– Она хотела уйти из гостей, потому что ей стало нехорошо, а я уходить не хотел. Мне там нравилось, ну и она… в общем, разозлилась на меня. Ну да, именно так. Она разозлилась, что я не провожу ее до дома.
– Она так и сказала? Велела вам проводить ее?
– Нет, но ее раздражение я истолковал именно так.
– Расскажите о том, как ей стало нехорошо.
– Сначала она потеряла сознание… просто вдруг стала падать. Мы стояли и разговаривали с сотрудницами "Винтерхагена", в том числе с хозяйкой дома, Аннабет Ос. И вдруг Катрине начала падать прямо на меня, и у нее закатились глаза. Ни с того ни с сего. Все засуетились, а я отвел ее в туалет. Без сознания она была всего секунду или две, а потом ее вырвало в унитаз.
– Она как-то объяснила свой приступ?
– Нет.
– Такое уже случалось прежде?
Эйдесен выпятил губы и задумался.
– Нет, не случалось. По-моему, раньше я ни разу не видел, чтобы она теряла сознание. Правда, она очень боялась в тот вечер идти в гости.
– Почему, как вы думаете?
– Просто она… была такая. Не любила общаться с малознакомыми людьми и понимала, что весь вечер придется провести в обществе именно таких людей… И еще она боялась, что все будут коситься на нее и перешептываться у нее за спиной, потому что она пациентка.
– В тот день она говорила о своих страхах?
– Не очень подробно. Но… – Эйдесен поморщился. – Раньше, еще перед гостями, она была очень раздражительной. Постоянно набрасывалась на меня.
– Набрасывалась на вас?
– Да. Мы были у нее. Я смотрел футбол по телевизору, а потом мы заспорили. То есть все начала она.
– Из-за чего?
Эйдесен покачал головой:
– Она хотела поговорить по телефону и злилась, что я смотрю телевизор. Она выключила звук, и мы поссорились. Шел субботний матч, я поставил на одну из команд в тотализаторе, понимаете? А она прямо как с цепи сорвалась!
– И вы решили, что у нее просто не в порядке с нервами?
– Да.
– Из-за чего она нервничала?
– Из-за званого ужина. Ей не хотелось туда идти, но она чувствовала себя обязанной пойти…
– Вернемся к званому вечеру. О чем вы говорили перед тем, как она потеряла сознание?
– Не помню. Просто болтали. Кажется, Аннабет хвалила ее за то, что она такая умная, и так далее. Точных слов я не помню.
– Вы были пьяны?
– Нет, не пьян, но… навеселе. После вина я пил коньяк.
– Вы принимали другие стимуляторы?
– Что?
– Вы тесно общались с бывшей наркоманкой и наверняка прекрасно понимаете, что я имею в виду, – ответил Гунарстранна. – Вы принимали в тот вечер другие вещества, кроме крепких спиртных напитков и вина?
Лицо Эйдесена застыло.
– Катрине не была наркоманкой! Через несколько месяцев ее бы признали совершенно излечившейся. Нет, я не употребляю другие стимуляторы, как вы их называете!
– Значит, в тот вечер вы ничего не употребляли, кроме алкоголя? Так вас надо понимать?
– Да.
– У каждого из вас была своя квартира. Вы не думали поселиться вместе?
– Нет, для этого было еще рано. Но мы довольно часто ночевали друг у друга.
– И вас считали парой?
– Да… некоторые.
– А вы сами? – язвительно спросил Гунарстранна. – Вы считали ваши отношения серьезными?
– Конечно.
– Из гостей вы ушли один?
– Нет, мы с несколькими гостями вызвали такси после того, как Катрине ушла.
– Кто еще ездил с вами?
– Хозяин дома, Бьёрн, один гей по имени Гогген, а также его партнер – не помню, как его зовут, – и женщина по имени Мерете Фоссум.
– Когда вы уехали?
– Около полуночи.
– Но ведь незадолго до того вы признались Катрине, что не хотите уходить?
