- Я его предупредил. Мы с ним вдвоем справки оформляли. Он все молчал. Вдруг неожиданно будто подумал вслух: "Что же все-таки случилось с Марусей?" Я сказал: "А вы знаете, что она прячет ото всех старинный золотой браслет с рубинами?" Думаю, особого внимания он на мои слова не обратил - не до того было! - отозвался как-то рассеянно: "Потом, потом, все потом. Никому об этом не говори. Обещаешь?" Я обещал. А он, конечно, тут же забыл про браслет, смерть жены его с ума свела… В полном смысле этого слова.
- Борис Николаевич, дальше меня не стоит провожать: далеко вам возвращаться. Давайте постоим, покурим на прощанье. Так вы уверены, что тогда в прихожей Павел Матвеевич был уже в ненормальном состоянии?
- Это очевидно. Какие-то лисы, какие-то лилии ни с того ни с сего. Зачем-то поехал ночью в Отраду, забрался в погреб… Разве это поведение человека разумного?
- А вы, как человек разумный, после разговора с ним, конечно, отправились домой спать?
- Конечно.
- И заснули?
- И заснул. Кстати, Иван Арсеньевич, просветите и вы меня. Как Маруся могла быть убита в четыре часа дня, если в это время сестры находились на речке?
- В это время Анюта была в Москве.
- Вот как? У любовника? Так и думал, что здесь нечисто. Но в это же время на даче мальчик ошивался. Он свидетель или убийца?
- Ни то и ни другое. Он действительно сидел на крыльце и ждал сестер. Это подтверждает мой настоящий тайный свидетель.
- Так он существует в самом деле?
- В самом деле.
- И от него вы узнали про браслет?
- От него.
- Ну что ж, вы смелый человек. Берегитесь. А я пошел.
- Вы на машине?
- На какой еще машине?
- Вроде бы три года назад вы скопили на машину. Или у меня неверные сведения?
- Верные. Раздумал покупать, много мороки.
- А деньги?
- Что деньги?
- Деньги целы?
- А вам какое дело?
- Борис Николаевич, я вас серьезно спрашиваю: вы можете показать мне свою сберкнижку?
- Еще чего!
- А следователю?
- Что вам нужно от меня?
- Вы потратили деньги? Ну, потратили? На что?
- Догадайтесь! - математик засмеялся, но хрипло, с натугой. - Вы ж писатель - дайте простор воображению.
- Любопытный у нас с вами разговор завязался, Борис Николаевич, хочется говорить и говорить, точнее, слушать. Приезжайте ко мне… хоть завтра после работы? Или в субботу, а?
- Ладно, в субботу в двенадцать. Вообще-то я в отпуске.
- И давно?
- С понедельника.
- Поедете куда-нибудь отдыхать?
- Нет.
- И чем предполагаете заняться?
- Да вот вас, например, навещать. Довольны?
- Счастлив. С тех пор как я стал сыщиком, у меня появилась уйма друзей.
- То ли еще будет! - отозвался Борис как-то двусмысленно и мгновенно канул в лесную тьму.
Я громко крикнул:
- Жду вас в субботу в двенадцать! В беседке!
- Ждите!
Засвистев "Тореадор, смелее в бой!..", я двинулся дальше по уже едва заметной, скорее угадываемой, тропинке. Пройдя шагов пятьдесят, резко отскочил в сторону - аж что-то хряснуло в злосчастной моей руке - и замер в кустах. Тишина. Тишина, будь она неладна! Густая июльская мгла, одна звезда в высоких березовых кущах, терпкий ночной холодок и шаги. Наконец-то! Далекие шаги… ближе, ближе… быстрый легкий шаг в светелке, над погребом… Я почти не дышал, я жил полной жизнью!.. Вот, рядом!.. Кто-то прошел мимо меня во мраке и скрылся за поворотом тропинки. Я осторожно двинулся следом. Удобнее всего пристукнуть его у кладбищенской ограды, там, где березы расступались и было светлее. Кто-то крался впереди, шагах в пятнадцати, не оглядываясь. Как будто высокий, не ниже меня… значит, не Борис?.. Дмитрий Алексеевич или актер?.. Но ведь не она же! Вдруг захотелось плюнуть на все и скрыться, но я уже знал, что никуда не денусь. Нет, я узнаю все! Слабый просвет во тьме, и дальше плотная черная масса - столетние липы над могилами. В светлеющем прогале мелькнул силуэт и слился с кладбищенской тьмою. Уже не скрываясь, я бросился вперед, раздался крик, дикий, леденящий душу вопль, кто-то прижался к ограде и кричал. Я слегка ударил ребром ладони по горлу, он умолк и обмяк, я рванул его на лунную полянку, он упал ничком. Да что же это такое? Ведь едва дотронулся и… убил? Я перевернул его на спину. Передо мной лежал юный Вертер.
Полтора часа спустя бесшумно, "яко тать в нощи", я подкрался к нашему флигелю. Мое окно открыто. Посвистел, чтоб предупредить народ, полез в окно, кое-как одолел подоконник и рухнул на койку прямо на руку в гипсе. Не удержался и застонал.
- Ванечка! - задушевным шепотом заорал бухгалтер. - Где ж тебя черти носили? Это ты на кладбище кричал?
- Ну, откопали, Иван Арсеньевич?
