- В том-то и дело! Есть другой вариант. Самми сказал, что есть новое лекарство против рака. Оно уже на больных испытано - очень эффективное. Но официального разрешения на него пока нет. А у Самми есть партия этого лекарства.
- И что?
- Ну… Если бы ты согласился отвезти его в Москву…
- Конечно, отвезу! Легко! - сразу согласился Егор. Да и как он мог ей отказать? - Неужели я не помогу твоей родственнице? Да я бы и незнакомому человеку помог. А уж твоей тетке-то!.. И вообще, я твой должник после всего, что ты для меня сделала, - добавил Егор, чтобы она так не мучилась, глупышка.
- Но… На ампулах даже маркировки нет! Это все же опасно!
- Брось! Кто будет меня проверять? Спрячу лекарство в багажник. Я на таможне уже примелькался, меня особо не проверяют.
- Правда не проверяют? - Ее личико просияло.
Он поцеловал заплаканные глаза:
- И из-за этого ты так переживала все эти дни?
- Нуда…
- Глупышка. Тащи свои ампулы.
- Ага. Они у меня дома. Я мигом.
Она вернулась через час, вынула из сумки большую упаковку картонных коробочек, в которых обычно продаются лекарства для инъекций.
Егор открыл одну из них, повертел в руках ампулы с белым кристаллическим порошком.
- Я думал, это жидкость.
- Нет, лекарство в растворе разводят.
- Довольно много…
- Ну да, здесь на полный курс, - откликнулась Селин.
Голос ее был напряжен. Егор поднял голову:
- Ну что ты опять? Я ведь не отказываюсь. Просто думаю, как их получше упрятать. Ты не волнуйся, все будет путем! Нуда, не промаркированы, ну и что?
- Нуда, - эхом откликнулась Селин.
Последнюю перед его отъездом ночь она была особенно ласкова, нежна с ним. Словно прощалась, словно они расставались навеки.
Утром она стояла у ворот гостиницы, храбро улыбаясь. В глазах блестели слезы.
- Брось, малышка, я ведь ненадолго! Выиграю гонку и вернусь!
Он уехал, она вернулась в его номер, рухнула на постель, отчаянно разрыдалась, молясь всем богам, чтобы Егора не задержали. Он провезет этот чертов груз, и Поль отвяжется от них - он обещал!
Короткий стук в дверь, мадам Зитуни испуганно спросила:
- Отчего вы плачете, мадемуазель Селин?
Девушка поднялась, попыталась улыбнуться:
- Это от счастья…
- О, зачем же плакать от счастья? Не понимаю… Вас спрашивает какой-то господин…
У порога дома Селин поджидал мужчина в штатском.
Он сказал ей несколько слов, усадил в машину. Автомобиль поехал в сторону полицейского участка.
Селин вышла из машины в сопровождении мужчины. Припаркованный в дальнем конце темный "мерседес" тронулся с места. Из раскрытого окна торчало дуло автомата.
Егор прибыл на Торфиновку поздним вечером. Он прошел внутрь помещения, начал заполнять декларацию.
- Оружие, наркотики, взрывчатые вещества? - излишне небрежно спросил таможенник.
- Нет, - спокойно ответил Егор.
- Что ж, давайте посмотрим.
Возле его "вольво" уже стоял и несколько человек. Начался досмотр.
- Егор?
Калашников обернулся. Из здания таможни вышел коренастый мужчина в форме полковника. Егор пригляделся.
- Витя?
- Был Витя, теперь Виктор Сергеевич. Но для тебя, конечно, Витя.
- Витек! - обрадовался Егор, бросаясь навстречу другу детства.
Тем временем один из офицеров издал какой-то возглас, словно охотник, подстреливший дичь, и вынул из глубин багажника распоротый ножом целлофановый пакет.
- Что здесь? - Он обернулся на Калашникова.
Вот черт! Нашли все-таки, мысленно выругался Егор.
- Это лекарство, - ответил он, улыбаясь, в расчете на то, что его улыбка, так же как и имя, позволят разрешить ситуацию.
- Это ваше?
- Ну… Не совсем. Меня просили передать для тяжело больного человека.
- Кто просил?
