- Обнаглели! - уныло сообщил он, отключая телефон. - Ни в какую не соглашаются, скандала боятся. Вроде бы кто-то из администрации президента в Уральск летит. Кого это к вам потянуло? Уж не в связи ли со всем этим скандалом, как ты думаешь?
- Может быть.
Дергачев озабоченно вздохнул.
- Спасать нужно Храповицкого! - пробормотал он. - Немедленно спасать, а то будет поздно!
Я покосился на него, не вполне понимая, кому был адресован этот призыв: мне или чертыхавшемуся водителю.
- У меня есть идея, - сообщил он. - Надо гнать волну!
- Какую волну?
- В прессе, против Лихачева. Заряжать средства массовой информации. Пусть рассказывают с утра до вечера, что Лихачев - вор, бандит, взяточник, алкоголик. Короче, полный педераст. Кстати, насчет педераста - это буквально. Причем обязательно пассивный. У нас пассивных особенно ненавидят.
- Ты думаешь, это поможет?
- Еще как!
В отличие от него я, признаюсь, не понимал, как сообщение в прессе о противоестественных склонностях Лихачева приведет к освобождению Храповицкого. Если, конечно, мы не собирались строить защиту на том, что генерал после долгих и безуспешных домогательств отправил Храповицкого за решетку с целью склонить к сожительству. Должно быть, мой скептицизм отразился на лице.
- Не веришь? - догадался Дергачев. - А зря! Совершенно напрасно. Общественное мнение очень важно.
- У нас? - переспросил я. - Вот уж не знал.
- Зря иронизируешь. Ты знаешь, сколько на НТВ берут за то, чтобы кого-то из регионалов опустить? Двадцать тысяч долларов за минуту! Заметь, наличными. А на первом канале и того больше. Да еще не с каждым договариваться будут. Потому что от желающих заказать чернуху отбоя нет. Мешками деньги тащат, особенно провинциалы. У вас ведь народ по старинке живет. Он как думает? Если начальника ругают по центральному телевидению, значит, скоро снимут. Подорвать репутацию Лихачева в глазах местной элиты сейчас очень важно. Это лишит его поддержки. У меня - хорошие связи на федеральных каналах. Нам сделают скидки. Собственно, вся кампания обойдется вдвое дешевле, чем если бы мы пришли с улицы.
- Это интересно, - отозвался я. - Надо подумать.
- Погоди, я, между прочим, еще не сказал тебе самого главного.
- А что самое главное?
Он хитро покосился на меня, по-птичьи склонив голову набок.
- Мы с тобой получим комиссионные! Понял? И распилим их по-честному, на двоих. Нормально?
- Ага. Только никак не соображу, мне-то за что?
- За то, что ты убедишь Виктора. Тебя он послушает, а меня нет!
- Спасибо за приглашение, - рассеянно отозвался я, всматриваясь в темноту за окном, в тщетной надежде увидеть просвет на дороге. Просвета по-прежнему не было, только фары машин, еле продвигавшихся вплотную друг к другу. - Поговорю. Может быть, даже сегодня.
Разумеется, я не собирался этого делать ни сегодня, ни завтра, никогда. Я просто хотел, чтобы он отвязался. Дергачев, однако, вновь услышал в моем голосе отсутствие энтузиазма.
- У тебя такая физиономия, будто на самом деле тебе это фиолетово. Ты, может быть, не догоняешь, о какой сумме идет речь?
- Не догоняю, - признался я.
- А ты посчитай! Вся кампания, например, будет стоить два миллиона. Если предложить меньше, то они даже не возьмутся, у них там свои масштабы. Десять процентов наши. Мы с тобой получим по сотке. Плохо ли, на ровном месте?
- Хорошо.
- Не хорошо, а отлично! Ты что-то совсем зажрался.
- Отлично, - согласился я вежливо. - Просто я на ровном месте еще ни разу не получал ничего отличного.
- Слушай! - спохватился он, осененный догадкой. - А может, ты думаешь, что я тебя кину? Боишься, да?
Признаться, я еще не думал на эту тему. Но то, что он непременно кинет в любом совместном предприятии, можно было понять и не думая.
- Дело не в этом, - принялся неубедительно отнекиваться я. - Просто не все тут от меня зависит...
