Инспектор сунул обе руки в карманы и мысленно попытался сформулировать ответ. После паузы он ответил:
– Отросток.
Сигри Хёугом широко распахнула дверь и впустила его. Инспектору показалось, что она совсем недавно надела платье в цветочек. Словно подтверждая его догадку, она остановилась перед зеркалом и пригладила складки на груди.
– Вы так думаете? – спросила она.
– О чем?
Она обернулась через плечо:
– Что Катрине была отростком.
– Я имел в виду совершенно другой отросток, – ответил инспектор, но объяснять не стал. Он посмотрел налево – там была дверь, выходившая на веранду. На террасе стоял шезлонг, на нем валялась раскрытая газета; на полу рядом с шезлонгом покоилась стопка газет, на тарелке рядом с газетами лежало недоеденное яблоко.
Сигри села туда же, где в прошлый раз – на диван, за овальный столик, подобрав под себя ноги. Гунарстранна подошел к окну и посмотрел на шезлонг.
– Я вам помешал? – спросил он, беря в руки горшок с бонсаем.
– Сегодня я взяла отгул по болезни, – ответила она.
– Что-нибудь серьезное?
– Просто устала.
– Это как-то связано с убийством… с Катрине?
– Убийство тоже внесло свой вклад.
– Вы были хорошими… то есть… вы с ней были близки, да?
– Мягко говоря, да.
Инспектор двинулся к ней с горшком в руках и объявил:
– Деревце умирает.
Сигри Хёугом глубоко вздохнула.
– Если у вас, что называется, зеленые пальцы, может, у вас получится его спасти.
– Бонсай, – ответил Гунарстранна, поднимая горшок повыше, – это настоящее произведение искусства. Вряд ли деревце дешевое.
– Мне его подарили, – ответила хозяйка дома. – Я никогда не спрашиваю, сколько стоят подарки.
– Судя по виду, ему больше ста лет, – заметил инспектор. – Я слышал, что бонсай живут лет до пятисот… Мне приходилось видеть разные бонсай. По-моему, ваше деревце очень, очень старое.
– Всем нам рано или поздно приходится умирать, – глубоко вздохнув, ответила Сигри Хёугом. – Извините, но я никак не могу выбросить из головы мысли о Катрине. Стараюсь, но не получается.
– А вы подумайте о деревце, – тихо предложил Гунарстранна. – Представьте, какое оно старое… Ему лет двести. В таком случае за ним ухаживали шесть, семь, а может, и восемь поколений садовников!
– Фантастика! – равнодушно ответила Сигри.
Инспектор попятился к окну.
– Семь поколений садовников ухаживали за деревцем, применяя все свои знания, – с горечью продолжал он. – Двести лет его растили – с Французской революции до наших дней. То, что вы видите, – плод бережного ухода. Ваш бонсай пережил Монтескье, Наполеона, Джорджа Вашингтона, Ведель-Ярлсберга, Бьёрнстьерне Бьёрнсона, Муссолини и председателя Мао. – Он с глухим стуком поставил горшок на место и многозначительно продолжал: – До тех пор, пока вы не получили его в подарок и не бросили засыхать на подоконнике!
Сигри Хёугом состроила удивленную мину, но промолчала.
– Я обратил на него внимание в прошлый раз, когда приходил к вам, – продолжал инспектор, садясь напротив хозяйки. – Только бонсай выбивался из общей картины… Он стал единственным инородным телом в коллекции ламп, подписанных лично Луисом Комфортом Тиффани, антиквариата, швейцарских колокольчиков, старинных столиков и диванов, созданных итальянскими мастерами. Ковер на полу, если я сколько-нибудь разбираюсь в коврах, был сплетен детьми в Кашмире. Я обратил внимание на то, что вы угощали меня кофе из чашек мейсенского фарфора. – Он повел рукой в сторону буфета. – У вас продумано все, вплоть до изящной ручки молотка, который стоит рядом с камином как украшение. Однако, несмотря на ваш несомненный вкус и желание поразить гостей, вы и ваш муж не способны уследить за растением на подоконнике!
– Да, наверное, – мягко ответила Сигри, обескураженная вспышкой инспектора. – Зато с вами нам повезло: вы замечаете такого рода вещи.
