О ПОЛЬЗЕ ХОЖДЕНИЯ ПО МАГАЗИНАМ
Знакомство старшего лейтенанта Степана Чобу с Москвой ограничивалось в основном Киевским и Казанским вокзалами, где он делал пересадки, когда ехал в отпуск и возвращался потом на учебу в Омскую школу милиции. Уже после ее окончания, когда Чобу начал службу в органах ОБХСС, ему пришлось задержаться в командировке в столице недели на две. На одном из консервных заводов Молдавии служба ОБХСС раскрыла крупное хищение лимонной кислоты на многие тысячи рублей. Следы преступления вели и привели тогда (как и сейчас тоже) в Москву. Командировка выдалась сложной, и он не успел толком увидеть столицу, хотя и запомнил, как добраться до улицы Огарева, где находится Министерство внутренних дел СССР, поскольку работал в тесном контакте с его сотрудниками.
Однако сейчас ему нужно было на Петровку, 38. Чобу только что вышел из поезда "Молдова" и остановился в нерешительности на привокзальной площади, на голову возвышаясь над снующими прохожими. Люди с тяжелыми чемоданами и сумками недовольно обходили высокого парня, не решаясь, впрочем, сделать ему замечание. В толпе мелькнула серая милицейская шинель. К Чобу неторопливо, с достоинством подошел юный сержант, приложил ладонь к фуражке с особым, столичным шиком и осведомился, куда направляется гражданин пассажир. "Неужели своего узнал?" - поразился Степан, одетый, по обыкновению, в штатское. Эта догадка Чобу не понравилась: неужто от него милицией за версту несет? Такое совсем ни к чему инспектору уголовного розыска. Однако когда сержант, услышав в ответ "Петровка, 38", удивленно вскинул глаза и с ног до головы оглядел человека в скромном черном пальто с маленьким простым чемоданом в руках, Чобу догадался: "Просто решил помочь приезжему гостю столицы. Предупредительный".
Сержант ни о чем больше не стал спрашивать, объяснил, что лучше всего ехать на метро, потому что там невозможно заблудиться, и Степан без труда добрался до площади Свердлова. Здесь толпа подхватила его, понесла к ЦУМу, и он оказался на Петровке. Дальше узкая улица забирала вверх, и Чобу пришлось пробираться сквозь толпу прежде чем он остановился возле высокого желтого здания Главного управления внутренних дел Мосгорисполкома. В просторном, отделанном мрамором вестибюле дежурный показал ему кабину с внутренним телефоном. Чобу набрал номер, и в трубке откликнулся бодрый голос:
- Майор Голубев слушает!
Пропуск выписали быстро, и лифт поднял его на четвертый этаж. Кроме Голубева, в кабинете сидел совсем молодой длинноволосый парень в коричневой замшевой куртке. Чобу приложил руку к козырьку, чтобы представиться по всей форме, но майор приветливо сказал:
- С приездом, товарищ Чобу. Ваше начальство по телефону сообщило, что вас командировало. Будем знакомы. - Он крепко пожал ему руку. - А это, он обернулся к парню в куртке, - лейтенант Шатохин. Младший инспектор. Голубев снова улыбнулся: - Пока младший. С ним и будете в основном работать. И еще с одним человечком. При слове "человечком" Чобу бросил на него вопросительный взгляд, и Голубев пояснил: - Не нашим сотрудником, я хотел сказать. Есть у нас один типчик, мелкий фарцовщик, и человек тоже мелкий. У которого нашли ту самую вещичку по вашей ориентировке. Вы должны быть в курсе, я сам с полковником Ковчуком говорил по телефону. - Чобу кивнул. - Этот фарцовщик, некто Савицкий, судя по всему, случайно или по недомыслию оказался замешанным в одном мошенничестве - динамо, как они выражаются. Динамо, кстати говоря, самое примитивное. Но не в том дело. Потерпевший не заявил в милицию о пропаже культовых вещей, что нас весьма заинтересовало. Возникла идея выйти через Савицкого на этого "потерпевшего". - Майор изучающе оглядел сидящего перед ним человека с несколько грубоватыми чертами лица, его скромный серый костюм и задумчиво произнес: - Пожалуй, пусть старший лейтенант возьмет на себя Савицкого. Так будет лучше; приехал, мол, скромный коллекционер из провинции, старый товарищ. А тебя, Сережа, - обернулся он к Шатохину, - кто-нибудь из этой публики может узнать. О деталях договоритесь. И вообще, возьми под свое высокое покровительство нашего гостя из солнечной Молдавии.
