15
Володя шел в общей похоронной процессии, стараясь незаметно разглядеть присутствующих. Народу было много. Большое количество цветов и венков. В это время на этом же кладбище - неподалеку - хоронили Анатолия Чердынцева. Провожающих там было мало, все шедшие за его гробом поглядывали на пышные похороны той, в чьих объятьях его застрелили.
Снег валил с самого утра. От ворот кладбища до вырытой могилы идти было далеко. Гроб Елены Томилиной несли ее муж и Гоша Козлачевский. Они шли впереди. Сзади гроб придерживали телохранители - Аркадий и Тимур. Они были самые надежные и сильные, все другие, пристраивающиеся с боков, больше старались отметиться в глазах будущего губернатора, скользили, едва не падая, и быстро менялись.
Гоша был недоволен. Двигался крупными шагами, задавая темп, так что за ним еле поспевали, и что-то недовольно выговаривал директору, шагавшему с ним рядом.
- Что, ближе места не нашлось? Я тебя просил как человека... - донеслось до Володи.
- Ничего не мог поделать, - оправдывался тот. - Родственники возражали. Там у нее бабушка похоронена. Ну что я мог? Что?
- Надо было ко мне обратиться, - сердито говорил Гоша. - Небось яма, где воды по колено... А Чердынцева где? Почему они за нами
г идут? Я же предупреждал, чтобы в разное время.
- Да хватит тебе... - вмешался Томилин. - Не до этого.
- Тоже мне, горем убитый, - с издевкой сказал Гоша.
Могила оказалась вырытой в низине. И как ' предполагал Гоша, была полна воды, покрытой тонким ледком.
- Нет, так не пойдет, - взбрыкнул Гоша. - А у Чердынцева где? На пригорке?
- Перестань... - сказал Томилин. - Не нужно затевать скандал в такую минуту.
- В какую такую минуту? - вытаращил на него глаза Гоша. - Ты что, милый, хочешь ее в эту лужу положить? Чердынцева - сюда!
Священник с крестом, готовившийся сказать свое напутствие, покачал головой.
- Не дело могилы менять, Георгий Семенович, - сказал он.
- Сам знаю, что дело, а что не дело... Придержи! - Он уступил свой угол гроба Коноплеву.
И зашагал, расталкивая встречных, туда, куда направлялась похоронная процессия с гробом Чердынцева.
Фрязин обратил внимание на реакцию окружающих. В основном все безропотно ждали. Мать погибшей всхлипывала, ее поддерживали под руки сестры Елены в черных платочках. Все молча стояли и чего-то ждали.
Гоша поднялся наверх. Там еще продолжалась работа, из могилы вылетали комья земли.
Володя тоже стал подниматься туда, наверх.
- Ну все, все... - Гоша совал деньги в руки матери покойного. - Что было, то было... И не забудьте, что из-за вашего сына ее убили. Но забудем, забудем... У вас священника нет? Вот наш и отпоет. Я сам ему заплачу. А вы... - Он присел перед могилой на корточки, глядя вниз на могильщиков. - Вы о чем там думаете, а? Хотите с убитой горем матери еще по стольнику содрать?
Они что-то ответили, но их слов Володя не разобрал. Только комья из могилы полетели быстрее.
- Даю пять минут, - вполголоса сказал Гоша, выпрямившись. - Или будете рыть могилу себе. Мое слово вы знаете...
Гроб с телом Чердынцева понесли к могиле, предназначенной Елене. И гробы с телами любовников встретились, почти столкнулись в тесноте кладбища, покачнулись на руках тех, кто их удерживал.
- Господи... что он вытворяет! - простонал едва слышно Томилин.
Гоша был несколько растерян. Смотрел со стороны на то, что происходило. Елена и Чердынцев снова были рядом.
- Ну подай чуть назад, дай пройти! - сказал Гоша. - Наклони немного...
Гроб с телом Чердынцева опустили ногами вниз, и его голова качнулась вниз, как если бы он поклонился своей последней любви, уступая ей дорогу.
Наконец гробы разминулись. Елену понесли наверх, на пригорок, Чердынцева опустили возле бывшей ее могилы.