– Бедное деревце в пересохшей земле рассказало мне все, что нужно знать о вашем характере.
– Да неужели? – В голосе Сигри зазвенели надменные нотки.
– Отросток, из-за которого я сегодня к вам пришел, растет в саду дома престарелых. Он похож на толстое бледно-зеленое копье; он высасывает соки из розового куста, который растет на лужайке… Я понятно выражаюсь?
– Громко и четко, – сухо ответила Сигри, – хотя смысла в ваших словах я, простите, не вижу.
Гунарстранна улыбнулся и вытянул ноги.
– Кажется, у китайцев есть поговорки по поводу всего на свете? – спросил он.
– Может быть.
– Китайцы, по-моему, сказали бы вот что: хотя ваш взор и отдыхал на отростке розы, по-настоящему вы его не видели.
– Повторяю, я не понимаю, что вы имеете в виду.
– В самом деле не понимаете? Мне нужно, чтобы вы ответили всего на один вопрос.
– В таком случае вам лучше задать этот вопрос, – со вздохом ответила Сигри.
– В пятницу, дней десять назад, Катрине Браттеруд ходила в один дом на Ураниенборгвей, – начал издалека Гунарстранна. – Там живет некий пенсионер по фамилии Стамнес. В свое время он служил в органах социальной защиты. Работал в муниципалитете города Недре-Эйкер, где, в числе прочего, занимался адресной помощью неблагополучным семьям и, в частности, передавал детей из таких семей положительным, проверенным людям. Катрине пришла к нему потому, что Стамнес был в курсе подробностей ее удочерения, хотя прошло уже больше двадцати лет… Вам это о чем-нибудь говорит, фру Хёугом?
– Едва ли, – ледяным тоном ответила она.
– Хотя Стамнес до сих пор чувствует себя обязанным хранить профессиональные тайны, в конце концов он все же уступил расспросам Катрине. Вероятность того, что он помнил что-то о ее деле, была минимальной. Слишком много дел прошло через его руки. И все же он вспомнил! Вспомнил потому, что удочерение Катрине было связано с трагическими обстоятельствами. Мать девочки убили… ее задушил неизвестный преступник. Отец девочки, моряк, в то время находился в плавании. Родители Катрине не были женаты; отец не считал себя обязанным заботиться о ребенке. Поэтому Катрине передали в службу опеки и рекомендовали к удочерению. Вот что рассказал Катрине Стамнес. Имя ее отца он забыл, зато имя матери запомнил, потому что в свое время ее убийство наделало много шуму. Мать Катрине звали Хелене Локерт.
Инспектор замолчал. Стало слышно, как тикают старинные часы.
– В ту ночь Катрине попала в непростое положение, – тихо продолжал Гунарстранна. – Она напала на след своего прошлого, начала выяснять, кто она и откуда. Ей хотелось разобраться в том, почему она никак не может найти гармонию с миром. Что делают люди, очутившись в подобном положении? Какая мысль сразу же пришла ей в голову, точнее, что показалось ей правильным? Можно предположить, что она попробовала найти родственников по отцовской или материнской линии… Не знаю, что именно придумала Катрине, но кое-какие действия она предприняла…
В тот вечер Катрине встретилась с Уле Эйдесеном. Они ходили в кино. Обычно Катрине, как и Уле, нравились фантастические боевики, но, по словам Уле, в тот вечер Катрине была равнодушной и отстраненной. На следующий день она пошла на работу. Она по-прежнему ничего не говорила Уле о своем открытии. Я все гадал почему. Ответа я не знаю, но, наверное, Катрине решила, что вначале ей нужно во всем разобраться самой. Кроме того, сведения о Стамнесе она купила у своего бывшего дружка. Тот человек, Реймонд Скёу, уверяет, что Катрине должна была ему десять тысяч крон наличными за информацию. Денег у нее не было. Итак, на ней повис долг в десять тысяч крон, и деньги нужно было заплатить накануне. Не знаю, что больше занимало ее: страшная судьба родной матери или необходимость выплатить сумму, которой у нее не было. Наверняка известно одно: в час дня Реймонд Скёу ворвался к ней в офис и потребовал вернуть долг. Она сказала, что не имеет денег, что было правдой. Тогда он замахнулся на нее и стал угрожать, а потом выбежал из бюро путешествий. Доподлинно известно, что Катрине ушла с работы в два и вернулась к себе домой, где ее ждал Уле Эйдесен. Он рассказал нам, что Катрине по-прежнему была необычно отстраненной и раздражительной. Ей хотелось побыть одной, поэтому она очень долго сидела в ванной. До пяти или шести вечера. Потом принялась звонить по телефону. Она сделала несколько звонков, в том числе звонила и вам.
