А она, чувствуя его беспомощность, незащищенность, заходила все дальше, словно пытаясь определить тот край, который переступать нельзя ни в коем случае. Например, запросто могла поприветствовать его после недельного отсутствия словами: "Привет, мой еврейчик! - и, увидев, что он обиделся, начинала расковыривать эту болячку: - Ты что, обиделся? Правда, обиделся? Ну что ты, Арканчик! Ты насчет своего еврейства, что ли? Во-первых, я сказала ласково - еврейчик. А во-вторых, что тут такого? Ты что, Гоголя не читал? У него в сто раз хуже. Помнишь, в "Тарасе": "И тут завыли жиды, жиденята и незамужняя жидова тетка…"
- Это "Буратино", - угрюмо поправлял он. У него была поразительная память, которая похоронила бы любого другого оппонента: он помнил все, что когда-либо прочитал. - Еж, ежиха, незамужняя ежова тетка - это "Буратино"!..
- Ах, да не придирайся же ты! Ничего я тебе обидного не сказала…
- Какая ж ты стерва, Лялька! - рассерженно крутил он головой, не понимая, зачем она его дразнит. Он сначала подумал: уж не антисемитизм ли это в ней прорывается, а потом все же понял: никакой это не антисемитизм, просто она упивается своей властью над ним. Дескать, ты умный, богатый, ученый, а я всего лишь содержанка, но я унижаю тебя, а ты без меня жить не можешь!
- А-а, значит, все же обиделся, да? - продолжала радоваться она, заметив, как подрагивают у него губы. - Да брось ты, не обижайся, я же правду сказала! Как был ты в душе дворовый Абрамчик, так им и остался, хоть и разбогател, верно? Страх-то у тебя в душе все равно живет - вот ты умный, богатый, ученый, а кругом быдло, которое тебя в любой миг раздавит и разотрет. Что, разве нет? Чего же ты на меня обижаешься, когда я сама такая же - красивая, умная, а любой - да вот хоть ты, например, - в любой момент меня унизить может?
Словом, временами это была не жизнь, а каторга, но расставаться с ней у него пока и в мыслях не было, вот как приварился. В жены нет, конечно, не годится, а в подруги - в свет выйти, похвастаться, в койке с удовольствием время провести, - лучше Для него и быть не может. А главное - свой парень. Такой парень, каким он мечтал сам стать в детстве - отвязанным, поплевывающим на все, не знающим страха и ненужных комплексов. А еще - от природы обаятельным, безоговорочно нравящимся другим.
- Эх, дать бы тебе как следует, - срывался он иногда в сердцах.
- Ну дай, дай, покажи хоть себя наконец, мужик ты или не мужик. Эх, Арканя, Арканя, как был ты червяк книжный, так им навсегда и останешься!
- Зато я при миллионах, между прочим.
- Ну разве что, - говорила она полупрезрительно и равнодушно, так равнодушно, что в нем снова поднималась злость на нее.
- Можно подумать, ты не любишь деньги! Не любишь цацки с камушками, дорогие вещи, хорошие рестораны и светскую толкотню - всякие там презентации, рауты, премьеры в таких местах, куда тебя без меня даже близко бы не подпустили.
- Возможно. Только и ты без меня просто мешок денежный. Я ж тебя мужиком делаю. Да ты посмотри на себя! Маленький, мордастый, как бульдожка, да к тому же еще и плешивый! И я рядом с тобой! Посмотри, посмотри, я женщина-подарок, а ты?
"А я тебя купил с потрохами", - подмывало его бросить ей в лицо, но сказать такое он не решался точно так же, как не мог решиться ударить ее, потому что знал, что будет дал ыне: она уйдет. А он этого никак не хотел, он уже просто не мог жить без нее.
Лялька действительно была подарком - ему всегда завидовали, когда они вдвоем появлялись где-нибудь на приеме: он, неказистый, и рядом она - высокая, стройная, с красиво развернутыми оголенными плечами, с необыкновенной зовущей улыбкой и прекрасно мерцающими глазами. О, что-что, а подать себя она умела!