Все переглядывались, перешептывались, неодобрительно поглядывая на Гошу.
А мать Чердынцева горько, в голос заплакала, и священник, начав было службу, вынужден был смолкнуть.
- Ты и после смерти нам покоя не даешь... - сказал Томилин Гоше.
- Помолчал бы... - прошипел, оглядываясь по сторонам, Гоша. - То труба тебе моя подозрительна, то похороны не такие... Я за все заплатил! И за похороны твоей жены тоже! И ты теперь для нее никто! - Он уже кричал, распаляясь. - Я еще узнаю, кто их пришил...
И пошел вслед за гробом Елены наверх, где спешно заканчивали рыть могилу.
Томилин с ненавистью смотрел ему в спину. И вдруг вздрогнул, ощутив тяжесть чьей-то руки, опустившейся на его плечо.
- Слушай, что ты всем недоволен? - спросил его Тимур. - Все тебе не так, все тебе мало... Такую женщину хороним! Жену свою, которую тебе Гоша, как родному, доверил, не уберег. И еще чего-то выступаешь... Нехорошо, дорогой. Очень нехорошо... Иди, не стой, простись с ней. Такая красивая, молодая была... Вай, Аллах, что делается...
Володя Фрязин задержался возле гроба Чердынцева. Здесь же стоял Аркадий, телохранитель Томилина. Он печально смотрел на Чердынцева, и губы его шевелились, как если бы он читал молитву. Друзья, подумал Володя, переживает. Забыл даже про своего хозяина. И смотрит так грустно. А вот Тимуру хоть бы что, никаких эмоций, видно, привык хоронить. Спокоен, деловит, не отходит от хозяина ни на шаг.
Мать Чердынцева плакала, только она смотрела сейчас на сына, а все другие следили за другими похоронами, где плакали громче и венки были пышнее.
Гроб с телом Чердынцева опустили в могилу, но он встал на образовавшийся лед, который чуть слышно треснул, но не поддался.
Могила не принимала тело. Вода через трещину постепенно заливала лед. Могильщики переглянулись и стали бросать вниз замерзшие комья глины. Лед продолжал потрескивать.
Мать погибшего с ужасом смотрела, как лед наконец раскололся и гроб сначала одним углом, потом другим косо съехал под воду.
Она закричала, забилась в руках таких же одиноких, несчастных старух.
Аркадий все стоял, будто впав в забытье, не двигаясь с места. Кто-то его Позвал. Очнувшись, он торопливо стал подниматься наверх, к другому плачу, более многоголосому и сильному.
Гоша стоял с рухнувшим лицом над раскрытым гробом и, не отрываясь, смотрел на покойницу. Он загородил собой ее мужа, и казалось, это он ее супруг, убитый горем...
Володя поежился. Странные похороны. Зрелище не для слабонервных. Хоть бы этот Гоша уступил место, дал попрощаться Томилину. Кое- кто уже подсказывает, но Гоша ничего не слышит и не видит.
Но вот Гоша наклонился и поцеловал Елену в лоб. И наконец отошел.
Володя увидел, как Томилин склонился над гробом жены и тут же отпрянул, распрямился и отошел в сторону.
Будто чего-то испугался, подумал Фрязин. Во всяком случае, страха больше, чем горя. Что бы все это значило?
Гоша будто отсутствовал. Томилин, напротив, без конца оглядывался, кивал, принимая соболезнования, гладил по плечу несчастную мать погибшей супруги, всхлипывал и вздыхал. И при этом дрожал. Дрожал всем телом, словно переживал охвативший его ужас, которому не было конца.
Он не был похож на убийцу собственной жены. Володе казалось, что убийца должен был бы выглядеть иначе. Во всяком случае, на кладбище это должно было открыться... Сюда бы Александра Борисовича, подумал Володя, он увидел бы все, что надо. И объяснил бы эту дрожь, пронизавшую Томилина.
Он продолжал дрожать и на поминках жены. Гоша хотел от душевной своей широты пригласить на поминки и родственников Чердынцева, но Томилин был решительно против.
...Они справляли поминки в огромном зале ресторана гостиницы "Сибирь". Гоша усадил Володю рядом с собой. Приглашенные с удивлением поглядывали на незнакомца.