Высокое покровительство началось с того, что Сергей, взглянув на часы, спросил:
- Кажется, пора принимать пищу. Как смотрит на это мероприятие молдавский гость? Только учти, - он сразу перешел на "ты", - на мититей или костицу не рассчитывай, тем более, что сегодня, если не ошибаюсь, четверг.
- С мититеем подождем, товарищ лейтенант. Будешь в Молдавии, обязательно в Голешты съездим. Это мое родное село, возле самого Кишинева. Кроме мититеев, еще кое-что найдется. Так что приезжай, - в тон ему ответил Чобу. - А вот с четвергом я что-то не понял.
- Не понял? Тогда скажи: какой самый плохой день для рыбы?
Чобу развел руками:
- Честно говоря, никогда не думал об этом.
- Сразу видно, что "Литературку" не читаешь. - Четверг… Рыбный день в общепите. Пошли.
В огромном зале, как с удивлением отметил Чобу, было очень мало людей в форме. За столиками сидели люди в обычных костюмах, в основном молодые, совсем как в столовой какого-нибудь завода или учреждения; только женщин среди обедающих было мало.
Длинная очередь подвигалась быстро, и они, покончив с обедом, поднялись в кабинет Шатохина. Впрочем, кабинетом эту большую общую комнату можно было назвать лишь условно. Жестом показав на пустующие столы, Шатохин сказал:
- И так почти всегда. В бегах ребята. Розыскника ведь ноги кормят.
- А голова зачем? Чтобы фуражку носить? - Степан внимательно взглянул на собеседника, стараясь понять, шутит он или говорит всерьез.
- Да это я так, к слову пришлось. - Сергей немного смутился. - Давай-ка о деле поговорим.
Он открыл сейф, достал лампадку и протянул ее Чобу. Маленькая лампадка утонула в его огромной ладони.
- Вот из-за этой штуковины сыр-бор и разгорелся. Вы там у себя, небось, с ног сбиваетесь, а она уже в столице. И кто знает, где бы завтра оказалась. Очень охочие господа иностранцы до таких вещиц.
- А таможня? Там что ж, не досматривают этих самых господ? - удивился Степан.
- Таможня, конечно, контора серьезная, там не шутят. Однако провозят, например, в дипломатической почте, она ведь не досматривается. Да и не только дипломаты норовят провести. Ты и не представляешь, на какие ухищрения идут. Я тебе при случае расскажу подробнее. Интересно. Недавно вот один фирмач чуть не улетел к себе в Лондон или еще куда со старинной доской, иконой то есть, - Шатохин счел необходимым пояснить, что означает слово "доска". - И как хитро, скажу тебе, было задумано: записали старинную доску по-новой, эта мазня запросто снимается - и все. Размыли наши реставраторы - и ахнули: цены, оказывается, нет этой доске. "Иоанн Креститель" или "Ангел пустыни", называется - красиво, между прочим, звучит. Шестнадцатый век, византийская, говорят, школа.
- Постой, постой, как, говоришь, называется икона эта? - Степан вспомнил, что священник церкви архангелов Михаила и Гавриила называл в числе похищенных икону Иоанна Крестителя - по-молдавски "Иоанн Ботезаторул". - А где ее достал тот фирмач? - он с некоторой запинкой произнес незнакомое слово.