- Теперь уже я что-то не догоняю, - перебил он, теряя терпение. - Ты зачем сюда приехал?
- То есть?
- Ну, вы же там поссорились с Храповицким, насколько я слышал. Чуть ли не до драки у вас с ним дошло. Тебя в тот же день уволили, и ты умотал за границу. Так?
Он был неплохо осведомлен. Интересно, он нарочно излагал события таким образом, чтобы меня позлить, или повторял чью-то интерпретацию?
- Если упрощенно, то так все и было, - согласился я, поборов желание заспорить.
- А здесь и не надо ничего усложнять. По большому счету, тебя вся эта возня уже не касается. Ты мог бы сидеть себе в Италии и злорадствовать. Но ты здесь. Значит, есть цель. Какая?
- Я полагал, что она очевидна.
- То есть ты прилетел, чтобы чем-то помочь Храповицкому, правильно? А почему при этом нельзя немного заработать? Одно другому не мешает. Мы с тобой современные люди.
- Наверное, я не очень современный человек. Во всяком случае, мне как-то неловко зарабатывать на несчастье друга.
- Вот как! - присвистнул Дергачев. - Серьезная декларация. Похоже на нравоучение.
Он обиженно откинулся на сиденье и сложил руки на груди.
- Это, конечно, меняет дело, - саркастически проговорил он. - Я понятия не имел, что ты считаешь Храповицкого другом.
Дергачев покачал головой, вытянул ноги и почистил испачканные ботинки о светлую кожу переднего сиденья.
- Первый раз в жизни слышу, что между хозяином и работником бывает дружба, - пробормотал он как будто про себя. - Сколько вокруг интересного!
Больше мы не разговаривали до самого прибытия в Домодедово.
2
В VIP-зал мы ворвались через двадцать минут после того, как мой самолет должен был подняться в воздух. Я, спотыкаясь о чемодан, мчался впереди, долговязый Дергачев спешил следом.
- Да не бегите, застрял ваш рейс! - поспешила обрадовать меня знакомая администраторша. - Там вместе с вами начальник по безопасности президента летит, тоже опаздывает. Нам уже все телефоны оборвали, чтоб держали самолет до последнего. Вроде бы с минуты на минуту появится. Багаж сдадите или с собой возьмете?
Я с шумом перевел дыхание, вытер мокрый лоб и на радостях отсчитал ей чаевые, равные стоимости билета. Дергачев простился со мною по-приятельски. Наверное, он пришел к выводу, что сначала надо воспользоваться моими возможностями, а потом уже на меня обижаться.
К моему облегчению, знакомых лиц в бизнес-классе не наблюдалось, так что мне не пришлось давать жизнеутверждающие ответы на неприятные вопросы. Правда, мне показалось, что немолодая дама в шубе при моем появлении принялась что-то увлеченно шептать на ухо своему благообразному спутнику. Мне даже послышалась фамилия Храповицкого. Но мне уже повсюду мерещились намеки на наши обстоятельства.
Я сел на свободный ряд и отвернулся к окну. Пятнадцать минут назад я не пожалел бы даже чемодана, спасенного из цепких лап сотрудников таможни, лишь бы самолет задержался. Теперь я с той же готовностью пожертвовал бы им, только бы поскорее попасть домой.
Трап все не убирали, хотя никто не появлялся. Стрелки моих часов показывали уже половину девятого по московскому времени. Хотелось курить и скандалить. Миловидная стюардесса с виноватой улыбкой несколько раз возникала проходе и беспомощно разводила руками.
Наконец раздался нестройный топот по трапу, громкие хмельные голоса, и в салон ввалилась живописная группа. Расчищая дорогу, угодливо пятился представитель авиакомпании, рискуя задеть задом кого-нибудь из сидевших пассажиров. Далее, отдуваясь и хохоча, следовал невысокий плотный полковник в шинели и фуражке. Замыкал шествие какой-то насупленный парень бандитской внешности в черном костюме.
Я бросил на них рассеянный взгляд и мысленно ахнул. Главной фигурой в этой нетрезвой процессии был не кто иной, как Боня. Сверкая золотыми очками, он важно вышагивал в знакомом мне черном кожаном плаще и белом шелковом шарфе, местами, впрочем, довольно захватанном. Знаки повышенного внимания он принимал как должное. Не оставалось никаких сомнений, что именно он и был тем важным кремлевским чиновником, из-за которого задержали рейс.
