- Грамотный, - говорит. - Книжник.
Я подумал, он и про магазин знает, отнекиваться стал. А он все смеется:
- Сопля, а грамотный. Книжник и есть.
И когда другому меня с рук на руки передавал, чтобы домой везти, так и обозвал. Тот, второй, после того как папаше на руки меня сдал, еще в школу пошел, не поленился, пузатый. Вот и стали меня дразнить: Книжник да Книжник. Витька Семенов потом уже мне и татуировку эту сделал.
Батя совсем озверел после моего побега: так избил, что я неделю не вставал. Потом опомнился, но врача вызывать запретил. Мать в школу зашла - сказала, я болен. Заболеешь тут, конечно! А сама мне говорит, что больничного, мол, с тобой не дадут. Один терпи. У меня работы много.
"Работы"… Ха! Узнал я и про работу ее потом. Потом, когда с батей история вышла.
Витька ко мне пару раз заходил, дверь-то открытая была, я ведь не вставал. Придет, по комнате послоняется, стуЛья попинает и уходит. Книжки, правда, приносил. Говорил - на помойке нашел. Ничего книжки были. Так бы я, может, и не стал читать, а когда лежишь все время - тоска ведь. Там одна про разбойников была, как он во француза переоделся - нормально. А про попа, который себе палец отрубил, я не дочитал - фигня, по-моему.
Мать на эти книжки у меня и не посмотрела. Ей-то что! А вот насчет сережек прямо на дыбы стала. Сережки у нее пропали золотые. Она ко мне как-то вечером:
- Куда дел, ворюга, бандит?!
Я и расплакался. Обидно стало. С кровати же не встаю. Куда я их деть мог?
- Кто заходил? - спрашивает.
- Витька, говорю, Семенов. Больше некому.
И правда, больше некому было. Отец вечером пришел, я думал, сразу к Семеновым побежит. Нет. Ничего не сказал. Пробурчал, что не материно это дело, а про меня - что вру я все, что веры мне нет и он со мной потом разберется.
Вот думаю, как. Нужен вам сын! Ладно, погодите. Поправлюсь - снова ноги сделаю.
Времени много было, стал я все обдумывать. Решил - за границу побегу, во Францию. Там тепло, хорошо. И работать можно устроиться, и в армию пойти - тоже платят. Достал с полки атлас старый, там еще Советский Союз нарисован и нашего Вышнегорска никак не найдешь. Но, решил, доберусь. Свидетельство о рождении у матери из стола вытащил, заметил, где деньги лежат, но сразу не взял, не дурак. Про свидетельство она, может, и сейчас не хватилась… А деньги бы сразу стала искать. Знаю я эти дела. Деньги - вещь, деньги любой дурак бережет, это ежу понятно. А уж про мою мамашку и говорить нечего. Она у меня за копейку удавится.
Стал я ждать, чтобы совсем лето стало, - в мае дело было. На школу вовсе забил, как поправился - даже для виду там не появлялся. Боялся только, чтобы батя про это не узнал и не отлупил опять. Но у бати скоро своих проблем выше крыши стало…
Я домой возвращаюсь однажды, а там милиция. Обыск. Оказалось, что батя-то мой на пару с Семеновым магазин подломили. Их и взяли тут же. А как стали копать - много чего за ними еще было. Батю-то давно с завода по статье уволили, а он нам с матерью не говорил, мы и не знали. Вот он чего Витьку выгораживал - с Семеновым ссориться не хотел. А может, еще почему. Я в их дела не вникал, знаю только, что папаша мой до сих пор сидит. Если не сбежал, конечно. Только интересно - куда это он побежит, если придется?
Я тогда и суда ждать не стал - больно мне интересно! Рванул, как и хотел, на запад. Только не по железке, а автостопом. Думал, так оно вернее, дальше уйти успею, искать ведь будут. Ха! Ну денег, которые я из заначки увел, матушка еще хватилась, а на меня положила - это уж точно.
Я тогда снова недалеко уехал. В Глухове, это сто двадцать километров от нашего Вышнегорска, искал я, где переночевать. К вечеру вижу - в подъезде придется. Это сейчас мне привычно, а тогда….
