- Вам шуточки... А что правда делать-то?

- Главное, не дергайся, - невесело усмехнулся тот, кого говоривший назвал Сажневым. - Учебу не оплатишь, общагу не оплатишь - сами выпрут. А там уж за любимым государством не заржавеет. Завтра же повесточка - и пишите письма: военко­мат, и будь здоров - ать-два! К "дедам" на шашлык. Или куда-нибудь в тмутаракань - конституцион­ный порядок поддерживать. Чтоб, чего доброго, тмутаракань не откололась.

- Вот-вот, - подхватила пылкая девушка. - Выходит, жить как люди должны теперь только богатые. Грызть гранит - только богатые. Значит, и после самая лучшая работа у кого будет? А кто у нас самые богатые? Жулики да бандюги.

- Что-то в общагах я богатых не встречал, - заметил один из студентов.

- И не встретишь, - усмехнулся один из сту­дентов. - Чего им тут делать? Богатые квартиры да комнаты снимают. За баксы.

- Ага, а нам - хоть подохни.

Все смолкли. Спорить тут было не о чем, да и спорить никто не собирался. Новое постановление касалось их всех, лишая маломальских шансов на продолжение учебы. А значит - на мало-мальски сносное будущее.

Напряжение постепенно спадало.

- Привилегии, привилегии... - вновь и вновь раздувала угольки дискуссии неугомонная девушка Лиза. - Сколько копий поломали, все уши про­жужжали... Боролись!.. А уж тельняшки на груди рвали!.. Социальная справедли-ивость!.. Мы, демо- кра-аты! А где она, демократия? И какая лично мне разница, кто мне судьбу корежит -партийная тварь или блатная? Суть-то одна!

- Обязательно надо через полчаса энтэвэшные "Новости" посмотреть, - сказал дюжий широко­плечий Сажнев. - Теперь шуму будет - ого-го!..

- Ха! А вот уже и шум! - поднял палец один из "кровных братьев".

И правда, откуда-то послышался нарастающий грохот, который превращался в крики и топот мно­гих ног. Многие вскочили, с тревогой глядя в сто­рону открытой двери.

И тут все увидели нескольких студентов, бегу­щих по коридору с испуганными, искаженными страхом лицами:

- Закрывайтесь! В общаге ОМОН! На первом этаже уже ворвались в комнаты, лупят всех под­ряд - дубинками и прикладами. Закладывайте двери стульями!

Откуда-то уже слышались крики, звон разбивае­мых стекол, женский визг.

- Ну, блин! - заорал Сажнев. - Они совсем, что ли? Во крейзи!

Кто-то кинулся к окнам, другие бросились вон из комнаты, третьи захлопнули дверь, накинули крючок и пытались забаррикадировать вход койка­ми и тумбочками. Но было уже поздно.

Грозная сила вышибла дверь, и в комнату ворва­лась озверевшая орава - шестеро разъяренных на­качанных детин в стальных шлемах и масках, с ду­бинками и двумя АКМ в руках. Извергая грязную матерщину, с ходу налетели и, не разбирая, приня­лись избивать находящихся в комнате.

- Ну вы, зверье! - зарычал Сажнев, ринувшись вперед и заслоняя собой девушек. - Гадье фашист­ское! Вы что девчонок-то мордуете?

И недолго думая, ловко ухватив бутылку, с силой метнул ее в одного из омоновцев. Но тут же упал под ударом твердой черной резины по голове. Из ушей его пошла кровь. На мгновение все словно замерло и остановилось, как на стоп-кадре.

- Так, щенки! - прохрипел, матерясь через слово, один из омоновцев, видимо, тот, что коман­довал этой группой. - Всем на пол! Лицом вниз! Руки за голову! Ноги врозь! Кто шевельнется - по­лучит. Во так вот, бота-аники! - И он с силой вытянул дубинкой вдоль спины одного из лежащих на полу.

Парень вскрикнул от нестерпимой боли, скор­чился, а нападавшие весело загоготали.

- Да что же это делается?! - закричала самая пылкая девушка. - Ребята, да что же это происхо­дит? Это же форменный третий рейх какой-то! Ну вы, животные! Снимите хоть свои маски, дайте на вас посмотреть, трусы!

- А ну завянь, сука! - зарычал командир. - А то мы щас тебя тут при всем народе на хор поста­вим!

С расширенными от ужаса глазами девушка

смолкла и, упав головой на пол, громко зарыдала и забилась в истерике.

- Умолкни, падла! Мы еще тут! - и он рванул ее за волосы и ударил прикладом "Калашникова".

Девушка пронзительно закричала от боли и за­тихла - словно потеряла сознание.

- Во так вот лучше, - усмехнулся старший и прошелся вдоль лежащих. - Теперь вот чего... По­лучена информация: у кого-то из вас имеются кас­сеты: снимали днем на камеры. Предлагаю отдать добровольно. Так... Не слышу ответа... Ну ладно, мальчики-девочки. Я сейчас вам всем по очереди в глазки загляну. По глазкам и узнаю.

И он шагнул тяжелыми десантными ботинками, резко наклонился и, ухватив за волосы, рванул и повернул к себе лицом голову одного из лежащих. Затем другого, третьего... Тех, что были коротко острижены, хватал за уши. Студенты вскрикивали от боли и унижения, но сила была явно не на их стороне. Малейшая попытка сопротивления или протеста кончалась ударом наотмашь.

А старший из омоновцев, тот, что командовал другими, явно упиваясь своей властью и безнака­занностью, искал и высматривал кого-то - видимо, пытался узнать в лежащих человека, который был ему нужен.

Топоча такими же ботинками, в комнату влетел еще один омоновец в маске, под стать остальным, только еще крупнее и свирепее:

- Ну что, козлы, не нашли?!

- Слепой? Сам не видишь! - огрызнулся тот, что орудовал в комнате.

И он с маху въехал одному из молодых людей носком ботинка под ребра.

- Во так вот, студентики сраные, повыступайте еще! Товарищ Платов им, видите ли, не по вкусу! Ничего, товарищ Платов нам приказ отдал - мы приказ губернатора выполнили! Ну, покеда, ботани­ки, отдыхайте!

И они один за другим выкатились из комнаты.

Трясясь от бессилия, стараясь не встречаться глазами, все повскакивали и бросились к окнам. Все случившееся заняло едва ли больше пяти минут.

Сажнев лежал на полу и стонал, он был очень бледен, и кто-то, всмотревшись в его лицо, опроме­тью кинулся вызывать "скорую".

За окном уже был темный вечер, но сверху во мгле было видно, как к двум длинным джипам то­ропливо тянутся темные человеческие тени. Потом машины тронулись и, светя красными точками стоп-сигналов, неспешно укатили друг за другом по вечерней улице.

Понемногу выходили из шока. У кого-то дрожа­ли губы, в глазах застыли слезы отчаяния и униже­ния. Только маленькая хрупкая Лиза, отличившаяся не только пылкостью, но и неженской отвагой, под­жав ноги и обхватив колени руками, сидела на одной из коек, слепо глядя в одну точку широко раскрытыми черными глазами.