Вот эта же светлая машина появилась вновь. То ли "рено", то ли "мазда". Не разобрать в темноте. Вон их теперь сколько развелось... На этот раз она поджидала его на перекрестке, на углу улицы Луначарского, и после того, как он тронулся на зеленый свет и начал взбираться на круто поднимающуюся улицу Володарского, тоже свернула вслед за ним.
Он миновал подъем, и, когда в зеркале вновь появился светлый силуэт, вынырнувший из-за перелома дороги, Русаков вдруг резко затормозил, быстро переключил передачу на задний и, завывая редуктором, погнал машину вспять под уклон, навстречу приближающимся возможным преследователям.
И... невольно рассмеялся. В маленькой серо-серебристой "мазде" сидели молодой парень и девушка, им было, видно, ни до кого и ни до чего, они обнимались, болтали и хохотали над чем-то, и он невольно устыдился своих страхов и подозрений.
Он пропустил их далеко вперед, потом снова набрал скорость, обошел и, уже не думая ни о чем, понесся вниз с высокого холма по Большой Андреевской и вскоре остановился у небольшого старинного дома с витыми решетками на окнах первого этажа, где размещалась городская научная библиотека.
Взглянул на часы, и тотчас из тени арки появилась стройная женская фигура в светлом пальто. Русаков вышел из машины и быстро пошел ей навстречу. Сойдясь, они крепко сжали руки друг другу.
- Слушай, Володя, - чуть задыхаясь, воскликнула она, одновременно с радостью, волнением и укором, - так нельзя, понимаешь? Так нельзя! Я просто извелась, пока увидела тебя. Хочешь, чтобы я поседела?
- Ну что ты выдумываешь, - беспечно, по- мальчишески засмеялся он. И, невольно крепко обняв за плечи, привлек ее к себе. - Ну нельзя быть такой трусихой! Да, да - задержался! Всего-то на двадцать минут. Город же большой.
- Вот именно, - сказала она, - большой. Слишком большой. И с известными уголовными традициями. В таком как раз легче всего пропасть человеку. Выйти на улицу - и исчезнуть. Особенно теперь...
- Ну брось, брось, Наташка! Не надо преувеличивать. И потом, я не один, у меня такой добровольный эскорт, мои третьекурсники, два философа и географ.
- Ну да, - сказала она, - грозная сила! Особенно философы. Ты как будто не понимаешь или не хочешь понимать, какие сейчас времена.
- Думаю, понимаю куда лучше, чем ты, - сказал он, с благодарной нежностью глядя на ее встревоженное любимое лицо.
- Ну да, ты такой смелый. Наверное, слишком смелый. Неоправданно смелый... Ты же на виду у всего города. А сейчас, сегодня, пока я тебя ждала,
тут крутились какие-то странные типы. Подъезжали на разных машинах, ждали чего-то, потом уезжали, снова возвращались... Таких тут раньше никогда не было. Они не видели меня - я стояла в арке. Это оживление мне почему-то показалось не случайным. Откуда им было знать, что я задержусь в библиотеке? И что мы тут назначили свидание?
- А ну-ка, посмотри на меня, - сказал он, и она послушно подняла к нему лицо. Он очень серьезно вгляделся в ее черты. - Ну точно, так и есть!
- Ну что, что, - сказала она, - что ты увидел?
- Как и положено, - улыбнулся он - у страха глаза велики. Ну ладно, все, оставим это... Я объехал сегодня все вузы, один политех остался. Сейчас заскочу к ним, поговорю, чтобы завтра - ни-ни, не вздумали рыпаться на рожон, а тогда уж домой.
Она села рядом с ним в машину, и они одновременно захлопнули дверцы. Русаков включил левый поворотник и мягко тронул машину от тротуара. И в этот миг, вынырнув откуда-то сзади, оглушив воем мощных моторов и только чудом не зацепив их высокими массивными бамперами, почти вплотную черными тенями мимо пронеслись друг за другом два больших джипа.