- Ну что? - время от времени склонялся к нему Гоша. - Кого-нибудь заприметил? Нет?
- Да что я могу заприметить? - пожимал плечами Володя. - Что я, экстрасенс? Вам нужно было ясновидящих пригласить.
Гоша махнул рукой.
- Были, приглашал... Только деньги рвать могут прямо из рук. Валюту им подавай. Колдуны бесчестные. Всю душу мне вывернули. Предсказывали, будто миллиардером должен я стать в этом году. Что смотришь? Не в рублях же... Слушай, а что Олежка Томилин, муж ее, такой бледный и дрожит?
- Температура у него, - сказал сидевший по другую сторону от Гоши Тимур. - Видишь, пот прошиб. Простудился. Грипп.
- Это он тебе сказал? - спросил Гоша.
- Сам вижу... - усмехнулся Тимур.
В это время зазвонил сотовый. Володя попытался встать, чтобы, воспользовавшись случаем, выйти, но Гоша придержал его:
- Сиди. Ты мне будешь нужен... Для эксперимента.
- Ну слушаю, слушаю... - сказал Гоша. - Что у тебя? Опять что-то не так? У них же недавно был взрыв в метро, осенью, неужели запамятовали? Вот люди! Намека не понимают... Ну что с ними делать, прямо не знаю. А кто там опять воду мутит? Мансуров? Он же, ты говорил, в Бутырке. Отпустили на все четыре? Ну что я могу? Придется повторить... Я на прошлой неделе был у грузин в посольстве - шашлык, да, все путем... Но это в другой раз. Ты уж сам как-нибудь... На поминках я. .Да, информация у тебя верная. Любимая женщина. Никого так не любил! А вот Мансурову надо бы организовать что-нибудь, чтобы понял... Он думает, я не знаю, кто троллейбусы мне в Москве пытался взрывать... Думает, я не понял. Людей жалко, вот что. Они-то за что страдают? Я ему, главное, втолковывал уже... Ну ладно, потом, после, говорю! Все-таки поминки. Неудобно.
Он отключил сотовый, посмотрел на притихших гостей.
- Даже в такой день покоя не дают. Что за люди! Я грузинам говорю: неужели вам вашего Президента не жалко? Старый уже, вы бы его охраняли получше. Хотите, я вам его охрану организую? Но не просто так, за так ничего не бывает. А нет, так и не обижайтесь... Хотели терминал нефтяной в Поти строить, представляете? А мне абхазы телефон оборвали: только у них в Сухуми! Да мне не жалко! Но о России я должен подумать, верно? И вот результат - как и чувствовал. Чуть ихнего Президента не взорвали. Машину рядом рванули, но ничего, обошлось... Но они хоть с понятием. Больше о терминалах не заикаются.
- Вот люди! - поддакнул Коноплев. - Объясняешь им, объясняешь... Пока по мозгам не получат - никакого понятия.
- Ну, - сказал Гоша, - давайте выпьем! А то с этой политикой и экономикой забудешь, зачем собрались... Ну, пусть земля ей будет пухом.
- Только не чокаться, не чокаться! - закричал Коноплев, когда Гоша, забывшись, протянул свою рюмку к рюмке Фрязина.
Володя внимательно смотрел на происходящее. Все усиленно работали челюстями, закусывая. Только Томилин ничего не ел. Дрожал, сжимая посиневшие губы.
- Может, скажешь чего, Олежка? - ласково спросил Гоша Томилина. - Ты, я смотрю, совсем плохой. Температура?
Тот кивнул утвердительно.
- Может, тебе, Олежка, прилечь? - спросила мать погибшей, участливо глядя на зятя. - Или чаю с малиной?
- Водки ему с перцем! - смеясь, присоветовал Коноплев.
- Ты где находишься? - цыкнул на него Гоша. - Ну раз желающих нет, скажу я...
Он налил себе водки и встал, следя взглядом, как поднимаются со своих мест остальные.
Гоша смотрел цепким взглядом, будто фотографировал, кто сам вовремя поднялся, кого пришлось подталкивать.