Но я про другое, короче. Там у меня пацаны какие-то деньги и отобрали, в подъезде. И побили. Я хоть кричал - фиг кто вышел помочь. Без денег долго не протянешь, вот и пришлось мне в милицию сдаваться. В другом подъезде до утра пересидел, а с утра пошел. Сказал все как было. Так оказалось, что матушка и не искала меня ни фига. Я четыре дня в приемнике жил, пока она собралась за мной приехать. Это в соседний-то город!
Ну привезла она меня назад. В школе меня на второй год оставили. Да мне что - не сильно я и расстроился. Уже решил же, что больше в школу ходить не буду. Бодяга. Батя в предварилке сидел, но по нему я тоже не скучал. А по ремню его - тем более. Мать на меня не больно-то внимание обращала - так я домой только пожрать заходил, и то не всегда. В то время у меня и татуировка появилась.
С Витькой Семеновым мы где-то месяц не виделись со всеми этими делами. Но я ему сережки материны не забыл. Только что с ним сделаешь - он пацан здоровый, бычара. И старше меня на два года.
Витьку я на обрыве, возле гаражей, встретил. Я туда потусоваться пошел - встречать с работы мне уже некого было. А Витька и никогда не встречал - батя урка, так какой там завод! Но все пацаны по вечерам на обрыве, а он им травку продавал. Где брал - не знаю. И не трогали его никогда ни Дюша, ни Фингал. Они тоже дурью занимались, но по-серьезному. Да им лет по пятнадцать тогда было, а Витька - сопля. Но не трогали. Может, из-за отца, может, еще почему.
Витька сам ко мне подошел. "Здорово, - говорит, - как жизнь?" И улыбается так поганенько. Я бы, может, не стал с ним связываться, да все вокруг пацаны смотрят и вроде тоже смеются надо мной. Я и ответил, что гад ты, сережки увел, а мне досталось. Хотел еще прибавить, что какой у него папаша, такой и он сам, но не стал. Мне-то с моим батей тоже, выходит, не сильно повезло. А Витька все лыбится. "Книжник ты, - говорит, - и ничего больше. Козява. Не видал я никаких сережек. И ты ничего не докажешь, и мать твоя теперь пикнуть побоится". "Сам ты, - отвечаю, - книжник". Ну поцапались мы с ним. И как-то так получилось, что я ему в глаз заехал и фингал поставил. Случайно получилось, он меня здоровее, я уж говорил. А тут взрослые подошли, мужики с завода, растащили.
Витька говорит: "Я тебе этот фингал, падла, запомню!" И где-то через неделю подловили они меня вчетвером, в подъезд одной новостройки затащили, а там нет никого, понятно. Ну и держали меня, пока Витька мне на левой руке татуировку делал, рот затыкали - не то что кричать, дышать трудно было. Наколол он мне вот - "Книжник". С тех пор меня мало кто по-другому и зовет. Книжник да Книжник…
И в протоколах пишут. Как кличку. А наколка - примета особая. Мне эта наколка потом, когда последняя-то история была, помогла даже. Ну я вам потом расскажу, по порядку надо.
В третий раз я из дома сбежал через год только. Батю моего посадили на восемь лет. Для первого раза это много, сами понимаете. Но то ли больно много они с Семеновым наворочали, то ли чужие дела повесили. Да мне наплевать, в общем. И мамаша тоже не сильно расстроилась. Уже к зиме завела себе одного: бухгалтером на нашем цементном работал. Меня, понятное дело, не спрашивала, а бате, может, и написала - не знаю. Ее новый, Шульман у него фамилия, скоро к нам и переехал. Бить не бил - врать не буду. Только зануда был страшная. Все про школу мне на мозги капал. Я-то на эту школу конкретно забил, не появлялся там даже. Училка наша на меня плюнула. А этот почти каждый вечер посадит меня перед собой на стул и гундит: "Ты мальчик способный, читаешь много. Не надо себя губить. Учиться надо. А ты что же? По улицам болтаешься. Курить начал…" Тоска смертная. Да что говорить: зануда - зануда и есть.
Но курить я тогда и правда начал. Привык быстро. И до сих пор жалею, вот честное слово! Потому что без еды, когда после фигово приходилось, день-два я спокойно тянул, а без курева совсем хана, хоть вешайся.
На сигареты, понятно, деньги нужны были, да и вообще - одно купить, другое, мало ли. Я сначала у матери таскал, но у нее не больно-то поворуешь - все сосчитано было. Раз она меня по шее тряпкой звезданула, другой. Нет, думаю, надо в другом месте брать.