Русаков еле успел уйти вправо и затормозить.
- Ты видел! - воскликнула она. - Это те самые!
- Да ну, ерунда, уверяю тебя, - помотал он головой, но все же нахмурился невольно и как будто призадумался. - Просто "братва" резвится. Самоутверждаются мальчики.
Но она не знала, почему он нахмурился, да и не могла догадаться. На темной улице, в сотне метров, у противоположного тротуара в призрачном луче ближнего света он вновь различил и тотчас узнал силуэт той серебристой "мазды", правда, ни юного водителя, ни его подружки в машине уже не было. Но Русаков уже не усомнился, что это та самая машина и что она здесь все-таки не случайно.
Но соображений своих высказывать вслух не стал, не видя в том никакого смысла. Его подруга, а фактически жена Наташа Санина и так была встревожена сверх меры. Ни к чему было усугублять ее волнения.
15
В тот вечер Русаков успел объехать общежития почти всех вузов Степногорска.
И всюду разговор был примерно один и тот же, и всюду, кажется, ему удалось урезонить возбужденных, готовых на все запальчивых вожаков, убедить их воздержаться от поспешных непродуманных шагов в их, как считали они, оправданном желании протестовать и добиваться отставки тех, кто приказал силой оттеснить студентов от ограды университета и безжалостно избивать участников мирной демонстрации.
Он и сам в глубине души разделял их чувства, но смотрел дальше, понимал больше и знал, что отвечает за каждого, кого вовлек в свое движение. Между тем все студенческие общежития города гудели, всюду слышался ропот и всюду ощущалась общая угрюмая напряженность и тревога, предшествующая ожидаемому взрыву, который надо было предотвратить любой ценой.
Собственно, Русаков и метался по городу только затем, чтобы успеть вытащить эти запалы, обрезать, обрубить и загасить уже дымящие бикфордовы шнуры, и его вмешательство, его умение находить слова, кажется, всюду приходились вовремя и остужали разгулявшиеся страсти. Его не смущало, что всюду надо было повторять почти одно и то же - главное, чтобы сказанное попадало на нужную почву и доходило до сердец. Он не оспаривал правомерности и справедливости их возмущения. Напротив, подтверждал его обоснованность. Но в то же время пытался усмирить их гнев, направить его в цивилизованное русло, чтобы не вышло, чего доброго, по заезженной и затасканной в последние
годы пушкинской фразе о русском бунте, "бессмысленном и беспощадном"...
Последним местом, где побывал в этот уже поздний вечер Русаков, было общежитие Степногорского Политехнического института, как и большинство высших учебных заведений переименованного в новые времена в Политехническую академию высоких технологий.
И всюду его сопровождали трое студентов университета, вызвавшиеся быть добровольными охранниками своего наставника и лидера. А рядом с ним на правом переднем сиденье была Наталья Санина, аспирантка кафедры философии и социологии, самый близкий Русакову человек.
Была уже глубокая ночь, когда он покатил в сторону общежития университета, откуда и начал, еще днем, свой маршрут. Надо было отвезти троих провожатых в общежитие университета. Они воспротивились было, уверяя, что как-нибудь и так доберутся, семнадцатым автобусом или четвертым трамваем, но Русаков и слушать их не захотел. Однако подъехать прямо к зданию общежития не удалось: на подъезде к нему, где-то в двух кварталах, Русакова остановили неведомо откуда выросшие вдруг на перекрестке двое здоровенных омоновцев в масках с автоматами и приказали предъявить для проверки документы.
Никаких хвостов, слежек давно уже не было, и Русаков спокойно вышел из машины и протянул водительское удостоверение.
- А в чем, собственно, дело? - поинтересовался он.
- Неспокойно в городе, - буркнул один из них. - Согласно распоряжению мэрии, проводится рейд по выявлению возможных правонарушений.