- Лейтенант, - перебил Виктор Сергеевич, - давайте пакет сюда. Потребуется экспертиза, несите в мой кабинет, - властным голосом распорядился Витя. И добавил, повернувшись к Калашникову: - Пойдем, друг Егор, побеседуем.
Они сидели вдвоем в небольшой комнате, друг против друга.
- Что ж, ты почти такой, как на фотоснимках, только пообаятельнее, - заметил Виктор. - В общем, почти не изменился.
- А ты возмужал! Я бы на улице и не узнал, честное слово! Полковник! Здорово. А что же я тебя здесь раньше не видел? Мотаюсь туда-сюда - и не разу не встречал…
- А я, друг Егорша, не каждую ночь здесь и бываю. Я ведь начальник, - усмехнулся Виктор. - Так не царское же дело по ночам на КПП сидеть. А ты все больше по ночам проезжаешь, верно?
- Ну да. Чтобы к утру в Москву попасть. Чтобы день не терять.
- Потому и не встречались. Давай-ка выпьем за встречу-то.
Виктор достал из шкафа бутылку коньяку, тарелку с бутербродами.
- Ты что, Витек? Я же за рулем!
- Нет, друг милый, "вольвешник" твой мы здесь оставим. Так что отдыхай спокойно.
- Это из-за ампул, что ли? Витя, да это лекарство для раковой больной! Для моей родственницы!
Виктор внимательно посмотрел на Егора:
- Ладно, об этом чуть позже. А пока давай выпьем! Ну, за встречу! Да за малую нашу Родину. Помнишь, как ты меня от смерти спас?
Они были родом из небольшого городка на берегу Оки. Все пацаны там были помешаны на скорости: у кого машина, у кого мотоцикл, а больше всего у них любили моторные лодки. Если у тебя дюралевая казанка да если на ней стоит какой-нибудь "вихрь" сил на двадцать, вылетишь на фарватер, дашь газу, и пустая твоя лодка встает свечкой посреди реки как какой-нибудь боевой Су…
Сезон на воде начинали рано, не дожидаясь, когда лед сойдет до конца, - плавали в старицы, в разлившиеся протоки, где можно было взять щуку. Но больше, конечно, не щука их привлекала, а сама возможность погонять по промоинам, скребя бортом о крепкий еще лед. Так они, пацаны, проверяли себя на мужество, выясняли, кто из них достоин быть вожаком… Несколько лет бессменным вожаком был Витька.
В тот раз они вышли на реку вдвоем. Егор тогда вообще в рот спиртного не брал, а Витька крепко выпил портвейну. И вот Витек, войдя в азарт, сидя на корме, на подмоторной доске летал вокруг Егора птицей, то и дело разгоняя лодку так, что она стоймя вылетала из воды. Егор с завистью наблюдал за ним - и вдруг увидел, как лодка, очередной раз став на попа, не падает снова на пузо, а с гулким ударом переворачивается на спину, вверх днищем, над которым вращается бешено воющий в воздухе винт, а еще через мгновение плюхается в воду.
Егор, не раздумывая, кинулся в ледяное крошево, поплыл к лодке, ощущая лишь, как перехватило дыхание от холода… Он нырял за Витькой несколько раз. Ему казалось, что он сам вот-вот уйдет под воду. Но он его вытащил! К счастью, все произошло недалеко от берега.
Егор свалился с воспалением легких. А Витька ничего - обошлось, даже не чихнул.
- …Меня больше всего поразило, что ты даже насморк тогда не схватил! - улыбнулся Егор.
- А меня знаешь что тогда сразило? Даже не то, что ты меня спас. Я бы тоже за тобой в речку сиганул… Ато, что ты никому ни слова не сказал про меня. Типа вместе перевернулись, вместе выплывали… Я бы похвастался: вот, мол, спас друга! Так я все эти годы хотел тебя спросить: а почему ты тогда не признался, что это ты вытащил меня?
- Ну… - Егор замялся. - Ну ты же у нас вожаком был, помнишь? Вожак - это звучит гордо! Что же я развенчал бы тебя перед пацанами? Дескать, Витек с лодкой не справился… Акела промахнулся? Не, я не мог. Да и зачем? Что я, для кого-то это сделал? Для тебя. И для себя. Во имя мужской дружбы.