Сначала случайно получилось. Я когда по городу гулял, увидел один раз перца на скамейке. Вокруг него сумок, пакетов - штук десять. Перец докурил, сумки собрал и пошел. А один пакет забыл, он у него со скамейки свалился, а перец не заметил. Я отдать бы ему мог, но не стал. В пакете так, ерунда оказалась, тряпки, но еще - блок сигарет "Мальборо" и ботинки новые, кожаные. Тряпки я выбросил - куда они мне. Да еще женские. Ботинки зажилил, но носить не стал - велики. А сигареты скурил. Жалко, думаю, что денег не оказалось. Деньги бы пригодились - факт. Ну а в другой раз я в автобусе мужику в карман залез. Тот меня за руку. В детскую комнату отвели, в милицию. Потом матери передали. "На вашего сына, - говорят, - уже приличное досье собирается, следите за ним получше". Да матери все равно. Рукой махнула. Это я слышал, как она соседке про меня говорила. Ну, махнула, так махнула. Посидел я недельку взаперти, потом снова выходить гулять стал. А без денег что же гулять?.. Я и воровал где мог. Ну так - не воровал, подворовывал.
В это время я с Голубем и познакомился. Голубь - это не кличка, фамилия, точно знаю. Я один раз случайно паспорт его видел - судимость есть, верно. А Голубь - фамилия. Николай Владимирович. Из всех наших я, может, один знал, как его по имени зовут.
Свел нас Фингал, который балдой приторговывал, я вроде про него уже говорил. К новой весне я совсем редко дома бывать стал. Тоска, бодяга. Когда на стройке переночую, когда в подъезде, да мало ли… Ну, бывало, и в милиции, там меня уже хорошо знали. Но на кражах поймать не могли. Поэтому подержат ночь и домой ведут. А дома опять сначала. Я день-два поем - и снова на улицу.
Как-то вечером, поздно уже было и холодновато, сижу в одном дворе на скамейке - подходит Фингал. "Привет!" - "Привет!" - "Все, - спрашивает, - по подъездам слоняешься? Жрал хоть что-нибудь сегодня?" - "Жрал", - говорю. А сам думаю: чего это он такой заботливый?
Но есть и правда хотелось. Потом, холодно было. А он предложил пойти погреться. И чаю попить. Я и согласился.
Идти недалеко было. Дом такой деревянный, двухэтажный. А там, в одной квартире, много кого. Сивый там и другие пацаны тоже. И мужики. Голубь там же был. Фингал когда постучался, ему Сивый и открыл.
- Гляди, - говорит, - Голубь, Фингал какого-то мышонка приволок.
- А, - тот отвечает, - это ж Книжник, личность знаменитая.
И на меня глядит и вроде как подмигивает.
- Отца, - говорит, - его встречал, не так давно встречал. Батя твой, - ко мне снова поворачивается, - правильный. И ты, видать, пацан верный.
Где он, думаю, его встречал? Не въехал сразу. А потом сообразил. Испугался даже: вот, оказывается, куда попал!
А тут Сивый мне миску с жареной картошкой сует, хлеба кусок. И, гляжу, водки в стакан наливает. Мне и Фингалу. Фингал свой сразу выпил, а я и отказаться не успел, как Голубь на Сивого набросился:
- Ты чего, гад, не видишь, что пацан совсем маленький? Я тебе харю расквашу - рад не будешь! Сами быдло и других туда же тянете?
А потом ко мне опять:
- Ты, Книжник, не бойся. Сивый дурак просто. Ты поешь сейчас, а потом как знаешь. Хочешь - здесь ночуй, а не хочешь - домой иди или еще куда, если место есть. Только на улице тебе лучше не оставаться, холодно по ночам.
Ладно, думаю, поем, чего уж там, раз такое дело. А когда поел - разморило меня. На улицу и правда идти не хочется, а домой - через весь город. Да и не собирался я домой уже ночевать. Голубь мне сам место в углу указал. Там по всей комнате матрасы дырявые набросаны были, из них половина ваты повыдергана (я уж потом узнал - вены той ватой зажимали после уколов, ну ширялись когда), Сивый мне одеяло принес. Одеяло тоже рваное, старое. Но все равно лучше, чем на улице. И тепло. Я и заснул. А с утра опять в город пошел - никто меня не держал.