- Ладно, Владимир Михайлович, спасибо, что подвезли, - подошел один из студентов-провожатых. - Тут же теперь нам близко совсем. Уж как- нибудь добежим.
- А это кто такие? Ваши пассажиры? - Один из омоновцев показал дулом своего "калаша" в сторону троих студентов. - Документы имеются?
Те протянули паспорта и студенческие билеты.
- Спать надо, а не болтаться по ночам! - угрюмо пробормотал он. - Ладно уж, топайте.
Ребята распрощались с Саниной и Русаковым и быстро зашагали в сторону общежития, скрываясь во тьме.
- Можете ехать, - омоновец вернул документы Русакову.
Он сел за руль и устало, облегченно вздохнув, уже не спеша поехал в сторону Восточного моста. Он жил на противоположном берегу в одном из новых спальных районов.
- Далеко, - сказала Санина. - Давай лучше ко мне.
Это и правда было куда ближе, а он, честно сказать, здорово вымотался за этот день.
- К тебе так к тебе, - улыбнулся он и, сбросив скорость, обнял ее правой рукой и привлек к себе. Ее светловолосая голова легла на его плечо.
- Знаешь, по-моему, их всех проняло, - заметил он, глядя вперед на бегущую навстречу мостовую. - А это главное. Думаю, не натворят глупостей.
- Как оратор, ты сегодня, видимо, превзошел себя, - попробовала пошутить она, хотя странная тревога не оставляла ее ни на минуту.
- Не как оратор, - помотал он головой. - Скажи иначе - агитатор, пропагандист.
- Фу! - Она передернула плечами. - Ох уж эти словечки! От них просто мороз по коже. Так и разит обкомом, райкомом, партячейкой и оргмассовой работой.
- Ладно, - сказал он, - согласен. Не агитатор и не пропагандист. Просто странствующий проповедник.
- Это еще туда-сюда, - согласилась она. - Главное, чтобы паства услышала твою проповедь и не пошла своим путем.
- Теперь уже не пойдут, - уверенно сказал он. - Не дураки же они, не безумцы.
Красные стоп-сигналы его потрепанного белого "жигуленка" уносились в даль улицы. И не знал он, и не знала она, и оба они не могли знать ни о погроме, случившемся в университетском общежитии, ни о глумлении над студентами свирепых качков в форме ОМОНа, ни о том, что те же самые люди в камуфляже, двигаясь по его следу и повторяя его маршрут, но почему-то всякий раз опаздывая и задерживаясь на полчаса, устраивали раз за разом точно такие же внезапные вторжения и избиения во всех общежитиях, откуда недавно уехал успокоенный Русаков. Не обошли они и последнее общежитие, где он побывал, - Академии высоких технологий, и уж там-то напоследок разгулялись вовсю.
И не знали ни Русаков, ни Санина, что омоновцы, задержавшие их машину для проверки документов, а после отпустившие их с миром, еще долго холодными глазами провожали удаляющиеся красные огоньки стоп-сигналов его "пятерки".
А потом к ним откуда-то из темноты вышел еще один человек - высокий и сильный, могучего атлетического сложения, в обычной цивильной куртке.
- Ну как он? Приморился, наверно, - промолвил он то ли в пространство, то ли людям в масках с автоматами наперевес и кивнул в сторону удаляющейся машины. - Весь город объехал... Ну что ж, пусть едет... Пусть отдохнет...
- А нам что теперь?
- Сегодня - все. Все свободны. До завтра
16
В воскресенье девятнадцатого апреля, накануне предстоявшего назавтра неизбежного тяжелого разговора с Меркуловым, сопряженного с подачей заявления об уходе, Турецкий решил как следует выспаться и встал только около одиннадцати, испытывая противоречивые чувства - странную радость новой свободы и ее же непривычный гнет.
Но около часу дня ему внезапно позвонил сам Константин Дмитриевич:
- Здравствуй Саша! Немедленно приезжай на Дмитровку. Слышишь - немедленно!