- В том-то и дело, дорогой товарищ, сами бы рады узнать. В картотеке похищенных она не числится, а купил на Большой Полянке, есть там одна контора… Все правильно оформлено. Не удалось пока, к сожалению, приемщицу допросить. В командировке она. Ну, и закрутился сам маленько.
- А может, уже приехала? Позвони прямо сейчас, а? - в голосе Чобу было что-то такое, что заставило лейтенанта сразу взяться за телефонную трубку. Уже набирая номер, он спохватился: - А в чем, собственно, дело, почему тебя так заинтересовала эта доска?
- А потому, что какого-то "Иоанна Крестителя" похитили из церкви в Молдавии. Тоже старинная была икона, священник показывал.
Шатохин, не набрав до конца номер, положил трубку на рычаг.
- Любопытно… Однако после этого не значит вследствие этого - как говорили древние римляне. Таких икон с крестителями знаешь сколько? Может, и не из вашей вовсе церкви доска.
- Или да, или нет, или может быть, - как говорят наши соседи одесситы. - Чобу сдержанно улыбнулся, еще не веря в удачу. - Звони.
Шатохин набрал наконец номер. Оказалось, что Лариса Петровна Добровольская (так звали приемщицу) уже вернулась из командировки в Суздаль и завтра обязательно будет, поскольку день приемный.
Отдел экспорта Всесоюзного художественного производственного комбината Министерства культуры СССР размещался в старинной церкви Григория Неокесарийского на улице с непривычным для уха Степана Чобу названием - Большая Полянка. Возле церкви стояла, о чем-то непринужденно беседуя, группа подчеркнуто модно одетых парней. Не прекращая разговора, они окинули Чобу и Шатохина оценивающим наглым взглядом и отвернулись.
- Барыги, перекупщики, - брезгливо пояснил Сергей. - Для них мы не представляем интереса, это они сразу усекли. В приемные дни слетаются. Воронье.
Чобу с удивлением посмотрел на своего спутника.
- Так если вы их знаете, почему не берете?
- Почему не берем? Берем, конечно, но всех сразу не возьмешь. Сам знаешь - с поличным нужно задержать, а это не просто. Осторожно работают. Приходит, к примеру, какая-то божья старушка, икону сдать хочет: деньги нужны. Здесь цену назначают реальную, как они говорят. А какая она реальная… одно название. На руках такая доска стоит много дороже. И деньги, заметь, выдают только после реализации, да еще на сберкнижку перечисляют. Пока дойдут… Тут и подкатывается к старушенции один из этих: "Бабушка, тебе за икону сколько дают?" - "Да восемьдесят рублев, милый человек". А "милый человек" вытаскивает пачку денег: "На тебе, бабуся, сто - очень мне икона твоя нравится, коллекционер, мол, я". И все дела. Понял, как это делается? Однако здесь промышляет мелкая рыбешка. Есть и покрупнее, акулы.
Заведующий отделом, немолодой интеллигентного вида мужчина, сидел в большой комнате со сводчатым, украшенным старинной росписью потолком. Стены комнаты почти сплошь были оклеены репродукциями творений Андрея Рублева, Феофана Грека и других знаменитых иконописцев. На броских рекламных плакатах слова "Русская икона" повторялись на разных иностранных языках. Степану стало как-то не по себе. В ярких красочных плакатах было что-то отталкивающее, кощунственное.
Заведующий как старого знакомого приветствовал Шатохина, который был здесь своим человеком и не обращал внимания на интерьер. Он представил своего спутника, не слишком вдаваясь, впрочем, в особые подробности. Заведующий пожал руку Степана и, как бы прочитав его мысли, обронил:
- Это - для иностранцев, - он обвел руками стены с репродукциями. - Реклама - двигатель торговли, хотя торговля у нас особая. То, что представляет художественную или историческую ценность, иностранцам не продается. Передаем в музеи. Специальная комиссия отбирает.
- Само собой, - согласился Шатохин, - но в комиссии ведь тоже люди, а людям свойственно ошибаться.