– Это не секрет, – ответила Сигри. – Ведь я сама сказала, что она звонила, помните? Она рассказала о том типе, который набросился на нее.
– Помню, – кивнул Гунарстранна. – Но ведь вы передали мне не весь ваш разговор, так? Хелене Локерт собиралась замуж, – продолжал он, – но до свадьбы так и не дошло. Человек, чьей женой она собиралась стать, еще жив. Его зовут Рейдар Буэнг; он живет в доме престарелых. При доме есть сад, где я и увидел тот самый отросток… Я ездил к Буэнгу, и мы с ним поговорили.
Гунарстранна кашлянул – один раз, потом еще один. Он надеялся, что в ответ на его длинный монолог будет хоть какая-то реакция, однако остался разочарован. Сигри Хёугом смотрела на него, но взгляд ее был обращен вовнутрь.
– Я познакомился с… – Гунарстранна замолчал, подыскивая нужные слова, и снова кашлянул. – Я случайно знаю помощницу тамошней сестры-распорядительницы. Сегодня она мне звонила. И вот, собственно, почему я к вам приехал, фру Хёугом.
Сигри Хёугом сидела молчаливая, напряженная. Гунарстранна заглянул ей прямо в глаза:
– Меня интересует следующее. Почему на следующий день после убийства Катрине Браттеруд вы провели у Буэнга целый час?
Глава 43
Предвестник
Он быстро шагал по площади Эгерторг, сложив губы трубочкой и насвистывая. Ловко обошел двух японских туристов, склонившихся над картой. "Десять негритят пошли купаться в море…"
Ничего сложного… Все равно что навещать больного. Раньше врачи умели делать все. "Один из них утоп…" Он небрежно помахивал кейсом, продвигаясь в толпе людей по Карл-Юханс-гате. Навстречу ему ковылял тощий сутулый субъект с изрытым морщинами лицом, длинными черными волосами. "Не иначе как переодетый ангел, – с холодной улыбкой подумал он. – Хочет меня перехватить".
Он вслух рассмеялся, когда нищий принялся клянчить у него мелочь. Вот так ангел! Нищий что-то крикнул ему вслед, но слов он не разобрал. "Вот у кого все равно нет будущего, – подумал он. – У наркоманов и бродяг! Больше всего на свете я ненавижу бродяг!"
Достаточно всего одной дозы… И тогда отбросы общества расправляют ангельские крылья и взмывают вверх… Они уходят в состоянии эйфории. Они рвутся к самозатуханию.
Он перешел Скиппергата на красный свет и, высоко подняв голову, зашагал по Фред-Олсенс-гате к привокзальной площади. У него за спиной возмущенно загудел клаксон. Такси резко свернуло влево, к стоянке. Он – человек в толпе.
– Вы, наверное, уже знаете ответ, – произнесла Сигри. – Иначе не стали бы спрашивать. Кстати, я довольно много о вас думала – что вы за человек. Вы из тех, кто пытается скрыть свою истинную сущность. Вы притворяетесь дураком, тщеславным дураком. Не потому ли вы так старательно зачесываете лысину? Наверное, вам хочется вызвать жалость к себе, особенно у женщин… Ничто не вызывает такой жалости, как болезненное тщеславие. Но я сумела заглянуть за ваш фасад. Вы самый заурядный человек, вам это известно? Нет, даже не заурядный. Вы недоразвитый плебей, переполненный комплексами. Вы пришли ко мне, заранее зная ответ на свой вопрос. Зачем же все-таки пришли? По-моему, вам просто нравится слушать собственный голос! Вы – самодовольный червяк!