- Это ты хорошо сказал, - медленно произнес Виктор, не спускавший с Егора глаз. - Что ж, давай за дружбу! Ты пей до дна!
- Витя, мне же ехать нужно! Завтра квалификация…
- Это я в курсе, - медленно произнес Виктор. -
Первый в истории этап "Формулы-1" в России. Впервые в нем участвует наша команда. А ее первый пилот - знаменитый Егор Калашников - задержан на таможне с грузом наркотиков. Зачем же ты, Егорша, наркоту-то перевозишь, а?
- Что?! - опешил Калашников.
- То! В багажнике твоем целый пакет наркоты нашли. Синтетический наркотик очень сильного действия. Конечно, потребуется экспертиза, но по оперативным данным - это наркотик. Да и по виду ампул - тоже. Я ведь наркоты достаточно навидался. Что смотришь как баран на ворота? Да-да, вон в этом пакете, что в углу стоит.
- Это лекарство! Для раковой больной!! Ты что, с ума сошел?
- Я - нет. Ты, похоже, да. Кто тебе это лекарство подсунул?
Егор, торопясь и захлебываясь от возмущения, пересказал то, что поведала ему Селин.
- Селин, говоришь? Селин Дюссо, она же Мари Готье, она же Мария Жарова. Это твоя невеста?
- Невеста. Почему ты о ней так… Что за имена разные? Я не понимаю ничего…
- А ты позвони ей, может, она тебе объяснит.
Но Егор и так уже вынул из кармана мобильник, защелкал кнопками.
- Отключен… Странно, мы договаривались, что будем на связи все время.
- Позвони ей домой.
Виктор подвинул Егору аппарат. Но и домашний телефон Селин не отвечал. Кому же еще позвонить? Сумасшедшая тревога заполняла сердце, мешая сосредоточиться.
- Может, у вас там есть общие знакомые?
- Знакомые? Нуда! Мадам Зитуни, моя хозяйка.
Он снова защелкал кнопками, моля, чтобы женщина взяла трубку. Трубку она действительно взяла, но голос Егор не узнал… И не разбирал, что она говорит, не понимал смысла ее слов. Лишь ледяная тоска заволакивала душу.
Они пили всю ночь. Виктор, медленно роняя слова, рассказывал Егору правду.
Егора била дрожь, он отказывался верить.
Глава 28
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
В аэропорту Калашникова ждал охранник Володя. Он радостно махал рукой в толпе встречающих, но Егор не ответил на улыбку.
- Что с вами, Егор Андреевич? - обеспокоился Володя, глядя на осунувшееся, постаревшее на добрый десяток лет лицо гонщика.
- Ничего, - лаконично ответил тот и молчал всю дорогу до автодрома.
Из гостиницы Егор позвонил домой родителям. Мать, как всегда, запричитала:
- Что же ты к нам не приехал, Егорушка? Засел в гостинице, будто дома у тебя нет…
- Некогда, мама. Вот-вот квалификация начнется, потом заезды. После этапа приеду…
- Что-то голос у тебя…
- Какой?
- Как неживой. Случилось что?
- Ничего, все в порядке.
- Катюше-то звонил?
- Нет. С чего это? Я только приехал.
- Ах ты засранец! - вскипела мать. - Девочка ребеночка твоего носит, а ты, подлец, не звонишь, не пишешь ей…
- Кто? Катька? - опешил Егор.
- А кто же еще? Или у тебя ребеночков по миру как гороха на поле?
- Нет, ты что, мама, я впервые слышу…
- Как? Она тебе ничего не писала?
- Нет.
- А мне сказала, что написала… Еще мне запретила говорить, сама, дескать, скажу… Вот! Вот ты какой шалопай! Девочка даже не сообщила тебе! Не надеется на тебя, видно! Только учти: мы его своим внуком считаем! Ты там как хочешь, а он наш, родной!
- Он что, родился уже? - совсем ошалел. Егор.
- Откуда родился-то? Ты считать умеешь? Ты когда у ней ночевал-то, забыл? А я помню - восемь месяцев тому назад, когда на побывку приезжал, когда ночью по Москве гонялся… Вот и считай!