Короче, душа его не хотела войны, не хотела ссор, душа все равно тянулась к ней…
Надо отдать ей должное - при избыточной, почти семейной сварливости и скандальности она и заботлива была как настоящая законная жена, и честно отрабатывала те деньги, которые он на нее тратил почти без счета и с удовольствием.
К примеру, она была сова, то есть попросту соня, он - жаворонок, и лечь старался пораньше, и встать не позже семи. Так вот, если Лялька жила у него, не было еще дня, чтобы она не встала, не проводила его на работу - как бы рано это ни происходило. При этом всегда готовила ему завтрак, давила свежий сок, заваривала крепкий, ароматный кофе, какого он не пил больше нигде и к которому она его пристрастила.
Нет, положительно надо было ее чем-то занять, думал он.
Конечно, идеально было бы завести ребенка, но об этом речей у них даже в шутку не возникало. Он представлял себе, каким издевательствам подвергся бы, затронь он эту тему. Да и вообще, ребенок повлек бы слишком серьезные изменения в живни их обоих, тут им, наверно, просто так не сговориться. Да еще и надо бы прежде узнать - а может ли она вообще его родить… Про себя он точно знал: он может- подумывая о наследнике раньше, прошел все необходимые проверки у врачей… Он может. А вот насчет нее - большой вопрос…
Впрочем, бог с ним пока, с ребенком. Ее нужно вовлечь в какое-то практическое дело. Может быть, даже какой-то рукодельный, дамский бизнес. Салон какой-нибудь, арт-мастерскую или ателье… Чтоб и самолюбие у Олеси было удовлетворено, и денежки капали. А главное - чтобы у нее как можно меньше незанятого времени оставалось…
Вот тогда-то у него как нельзя более кстати и возникла эта идея: обзавестись своей командой, чтобы, так сказать, с полным правом претендовать на строительство гоночной трассы российского первенства "Формулы-1".
- Слушай, - сказал он ей однажды, - есть у меня очень интересная затея, а осуществлять ее некому. Не заинтересует ли она тебя, моя птичка?
- Батюшки, какое доверие! С какой такой стати?
- Ну не хочешь, как хочешь, - равнодушно сказал он, видя по ее глазам, что наживку она уже заглотила.
Она встала, обошла стол - они сидели на веранде за утренним чаем, - шаловливо плюхнулась ему на колени.
- Ладно, Арканчик, кончай дурака валять. Давай рассказывай, что за дело.
Он ссадил ее с коленей.
- Хорошо, рассказываю… Только имей, пожалуйста, в виду: возьмешься - буду спрашивать как с любого своего подчиненного.
- А вы, буржуи, по-другому разве умеете?
- Помолчи. Значит, запомнила на будущее: одно дело наши с тобой семейные, так сказать, дрязги, другое дело - бизнес. Одно другого не касается. Тут я с тебя семь шкур спущу в случае чего - и не поморщусь.
- Не возражаю. Я даже не против, чтобы ты так же и в семейной, как ты это называешь, жизни - семь шкур-то… В койке, например…
- Ну-ну, будет, Леля, я уже серьезно с тобой разговариваю!
- Все, молчу!
Вот теперь, когда он был уверен, что она настроилась наконец на серьезный разговор, он решил прочитать ей небольшую вводную лекцию - вреда не будет, а польза может оказаться явная.
- Значит, так. Ты, наверно, не могла не замечать, что поведение людей можно разделить на два основных типа. Первый - это когда человек занят бегством от неприятностей, второй - это когда он занят погоней за успехом. Я предпочитаю второй тип - при этом как-то более внятно видится будущее. Понятна мысль?
- Йес, сэр! - гаркнула она и захохотала. - Давай все же к делу, зайчик, а то я так вся истомилась, аж чесаться сейчас начну.
- Хорошо. Ты слышала, я решил вложить деньги в автоспорт?
- Еще бы не слышать! Уже все телеканалы вой подняли, особенно московские.