- Если бы можно было, я бы с тобой, родная моя, поменялся, - сказал Гоша, и слезы выступили на его глазах. Он шумно всхлипнул. - Нет мне без тебя никакой радости от этой жизни! Ничего не осталось! Только проклятое дело да мать Россия! И еще долг - найти того, кто это сделал. И если... если он здесь, среди нас... - в полной тишине он обвел тяжелым взглядом присутствующих, - я клянусь тебе, родная, что найду его! И брошу его мерзкое тело к твоим ногам.
Сказал и с размаху ударил опустевшей рюмкой об пол. И Коноплев тут же это за ним повторил. И Тимур.
Томилин рюмку бить не стал. Поставил ее дрожащей рукой на стол, не допитую.
- У нас, Томила, пьют до дна, - сказал Гоша. - Пей, ,Олежка, больше нам не видать нашей Еленки...
И заплакал, протянув руки через стол к несчастному Томилину.
16
Была уже полночь, когда Мансуров со своей охраной подъехал к дому сына Президента.
Там его ждали. Мансуров жестом остановил охранников, и они снова сели в автомобили.
Мансуров молча отдал свой пистолет секьюрити, встретившим его у входа. Потом в их сопровождении поднялся наверх.
Алекпер ждал его в небольшой гостиной, уставленной мягкой восточной мебелью. В углу дымился кальян.
- Прошу, - сказал Алекпер, указав гостю на свободное кресло.
Тот направился к нему и запнулся, увидев в другом кресле знакомого человека.
- Самед Асланович? - сказал Мансуров. - Вы здесь, в Баку?
- А почему по-русски? - усмехнулся Самед. - Это язык межнационального общения, но не национального. Не так ли?
- Я не у себя дома, - почтительно склонился в сторону Алекпера Мансуров. - Здесь принято говорить по-русски, и у меня было время убедиться в Бутырской тюрьме, куда я попал благодаря вам, Самед Асланович, что для серьезных
Переговоров этот язык лучше всего подходит.
- Вам пришлось там вести серьезные переговоры? - Самед продолжал улыбаться.
- И не безуспешные, надо признать, - ответил Мансуров. - Потому я сейчас и нахожусь здесь, а мой брат у меня дома.
- Оставим колкости, Рагим, - сказал Алекпер. - Я решил возобновить с вами контакты, как только убедился, что не вы были причиной моего пленения.
- А кто? - осторожно спросил Мансуров. - Я могу об этом спросить?
- Всему свое время, Рухолла-оглы, - сказал Алекпер. - Вы после Москвы стали похожи на разумного человека.
- Вы мне льстите, - склонил голову Мансуров, поглядывая на Самеда, по-видимому, ожидая, что тот скажет. - Так о чем вы хотели со мной побеседовать?
- Насчет последних событий... - сомкнул брови Алекпер. - Скажите, вы не могли бы мне объяснить, почему взрывы в нашем метро чередуются со взрывами в московских троллейбусах?
- Полагаю, вы это знаете, - сказал Мансуров. - В Москве метро лучше охраняется.
Алекпер и Самед переглянулись. Четки в пальцах Самеда замерли.
- А вы полагаете, уважаемый, что лучше бы взрывы устраивать в Московском метро? - спросил Самед.
- Туда труднее попасть взрывникам, - ответил Мансуров, напряженно улыбаясь. - Лиц кавказской национальности, как известно, там обыскивают. Лиц славянской национальности, вроде украинцев, пока не решаются.
- Не хотите ли сказать, что вы эти взрывы организуете и финансируете? - спросил Самед.
- Нет, но вы так спросили... - уже от всей души улыбнулся Мансуров, - как будто я этим занимаюсь. Я знаю, что вы, Самед Асланович, с детства любите кататься в Московском метро, разглядывая русских женщин. И метро самое лучшее, и девушки самые красивые. Но наше метро - это наше метро, не так ли? И наши люди нам дороги, поскольку это наши люди. И лицам славянской национальности вход в наши подземные дворцы еще не запрещен...
- Как вы полагаете, будет ли в ответ что-то взорвано в Москве? - спросил Самед.