- Так… Почему же она мне ничего…
- Я ж говорю: не рассчитывает она на тебя. И не хочет себя навязывать. Она девчонка гордая. Да еще фифа эта гадостей ей наговорила…
- Какая фифа?
- Жена твоего олигарха, вот какая! Уж не знаю, как она про Катю пронюхала, а только заявилась к ней домой, оглядела животик и зашипела змеей: дескать, никогда он на тебе не женится, я, мол, ему не позволю, да и у него там француженка есть. Это чего она тобой распоряжается? И кого ты там завел, во Франции, беспризорник? Ты учти: Катюша нам родной человек, мы ее в обиду не дадим! И ребеночка тоже! Ей УЗИ делали. У нее мальчик будет! Сын у тебя будет, Егорша!
- Ну-ну, мать, хватит! - трубку перехватил отец. - Чего ему на башку проблемы перед гонкой вешаешь? Ему за руль садиться, а ты… Слышь, Егор, ты ее не слушай! Для тебя сейчас главное - гонка! Вот выиграешь, тогда и свадьбу сыграем. Да?
В голосе отца было столько напряженного ожидания, что Егор не посмел сказать то, что хотел. Он произнес:
- Хорошо, отец. Поговорим после. Я рад.
- Да-а, что-то голос у тебя… Правду мать говорит… Будто схоронил кого…
Два дня, две квалификационные сессии, он прожил как в дыму. Он не слышал злобных подколок в спину со стороны второго пилота команды, Сергея Зеленяка, который считал, что Егор перешел ему дорогу. Еще в предыдущие свои приезды, уже после травмы, он с удивлением отметил, что никто ему особо не рад. Соболевский больше всего опасался ренессанса в их отношениях с Олесей. Для пилота команды Сергея Зеленяка Егор был слишком серьезным соперником. Один из механиков так просто провоцировал Егора на скандал: дескать, говори, Калаш, кто выиграет? На кого ставить? Вы ж, поди, все расписали уже…
Козел малолетний… Мало ему, Егору, Макса! Прессу он не любил сам, не любил их дешевых, дилетантских, изобилующих штампами комментариев, страсти ко всякого рода клубничке. Постепенно и папарацци изменили к нему отношение, стали упрекать в высокомерии… Все это было неприятно, но Егору до ночи в Торфяновке, которая разрезала его жизнь надвое, до этой ночи все эти неприятности казались мелочью в сравнении со счастьем ходить, управлять болидом, участвовать в чемпионате "Формулы-1".
Все это недружелюбное шипение вслед: "…ишь зазнался во Франции", "…мне бы так судьба ворожила", "…на таком болиде и баран покатит" - все это было грязной пеной, вечной российской завистью к чужому успеху, - и он был уверен, все это смоет чистой волной, как только он выиграет гонку. Победителей не судят! А он был уверен, что победит.
Но это чувство собственной неуязвимости, собственного достоинства - этот щит рухнул позапрошлой ночью, когда они напились вдвоем с другом детства. Виктор отпустил его, хотя должен был задержать, поместить в КПЗ до окончания экспертизы. Как он будет выкручиваться? "Это мои проблемы", - ответил друг детства…
Нет, это его, Егора, проблемы. Это он, кумир миллионов, рухнет с вершины лицом в грязь, когда станет известно, что Егор Калашников - наркокурьер.
Правда никому не интересна, интересны скандалы. Уж пресса постарается - это по их части. Уж они-то развенчают образ! И Соболевский добавит: "Ату его!" - зачем ему молодой, успешный соперник? Пусть и в прошлом, но соперник? Серега Зеленяк будет кричать на каждом углу: "А я знал! Я так и думал!"
Конечно, он мог бы делать публичные заявления: его обманула русская проститутка, он жертва обстоятельств.
Но он никому! нигде! никогда! не позволит трепать имя Селин, Сашеньки.
Кто они такие, чтобы судить ее?
И что ждет впереди? Следствие и тюрьма. Вечная тоска по единственно любимой женщине. Опозоренная старость родителей, сгорающих от стыда за сына. Его собственный, еще не родившийся сын, будет стыдиться и ненавидеть отца.