- Не бери в голову. Московские сами хотели бы что-нибудь такое учудить, да кишка тонка. Короче, решено - значит решено, и пусть их воют. Не все же мне сибирскими промыслами заниматься, хочу и московских пенок немножко снять. - Он подмигнул ей. - А что касается воя… Это все совковое воспитание в ребятах говорит. Никак не привыкнут, что человек может тратить свои деньги на все, что он хочет, в том числе и на свои причуды. - И снова весело подмигнул ей.
Вот такой он ей нравился, и даже очень. Когда он был вот такой, становилось ясно и понятно, и откуда у него его капиталы и почему с ним считаются и бандюги, и конкуренты, и Кремль.
- Мне нужна будет своя гоночная команда, понимаешь? Наша, отечественная команда. Для этого я сначала куплю французскую, подниму ее, чтобы деньги начала приносить, а ты тем временем найдешь мне первого кандидата для нашей команды, и мы пошлем его на обучение туда, за границу. Мысль ловишь?
- То есть потом он вернется сюда и создаст команду, так, что ли?
- Примерно так. Вернется как спортсмен мирового класса или как тренер - будет видно. Вот это и есть твоя задача: найти у нас в России самого подходящего для этого дела малого и сразу начать его раскрутку, поняла? Как раскручивают всякую эстрадную попсу, так и его раскрутишь. Вот это и будет твой бизнес.
- Слушай, Аркаша… а может, сразу привезти этих французов, да и объявить их нашими… Как вон в футболе делают…
- Нет, Олеся, так нельзя. Ты представляешь, какая тогда тут поднимется вонь? Если я начну западных-то покупать? Пусть уж свой будет. Патриотизм, так сказать. Маленько вникни в дело, узнай, кто там больше всего подходит. Кольцевик какой-нибудь. Вот и найди лучшего! Получится - от меня тебе будет приз.
- А не получится?
- Такого и быть не может. Должно получиться. Ты, главное, помни: не бег от неприятностей, а погоня за успехом - вот наш с тобой девиз по жизни!
Знал бы он тогда, какую мину заложил под собственное пусть трудное, неустойчивое, но счастье.
Блондинистый Брэд Питг, как называла Олеся Калашникова, похоже, тронул бронированное сердце его красавицы. Некоторые подозрения шевельнулись в его душе еще до отъезда гонщика во Францию. Был некий момент на прощальном фуршете. О котором ему, разумеется, тут же донесли и который свидетельствовал о возможности существования неких отношений между его подругой и гонщиком. Тем более что она, его птичка, поперлась провожать Калашникова в аэропорт. И там был между ними некий разговор…
Но он, соперник, уезжал, она оставалась, чего же огород городить? Нет, до ревности он не опускался, да и вообще, куда Лелька от него денется, как бы ни демонстрировала свое презрение к деньгам? Никуда. А посему он тогда и не провел никакой превентивной работы, выражаясь языком правоохранительных органов. Подумал, что рассосется. Шли месяцы, Лелька была рядом, под рукой. Правда, стала еще более раздражительной и злобной, но не все же время. Бывали и минуты такого упоительного блаженства, что он начисто забывал обиды и прощал ей все ее выходки.
А спустя пять месяцев она неожиданно рванула во Францию, не предупредив, не спросив разрешения, позвонив уже оттуда.
Глава 11
КРУГИ НА ВОДЕ
Олеся сидела в удобном кресле бизнес-класса, прикрыв глаза, делая вид, что спит, дабы отвязаться От назойливого внимания соседа-француза. Через час самолет совершит посадку, а еще через час она увидит его, своего Брэда Питта.
