Зоя! Не знаю, как и писать тебе. Я, кажется, схожу с ума от всего того, что происходит со мной.. Настроение все время жуткое, тягостное. Хочется плакать от обиды, злости, иногда я просто ненавижу себя.
Сейчас у нас проходят на редкость интересные лабораторные работы по технологии металлов, а меня они совершенно не трогают. Голова забита другими мыслями. И, конечно, о нем, Зойка.
Кажется, я была права, предполагая, что он меня не любит. Не знаю, во всяком случае любящий, по-моему, никогда не станет ругаться при человеке, которому он хотя бы симпатизирует.
В последние дни Анатолий взял за моду являться к нам в общежитие пьяным, да еще довольно поздно, в 10-11 часов. И не дай бог, если кто-нибудь ему начинал перечить! Лишь мне удавалось его утихомирить и увести подальше от нашего дома. Я издергалась, изнервничалась и каждый день с содроганием ожидала очередного визита.
Ужасная вещь пьянство, Зойка. Мне кажется, что этим занимаются люди, у которых нет ничего за душой, пустота. Сколько интересных вещей можно купить за деньги, которые уходят на водку: велосипед, фотоаппарат, да мало ли что. Я сказала об этом Анатолию, а он пробурчал: "Все это бабские разговоры".
Больше всего меня убивает нежелание прислушаться к моим словам. Не согласен, так поспорь. А у него всегда одно и то же: либо промолчит, либо скажет, что я ничего не понимаю.
А теперь, Зойка, я тебе скажу о самом ужасном: у меня должен быть ребенок. Что теперь со мной станет, не представляю. Анатолию я пока не говорю, и вообще об этом никто не знает. Как он к этому отнесется, для меня загадка. Я совсем перестала понимать Анатолия и не знаю, чем он живет, о чем думает… Ах, как это тяжело!
Часто вспоминаю дядю Пашу. Я ведь ему ни слова не сказала о своих отношениях с Анатолием. Этим я нарушаю наш уговор. Но как мне говорить о таких личных делах?! Не могу я, понимаешь, Зойка, не могу. Стыдно.
В общем, ты догадываешься, каково мое состояние. Как подумаю, волосы дыбом становятся.
Прощай, моя дорогая.
Марина.
П р о т о к о л общего собрания общежития № 2 учащихся ФЗУ № 30
16 апреля 1936 года
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й т о в. Т и х о м и р о в. Переходим к третьему вопросу повестки дня: персональное дело учащейся нашего ФЗУ Марины Гречановой. 12 апреля воспитателю второго общежития тов. Новиковой было подано заявление от Зины Стрельниковой, проживающей в комнате № 4 совместно с Гречановой. Зачитываю заявление: "Вчера я и моя подруга Лиза Войткевич должны были идти в клуб на танцы. Вечером, когда я стала переодеваться, я хватилась своих новых туфель. В шкафу, где они обычно лежали, их не оказалось. Я просмотрела все чемоданы наших девчат. Там туфель тоже не было. В это время в комнату вошла Марина. Я сразу спросила ее: "Ты взяла мои туфли?" Она ответила, что она. Я велела их отдать мне сию же минуту, но Гречанова сказала, что их у нее нет и отдать мне туфли поэтому не может. Через несколько минут Гречанова ушла и сегодня в общежитии не ночевала.
Прошу разобрать мое заявление, вернуть мне туфли и наказать Гречанову.
З. Стрельникова".
Кто будет выступать? Стрельникова.
С т р е л ь н и к о в а. Я хочу добавить к заявлению, что Гречанова не являлась ни на занятия, ни в общежитие еще три дня и пришла только сегодня. Мы в комнате решили, что она исчезла, обокрав меня. Нам всем ясно, что она настоящая воровка. Это дело надо передать в суд, чтобы ее посадили в тюрьму. Такие люди позорят коллектив, и ее надо гнать от нас. И вообще надо поинтересоваться ее личностью. Она часто не ночует в общежитии, спуталась с одним парнем, которого зовут Анатолием. Случайно я узнала, что он тоже раньше был вором. Это одна бражка. Сказала полгода назад, что выходит за него замуж, но до сих пор выйти не может. (Смех.) Думаю, что нам нечего церемониться с такими. Это преступный элемент, воровка.