Ну, короче, стал я иногда в этой квартире ночевать. Там многие пацаны ночевали, мужики тоже. Я, может, только почаще. Скоро понял, что торчки там собираются, раз видел, как вещи какие-то Сивый и еще один мужик приносили. Да мне-то что! Меня никто не трогал - Голубь не давал. И кормил тоже. И мелочь на сигареты ссыпал. А еще про батю моего рассказывал - какой он, оказывается, вор уважаемый. "Жаль, - говорил, - я не знал, что сынка его встречу. Я бы от него весточку тебе передал. А так - что расскажешь"… Но рассказывал чуть не каждый раз, как я заходил. До сих пор не знаю - правду или нет. Поначалу-то я очень верил. А потом, когда случай вышел, засомневался. Но все равно думаю, что батя у меня не промах. Не зря же ему с первого раза столько впаяли. Может, увидимся с ним еще - сам спрошу. Ну ладно.
Месяца через два, летом уже, принес я Голубю ботинки те самые, что раньше на скамейке на улице спер. Отблагодарить его хотел. Да мне ботинки все равно велики были, я же говорил.
- Откуда? - Голубь спрашивает.
Я ему рассказал. А он посмеялся, осмотрел ботинки и говорит:
- Новые, ничего. И дело давнее. А не зря я говорил, что ты парень толковый. Шкет, а ума хватило ни самому не надевать, ни продать. Ладно, посмотрим, на что еще сгодишься. Но, думаю, не посрамишь батю, верно?
Мне обидно стало, что он так говорит.
- А как же, - отвечаю. - Обижаешь, Голубь.
А через неделю он первый раз помочь попросил. Сказал, что на меня он как на себя надеется, что делать-то почти ничего не нужно и что денег он мне потом даст. И сказал сколько. Я сейчас уже не помню сколько, но тогда я такие деньги вообще в руках не держал. Ладно, думаю, попробую.
Ночью пришли мы с Сивым и Голубем к какому-то дому, Голубь меня подсадил, и я в форточку влез - открыта была, на первом этаже. Ничего в квартире особо не разглядывал - незачем, да и боялся, если честно. Только, как Голубь велел, открыл им окно изнутри, а сам обратно вылез. Голубь еще велел рядом стоять, их дожидаться и поглядывать заодно. На шухере то есть. Мне хоть и страшно было - стоял. Потому что сам Голубь мне тогда в первый раз страшнее всего показался. А еще потому, что здорово это все было. Как в книжке. Я одну такую читал и еще других много про это, но та больше понравилась. Жалко, название не помню.
Те двое быстро справились. Вылезли назад с сумками, окно притворили, и мы пошли. На соседней улице машина стояла, мы в нее залезли, доехали до какого-то дома, там Сивый кому-то сумки отнес, вернулся, отогнали мы машину в другое место и пешком домой вернулись. Ну не домой, понятно, - на ту квартиру, про которую я рассказывал. Спать легли. Сивый предлагал водки выпить, но Голубь не стал и ему не разрешил, цыкнул только. Наутро и правда мне денег отсчитал и велел несколько дней не приходить. И молчать велел, будто я сам не понимаю.
Потом я еще пару раз в Вышнегорске в форточки лазил. Нечасто, но бывало. А потом Голубь новый фокус придумал. "Только, - сказал, - придется тебе с нами в другой город переехать. Лады?" А чего? Мать меня, бывало, уже по месяцу не видела. По хахалю ее я не скучал. Школа? Я и забыл уже, какая она есть-то. Поехали. Я только Голубя спросил: зачем в другой город-то? "Знают, - говорит, - тебя здесь многие. И меня тоже".
Мы во многие города потом приезжали: Голубь, Сивый и я. Другие, бывало, тоже приставали - и мужики, и пацаны, но ненадолго. Про пацанов Голубь сам говорил, что лучше, чем у меня, ни у кого не получается. "Ты, - говорил, - не книжник, ты артист прямо, цены тебе нет".