Она сорвалась внезапно, повинуясь велению сердца, как пишут в романах. Или, скорее, измученная ревностью, истосковавшаяся по мальчишке, который посмел забыть ее. Тогда, почти полгода тому назад, когда он в аэропорту в ярости кричал ей о разрыве, она не верила ему. Видела, что он обозлен, даже взбешен, но влюблен в нее, влюблен! А все остальное - круги на воде, разойдутся. Не дурак же и не романтический юноша эпохи шестидесятых - понимает, что миром правят деньги. Против лома нет приема. И нужно уметь использовать то, что дает судьба, и не желать невозможного. Разве сама она не хотела бы житье ним, молодым, красивым, талантливым, влюбленным в нее? И что бы они делали со своей любовью? На хлеб не намажешь. Соболевский дает ей много больше, чем любовь: свободу делать то, что хочется, жить так, как хочется. От такого не отказываются… Но ведь и любовь Соболевского можно использовать в интересах двоих: ее и его, Егора. И он это поймет, когда поостынет.
Так думала она, провожая его во Францию. И, разумеется, установила негласный контроль за своим Шумахером. От Берцуллони выяснила адрес гостиницы, где остановился Егор, и связалась с хозяйкой. И заключила пакт о сотрудничестве за весьма приличную плату. Что ж, информация - самый дорогой товар. И это правильно: предупрежден - значит вооружен.
Она знала, что Егор пару месяцев прожил абсолютным схимником и даже забеспокоилась: уж не стал ли он импотентом из-за ее, так сказать, коварства. Но нет, слава богу, не стал. Кто-то у него появился. Что ж, это нормально, мужик без женщины долго не выдерживает, кто-то должен утешить. Потом Олеся Викторовна получила фотографию утешительницы. И, разглядывая хрупкую девушку-подростка, лишь усмехалась про себя: разве это конкурентка? Ха! Ни кожи, ни рожи. Но сведения с фронта настораживали. Судя по отчетам, роман развивался стремительно и беспощадно, как русский бунт. Что подтверждал и полученный накануне веер фотографий. Снимки были сделаны в основном на улице. Но на этих вполне невинных фотографиях Егор постоянно обнимал узкие плечики и смотрел на спутницу совершенно влюбленными глазами. Уж она-то этот его взгляд хорошо помнила.
И теперь ревность и пронзила сердце. Да так, что холодная красавица не спала ночь, рисуя в своем воображении душераздирающие картины. А ну как он там женится? Вот этого допустить ни в коем случае нельзя!
Сомборская решила дать бой…
Калашников несся по трассе. Круг, еще круг, еще… Адреналин в крови. Веселая, молодая сила, которая заполняет, заливает все клеточки тела.
Его "ламборджини" шла на удивление легко - оно и понятно, ведь каждый истраченный литр горючего прибавляет машине несколько километров скорости.
Как бы внушить этому проклятому итальяшке, что он, Егор Калашников, чувствует себя в силах тягаться с любой знаменитостью, что это у него не блажь, реальное состояние, могущество. Он сегодня лишний раз убедился, что в гонке, как в хорошей драке, побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто злее, тот, кто намерен идти до самого конца.
Ему вдруг ужасно захотелось отереть пот с лица и просто встать, размяться. Чувствуя накатившую усталость и явственно ощущая, как полегчала на последних кругах машина, он бросил взгляд на бензиномер - горючего, оставшегося у него в баках, вряд ли хватило бы еще на один круг, пора было сходить с трассы. Он покатил было к площадке пит-стопа - мало ли, может, Берцуллони распорядится насчет дозаправки. Но Жан Пьер отмашкой приказал ему: к боксам. То есть все, на сегодня его езда закончилась. Жаль. Он совсем не прочь был после небольшой передышки снова сесть за руль болида - так бы все ездил и ездил, гнал бы и гнал столь удивительно почувствовавшую его машину…
А там, на "большой земле", как называл он про себя все, что не было собственно трассой - трибуны и все вспомогательное хозяйство "конюшни", - там вдруг все как-то изменилось. Механиков стало заметно меньше, а те, что остались, словно бы и не интересовались больше трассой. Будто внимание всех отвлекло что-то гораздо более значительное, чем гонки. Ревнивая обида полоснула Егора по душе, и довольно основательно. Интересно, что могло отвлечь всю эту компанию бездельников?
Он очень удивился, обнаружив, что Берцуллони самолично ждет его вместе с бригадой обслуги у боксов. Это была какая-то особая честь - обычно Берцуллони со своими пилотами особо не церемонился. Разбор полетов он устраивал, как правило, у себя в кабинете.