Заведующий обидчиво поджал губы:
- За все годы, что я здесь работаю, таких случаев не было. Я говорю о грубых ошибках. Конечно, можно спутать век или школу - северную, псковскую или там московскую… Ведь право подписи под иконой церковь предоставляла самым знаменитым иконописцам. А в остальном все в порядке.
- Ну и отлично, - Шатохин не стал пока посвящать зава в историю с превращением Николая Угодника в Иоанна Крестителя. - Мы, собственно, не к вам, а к Ларисе Петровне. Кое-что уточнить требуется.
Услыхав свое имя, одна из двух женщин, сидящих в другом углу комнаты, оторвала голову от бумаг, узнала Шатохина и улыбнулась. Улыбка очень шла ее миловидному округлому лицу.
Из протокола допроса Добровольской Ларисы Петровны, 29 лет, приемщика-товароведа отдела экспорта Всесоюзного художественного производственного комбината имени Е. Вучетича, образование высшее, разведена, один ребенок, не судима…
…По существу заданных мне вопросов поясняю:
…Икону "Николай Угодник" сдала молодая женщина лет двадцати четырех, очень красивая брюнетка, хорошо одетая. Я ее запомнила, потому что такие клиенты у нас бывают редко. В основном иконы приносят пожилые люди. Она сказала, что "Николай Угодник" ей достался в наследство от умершей бабушки, и она решила его продать. Каких-либо особых примет у нее я не заметила, могу только повторить, что она была хороша собой, производила впечатление интеллигентной женщины. Держалась непринужденно, но мне показалось, что она волнуется, нервничает, видимо, ей трудно было расставаться с иконой, единственной, как она сказала, памятью о бабке. Паспорт у нее был в порядке, без паспорта мы вообще не принимаем. С оценкой она согласилась сразу. Деньги мы выдаем только после реализации, причем не на руки, а перечисляем на сберкнижку. Номер названной ею сберкассы и номер счета записаны в бухгалтерии. Думаю, что при встрече эту женщину могу узнать в лицо…
Младшему инспектору МУРа лейтенанту Шатохину С. Д.
В связи с вашим запросом сообщаю, что в сберкассе 87/069 счета № 1265 не имеется. Фамилии Боровиковой Анны Ивановны среди вкладчиков не числится, и сберкнижка ей не выдавалась. На имя Боровиковой А. И. поступило денежное перечисление в размере 120 (сто двадцать) рублей, которое осталось невостребованным и находится на балансе сберкассы.
Заведующая сберкассой № 87/069 (подпись)
Торговый зал комиссионного магазина был плотно забит людьми, преимущественно молодыми. Однако покупали здесь редко. В основном смотрели. Протиснувшись к прилавку, юнец вожделенно пожирал глазами соблазнительно отливающее никелем японское радиоэлектронное чудо. Тут же, возле прилавка, стихийно возникали дебаты. Молодые люди обнаруживали незаурядную эрудицию, обсуждая сравнительные достоинства "Грюндига" или "Акая".
Продавцы с неприступным видом прохаживались вдоль уставленных иностранной аппаратурой полок, снисходительно посматривая на толпившуюся молодежь.
В первое посещение магазина Степан тоже пробился к прилавку и, взглянув на баснословные цены, чуть не ахнул. Выбравшись из толчеи, поискал глазами Савицкого и услышал над самым ухом:
- Порядок, начальник, здесь я.
Уже несколько дней они с Савицким, как на работу, ходили в этот самый большой в столице комиссионный магазин иностранной радиоаппаратуры. Собственно говоря, работой эти хождения были только для инспектора уголовного розыска, а не для его спутника. Однако Савицкий не роптал, был точен, словом, не нарушал условий джентльменского соглашения, как назвал это вынужденное сотрудничество Шатохин. Лейтенант же держался в стороне, где-то на улице, и Чобу его почти не видел, но знал, что в нужный момент Сергей обязательно появится. Этот момент, однако, не наступал.