– Да, но несколько человек предложили повеселиться. Гогген, он такой заводной, да и Бьёрн тоже…
– А дама?
– Да, и она тоже была не прочь.
– Вы раньше были знакомы с Мерете Фоссум?
– Нет.
– Вы впервые увидели ее в гостях? На званом ужине?
– Совершенно верно.
– Куда вы поехали?
– В центр, в "Смугет".
– Из такси вы вышли у входа?
– Да.
– А потом?
– Расплатились и вошли внутрь.
– Все?
Эйдесен задумался.
– Да, кажется. То есть мы втроем вошли. Голубым хотелось пойти в другое место. А мы втроем отправились в "Смугет".
– Вы, дама и Герхардсен?
– Чтобы попасть внутрь, надо было отстоять в длинной очереди. Мы разговаривали с Мерете, а Герхардсен стоял один, но, по-моему, он тоже вошел после нас.
Гунарстранна покосился на Фрёлика:
– Вы часто ходите в рестораны, где за вход надо платить?
– "Смугет" – не ресторан в общепринятом смысле; там скорее клуб с танцполами и площадками для живой музыки… – пояснил Фрёлик.
Гунарстранна снова повернулся к Эйдесену:
– Вы видели остальных после того, как вошли внутрь?
– В основном я видел Мерете.
– Что вы там делали?
– Немного потанцевали, послушали музыку, выпили пива… и…
– А Герхардсен?
– Понятия не имею.
– Вы его там не видели?
– Мы вместе стояли в очереди, но потом… – Эйдесен покачал головой.
– В какое время вы вернулись домой?
– Я не смотрел на часы, но было поздно. Уже рассвело, и я забеспокоился. Катрине у меня не оказалось, а мы обычно проводили выходные вместе – я имею в виду ночи. Поэтому я ожидал застать ее у себя.
– Вы заметили какие-то признаки, которые указывали на то, что она у вас побывала?
– Возможно, она ко мне и заходила, но я так не думаю.
– Почему?
Эйдесен пожал плечами:
– Но ведь не было никаких следов ее пребывания. То есть… не было приготовленной еды, никто ни к чему не прикасался. Если бы она ко мне заходила, я бы заметил.
– Значит, вы вернулись домой, а ее не оказалось. Что вы стали делать дальше?
– Позвонил ей.
– Среди ночи?
– Конечно. Странно, что ее у меня не оказалось – ведь ей стало нехорошо и так далее.
Гунарстранна встал и подошел к окну.
– Допустим, что вам стало бы нехорошо, – предположил он. – Допустим, вас бы затошнило, вырвало, и вам бы не хотелось общаться с другими людьми. Разве не естественно было в таком состоянии поехать к себе домой, лечь и надеяться, что на следующее утро вы проснетесь бодрым и здоровым?
– Да, конечно, но я бы оставил сообщение на автоответчике для тех, кто волнуется за меня.
– На автоответчике никаких сообщений не было? – Гунарстранна поднял черную коробочку, лежащую рядом с белым телефоном на подоконнике. – На этом?
– Нет, никаких сообщений не было.
– А обычно она оставляла вам сообщения?
– Да.
Гунарстранна кивнул:
– Она подошла к телефону, когда вы позвонили?
– Нет.
– А вы что?
– Пошел спать.
– А что потом?
– Я спал.
– А я думал, вы решили побегать и упали в колючие кусты… Разве вы не так сказали?
– Нет, упал я вчера. После того как я услышал, что случилось, я не мог спать.
– А в ту ночь вы спали?
– Да, как сурок.
– Хотя Катрине бесследно исчезла?
– Она не исчезла.
– Не исчезла?
– Ну… я ведь не знал, что она пропала. Я думал, она спит у себя.
– Но она не подходила к телефону.
– Да, но раньше ей стало нехорошо, и она уехала домой. Я решил, что она легла спать.
Гунарстранна медленно кивнул:
– Кто-нибудь может подтвердить, что вы исцарапали лицо именно в воскресенье?
Эйдесен пожал плечами:
– Может быть.
– Кто?
– Если хотите, я запишу имена людей, с которыми я встречался в воскресенье.
– Отлично. Вы спали. Долго вы спали?
– До девяти – плюс-минус несколько минут.
– А потом вы пробовали связаться с Катрине?
– Да, я несколько раз звонил ей по телефону.
– О чем вы думали?
– В каком смысле?
– Ну, вы ведь тревожились за нее, – раздраженно пояснил Гунарстранна. – О чем вы тогда думали? Какие у вас возникли предположения после того, как ваша подружка не давала о себе знать всю ночь, а до того ей было нехорошо?
– Никаких.
– Никаких? – удивился инспектор.
Эйдесен встал и подошел к столу. Он был на две головы выше тщедушного коротышки-полицейского с залысиной и обезьяньей челюстью.
– Не знаю, как полагается себя вести в таких случаях, – произнес он дрожащим голосом.
Фрёлик не шелохнулся; судя по всему, Гунарстранна еще не закончил.
– Я не специалист по чувствам и реакциям, – продолжал Эйдесен, – но я потерял близкого человека, любимую девушку, и если в вас осталась хоть капля уважения…
– Только что сообразили или еще тогда? – рявкнул коротышка-полицейский, подходя на два шага ближе к атлету. Эйдесен непроизвольно попятился. Гунарстранна пояснил: – В то утро вам приходило в голову, что с Катрине, возможно, что-то случилось? Что она, возможно, пострадала?
– Нет.
– Почему?
– Потому что… – Эйдесен замолчал, как будто задумавшись.
– Почему? – рявкнул Гунарстранна.
С глубоким вздохом Эйдесен опустился на диван. Гунарстранна тоже сел, достал свои самокрутки и принялся за сигарету, чтобы было чем занять дрожащие руки. Ему показалось, что Эйдесен опустошен. И все же он молчал.
– Вы решили, что она с другим?
Эйдесен уставился в окно.
– Говорите, – велел Гунарстранна. – Вашей девушки не было всю ночь. Возможно, ей стало плохо, а вы ничего не предприняли, даже не позвонили общим знакомым или тем, с кем она была близка. Вы не объявили ее в розыск. И даже когда в воскресенье в новостях появилось сообщение о том, что в Маcтемюре нашли тело молодой женщины, у вас внутри ничего не екнуло. Вполне очевидно, почему вы ничего не сделали! Наверное, вы подумали, что она с другим… если только не вы сами убили ее.
– Что вы сказали?! – ахнул Эйдесен, с ненавистью глядя на Гунарстранну.
– Учтите, я пока ничего не утверждаю, – невозмутимо объяснил инспектор. – Я взвешиваю все за и против. Либо в то утро вы не беспокоились оттого, что знали, как обстоят дела на самом деле – то есть что она мертва, – либо вы отнеслись ко всему хладнокровно, потому что у вас имелись основания предполагать, что с ней ничего не случилось. И в последнем случае, то есть если вы предполагали, что с Катрине ничего не случилось, вы наверняка решили, что она не дома, а где-то еще. Возможно и первое, и второе… Вас как будто кошка поцарапала…
– Я упал, – перебил его Эйдесен.
– В самом деле? И еще вы не можете назвать людей, способных подтвердить ваши слова. Но давайте предположим, что вы и вправду не имеете никакого отношения к убийству. Итак, вы говорите, что в то утро не волновались за Катрине. В таком случае возникает следующий вопрос. Где она была? Или, точнее, где, по-вашему, она могла находиться?
Эйдесен стоял, опустив голову и задумавшись. Гунарстранна и Фрёлик терпеливо ждали. Когда Эйдесен наконец посмотрел на них, на его лице появилось измученное и какое-то покорное выражение.
– У Хеннинга Крамера, – буркнул он.
Фрёлик кашлянул и записал его слова.
– Почему вы решили, что она у парня, который проходит альтернативную службу в центре "Винтерхаген"? – спросил Гунарстранна.
– Она проводила с ним много времени.
– Он ее приятель?
– По словам Катрине, они были… – Эйдесен изобразил указательными пальцами кавычки, – просто добрыми друзьями.
– Но вы ей не верили?
– Вы опять? – устало спросил Эйдесен.
Гунарстранна покачал головой:
– Меня интересует ваше мнение. Какого рода отношения их объединяли? И мне особенно хочется это узнать после того, как вы заподозрили, что она провела с ним ночь. Что за человек Хеннинг Крамер?
– Что он за человек? – Эйдесен пожал плечами. – Тощий, длинноволосый, с выпендрежной эспаньолкой… Постоянно улыбается и подвинут на философии.
– На философии?
– Да, на всяких философских вопросах. Все время о чем-то думает, пишет стихи, любит готовить, обожает всякую буддистскую хрень – в общем, мечта любой женщины.
– Можно ли истолковать ваши слова так, что вы не любите ни готовить, ни писать стихи, ни рассуждать на философские темы?
– Истолковывайте как хотите. Но я не люблю Хеннинга Крамера и никогда не любил. И тайны из своего отношения не делал.
– Значит, вы считаете, что у них с Катрине была связь?
Эйдесен не спешил с ответом.
– Связь! – буркнул он. – Во всяком случае, они были очень близкими друзьями, как уверяла Катрине… Она говорила, что Хеннинг ей друг, а не любовник. И все же я часто сомневался. Уж больно они спелись…
– Объясните, что вы имеете в виду.
– Они были очень близки, как будто сто лет женаты. И их в самом деле тянуло друг к другу.
– И вы решили, что ту ночь она провела с Хеннингом?
– Да.
– Вы считали, что они любовники?
– Она уверяла, что Хеннинг для нее как подружка.
– Подружка? Он что, гей?
– Я так не думаю, но они были друзьями.
– А подруг-женщин у нее не было?
– Нет.
– Ни одной?
– Я ни об одной не знаю.
– Вам не казалось странным, что у нее не было подруг-женщин?
– Может быть, я как-то не задумывался. Может, у нее и были друзья-женщины, но я не знаю ни об одной по-настоящему близкой подруге.
– Ладно, – буркнул Гунарстранна, опуская голову. Затем он снова посмотрел молодому человеку в глаза. – Вы ревновали ее к Хеннингу?
– Да.
– А в ту ночь?
– Нет.
– Почему?
– Понятия не имею.
– Вы вернулись домой среди ночи и ожидали, что ваша подружка окажется у вас. Ее не оказалось, и вы постепенно пришли к выводу, что она с другим. И все же не ревновали?
– Нет, не ревновал.
– Верится с трудом!
– Отлично! – отрезал Эйдесен. – Хотите, чтобы я ревновал? Да какое к черту это имеет значение? Если хотите, я скажу: да, ревновал. Теперь вы довольны?
– Нет.
– Почему же? – завопил Эйдесен, вскакивая с места.
– Сядьте! – хладнокровно приказал Гунарстранна. Эйдесен сел. Гунарстранна откашлялся и негромко заговорил: – Я хочу понять, что случилось. Как я уже говорил, мне не приходится блефовать или лгать. Я государственный служащий, только и всего, и я ничего не выиграю, если сблефую или солгу. Я лишь стремлюсь сделать свое дело, то есть установить истину. После ваших слов у меня появились две версии. Либо вы ревновали, либо не ревновали. Допустим, первое: вы ревновали. Ее тело нашли в двух или трех километрах от вашего дома. Скажем, она в ту ночь шла к вам. Что могло произойти? Вы встретились на улице или вышли ей навстречу; вы беспокоились, потому что, вернувшись, не застали ее у себя дома. Начинало светать, и вы встретили ее по пути. Может быть, вы спросили, где она была. Может быть, она призналась в том, о чем вы уже подозревали. Итак, она призналась, что была с Крамером. Вы поссорились, и все закончилось плачевно… Как видите, все сходится. Убийца очень разозлился на жертву. Если жертва ему изменяла или обманывала его, ярость убийцы вполне понятна. Понимаете? Все произошло именно так?
– Нет, – отмахнулся Эйдесен.
– Она могла и прийти сюда, – продолжал полицейский. – Судя по всему, у вас была возможность убить ее здесь, в этом кресле.
Гунарстранна наблюдал, как Эйдесен водит двумя пальцами по переносице. Молчание затянулось.
Фрёлик понял, что проголодался. И в животе у него забурчало – как по сигналу. И Эйдесен, и Гунарстранна покосились на него. Фрёлик откашлялся и поерзал в кресле.
– Почему вы отпустили ее из гостей одну? – спросил наконец Гунарстранна.
– Почему? Ну… ей стало нехорошо, а мне там нравилось.
– Но вы там появились в первый раз, верно?
– Как и Катрине.
– Не совсем. Катрине была знакома с хозяевами дома и еще несколькими людьми. А вы не знали никого из присутствовавших.
– Я был таким же гостем, как все остальные, и обстановка там была очень непринужденная.
– В каком смысле "непринужденная"?
– Ну, все веселились, рассказывали анекдоты, много смеялись… С этими людьми приятно было общаться!
– Вы ушли оттуда, в числе прочих, с некоей Мерете Фоссум. Она примерно ваша ровесница?
– Немного моложе. – Эйдесен, видимо, изо всех сил старался не отводить глаза в сторону.
– Вы сказали, что хорошо проводили время. Насколько я понял, в основном речь шла о вас с ней вдвоем, верно?
– Там было полно народу, но мы немного потанцевали, поболтали.
– "Мы"? Значит, вы там тесно общались, вели себя как парочка?
– Мы не были парочкой. У меня была Катрине!
– Но вас потянуло к этой Мерете… Вы с ней, как говорится, нашли общий язык еще до того, как Катрине ушла, так?
– Нет.
– Катрине ушла не поэтому? Не потому, что вы приставали к другим женщинам?
– Я ни к кому не приставал.
– Но вы с ней танцевали. И признались, что до того поссорились с Катрине.
– Из-за таких вещей мы с ней не ссорились.
– Где она живет?
– Кто?
– Мерете Фоссум.
– В Гаглеберге, у поворота по пути в Рюенберг.
– Откуда вы знаете?
– Домой мы поехали вместе и заплатили за такси пополам. Там она вышла.
Гунарстранна подал знак Фрёлику. Тот встал и направился к двери, но потом как будто что-то вспомнил.
– И последнее, – сказал Фрёлик, пока его коллега расстегивал пиджак и сворачивал самокрутку.
– Да? – устало спросил Эйдесен, глядя на него.
– Мы знаем, во что она была одета, но ведь вас пригласили в гости. Какие украшения на ней были?
– Украшения? – задумался Эйдесен. – Тонкая золотая цепочка на шее. Наверное, пара браслетов… Она обожала браслеты! Всегда носила вот здесь. – Он ткнул себя пальцем в запястье. – Они позвякивали. Ей казалось, круто, когда они звякают.
– А еще?
– Как-то ничего не припоминаю.
– Может, кольца?
– Да, конечно, она всегда носила много золота.
– А в ушах что-нибудь было?
– Да. Я сам подарил ей золотые сережки в виде листочков конопли.
– Я думал, она чиста.
– Так и было.
– Но листья конопли?..
– Да, а что такого?
Фрёлик махнул рукой и буркнул:
– Ничего.
Он ждал Гунарстранну. По пути к выходу инспектор задел плечом более высокого и крепкого Уле Эйдесена и сказал:
– В течение ближайших суток вы обязаны явиться в Институт судебной медицины, где сдадите анализ ДНК. – Гунарстранна сунул сигарету в рот. – У вас двадцать четыре часа. До свидания!