Г о л о с а. Гречанова уходит, не отпускайте ее!
С т р е л ь н и к о в а. Ага, испугалась! Держите ее, надо позвать милицию.
Т и х о м и р о в. Тише, тише! Гречанова, почему ты уходишь? Товарищи хотят слышать твой ответ.
Г р е ч а н о в а. Я отвечать не буду. (Шум, крики" "Говори!", "Остановите ее!")
С т р е л ь н и к о в а. Нет, отвечай, за сколько продала мои туфли, воровка? Отвечай. На эти деньги не разживешься, подавишься.
Г р е ч а н о в а. Я у тебя ничего не украла. И не собиралась.
Т и х о м и р о в. После ухода Гречановой, по-моему, разбирать дело не следует.
Г о л о с а. Пусть все выскажутся! Продолжать! Карповой слово!
Т и х о м и р о в. Хорошо, проголосуем. Кто за то, чтобы продолжить обсуждение персонального дела Гречановой? Большинство. Продолжаем. Слово имеет Карпова.
К а р п о в а. Я не знаю, откуда Стрельникова взяла, что все решили, будто Марина обокрала ее. На Гречанову это не похоже. Никогда никаких пропаж в комнате не было. Марина получает пенсию. Деньги она никогда не бережет, не скупится. Если у нее кто-нибудь попросит взаймы - всегда даст, даже если ей нужны самой. Стрельникова это знает. Пусть сама скажет, сколько она ей должна. А отдавать Зина долги не любит. Я, конечно, не хочу сказать, что взять без спроса туфли за долг (по-моему, так только и можно говорить об этой пропаже) хорошо. Но мы не узнали, не спросили у Марины, почему она так сделала, зачем. И то, что она сразу сказала Зине, что взяла ее туфли, - тоже характеризует Гречанову с хорошей стороны.
Г о л о с а. Правильно, Ленка! Не давай в обиду своих! Стрельникова тоже хороша.
Т и х о м и р о в. Сейчас будет говорить Тамара Гавриловна Новикова.
Н о в и к о в а. Мне, воспитателю общежития, удивительно было получить такое заявление от Стрельниковой. Гречанову я знаю как хорошую, общительную девушку. К сожалению, нам не удалось разобрать это дело, потому что Гречановой не было. Ее исчезновение странно. В чем тут дело, я не знаю.
Я понимаю Зину Стрельникову как потерпевшую, но при всем том выступать так, как она сегодня выступала, по отношению к своей подруге нехорошо. Простите, но это была ругань рыночной торговки. Нужно уважать товарища. А главное, следует разобраться во всем детально, потом уже выносить свой приговор. Не понимаю, почему так спешно вытащили это дело на общее собрание. Моего согласия никто не спрашивал.
Т и х о м и р о в. Следующий - Киреев.
К и р е е в. Я долго говорить не буду. Мы, комсомольцы пятой токарной группы, требуем снять персональное дело с повестки дня. Тише! Дайте досказать. Мы Гречанову знаем хорошо по учебе, и как товарища тоже. Наверно, произошла ошибка. Марина ничего украсть не могла, мы за это ручаемся. Назвать ее воровкой - подлость. Сначала докажите, а потом обзывайте. Пока еще ничего не доказано.
Зря Марину отпустили из зала, потому что такими словами ее недолго убить. Куда она пошла? Где она сейчас? Об этом никто не подумал.
Т и х о м и р о в. Поступило предложение снять с повестки дня персональное дело Гречановой. У нас в прениях по этому вопросу записались еще два человека. Какое будет суждение: дать высказаться записавшимся товарищам или прекратить?
Г о л о с а. Дать говорить. Прекратить!
Т и х о м и р о в. Голосуем. Кто за первое предложение: дать высказаться товарищам. Кто за? Кто против? Кто за второе предложение? Меньшинство. Слово имеет Синюхина.
С и н ю х и н а. Я Гречанову знаю плохо, только видела несколько раз. А с Зиной Стрельниковой мы часто в клубе встречаемся. Но это не имеет значения. Я удивлена защитниками Гречановой, больно уж их много здесь нашлось. Мы иногда шум поднимаем, если со стола гривенник пропадет, а здесь туфли, дорогая вещь. Причем они пропали и взяла их Гречанова. Взяла без спросу. Как это называется? Кража. Значит, Гречанова - воровка. Хуже нет, когда свои друг у друга воровать начинают. В этом я согласна с Зиной. И еще надо с Гречановой деньги взыскать, обязательно. Пусть другой раз умнее будет. По-моему, тут дело ясное и никаких разбирательств не требуется.
Т и х о м и р о в. Слово предоставляется товарищу Маркову, секретарю комитета комсомола ФЗУ.
М а р к о в. Товарищи! Если прения по персональному делу Гречановой не закрывать, а продолжать, спор затянулся бы до утра. А то и переносить бы их пришлось. Это говорит о том, что поступок нашего товарища, поступок нехороший, затронул глубоко всех. Но я уверен, что продолжение обсуждения не дало бы результатов, как и сейчас. В чем же дело? Дело в том, что персональное дело Гречановой плохо подготовлено. И даже не плохо, а никак не подготовлено.
Разве можно поступившее заявление сразу выносить на общее собрание, не разобравшись ни в чем, не поговорив ни с Гречановой, ни со Стрельниковой? Даже товарищ Новикова и та не понимает, как заявление попало сюда. Не смейтесь, это не смешно, а печально. Наверно, товарищу Новиковой и надо было как следует выяснить все обстоятельства дела, поговорить с комсомольцами, с молодежью.
В пылу споров ни выступавшие, ни сидящие в зале не обратили внимание на несколько фраз, брошенных ораторами. Но мне кажется, над ними надо задуматься. Стрельникова сказала, что Гречанова не ночует в общежитии, что собирается выходить замуж за парня, который раньше был вором. Лена Карпова заметила, что Стрельникова любит занимать деньги и не любит их отдавать. А Леня Киреев заявляет от имени комсомольцев группы, что Гречанова не могла ничего украсть. Это говорят комсомольцы, наши лучшие ребята. Они защищают своего беспартийного товарища. Стоит над этим подумать? Стоит.
Наконец, говорят, что Гречанова три дня не была ни в ФЗУ, ни в общежитии. Пропал человек. День его нет, другой… А нас это не трогает. Хорошо, она вернулась, а если бы не вернулась? Вот доказательство нашего безразличия к своему товарищу, бездушия к его судьбе, черствости, нечуткости. А ведь что-то происходит с Гречановой; может быть, и даже наверняка, она нуждается в нашей помощи, а сейчас особо.
Мы же вместо этого выносим на общее собрание заявление, начинаем с трибуны оскорблять своего товарища: вор, воровка - это оскорбление, а я не вижу пока оснований для таких слов. Вот почему считаю выступление Синюхиной и Стрельниковой вредными.
Товарищи! Мы, советские люди, досрочно, в четыре года, выполнили первую пятилетку, завершаем вторую. Обе пятилетки выполняли и перевыполняли рабочие своими мозолистыми руками, отказывая себе в еде, сне, в отдыхе. Мы - завтрашние рабочие, мы придем на смену тем, кто стоит сейчас у станка. И мы обязаны подготовить рабочих не только квалифицированных, но и морально устойчивых, честных, культурных, хороших, дружных товарищей. Дело Гречановой должно нас всех многому научить. Если она даже и совершила какой-то проступок, нужно, хорошенько разобравшись во всем, помочь ей исправиться. За человека надо драться, не боясь ушибить кулаки и обломать ногти. Выгнать, отдать под суд мы всегда успеем: это дело много времени не займет. Поэтому я предлагаю решение по третьему пункту повестки дня не принимать до окончания расследования дела.
Т и х о м и р о в. Ставлю на голосование предложение товарища Маркова. Принято единогласно при шести воздержавшихся.
Марина Гречанова - Зое Бакеевой
Ленинград, 21 апреля 1936 года
Зойка, дорогая моя, я столько пережила за последнее время, просто сказать невозможно. Я совершенно измучилась от дум, от событий, которые разворачивались с поразительной быстротой. Но теперь, кажется, всё позади или, по крайней мере, почти всё.