В наступившей тишине инспектор Гунарстранна не произнес ни слова. Он смотрел на хозяйку дома даже сочувственно. Сигри раскраснелась от гнева. Она первая спустила ноги на пол и нарушила молчание.
– Вы напоминаете мне маленького мальчика с набором "Юный химик", – продолжала она. – Да вы просто самодовольный болван! Для вас важно одно: одержать верх, доказать, что вам все известно. А хотите, я открою вам секрет? Ничегошеньки вы не понимаете! Даже близко… Вы и понятия не имеете, в чем дело.
Инспектор, все время просидевший неподвижно, и сейчас не шелохнулся. Он смотрел на нее в упор. Она первая отвела взгляд.
– Не смотрите на меня так! Вы ничего не знаете… на самом деле вы ничего не знаете! Ничего!
– То же самое вы говорили и Хелене Локерт? – язвительно спросил Гунарстранна.
Сигри Хёугом ухмыльнулась с презрением:
– А я все ждала, когда вы спросите. – Губы ее скривились в уродливой ухмылке. Она передразнила его: – "То же самое вы говорили…" Нет, представьте себе!
– У вас не нашлось для нее подходящих слов?
– Какие в той ситуации могли быть слова?
– Значит, вы задушили ее молча?
– Замолчите, Гунарстранна!
– Вы задушили ее, – упрямо повторил инспектор.
– Да! – ожесточенно воскликнула Сигри. – Теперь вам лучше? Может быть, вы извращенец и радуетесь, когда выслушиваете такого рода признания?
– Катрине видела, как вы душили ее мать? – хрипло спросил Гунарстранна.
Сигри, казалось, задохнулась. Нижнюю часть лица исказила страшная гримаса. Молчание стало невыносимым. Вдруг она вскочила с места и подошла к окну. Схватилась одной рукой за подоконник, а другую поднесла к виску.
– У меня болит голова. Вам лучше уйти. Жуткая мигрень!
Гунарстранна развернулся на стуле и смерил ее внимательным взглядом.
– Она видела, как вы душили ее мать? – негромко повторил он.
– Не знаю, – проронила Сигри. – Не знаю, и все.
– Почему вы ее не спрашивали?
– Как я могла? – Сигри поднесла к лицу другую руку. – Слушайте, у меня в самом деле очень болит голова. Во время приступа мигрени я не могу разговаривать!
– Хотите сказать, что Катрине убили до того, как вы выяснили, что ей известно?
– Гунарстранна… Уйдите, пожалуйста.
Инспектор встал, вздохнул и нехотя направился к окну, игнорируя просьбу хозяйки. Остановился у Сигри за спиной. Снаружи ярко светило солнце. Июньское солнце, которое, вперемешку с дождями, создавало благоприятные условия для роста. Вся зелень в июне крепнет, готовится к цветению; в июне образуются завязи, которые позже станут спелыми плодами… А тут рядом с шезлонгом, газетами и очками на террасе Гунарстранна увидел старую клумбу, заросшую пыреем и снытью; сорняки густо заполонили все вокруг. Среди них тянули к солнцу чахлые головки несколько чудом перезимовавших маргариток. Солнце, дарящее жизнь, светило в окно гостиной, оно запечатлелось ярко-желтым квадратом на деревянном полу в том месте, где стояла Сигри. А в оконном стекле проявился как будто черно-белый снимок комнаты, в которой они находились: столы, стулья, часы на стене и две фигуры. Гунарстранна сосредоточился на фигуре женщины, на ее отражении в окне. Она стояла зажмурившись и держась за голову. Ее пальцы напоминали белые прожилки полупрозрачных листьев.
– Почему вас ни разу не допрашивали в полиции по поводу убийства Хелене Локерт? – спросил Гунарстранна.
Сигри вздрогнула:
– Вы еще здесь? Ведь я же просила вас уйти!
– Почему вашего имени нет в протоколах? – настаивал инспектор.
Сигри стояла неподвижно. Гунарстранна подошел к ней вплотную.
– Должно быть, вы испытали сильное потрясение, когда вдруг через много лет увидели ее дочь. Вы не подумали о том, что это судьба? Иногда невольно приходишь к такому выводу…
– О чем вы?