Берцуллони же неожиданно с хитрой улыбкой и со словами: "Сюрприз, Жорж! Вуаля!" - шагнул в сторону, и изумленный Егор увидел наконец, что привлекло внимание всей команды и что скрывала от него полноватая фигура бывшего владельца "Маньярди". За спиной у Берцуллони оказалась… Олеся Викторовна!
Она улыбалась, сияя безупречно красивым лицом, и, чувствовалось, ждала его реакции. Он стоял во взмокшем на спине комбинезоне, немного разбитый, немного оглохший. И все же эйфория гонок была сильнее его неявственно пока осознаваемого недовольства тем, что Олеся настигла его здесь. Ну что ж, придется объясняться. И если надо - как можно решительнее…
- Вот видишь, Жорж, какая радость! Господин Соболевский прислал к нам мадам Ольесю узнать, как у тебя идут дела, и она, слава богу, сама, своими глазами увидела все как есть. Я верно говорю, мадам?
- О да, господин Берцуллони! - ответила она, подходя к Егору и целуя его в щеку. - Это я по русскому обычаю, - пояснила она Берцуллони.
- Си, си, - радостно затряс тот лысеющей башкой.
- Я действительно все видела, - продолжила между тем Олеся Викторовна. - И я, надо сказать, в восхищении - и от самого тренировочного процесса, и от той прекрасной машины, на которой тренируется наш стажер Егор Калашников. Я всего лишь женщина, синьор Берцуллони, но даже я понимаю, сколь хороша эта машина и какая большая честь была оказана именно нашему гонщику.
Егору стало немного тоскливо: она говорила как заправский дипломат - не особо вникая в суть дела.
- О да, наша "ламборджини" превосходна, но и ваш Жорж - это манифик, это наша надежда! - с ходу подхватив ее тон, рассыпался в похвалах Берцуллони. - Вот и коллеги не дадут мне соврать: он просто гениально откатался сегодня. Ты гений, Жорж! По практически новой для тебя трассе, на совсем новой машине!
"Коллеги" дружно закивали, Жан Пьер вытянул перед собой руку с одобрительно поднятым большим пальцем. Стоявший рядом с ним Макс презрительно улыбнулся, прошипев, как всегда, что-то сквозь зубы, злобно глядя на Егора. По движению губ тот прочитал: "Русская свинья".
Видимо, эти слова угадала и Олеся, так как бросила на Егора быстрый, удивленный взгляд. "Ну хватит! Сколько можно терпеть выходки этого наглого щенка?" - сцепив зубы, думал Егор, не отводя взгляда от скинхеда.
- Так что мы вполне можем сообщить нашему общему боссу, господину Соболевскому, - продолжал рассыпаться итальянец, - что благодаря нам, то есть руководству и всей команде, его протеже в полной мере приступил не только к обязанностям тест-пилота, но и к тренировкам на одной из трасс Французского национального первенства по "Формуле-1". Я хотел сделать это самолично, но теперь, когда к нам прибыла столь очаровательная посланница из Москвы, мадам Ольеся, я полагаю, сам бог велел предоставить ей это право. Так что, мадам, вы будете нашим добрым и очаровательным вестником! Я бы даже сообщил о мсье Каляшникоффе в газеты и на телевидение, пусть все знают! И знаете почему? Да потому что без рекламы нет настоящего гонщика! Я думаю, вы прекрасно понимаете это и в вашей далекой Москве. Поэтому договоримся так, если не будет других предложений: как только господин Соболевский дополнительно финансирует нас, мы раззвоним о новом имени здесь, в Европе, а вы возьмете на себя ту же обязанность в своей стране и странах-сателлитах по СНГ, согласны? Если постараться, можно даже сделать эту сенсацию первополосной. Представляете заголовки: "Жорж Калашникофф - Русская чума знаменитого Берцуллони!"
Олеся снова перевела дружелюбный, нарочито нейтральный взгляд на Егора.