- Да что такое? Государственный переворот? Сегодня же, по-моему... И потом, я же сказал...
- Событие чрезвычайной важности! Еще пока нет официальных сообщений, но мы здесь уже в курсе дела. Меня самого вытащили с дачи. И никаких отговорок - пока что ты еще на работе и при должности. И это - приказ.
Деваться было некуда. И, распрощавшись с женой и дочерью, он понесся в Генпрокуратуру, сразу поняв по голосу Меркулова, что и правда случилось нечто из ряда вон выходящее.
Через считанные минуты Турецкий уже бодро гнал машину по полуденному воскресному городу. Наконец-то снег сошел и можно было разогнаться на сухом асфальте.
Это раньше по выходным машин становилось заметно меньше, но теперь в Москву их набилось столько, что преимуществ уик-эндов не ощущалось уже с начала второй половины дня. Вот и сейчас, чем ближе он подъезжал к центру, тем гуще становилась рычащая стальная орава и все чаще рядом оказывались неимоверно дорогие иностранные игрушки, в которых - уж он-то знал получше многих - каталось от силы пять - десять процентов честных законопослушных людей. В основном же новейшие нувориши, какая-то неимоверно размножившаяся темная, приблатненная публика, оседлавшая иномарки.
И все ведь какие машины! Броские, вызывающе роскошные, тянущие на десятки, а то и сотни тысяч долларов каждая...
Он плотно засел в пробке на подъезде к Манежу, а потому от нечего делать, как обычно, механически отмечал, кто в какой машине катит согласно этой новейшей "табели о рангах". В тяжелых "БМВ" и могучих джипах с черными стеклами наверняка сидели те, что именовали себя "братвой" - разнопородные и разноязыкие члены так называемых группировок, попросту говоря - многочисленных шаек и банд, ныне перелицованных в "команды" и "бригады", личный состав уголовного войска низшего и среднего звена. На разных стареньких японских, французских, немецких и американских авто ехали творить свои дела людишки помельче - торгаши, перекупщики, чуть "поднявшиеся" челноки. На дорогих бронированных "мерседесах" двигались в сторону своих загородных дворцов генеральные директора бесчисленных фирм и финансовые махинаторы. И так далее и так далее... Каждый сверчок знал свой шесток в соответствующем его классу и рангу транспортном средстве.
И ничего-то с ними уже нельзя было поделать, все запуталось, перемешалось, переплелось... Мысли бежали по кругу, по горячему замкнутому кольцу, и они как будто оправдывали его в намерении разорвать это кольцо и вырваться за его пределы.
Ну что, что там еще могло такое произойти? Впрочем, ждать уже недолго. Через каких-нибудь десять минут все выяснится.
Наконец он обогнул гостиницу "Москва", справа в окне мелькнул серый Карл Маркс, навеки застывший в бесплодном желании стукнуть кулаком по столу, мелькнула колоннада Большого театра. Слева - зеленоватые стены Благородного собрания, то бишь Колонного зала. До родной и любимой... - ха-ха! - прокуратуры оставалось подняться всего лишь на несколько сотен метров.
Как бы то ни было, в предпоследний раз он едет этим маршрутом... Если вдуматься, знаменательный момент, запомнит его навсегда.
Турецкий припарковал машину и, миновав посты дежурных на проходных у ворот и в самом здании, через несколько минут уже был в приемной перед дверью обширного кабинета заместителя генерального прокурора. И тотчас за ним в приемную торопливо вошел взволнованный Грязнов.
- Здорово, Саша! Слыхал уже?
- Привет, полковник! Да что стряслось-то? Ты знаешь?
- Пока только в самых общих чертах. А ты, значит, еще не в курсе? Дела крутые... Ну... подожди, сейчас нам все расскажут.
Секретарша доложила, и в ответ раздалось встревоженное меркуловское: "Да-да, пусть войдут!" из чего нетрудно было заключить, что Меркулов ждал их с особенным нетерпением. И когда они вошли, жестом руки пригласил обоих садиться. По его лицу было ясно, что сейчас они узнают что-то крайне неприятное.