А по мне, простейший фокус, я быстро научился, даже слова свои наизусть выучил, а все равно многие лохи верили. Ходил по домам, в квартиры звонился. Денег не просил. Из человека за просто так денег не вытянешь, это уж я давно понял, еще от матушки, усвоил. Просил я в тех квартирах поесть. Бывало, впускали и кормили. А я смотрел - богато живут или не очень, что взять можно, какой замок, какие окна. А потом Голубю пересказывал. На квартиры они уже без меня ходили. Но денег давали. Если разобраться - хорошее время было. Я дешевле "Кэмела" и не курил тогда ничего.
Так вот в конце концов мы до Москвы и добрались. Здесь и свихнулось дело. Из-за Сивого все вышло. Голубь, правда, и сам рюмку мимо рта не носил, но даже он все на Сивого покрикивал. Уж очень тот выпить любил. И дурью налево приторговывал - мало все ему, придурку.
Мы в Москве хату сняли, на окраине. По утрам я работать уходил: Голубь или Сивый меня в другой район забрасывали, и я шел по квартирам. А назад к вечеру я чаще сам добирался - Голубь знал, что не подведу. В Москве дела не так хорошо пошли: тут народ стреляный, не всякий в квартиру пустит. И замки кодовые на подъездах. Когда с кем проскочишь, а когда и ждешь чуть не по часу.
Как-то я раньше обычного домой пришел - день неудачный был и проголодался, Голубь мне давно уже на карман не выдавал. И как к двери нашей хазы подошел, слышу - Сивый с Голубем лаются. Да в голос. Пьяные, значит. Так-то Голубь осторожный, от него, бывало, не то что по фене - матерного слова неделями не услышишь. А тут разошелся. Я и не стал сразу входить, слушаю.
Так я понял, что ругает Голубь Сивого за то, что тот на хазу дури притащил, да много, на "вилы" тянет. А тот отпирается, да кричит: "Я и так с тобой заколебался. Ты мне что в Москве обещал? А живем хуже, чем в Вышнегорске жили".
Думал, что до драки у них дойдет, - нет, не дошло. А поругались напрочь. И до того договорились, что разбегаться им надо. Вот тогда Сивый и спросил, что с Колькой Книжником, со мной то есть, делать? "Бросить просто так, - говорит, - нельзя. Знает много". Помолчали. А потом Голубь вроде как вздохнул и Отвечает, да сплюнув вот эдак: "Говна, мол, не жалко. Отец у него мужичара, и из этого никогда вора не будет. Мужик - он мужик и есть". "Так что?" - Сивый спрашивает. "Да что, пора и тебе начинать. Хлопнешь его, потом разбежимся. Так оно вернее будет. Мне хоть спокойнее: если ты, падла, сдашь меня когда, будет что мусорам о тебе рассказать". Тут они снова ругаться стали, выяснять, кто меня мочить будет. Но я того уже слушать не стал. Мне хоть кто - я еще пожить хочу. Спустился аккуратно по лестнице и дал деру.
А куда мне податься? Денег нет. Документов нет. А хоть бы и были. Домой возвращаться? Там-то меня Голубь быстро найдет. Из кровати, гад, вытащит, тепленького. Ну совсем мне страшно стало, давно так не было. Хоть и немало мы в Москве проторчали, а разобраться - город чужой. Знакомых никого.
Первую ночь я опять в подъезде переночевал, как в старые времена. Да и дальше так пошло. Ночевал в подъездах. Пару раз ночи похолоднее были - так на теплотрассе.
И опять по квартирам ходил. Там уж не разглядывал я эти квартиры особо. Лишь бы накормили. Но так не всякий день получалось. Когда и вовсе голодный ходил. А хуже всего то, что табака не было. Совсем смерть без табака. Потом на Казанский прибился, бомбил по рублю. Но местные пацаны не сильно приняли - там охотников и без меня хватает. Побили пару раз. Не сошлись там особенно с одним характерами. Да фиг с ним. Я, бывало, на пару дней в город уходил, а потом обратно возвращался. И не везло все больше. Бывало по три-четыре дня не жравши. Доходил, короче.
И вот там-то, на. Казанском, и подошли ко мне эти двое. Дядьки здоровые и одеты хорошо. Я, помню, еще подумал, что сколько же в этом городе людей, у которых денег до фига, девать некуда. Вон стоят, курят, поплевывают. Кинули бы мне червонец, не разорились бы, гады. А у самого аж урчит в животе, так жрать хочется.
Тут один из них и подошел ближе, улыбается:
- Привет, - говорит, - Книжник.