- А вот еще анекдот! - кричал полковник и тянулся к Боне. - Слышь, Василич, приходит новый русский в магазин.
- Товарищи, я вас умоляю, - лепетал представитель авиакомпании. В отличие от остальных он был трезв, и ему было неловко. - Мы и так самолет на целый час задержали!
- Да ты послушай! - не сдавался весельчак-полковник. - Сейчас сам ляжешь от смеха. И вот, значит, новый русский говорит продавцу...
- Да ты его уже три раза рассказывал, - бесцеремонно прервал полковника бандит. - Кончай волынку тянуть, видишь, людям лететь пора.
Полковник вздохнул, угас и нехотя подчинился.
- Ну, бывай, Василич, не забывай нас! - напутствовал он Боню и полез троекратно целоваться.
- Главное, не пропадай, - посоветовал Боне бандит, в свою очередь прижимая его к груди. - И держи нас в курсе, если что.
- Да я, может, к вам на той неделе сам подскочу, - отвечал Боня, вытираясь шарфом после полковничьих лобызаний. - Разрулю там пару вопросов и сразу сюда.
Истомившиеся в ожидании пассажиры наблюдали за их прощанием с неприязнью.
- Как будто времени не было нацеловаться, - сердито пробормотала своему спутнику дама в шубе.
Стюардесса в конце прохода отчаянными жестами показывала представителю компании, что пора взлетать. Тот кивал, но ничего не мог поделать.
Когда полковник, бандит и представитель компании удалились, Боня отдал свой плащ стюардессе и потер руки.
- Как у нас там насчет стремянной? - жизнерадостно осведомился он. - Надо же что-то на посошок кинуть, а то пути не будет.
- До взлета спиртное распивать не полагается, - пискнула стюардесса, явно робевшая. - Извините, у нас порядки такие.
- Вот, бизнес-класс называется! - буркнул Боня и с размаху рухнул в кресло рядом со мной. - Хотим, в натуре, жить как в Европе, а перед взлетом не наливают. Я торчу от такого сервиса. - В поисках сочувствия он бросил взгляд на даму в шубе, но увидел лишь поджатые губы. Дама явно не торчала. Ни от сервиса, ни от Бони.
- Ну, что ты на меня вылупилась? - себе под нос пробормотал Боня так, чтобы дама не слышала. - Ты на мужа своего глазей, карга старая! - сколько я помнил Боню, он всегда считал себя молодым симпатичным парнем, постоянным объектом женской охоты. - Прохода не дает! Хоть бы людей постыдилась.
Он полез в сумку, достал бутылку недорогого армянского коньяка в нарядной коробке, видимо, чей-то подарок, и принялся с ней возиться.
- Составите компанию? - не глядя на меня, гостеприимно осведомился он.
- Мужчина, даже думать не смейте! - отрезал я. - Я другой ориентации. У меня жена и трое детей.
Боня уставился на меня, но в следующую секунду узнал.
- Дружище! - заорал он, как только к нему вернулся дар речи. - Какими судьбами?! Домой решил вернуться? Слушай, а ты хорошо подумал? - он многозначительно понизил голос.
- А чего мне опасаться?
- Храповицкий тоже думал, что нечего! - возразил Боня. - А ему браслеты на клешни - и на кичу!
Боня вздохнул, с отвращением выплеснул на пол минеральную воду из оставленного стюардессой пластикового стакана, затем налил себе немного коньяка и залпом проглотил.
- Вот какие после этого могут быть демократические реформы? - вслух пожаловался он. - Да никаких реформ! Туфта одна! Менты творят, что хотят, хуже, чем при Сталине. Девушка! - на весь салон заорал он стюардессе. - У вас закусить что-нибудь найдется или нам рукавом занюхивать?
- Скоро будет горячий ужин! - попыталась она его урезонить. - Мы еще не набрали высоту.
- Когда наберем, поздно будет! - скептически заметил Боня. - У нас в стране не успеешь высоту набрать, как тебя раз - и по шапке! Погоди! - спохватился он. - А давай мы с тобой Гаврика напряжем. Он нам мигом все разведает.