- Человек предполагает, а Бог располагает. Позавчера вечером мы думали дожить до понедельника и вынести на повестку дня проблему Горланова. Однако события опережают наши планы.
- Могу я узнать, наконец, что произошло? - разозлился Турецкий.
- Читайте. - Меркулов протянул им поступившие по факсу спецсообщения. - Через десять минут в "Новостях" репортаж покажут. Я запрашивал. Сюжет уже подготовлен и будет в эфире. А пока ознакомьтесь.
Турецкий поднес листок факса к глазам.
"Срочно. Секретно " 19. 04. И ч. 37 мин.
Генеральному прокурору Российской Федерации, действительному Государственному советнику юстиции А. Н. Малютину
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Сегодня утром, 19 апреля с. г., в ходе несанкционированного митинга и шествия студенческой демонстрации (по приблизительным оценкам, общей численностью 10-12 тыс. человек), в центре города вновь, как и накануне, произошли ожесточенные столкновения между демонстрантами и силами правопорядка, направленными руководством облУВД (Мащенко Н. П.) для предотвращения бесчинств и хулиганских действий, а также блокирования продвижения колонн к административным зданиям, где расположены мэрия, областное Законодательное собрание, официальные представительства губернатора и правительства области.
Манифестация студентов, выдвигающих различные политические и экономические требования, началась примерно в 9.00, а в 10.30 на площади Свободы вышла из-под контроля и переросла в ожесточенные массовые столкновения с сотрудниками милиции. Несмотря на привлеченные руководством областного УВД дополнительные силы и применение спецсредств, столкновения приняли форму уличного боя. У многих из числа демонстрантов оказались заточки, обрезки труб, камни, а также самодельное холодное оружие. Несмотря на усилия сотрудников ОМОНа, их цепи оказались прорваны в ряде мест. К месту событий был срочно направлен отряд спецназа МВД на пяти БТРах и четырех БМП.
Огнестрельное оружие не применялось ни одной из сторон. Однако в результате столкновений, по предварительным данным, имеется пятеро убитых, из них один сотрудник ОМОНа, а также тяжелораненые с обеих сторон, общей численностью свыше 60 чел. Госпитализировано 42 чел. с травмами различной тяжести.
По данному факту мной возбуждено уголовное дело. Прошу срочно направить в Степногорск опытных и квалифицированных следователей Генпрокуратуры и оперативных сотрудников МВД или МУРа ГУВД Москвы для проведения тщательного и объективного расследования обстоятельств дела о массовых беспорядках по горячим следам и выявления как непосредственных инициаторов массовых беспорядков, так и их организаторов.
Прокурор Степногорской области, государственный советник юстиции 3-го класса
Г. П. Золотое".
- Прочитали? - спросил Меркулов.
Оба кивнули.
- Вот такие дела, ребята. И не такие мы с вами девочки-простушки, чтобы не видеть и не понимать: это не просто трагедия. Это - центр России. А значит - катастрофа. И притом серьезнейшая политическая акция. Возможно, одна из самых серьезных провокаций за последние годы. Ни для кого из нас не секрет, насколько аполитична и пассивна была все эти годы молодежь. А сейчас ее явно кто- то хочет раскрутить. Использовать и сделать разменной картой в своих замыслах. О событиях был немедленно извещен Президент. Полчаса назад он имел разговор по телефону с нашим Генеральным Малютиным и категорически потребовал самого тщательного расследования нашими лучшими силами. Дело взято им на личный контроль.
- И что из этого следует? - спросил Грязнов.
- Сейчас посмотрим телевизор, а затем проведем короткое оперативное совещание. Сформируем следственно-оперативную группу. Руководителем группы считаю необходимым назначить Турецкого.
Александр Борисович молчал, закусив губу и глядя куда-то в угол кабинета. И Меркулов продолжил: