Кажется, я собирался ей рассказать только о краже. Как я мог признаться, что совершил убийство? Кража была достаточно страшным известием. Наказанием за нее могли стать три, даже семь лет тюрьмы. Но убийство… Это было пожизненное заключение или, при некотором снисхождении, минимум пятнадцать лет. Тело Лилиан было так близко к моему, что мысль оказаться разлученным с нею была невыносимо мучительной. Мои пальцы глубоко вдавились в ее руки. Должно быть, это причинило ей сильную боль, но она по-прежнему держала голову откинутой назад и смотрела на меня.
- Боб, - сказала она, - ты прекрасно знаешь, что должен мне все рассказать. Это слишком важно, чтобы скрывать от меня. Что ты сделал?
- Нам лучше не…
Лилиан прижалась ко мне так, что мы стояли тело к телу, грудь к груди, сердце к сердцу, и она не могла не чувствовать, как сильно стучит мое. Лилиан слегка приоткрыла губы, обнажив замечательно белые зубы. Она медленно поднялась на цыпочки. Этот момент воскрешал чудесные мгновения, которые порой становились почти священными и такими запечатлевались в памяти после экстаза, всегда следовавшего за ними. Потом, лежа рядом в тепле, усталые, но счастливые, мы называли его "сценой обольщения". Я почувствовал тепло ее губ, твердость зубов и нежность тела.
- Скажи мне, что случилось, дорогой, - прошептала она через некоторое время.
- Лилиан… - хрипло произнес я.
- Скажи мне, - шепотом повторила она. - Я должна это знать, дорогой. Обязательно должна знать.
Она немного отодвинулась. Мы по-прежнему стояли очень близко, но ее тело уже не прижималось к моему. Она с нетерпением ждала. Если бы речь шла только о краже, я бы легко признался, но, к моему отчаянию, дело было хуже. Кражу она бы не простила, но поняла. Я был готов сделать что угодно, чтобы помешать ей узнать правду, но не мог сознаться, что убил человека.
Она посмотрела на меня сквозь изогнутые ресницы и спросила:
- Это ты убил Маллена, Боб?
Ничто не могло подействовать на меня сильнее, чем это. Вопрос был настолько неожиданным, что у меня не было ни секунды, чтобы приготовиться отрицать. То, как я отреагировал - тело напряглось, лицо окаменело, выступил пот, застучало в ушах, - все выдавало меня. Как бы со стороны я услышал, что отвечаю шокированно и даже оскорбленно:
- Что за чушь ты несешь?
- Не притворяйся, Боб, - взмолилась она. - Это ты убил Маллена?
- Лилиан, я не понимаю…
- Этот человек был Плейделл. Суперинтендант Морйс Плейделл из Скотленд-Ярда. Я узнала его по фотографии, которую видела сегодня в "Стар". В статье сказано, что он ведет расследование убийства Тимоти Маллена, кавалера креста Виктории. Он приходил из-за этого, да? Поэтому у тебя был такой расстроенный вид, когда он уходил? Поэтому ты чуть не упал в обморок после его ухода? Ты думал, он пришел тебя арестовать?
Лилиан задавала мне вопросы бесстрастным тоном. Она догадалась об истине: я совершил убийство.
- Боб, - настаивала она, - ты должен сказать мне правду. Если ты ничего не скажешь, я не смогу тебе помочь.
Она замолчала, как будто поняла, что я не в состоянии говорить. Мое горло, казалось, было буквально парализовано. Потом я почувствовал, что мое тело расслабляется: напряжение спадало. Ничего не говоря, Лилиан отодвинулась еще немного, не отпуская, однако, мою руку. Наши пальцы переплелись, как часто бывало, когда мы гуляли. Она повела меня за собой в малую гостиную, нагнулась и включила электрообогреватель. Я и не заметил, что было довольно прохладно. Зато я увидел несколько кусочков ваты и представил себе сидящего на стуле Плейделла. Лилиан осталась стоять, глядя на меня. Самым удивительным было то, что я не испытывал никакого потрясения, никакой боли, я даже не боялся.
- Я налью чего-нибудь выпить, - произнесла она.
Лилиан повернулась и быстро вышла. Я услышал, что она возится в соседней комнате, и вспомнил, как Плейделл отказался выпить стаканчик. Я медленно опустился в кресло и положил голову на спинку. Закрыв глаза, я пытался размышлять. Невыносимый груз необходимости признаться Лилиан исчез. Она все поняла сама.
Она вернулась, не торопясь, неся серебряный поднос, на котором стояли бутылка виски, сифон и два стакана. Когда она наполняла их, ее жесты были нормальными. Она налила в мой стакан много виски, а себе - всего несколько капель; в мой она долила совсем немного воды, а свой заполнила ею до краев. Протянув мне стакан, она подождала, пока я выпью половину, и спросила:
- Плейделл может это доказать?
- Пока нет, - хрипло ответил я. - Если бы мог, то уже предъявил бы мне обвинение.
Я не сказал четко "да", до сих пор ни в чем не сознался, но слова были не нужны. Лилиан подошла к пуфу, подтолкнула его ногой и села рядом с моим креслом. Она слегка откинула голову назад, чтобы смотреть на меня. Эта поза тоже была мне знакома и в тот момент только усилила мои муки. Тишина показалась почти сюрреалистической.
- Пожалуй, - согласилась она. - Почему он тебя подозревает?
- Понятия не имею.
- Ты уверен, что не знаешь, Боб?
- Я считал…
Я замолчал, чтобы проглотить комок, застрявший у меня в горле.
- Я считал, что сделал это без единой ошибки.
- Сколько раз ты делал это "без единой ошибки"?
Я впервые осознал, что ее спокойствие чисто внешнее, и спросил себя, не возьмут ли верх ее эмоции с той же силой, как в те времена, когда она верила в существование другой женщины. Однако у нее были спокойное лицо, твердый голос, а губы не дрожали.
- Часто, - с трудом выговорил я.
- Ты делал это, когда уезжал?
- Да.
- Каждый раз?
- Один раз из трех-четырех. Чаще было опасно. Кто-нибудь мог заметить совпадение.
- Сколько раз ты крал, Боб?
Слова по-прежнему застревали у меня в горле, но я все-таки сумел ответить:
- Три-четыре раза в год в течение последних пяти лет.
- Что стало с деньгами?
- Они отложены на нашу старость. Я надеялся, что однажды…
Я замолчал, увидев, что ее глаза подернулись слезами, губы затряслись, кулаки сжались. Я ничем не мог ей помочь. Ее нервы были напряжены, а спокойствие давалось с трудом. Я видел, что она страшно встревожена и хочет знать абсолютно все, а я теперь хотел ей все рассказать. Хотел разделить с ней мое прошлое, поскольку надежда разделить будущее погрузилась во тьму неопределенности.
- Сколько?
- Около тридцати тысяч.
- Это много.
- Я думал… что ты того стоишь.
- Ты всегда крал у людей, застрахованных "Уэдлейком"?
- Да.
- Что они подумают? - спросила она, и ее голос сломался.
Вопрос не был смешным, напротив, он был полон смысла. Все эти годы "Уэдлейк" оплачивал пострадавшим убытки, и, следовательно, я обворовывал компанию. Пусть они плохо платили персоналу, но они были хорошими начальниками, по-человечески относившимися к своим служащим. Я без труда представил себе их реакцию: подавленный вид Харрисона, ужас Готча. Я не ответил. Лилиан отпила виски и поменяла позу.
- Тебя уже подозревали раньше? - спросила она твердым голосом.
- Не думаю.
- И ты не знаешь…
Она замолчала. Она не имела привычки говорить без толку, а спрашивать у меня, знаю ли я, что вызвало подозрения Плейделла, было бессмысленно. Наступило несколько секунд молчания, но на этот раз напряжение не так давило мне на нервы. Мы довольно часто сидели так и обсуждали проблемы, касающиеся детей, внутренней и внешней политики и даже возможности жизни человека на Луне.
- Ты не знаешь, как они могут доказать в этот раз, Боб?
- Нет, но…
- Что "но"?
- Я уже видел полицию за работой и знаю, что они сосредоточили на этом деле большие силы. Все было бы иначе, если…
- Если бы не было убийства. Почему ты воспользовался напильником?
- Он был слишком силен для меня… Страшный зверь.
- Что он сделал?
- Я был жутко напуган и думал, что он убьет меня.
- Полагаю, ты не можешь осуждать его?..
- Это ничего бы не дало, - ответил я с горечью.
Я рассказал ей все, что знал о Маллене, и как он себя вел, как чуть не раздавил мне голову. Вся ненависть и вся горечь, что я испытывал к нему, всплыли на поверхность. Думаю, я никогда не рассказывал эту историю с большей четкостью и ясностью. Все это время Лилиан сидела на пуфе, пристально глядя мне в лицо, словно пытаясь понять нечто, выходившее за рамки ее понимания. Когда я закончил, она наклонилась вперед и положила руку на мою, а я накрыл ее другой своей рукой. Ее пальцы были ледяными, а щеки совершенно белыми. Просто чудо, что она оставалась такой спокойной.
- Узнав, что Маллен был зверем и садистом, я пытаюсь себя оправдывать, - хмуро проговорил я. - Это не снимает с меня вины, но немного помогает. Думаю, в тот момент я уже догадывался обо всем, что знаю про него сейчас. Он так сжимал пальцами мою голову…
Лилиан закрыла глаза.
- Я понимаю, почему ты его убил, - сказала она, - и думаю, что поступила бы точно так же, если бы оказалась на твоем месте. Боб, а что, если ты попытаешься бежать?
Я не ответил.
- Что будет, Боб?
- Я сильно сомневаюсь, что полиция даст мне возможность покинуть страну морем или самолетом. Куда бы я ни пошел, за мной будут следить, и если потеряют мой след, то объявят общий розыск. Они найдут какой-нибудь предлог, чтобы арестовать меня, и уже не выпустят.
Я был в этом убежден и, казалось, должен был впасть в отчаяние, но отношение Лилиан спасло меня. Понять ее я не мог, однако сознавал, что ее поведение полностью соответствует характеру Лилиан, которую я знал: внимательной, рассудительной, расчетливой, хорошей хозяйки и прекрасной поварихи; женщины, отлично обустроившей наш дом; матери, воспитавшей Роберта и Джулию в строгих пуританских правилах.
Я спрашивал себя, что бы она подумала, если бы узнала правду о Роберте.
Она наклонилась вперед, упираясь подбородком в ладони и обхватив пальцами лицо.
- Боб, - сказала она, - ты мог бы настаивать, что действовал в пределах законной самообороны. Кажется, это так называется?
- Да, это называется так, но к моему случаю это не подходит.
Лилиан хотела, чтобы я попытался оценить все происшедшее беспристрастно, объективно, не давая страху ослепить себя, но это не спасало меня от ощущения жуткой подавленности.
- Я совершил кражу со взломом, - объяснил я. - Маллен имел право убить меня, и полиция ничего не могла бы возразить. Он мог бы разбить мне лицо, изувечить и не понести никакого наказания, заявив, что я сопротивлялся и пытался убежать.
- Разве… разве его поведение не может быть истолковано как смягчающее обстоятельство?
- Милая моя Лилиан, - сказал я, - ответ простой: нет. Мне грозит веревка, но я думаю, что у меня есть шанс получить пожизненное заключение и однажды министр внутренних дел может подписать мое освобождение. Это самое лучшее, на что мы можем надеяться, если меня будут судить и признают виновным.
Лилиан ничего не сказала. Ее глаза были сухими, а сама она невероятно спокойной. Я уже видел ее такой, когда она хотела получить что-то почти недостижимое. И она редко не добивалась своего. Я спрашивал себя, что происходит в ее голове, и видел, что она старается осмыслить все случившееся.
- Они могут найти драгоценности? - неожиданно спросила она.
- Может быть, - ответил я и задумался.
Я понял, что домовладелец и пожилая пара, державшая бакалейный магазинчик на углу улицы, знают меня в лицо, и как только мое фото появится в газетах, один из них обязательно известит полицию, что я жил в квартире на Силлер-стрит. Когда полиция убедится, что эту квартиру занимал именно я, она все перероет и разберет каждую досочку, если это будет нужно. Я всегда был уверен, что доски паркета и мотор холодильника никто никогда не будет изучать внимательно. На них могли не обратить внимания при рутинном обыске и даже при интенсивном поиске украденных драгоценностей, но теперь речь пойдет о том, чтобы найти улики для осуждения убийцы… Убаюкивать себя иллюзиями бессмысленно. Они найдут камни, а когда докажут, что взял их я, им будет очень легко добиться моего осуждения.
Хитроумные проекты, бесчисленные предосторожности, моя уверенность… все было напрасно, все развалилось. Не было смысла врать самому себе, а также скрывать правду от Лилиан.
- Боб, ты правда считаешь, что нет никакой надежды? - спросила она.
- Да, - ответил я. - К сожалению.
- Возможно, есть способ помочь тебе.
- Послушай, дорогая, если бы я знал, что есть шанс, каким бы ничтожным он ни был, я бы дал тебе возможность попробовать, но…
Я нагнулся и взял ее руки. Когда я заговорил снова, мой голос был хриплым и, казалось, выходил из глубины горла:
- С того момента, как ты начнешь мне помогать, милая, даже с того, когда полиция узнает, что ты была в курсе, ты станешь моей сообщницей…
- Именно этого я хочу, - заявила Лилиан. - Это может стать способом вытащить тебя.
17
Последняя провокация
Пока Лилиан говорила, зазвонил телефон. Я был так удивлен ее словами, что, хотя и слышал звонок, не обратил на него внимания. Он продолжал дребезжать, но это было неважно. Я сильно сжал руки Лилиан в своих, возможно, сделал ей больно, но она этого не показала. Она тоже не обращала внимания на телефон.
- Не знаю, к чему ты клонишь, - сказал я, - но если ты воображаешь, что я втяну в это дело тебя, ты…
- Сейчас не время для сантиментов, Боб.
- Послушай, дорогая, ты, кажется, не понимаешь…
Динь-динь, динь-динь, динь-динь…
- Я не понимаю?! - закричала Лилиан.
В одно мгновение все в ней изменилось: тело, выражение лица, голос. Она вырвала свои руки из моих и вскочила на ноги. Ее губы затряслись. Она безуспешно пыталась заговорить, глубоко дышала, как плачущий ребенок. Я как будто открыл клапан всем ее страхам.
Телефон продолжал звонить.
- Я не понимаю?! - снова возмущенно крикнула она. - За кого ты меня принимаешь? Ты что, ослеп? Сидишь на месте и говоришь, что я не понимаю? Ты, наверное, сошел с ума! Ты…
- Лилиан, прошу тебя…
Динь-динь, динь-динь, динь-динь…
- Ты спокойно рассказываешь, что совершил преступление, за которое тебя могут повесить. Ты спокойно говоришь, что уже много лет воруешь, что всегда надеялся выкрутиться, что хотел спокойно доживать со мной… Ты смеешь рассказывать все это и еще утверждаешь, что я чего-то там не понимаю! - орала Лилиан. - Ради бога, скажи, за кого ты меня принимаешь? За кого ты меня принимаешь? Я тебе скажу, что я понимаю! Я тебе скажу…
Динь-динь, динь-динь, динь-динь…
- Ради бога, - крикнула она, - сделай что-нибудь, чтобы этот чертов звонок прекратился!
Я стоял совершенно неподвижно. Звонок и крики Лилиан ужасно оглушали меня, однако часть моего мозга осталась способной рассуждать. Я говорил себе, что, если сниму трубку и начну говорить по телефону, Лилиан, может быть, замолчит. Она должна была замолчать. Я мог выдержать все, кроме этого.
Я машинально протянул руку к аппарату, а Лилиан неотрывно смотрела на меня, стараясь сдержать рыдания. Когда я поднес трубку к уху, она резко повернулась ко мне спиной и закрыла лицо руками.
- Роберт Кент слушает, - сказал я.
- О, Кент, - заговорил Плейделл, - я просто хотел узнать, могу…
- Нет, - перебил я его. - Сегодня вечером я больше ничего не буду делать. Моя жена себя неважно чувствует, и я занят. До свидания.
Я медленно опускал трубку, и голос Плейделла постепенно становился тише:
- Кент! Я только хотел…
Трубка опустилась на рычаг и разъединила нас. Я не знал, что сказать. Я видел согнутую спину Лилиан, ее вздрагивающие от рыданий плечи. Никогда я не чувствовал себя такой презренной тварью, как в тот момент. Я не знал, следует ли подойти к ней и обнять за плечи или подождать. В таком состоянии Лилиан бывала, когда обвиняла меня в том, что я имею любовницу. В эти моменты мне было достаточно только прикоснуться к ней, чтобы у нее началась истерика. Голова моя раскалывалась, а глаза, казалось, пылали.
- Лилиан, - заговорил я умоляющим тоном, - не плачь, пожалуйста. Я не могу это вынести…
Она молчала. Я даже не знал, слышала ли она меня. Я положил руки ей на плечи. Вдруг я почувствовал движение ее тела. Она обернулась, и я увидел мокрые глаза, залитое слезами лицо, блестящий нос и растрепанные волосы. Это было невероятно редкое зрелище. Несколько секунд она смотрела мне в глаза. Ее губы тряслись, как будто она не могла больше совладать с ними. Потом она спрятала лицо у меня на груди. Я обнял ее и прижал к себе, чувствуя, как ледяной холод будущего проникает в мои кости.
Через несколько секунд она оторвалась от меня, подошла к камину и посмотрелась в зеркало. Сначала она поправила несколько прядей волос, потом взяла из коробки на моем письменном столе бумажный платок и промокнула глаза. Ее губная помада лежала неровными пятнами. За все годы, что мы прожили вместе, я никогда не видел ее в таком состоянии. И то, что я был виной всему этому, заставило меня презирать себя еще сильнее. Да, я был мерзавцем. Всего за несколько минут Лилиан постарела на много лет.
Она обернулась и посмотрела на меня.
- Прости меня, Боб.
- Разве ты должна просить прощения? - хрипло произнес я.
- Я… Господи, да какое имеет значение, кто кого прощает? - произнесла она дрожащим голосом. - Что мы будем делать?
Я не ответил.
- Боб, ты действительно считаешь, что Плейделл рано или поздно…
Ее перебил телефонный звонок, жесткий и угрожающий. Я машинально сжал кулаки и стиснул зубы. Если бы Плейделл оказался в комнате, я бы его ударил. Я неподвижно стоял, не сводя глаз с аппарата и борясь с искушением подскочить к столу и смести его на пол. Было видно, что Плейделл снова начал игру, которой однажды хвастался. Мерзавец, гнусная тварь…
Лилиан сама сняла трубку и заговорила фальшиво-спокойным голосом:
- Слушаю вас.
Она слушала, поджав губы и глядя на меня. Я был уверен, что звонит Плейделл, и выражение лица Лилиан, казалось, подтверждало эту догадку. Я видел, как она сжимает зубы; должно быть, у нее были натянуты все нервы.
- Да, я ему передам, - сказала она наконец. - Спасибо.
Она положила трубку, но ничего не говорила.
- Плейделл? - спросил я.
- Нет.
- Тогда…
- Это был Харрисон, директор "Уэдлейка".
- Харрисон! - воскликнул я.
- К нему приходили из полиции.
Я промолчал. Мне казалось, что стены комнаты надвигаются на меня и я задыхаюсь. Что именно полиция могла рассказать Харрисону, не имело значения. По лицу Лилиан я прекрасно видел, что не было сказано ничего благоприятного для меня. Теперь мне уже ничто не могло помочь.
- Его попросили проверить даты некоторых краж и установить, кто из персонала отсутствовал в эти дни.
- О… - выговорил я и после короткой паузы добавил: - Это все?
- Он просто хотел, чтобы ты знал, что… что несколько твоих отсутствий на работе случайно совпали с некоторыми кражами.