На мое последнее письмо я от тебя не получила ответа. Знаю, ты отрицательно относишься к Анатолию, а стало быть, и ко всему, происходящему со мной. И все-таки я доскажу тебе конец всей этой истории. Я должна это сделать, потому что у меня нет больше сил молчать. И так я все время молчу в общежитии. Я бы обо всем переговорила с дядей Пашей, но не могу: он ведь мужчина! Даже Полины Никифоровны нет: она, бедная, умерла 28 февраля. Жаль мне старушку, хорошая она была, добрая, щедрая. Но что поделаешь! Правда, должна покаяться, смерть не принесла мне особой боли, хотя я и любила ее: то ли очерствела за последнее время, то ли собственные дела заслонили все на свете.
Я тебе писала, в каком положении я очутилась. Никогда не пожелаю ни тебе, ни кому-нибудь другому оказаться в таком же. Я запустила занятия так, что пришлось объясняться с директором. Конечно, я ничего ему не сказала. И наверное, правильно делала, что ни один человек ничего не знал обо мне. Поползи сплетня, я бы не выдержала. Это был бы конец.
Меня мучили кошмары. Каждую ночь я видела ребенка, моего ребенка, то крохотного, то вдруг уже большого, слышала его крики и просыпалась от ощущения чего-то страшного.
Ужасное состояние, Зойка.
Анатолий не замечал его. Он, по-моему, даже меня-то перестал замечать. Домой он приходил день ото дня позже. Иногда я не дожидалась его и бежала к себе в общежитие, чтобы успеть проскользнуть до закрытия парадной. А когда он успевал меня застать, то бросал неизменное: "Пришла?" - и ложился на кровать, не снимая грязных сапог. Я знала, что он пьян, что ему неможется, и старалась его не беспокоить.
Что у него происходило в душе, я понятия не имела.
Но странное дело, Зоенька: несмотря ни на что, у меня не исчезла к нему нежность и было его жалко. Я думала, глядя, как он спит, смешно оттопырив верхнюю губу: вот он, Толька, тот веселый и смешной Козырь, которого здо́рово трясла жизнь, который мне встретился на пути и первый меня поцеловал… Ведь это мой муж, он будет отцом. У нас родится сын, похожий на него, такой же высокий и красивый.
Чего я только не передумала, просиживая около спящего Анатолия. И стоило ему улыбнуться во сне, я прощала ему все. Мне казалось, что все должно войти в свою колею. Надо лишь поговорить с ним серьезно, спокойно, ласково. Сказать ему о ребенке, и все сразу наладится. Должны же заговорить отцовские чувства. Если он станет таким, каким был прежде, то можно жить хорошей семьей. В конце концов регистрация подождет.
Разговор свой с Анатолием я намечала на определенный день, потом откладывала: мне казалось, что этот разговор решит все сразу. От него зависело многое.
В общежитии я как-то откололась от девчонок. Говорить им я ничего не могла, и они оставили меня в покое. Только Лена один раз подошла и спросила без обиняков: "Что, неудачный роман у тебя, да? Плюнь ты на Анатолия, подумаешь, ребят у нас мало, что ли?" И сказала, что заметила, как Сеня Фокин из 2-й группы на меня засматривается: наверняка влюблен. Я сама чувствовала то же, но… Но что мне до него? Ленка же вообще легко смотрит на жизнь. А это и хорошо, и плохо, но что лучше, не знаю. Трудно, Зоя, отвечать на все вопросы самой, когда их с каждым днем становится все больше и больше.
Наконец я решилась поговорить с Анатолием. Пошла к нему вечером. Дома его, конечно, не было. Я переделала все домашние дела, поджидая его. Пробило 11 часов, 12, час ночи. Он все не приходил. Прошел еще час. Я начала беспокоиться. Прилегла на кушетку, задремала. Проснулась - никого нет. Посмотрела на часы - половина пятого. Сон сразу вылетел. Я снова принялась за уборку, чтобы хоть чем-нибудь занять себя. В 7 часов не выдержала и вышла на улицу. Сама не знаю, как пришла на завод, где работал Анатолий.