И никому ничего не объяснишь…
Солнце, мокрая спина, тысячи людей вдоль трассы, но он не видит никого и старается не слышать восторженный рев трибун. Он легко обходит одного, другого, решительно тормозя на виражах, и тогда стремительную машину саму выносит на следующий отрезок прямой. Вот он догнал, поравнялся, чуть притормозил, выходя на следующий вираж, и соперник, который только что собирался проскочить поворот на форсаже, чудом выскакивает из-под его борта, сразу остается далеко позади.
Выходит на новый поворот, за которым начинается двухметровая отбойная бетонная стена. За этим виражом по прямой он выжимает из болида все, на что тот способен, - триста двадцать в час. Теперь уже мчится будто бы и не он, а все, что вокруг, - бетонная стена, пестрая толпа на трибунах, лужайки, деревья - все мгновенно проносится мимо, исчезая далеко позади.
Вот тоже явный лидер гонки резко бросил свою машину влево, внутрь круто изгибающейся здесь трассы с явным намерением атаковать Калашникова, и делает это так агрессивно, что если бы Калашников не среагировал, получил бы весьма ощутимый удар в бок. Но в какие-то доли секунды его болид чуть тормознул, как бы пропуская соперника, а когда тот оказался всего на какие-то полкорпуса впереди, резко направил машину в сторону противника, показывая, что сам не прочь атаковать. Маневр удался. Соперник резко изменил траекторию движения, и его "феррари" понеслась на газон. Трибуны ахнули и вновь взревели единым восторженным возгласом.
На безумной скорости он пересекает по хорде мягкую дугу очередного виража, и вот еще, следующий вираж. Он чувствует, что слит с машиной в единое целое - она его продолжение, его вторая сущность. Он проходит на максимальной скорости, трибуны поднимаются единым движением и ревут восхищенным возгласом: болид Егора, который, казалось, вот-вот вынесет с трассы и кинет на стену ограждения, вписывается в поворот, несется дальше…
Он летит по трассе как бог и сам знает это. Сегодня ему нет равных, нет соперников его отчаянной храбрости, его безумному риску.
Потому что это его последняя гонка, так он решил, так и будет.
Вот и финишная прямая. Рев трибун и крик тренера в наушники подтверждают то, что Егор и так знает: он лидирует! Он пересек линию финиша, все - он победитель!
Турецкий появился на таможне Торфяновка тоже вечером, как и Егор. Полковник Виктор Сергеевич Сидоренко поджидал его, об этом они условились по телефону.
После звонка Меркулова Александр побывал в парижском бюро Интерпола и узнал много нового. Новости эти никак нельзя было назвать приятными… Офицер Интерпола подтвердил, что Калашников вывез из страны партию наркотиков. Что его сожительница, Селин Дюссо, она же Мари Готье, она же Мария Жарова, - российская подданная, находившаяся в стране нелегально, занимавшаяся в прошлом проституцией. И что именно эта женщина и переправила с Калашниковым груз. Неслабо!
- Думаю, расчет был на то, что вашу знаменитость не станут тормошить на таможне, - заметил офицер. - Но мы им сообщили то, что следует, - криво усмехнулся он.
Александр не ожидал, что эта новость так на него подействует. Как будто его личного друга уличили в какой-то пакости, низости. Оказывается, за эти недели, что он занимается делом Егора, он успел… привязаться? Да, привязаться к человеку, которого и не видел-то ни разу в жизни!
Короче, Турецкий отправил жену самолетом в Москву, а сам рванул в Торфяновку.
И вот они сидят с полковником Сидоренко за письменным столом, друг против друга. На столе фотография Егора в черной рамке. Они ведут странный разговор.
- Вы тоже поклонник Калашникова? - спрашивает Турецкий, указывая глазами на фотографию.
- Поклонник? Нет, я не поклонник. Мы с ним росли вместе, вместе на моторке по Оке гоняли… Дружили мы в детстве, генерал. Крепко дружили. Так что я не поклонник, я больше и иначе.
- Где его машина?
- У нас на стоянке. Дайте команду, передадим кому следует.
- А наркотики где?
- Какие наркотики?
- Как - какие? Которые он перевозил.
- Кто вам сказал, что он перевозил наркотики?