- Я бы посоветовал вам поменьше кататься в общественном транспорте, уважаемый Самед Асланович, - склонив к плечу голову, сказал Мансуров. - Это мой вам совет. Но не предостережение, поскольку, вопреки тому, что вы обо мне думаете, я взрывами не занимаюсь, как и похищением людей, в чем, по вашим же словам, вы недавно убедились...
Он внимательно переводил взгляд с Самеда на Алекпера, чем-то схожих между собой, хотя их родство было весьма отдаленным.
- Речь вот о чем, - сказал Алекпер. - О ваших тесных связях с чеченцами.
- Вы полагаете их предосудительными? - удивился Мансуров. - С какой стати тесные связи с братьями по вере хуже, чем такие же связи с иноверцами?
Ни Алекпер, ни Самед не успели ответить. Двери неслышно распахнулись, и в комнату вошла улыбающаяся девушка с серебряным подносом, на котором возвышался кофейный сервиз.
Мансуров заметно оживился, разглядывая ее. Постарался даже заглянуть ей в глаза, когда она подавала ему этот божественный напиток.
- А что, почтенный Самед Асланович, вы к нам надолго? - спросил он, глядя с сожалением на двери, за которыми скрылась красавица.
- Настолько же, насколько вы задержались в Москве, - ответил Самед, неспешно перебирая четки.
- Благодаря вашему попечению... - снова склонил к плечу голову Мансуров. - Но вы мне все-таки не ответили на мой вопрос.
- Видите ли... - Четки в пальцах Самеда замерли, что свидетельствовало о его внутреннем напряжении. - Видите ли, дорогой Рагим, мы постоянно забываем один из важнейших аспектов проблемы. Да, чеченцы наши единоверцы, русские много пролили их крови, все так, но мы не можем способствовать созданию прецедента на территории бывшей империи. Существует Карабах, провозгласивший независимость, как и Чечня. Кто живет в стеклянном доме, не должен бросать в соседей камнями, говорят англичане.
- Мудрое изречение, - согласился Мансуров. - И я готов был бы с ним согласиться, если бы не существовало иных возможностей вернуть Карабах.
- О каких возможностях, почтенный, вы говорите? - спросил Алекпер.
- Его мы просто купим у армян, - ответил Мансуров. - Когда достаточно разбогатеем на нефти. Чем больше мы будем богатеть, тем беднее будут армяне, которых Аллах лишил всего на свете. Но они не вняли его предупреждению даже тогда, когда он обрушил на них землетрясение.
- С чего, уважаемый, вы решили, будто Карабах возможно купить? - поднял голову от чашки Самед. - Там самые богатые и плодородные земли. Они могли бы кормить всю Армению. Вы это понимаете?
- Ртов в Армении становится все меньше и меньше, - усмехнулся Мансуров. - Они разбегаются, господа. И чем богаче мы будем, тем хуже они себя почувствуют. И Карабах сам падет к нашим ногам, как перезревшая слива.
- Или, напротив, ожесточившись, они нападут на нас, - буркнул Алекпер, неприязненно глядя на гостя.
- Пусть нападают! - воздел руки гость. - Вот тут нам и помогут наши братья чеченцы.
- Вы авантюрист, - сказал Самед, вздыхая. - Вы ослеплены своим богатством, которое слишком легко вам досталось. За счет домов, принадлежащих прежде тем же армянам.
- На все воля Аллаха! - ответил Мансуров. - Аллах дал правоверным нефть, вот пусть правоверные и пользуются этим божественным даром. И потому, дорогой Алекпер, я полагаю, что мы с вами союзники в том, что наша нефть должна последовать из мусульманской земли через мусульманскую землю.
- Так, да не совсем так. - Алекпер покачал головой. Я полагаю, что всю нефтедобычу и транспортировку государство должно взять в свои руки...
- То есть в руки президентского клана! - перебил его Мансуров.
- А вы полагаете, что это следует отдать в частные руки, то есть в ваши руки, почтенный Рагим? - вмешался Самед. - Словом, я вижу здесь две стороны вопроса: куда и как пойдет наша нефть и кто будет это контролировать. Какую проблему из этих, господин Мансуров, вы считаете для себя первоочередной?
- Вторую, разумеется, - ответил Мансуров. - Как только у нефти будет настоящий хозяин, он сам решит, куда и как ее транспортировать.