То, что я там узнала, меня просто убило. Ты только подумай: он уже не работает, две недели назад его уволили за прогулы и пьянство. Я все могла предполагать, но не это. "Ведь он хороший монтер, как же так?" - единственное, что я сумела спросить начальника отдела кадров. Тот засмеялся: "Был", а потом стал спрашивать, кто я да что я. Узнав, что жена, сказал: "Значит, вы - третья. Двух его жен я знаю… А вообще, не советовал бы вам с ним связываться…"
Я ушла оплеванная, разбитая, но все-таки почему-то не верила словам начальника: ошибся, спутал Анатолия с кем-нибудь другим.
Ты, конечно, понимаешь, я едва дождалась вечера, чтобы снова отправиться к Анатолию. Судя по всему, его дома так и не было. Он явился часов в девять сильно навеселе.
"Слушай, Толя, ты бываешь когда-нибудь трезвым? - спросила я его. - Что с тобой? Может, беда стряслась? Скажи!"
Он уставился на меня помутневшими глазами, словно не понимая, о чем я спрашиваю, и наконец пробормотал:
"А тебе что… Хочу - пью…"
"На что пьешь, на какие деньги? - упорствовала я, решив добиться хоть какого-нибудь ясного ответа. - Ведь ты не работаешь!"
"Угу, не работаю. И… и не буду… работать… Ненавижу работу…"
"Что все-таки происходит, Анатолий? - спросила я. - Ты хотел быть человеком. Помнишь, когда мы встретились в прошлом году, ты шел такой радостный, счастливый, сказал, что работаешь, что все покончено с прошлым. Говорил, пойдешь учиться, если я буду рядом с тобой. Я с тобой. Что же случилось? Отчего ты стал пить, ругаться, как тогда?"
Он сидел понурый, уставившись в одну точку, и молчал. Потом глубоко вздохнул и сказал:
"Ничего не получится из меня, Марина… Обрубок, недомерок я в жизни. Не могу пристроиться к ней, не выходит… Тебе, бабе, не понять… Точно, думал: завязал, ну, покончил со старым, что ли. Нет, вор я, вор и есть. Таким и подохну… И ты лучше уходи, забудь о Козыре… Ну, уходи…"
"Уйти я всегда успею, - сказала я. - Но сам-то ты хочешь жить честно или нет?"
"Хочу. Но не могу".
"Врешь, можешь. Ты же молодой еще. Вон на Беломорском канале каких переделывали, не тебе чета. И сейчас работают. А ты что?"
"А я не могу. Связан по рукам-ногам, запутан".
"Разорви, распутай, - сил нет?"
"Нет, сказал - не могу. Пробовал - не выходит и не выйдет".
"Ну, хочешь, уедем куда-нибудь, вместе уедем, - предложила я. - Будем вместе работать, учиться станем, жить в свое удовольствие. Поедем?"
Я заметила какой-то проблеск в его глазах. Мне показалось, что он согласится, примет мое предложение и все будет в порядке. Я пригнула к себе его голову и сказала:
"А еще у нас будет сын…"
Он вскочил, словно его облили кипятком, и выпалил:
"Мой?!"
Ты понимаешь, Зойка, что все разом рухнуло, в один миг. Тогда я встала и сказала весело, как только смогла:
"Пошутила я. Ты, оказывается, еще и трус ко всему. Не беспокойся. Даже если у меня и будет ребенок, я его не стану воспитывать на краденые деньги".
В это время дверь распахнулась и в комнату вошли… Галка и Котя-Коток! У меня в голове помутилось от этой внезапной встречи с людьми, которых я считала исчезнувшими для себя навсегда.
Галка заметно изменилась за три года, что я ее не видела, как-то постарела. И одета не так опрятно, как раньше, нет того шика. Котя тоже другим стал - то ли потолстел, то ли опух, не знаю.
Анатолий тотчас заулыбался, захихикал, приглашая гостей. Сразу появилась какая-то расхлябанная походка. Он прищелкивал пальцами и повторял нараспев: "Сударики-господарики, прошу к нашему шалашу!" Он находился среди своих.