Гунарстранна вздохнул и попытался разглядеть смутное отражение лица в стекле. Оно как-то изменилось?
– Моя жена несколько лет назад умерла от рака, – произнес он, кашлянув. – Всю жизнь у нее была одна-единственная мечта. Я имею в виду – настоящая, неподдельная мечта… – Он замолчал.
– Да? – отозвалась наконец Сигри – то ли в нетерпении, то ли ей правда стало интересно.
Гунарстранна тяжело вздохнул и продолжал:
– Перед смертью ей дали возможность осуществить свою мечту. Но она не захотела. Она не могла, была слишком тяжело больна. До самого последнего мига она не знала, что ее мечта осуществима…
– Я вовсе не мечтала встретиться с дочерью Хелене.
– И все же встретились, – возразил инспектор. – Возможно, так было суждено.
– Если да… – Сигри теперь стояла к нему лицом. – То зачем ее понадобилось убивать? Или вы скажете, что и это было предначертано заранее?
– Не знаю, – ответил инспектор, глядя ей в глаза. – Понятия не имею. Важно другое. Вы с ней встретились, у вас появилась возможность ее полюбить.
Сигри отвернулась.
– Возможно, вы и правы, – сказала она. – Но ответа я уже никогда не узнаю… – Она продолжала после долгого молчания: – Да, мне тоже показалось, когда Катрине впервые появилась в "Винтерхагене"… Когда я увидела ее… мне показалось, что передо мной Хелене. Я с самого начала поняла, что она – дочь Хелене. – Сигри мечтательно улыбнулась. – У нее были те же чудесные белокурые волосы, – прошептала она, – губы Хелене, ее фигура, ее голос. Я сразу же поняла, кто она такая, и мне в голову тоже приходила мысль о том, что нам с ней, наверное, суждено было встретиться… Но зачем понадобилось ее убивать? – На лице Сигри застыло выражение искреннего недоумения.
– Почему вас не допрашивали в связи с убийством Хелене? – Гунарстранна не собирался сдаваться.
– Не знаю, – устало ответила Сигри Хёугом. – Может быть, Рейдар им обо мне не рассказывал.
– Рейдар Буэнг? Он называл вас в числе прочих своих знакомых. Нет, наверное, криминальная полиция вычеркнула вас из списков подозреваемых по другой причине.
– Я была в Шотландии. В Эдинбурге.
– В Шотландии?
– Официально.
Гунарстранна продемонстрировал явную заинтересованность.
– Рассказывайте! – велел он.
– Наконец-то вы хоть чего-то не знаете! По диплому я инженер, инженер-химик.
– Я думал, по диплому вы – социальный работник.
– И это тоже. Но в Эдинбургском университете, после школы, я изучала химию. Тогда инженеры были в большой моде. К сожалению, после университета я не пошла работать по специальности. А когда собралась, пробыв почти двадцать лет домохозяйкой, в моей области многое изменилось, и я поняла, что уже не смогу наверстать упущенное. Поэтому я решила попробовать свои силы в другой сфере. В профессии, связанной с самопожертвованием, с помощью другим… Обещаете, что уйдете, если я расскажу, как все было?
Гунарстранна ответил ей удивленным взглядом.
– Вы всегда одинаковы! Прямой, как палка! Ничего не обещаете. Настоящий борец за права простых людей! – Она с горечью улыбнулась. – Я поехала домой, купив билет в последнюю минуту. Хотела устроить сюрприз. На самом деле моя история довольно банальна. С вокзала я поехала прямо к Рейдару. Хотела удивить его и думала, что дома никого не будет. Я ошиблась. Они были в спальне. Она сидела на нем верхом… Моя лучшая подруга. Что, по-вашему, я тогда почувствовала? Некоторые мужчины считают, что это очень заводит. Но мне та сцена показалось отвратительной. Я услышала возню, стоны, тихонько заглянула в спальню и увидела, как она… понимаете? С моим женихом. Больше мне почти нечего сказать.
– Вы вошли в комнату? Показались им?
– Вы что, с ума сошли? Нет. Я пошла к ней домой. Дождалась ее. Я знала, что она скоро придет. В конце концов, она оставила дочку в манеже, а сама…
– Значит, вы просто сидели и дожидались ее?