- Какого Гаврика? - спросил я, гадая, кто из влиятельных московских чинов скрывается за этим экзотическим прозвищем.
- Ну вот, парнишка меня провожал в костюме. Мор-дастенький такой. Близкий наш. Он в МЧС там, у министра правая рука. Вроде как личный помощник по общим вопросам. Ну, ты понял, да? Провернуть что-нибудь втихую, бабки принять, рамсы развести. У них в министерстве в прошлом году что-то не срослось. Кому-то они в срок не заплатили. И солнцевская братва хотела у них вертолеты за долги отжимать. Там народ отмороженый, им по барабану: министерство или частная лавочка. Должен - отдай. А прикинь, страна без военной техники останется! Нормально, да?! Вот Гаврик к ним на стрелки гонял, отмазывал. Нет, даже не спорь, - предостерег он меня, хотя я и не собирался этого делать. - Гаврик в Москве большими делами ворочает. Ты видел, как он самолет задержал?
- Так это он задержал? А я думал, полковник.
- Да какой полковник?! - небрежно отмахнулся Боня. - Генка, что ли? Генка у Гаврика за шныря. Телок организовать да шашлык пожарить. Мы сегодня в кабаке засиделись, а когда в аэропорт-то дунули, глядь, повсюду пробки. Ну, Гаврик звякнул кому надо. Обождите, говорит, с вылетом. Тут близкий наш опаздывает. Ему отвечают: да нет базара! Сидите, там, сколько хотите. Отдыхайте. Хоть международной политикой занимайтесь, хоть водку пейте. Мы рейс придержим. Летную погоду вам дадим. Ха-ха! Если надо, руками тучи разгоним.
- И много Гаврик берет за свою помощь? - поинтересовался я.
Как только речь зашла о деньгах, Боня напустил на себя деловой вид.
- А вот этого тебе сейчас никто не скажет, - развел он руками. - Может, очень много, а может, и нет. Сначала надо все до конца выяснить. Но ты не бойся, Гаврик с меня лишнего не возьмет. Так, чисто символически, чтобы расходы окупить. Ты мне на днях занеси тысяч триста баксов. Я их Гаврику передам при случае. Мне все равно на той неделе к ним по делам лететь. А как он досконально разберется, скажет, сколько еще надо.
Триста тысяч долларов за то, чтобы вникнуть в проблему, с меня еще никогда не запрашивали. Вероятно, Гаврик был уж очень мордастой персоной. Мордастее всех, кого я знал прежде.
- А какие гарантии? - спросил я, поражаясь про себя Бониной наглости.
- Гарантии? - удивился Боня. - Да кто же в таких делах тебе гарантии даст? Ты сам подумай, сколько народу вы разозлили! И Гозданкера, и Лихачева, и Черномырдина!
- Черномырдина-то мы как обидели?
Боня спохватился, что перебрал. Выигрывая время, он снял очки, задумчиво протер их и снова водрузил на кончик носа.
- Черномырдин там всему причина, - таинственно заговорил он, явно сочиняя на ходу. - Храповицкий Вих-рову капусту вгрузил, а Вихров Черномырдину не донес. Зажал. А того жаба задавила. Вот он и полез в бутылку. Взял, да и одернул Вихрова. Дескать, ты тут без меня людей назначаешь, а я их на Воркуту отправляю. Знай, мол, кто в доме хозяин. А крайним остался, само собой, Храповицкий!
Должно быть, подобные нелепые истории уже вовсю гуляли по Уральску. Впрочем, для общественности были не столь важны истинные причины наших злоключений, как то, сколько можно из нас выжать. Доить нас, похоже, собирались все: и Дергачев, и Боня, и Гаврик. Я бы не удивился, если бы к армии желающих и в самом деле успел примкнуть Черномырдин.
Продолжать этот разговор не имело смысла.
3
- Что там у вас с "Золотой нивой"? - полюбопытствовал я.
- Кранты! - с чувством выпалил Боня. - Раздербани-ли контору! Весь Уральск на ушах стоит и пол-Москвы в придачу! Нет, ты только прикинь: к нам на следующей неделе Ельцин прилетает, а у нас такой шухер происходит.