Присмотревшись, Чобу убедился, что магазин живет второй, особой жизнью, которая ни для кого не была тайной. Он уже знал в лицо завсегдатаев магазина, вызывающе одетых молодчиков с наглыми и в то же время вкрадчивыми манерами. Будто случайно задрав рукав пиджака (как правило, кожаного), они сновали в толпе, выставив левую руку, на которой переливался всеми цветами радуги под хрустальным стеклом циферблат. Это были фарцовщики, промышляющие японскими и швейцарскими часами. Время от времени кто-нибудь из них, пошептавшись с покупателем, выходил с ним на улицу, и сделка совершалась вдали от посторонних глаз. Купля-продажа товаров помельче - сигарет, противосолнечных очков, жевательной резинки, дисков, магнитофонных кассет и прочих традиционных товаров фарцовщиков происходила тут же, в магазине.
Среди этой публики у Савицкого оказалось много знакомых, с которыми он непринужденно перемигивался, жал руки. "Как рыба в воде, - брезгливо отметил про себя Степан, - вернее, в грязной воде".
На Чобу никто не обращал внимания. Смерив наглым изучающим взглядом его потертое пальто, фарцовщик уже не проявлял к нему интереса: на этом заезжем фраере не заработаешь. "Хотел бы я видеть твою морду, паскудник, со злостью думал Степан, - если бы ты знал, что перед тобой инспектор уголовного розыска". Со смешанным чувством отвращения, возмущения и собственного бессилия старший лейтенант наблюдал за происходящим изо дня в день торжищем. Впервые ему была отведена роль стороннего наблюдателя. Степану стоило немалых трудов сдержать желание отвести в отделение какого-нибудь из этих молодчиков, однако он понимал, что этим может сорвать всю так тщательно задуманную операцию. Приходилось терпеть.
Время от времени в магазине появлялся наряд милиции, и тогда всю эту публику сдувало, как ветром. Иногда милиционеры выводили кого-нибудь на улицу и увозили в отделение. Наступало временное затишье, после которого все возвращалось на круги своя.
Тот, кого искали, не появлялся.
После очередного похода на Садово-Кудринскую Чобу сказал в сердцах:
- Послушай, Сергей, меня от этой публики воротит, не могу больше… Да и не появляется этот "потерпевший". Вдруг Савицкий все выдумал?
- Я тебя понимаю, но что поделаешь, наше дело такое. Давай-ка сходим на Димитрова. Попытаем счастье там. Авось повезет.
Поезд метро остановился на станции "Октябрьская". В город вели два выхода, и Степан в нерешительности остановился, не зная, какой выбрать. Спрашивать у спутника ему не хотелось. Савицкий же, видимо, поняв, в чем дело, предупредительно показал:
- Нам сюда, начальник.
Степан недовольно поморщился:
- Какой я тебе начальник? Сколько раз говорил: называй просто по имени.
За то время, что они провели вместе, Чобу успел присмотреться к своему "верному" спутнику и понял: не такой уж он, Борис Савицкий, потерянный человек. Парень как парень, только много дури наносной в голове. Легкомысленный, избалованный, с ленцой. Степану, выросшему в многодетной крестьянской семье, где ценили вещи не за моду, а за добротность и элементарные удобства, было трудно понять психологию Бориса и ему подобных, у которых на уме только одно: шмутки и обязательно фирменные, рестораны и прочее. "Выбить бы из него эту дурь - глядишь, и человеком бы стал".
Поглощенный своими мыслями, Чобу не заметил, как лента эскалатора кончилась, но Савицкий вовремя предупредил:
- Осторожно, споткнетесь. Приехали. - Он уже не называл Степана начальником, но и по имени обратиться тоже не решился.
Они вышли на улицу, и Чобу по своему обыкновению осмотрелся на новом месте. На противоположной стороне широкого проспекта раскинулся старинный особняк красного кирпича.