Было очевидно, что шумный крах фирмы, в руководстве которой он принимал непосредственное участие, наполняет его гордостью.
- Ельцин прилетает? - машинально переспросил я.
- Ну, да, ты что, не слышал, что ли?! На автозавод. Гаврик говорит, что он завод хочет под себя забрать. Половину зятю отдать, половину - Березовскому, чтобы они там вместе рулили. По всей губернии сейчас срочно порядок наводят, а тут - на тебе! Как будто специально к его приезду подгадали!
Боня так возбудился, что выпил еще.
- Звонят, значит, мне в понедельник с утра пораньше, - начал он рассказывать, облизнув усы. - Дескать, беда! Владика убили! Срочно приезжай в офис. А я после вашего конкурса - ну, натуральный труп. Башка раскалывается, в глазах - черно. Накануне, считай, ведро выхлебал! Кого убили, зачем? Ничего не соображаю. Ну, кое-как оделся, прилетел в контору. А там - атас! Повсюду менты. Чего-то ищут, документы изымают. Наших сотрудников по кабинетам распихали, те сидят молча, трясутся. Все горем прибитые. И Владика всем жалко, и никто не ведает, как теперь карта ляжет. Я, конечно, к Раздолбаеву. Ну, к этому, генералу нашему. К Горемы-кину. Думаю, может, он что-нибудь слышал. Президент все-таки! - Боня безнадежно хмыкнул. - Эх, и откуда только такие берутся?! Сидят у него два сыча из прокуратуры, а он на них полкана спускает: дескать, срочно ищите убийц! Я требую, чтобы из Москвы бригаду прислали! И зычно так разоряется! Я ему говорю: "Слышь, ты! Кончай лаяться, от твоего крику в голове звенит, а толку нет. Ты по сути что-нибудь знаешь?" Ну, он еще хуже разорался, а я к себе пошел. Опохмелился маленько, Владика помянул, земля ему пухом! - Боня тяжело вздохнул и перекрестился. - Дунул чуток, чтобы в голове прочистилось, - он сделал пальцами характерное движение, обозначающее курение анаши. - Выхожу в коридор, а мне навстречу Черносбруев летит. Помнишь его? Главой администрации Центрального района был, еще против Кулакова мэром хотел избираться?
- Конечно, помню, - кивнул я. По поручению Храповицкого именно я отвечал за те выборы и вряд ли когда-нибудь их забуду.
- Он у нас тоже бабки держал. Видать, услышал насчет того, что Владика укоцали, и с перепугу примчался деньги забирать. А менты как раз вместе с генералом и главным бухгалтером вниз направляются, сейфы осматривать. Мы с Черносбруевым к ним и пристроились. У нас в подвале три здоровенных таких гроба стоят, пуленепробиваемых, наверное, по тонне каждый. Их иной раз под завязку капустой забивали. Ну, вот, открываем мы сейфы, а там, - Боня выдержал театральную паузу, - пусто! Голяк, в натуре! Вообще ноль! Представляешь, да? - Боня восторженно хлопнул себя по коленке. - Чисто сработано! У генерала сразу челюсть отпала. Он на главную бухгалтершу нашу с кулаками бросается: "Где деньги? Отвечай, бикса!" А с той что взять? Пожилая баба, ее то в жар бросает, то в холод, губы трясутся, лопочет, мол, Владислав Ефимович лично деньги забрал. Еще в пятницу вечером. Куда-то хотел отвезти, кому-то отдать, сказал, что срочно. Вот, дескать, такая-то сумма там была. У меня, мол, все записано.
- Много денег пропало? - не удержавшись, перебил я.
- Да уж немало! - с удовольствием заверил меня Боня. - Если на доллары перевести, то миллиона три набиралось. А может, и больше!
- Прилично, - признал я с уважением.
- Прилично! - передразнил он. - Скажи, целое состояние! Уж на что я тертый калач, и то офонарел. А на Черносбруева и вовсе икота напала. Он, знаешь, посинел, как утопленник, глаза выпучил и только икает. Да громко так. А что ему еще делать? На четыреста косарей зеленью попал! Тут уж хоть икай хоть хрюкай!
Судя по тому удовлетворению, которое изображалось на Бонином лице, страдания Черносбруева не вызывали в нем сочувствия.