- Нет там ничего, - устало отозвался я. - А главное, я рассчитывал поймать убийцу - все сорвалось.
- Ваня, рассказывай!
- Я дал понять этой публике… кстати, и Отелло объявился, просится в преступники… Так вот, я дал понять, что догадываюсь, кто задушил Марусю, что у меня есть свидетель. Если среди них убийца, вы представляете, что он должен был чувствовать: он убивает девочку, а кто-то заглядывает в окно и видит. Свидетель. В общем, я сблефовал, заострил их внимание на блокноте: вроде там все данные, целое досье. Причем я выдал такие детали… ну просто драгоценные детали - точное время и способ убийства, браслет на убитой в подробностях… золото, рубины. Если меня слушал убийца - ему теперь не спать. Я надеялся, он клюнет на блокнот, даже объяснил всем, каким путем в больницу возвращаюсь…
- Стало быть, ты сделал из себя мишень?
- Что значит мишень? Я пока что еще мужчина.
- Дурак ты, извини за выражение, а не мужчина! У тебя рука сломана, а у него, может, нож. Труден первый труп, а потом уже все трын-трава.
- Нет, меня убивать опасно. Останется свидетель, убийца понимает, что он молчать не будет.
- Понимает он. Он понимает, что свидетель этот три года молчал, а уж после твоей смерти навек умолкнет. И вообще… как будто в таких делах логика главное. Он, как зверь затравленный, в панике на все способен.
- Ну и я не инвалид. Правая моя работает нормально. Я в студенчестве занимался идиотством - каратэ. Пригодилось. Вертера бедного чуть не убил. Слегка дотронулся, но он очень испугался.
- Это он орал-то?
- Он. В общем, ничего не удалось.
- Где ты его прижал?
- В роще возле кладбища. Я туда увел на допрос математика. Причем эти двое, Дмитрий Алексеевич с Никой, остались у Анюты ночевать. То есть вся компания в сборе. Я думал, кто-нибудь соблазнится блокнотом, обстановка уж больно располагает. Допросил Бориса, отпустил, вслед ему закричал, засвистел, словом, навел в лесу шороху. И действительно, кто-то идет следом. Но ведь тьма, не видно ничего, и нет времени разбираться. Тут я и сработал правой. Смотрю - Петя. Привел его в образ. Оказывается, он шел за мной, чтобы узнать, как ему жить дальше, ну, он же свидетель… а главное - вы не поверите! - он решил меня защитить от убийцы. Даже трогательно. Петя-то поверил в мой блокнот, наверное, он один и поверил. Что ж, проводил его на станцию, кое-как успокоил, в электричку посадил…
Ну и тип! - возмутился Игорек. - Что ж это он всюду лезет, как банный лист! В погреб влез, теперь в рощу…
- И слава Богу! - проворчал Василий Васильевич. - Тут он вовремя влез. Против ножа в спину никакое каратэ не устоит.
- Как бы не так! - запротестовал Игорек. - Иван Арсеньевич абсолютно прав (как он меня вдруг зауважал), каратист запросто пятерых свалит…
- Помолчите-ка оба! Свалит, свалит - соображать надо. Пусть убивать он его пока не собирается - подчеркиваю: пока! - но блокнот в темени такой да при руке в гипсе вырвал бы очень просто и узнал бы про твоего липового свидетеля убийства.
- Василий Васильевич, я, конечно, дурак, но не до такой же степени. Вообще в моем почерке разобраться… но не в этом дело. Я ловил его на запасной блокнот, чистый. А тот, с записями, спрятан. Пусть ищет.
19 июля, суббота.
Вчера утром еще до завтрака в палате появилась Анюта. Я обомлел: в голубых джинсах и голубой майке, высокая, тонкая и загорелая, с распущенными русыми волосами ниже пояса - до меня дошло, что ей всего двадцать пять. Она занялась отцом, потом обратилась ко мне небрежно:
- Вы, оказывается, живы?
- Пока жив.
- И Борис?
- Надеюсь.
- А кто из вас вопил ночью в роще?
- Что, слышно было?
Анюта села на табуретку рядом с моей койкой, я продолжал расспрашивать, она отвечала рассеянно. В ней чувствовалось что-то необычное: чем холоднее и равнодушнее держалась она, тем сильнее на меня действовал какой-то внутренний жар ее - тревога, раздражение или надежда? Как будто что-то сдвинулось с мертвой точки, она уже не глядела в пустоту, но почти не глядела и на меня.
Я знал от Вертера, что после моего ухода с Борисом, он отправился якобы осмотреть проход в заборе, за ним увязался Отелло. Чтобы отвязаться, юноша заявил, что хочет погулять в роще - однако то же самое желание овладело и актером. Они дошли до тропинки, ведущей к кладбищу, и Вертер безмолвно сгинул в темноту. Его дальнейшие похождения более или менее известны, что же касается Ники, то он, как выяснилось, дышал свежим воздухом еще часа два. Появившись на веранде, где беседовали бывшие любовники, Ника принес последние новости: я закричал на всю округу, что жду Бориса в субботу в двенадцать часов в беседке, а минут десять спустя завопил уже нечленораздельно, не своим голосом где-то в отдалении. Благородный Отелло поспешил мне на помощь, но. никого не найдя, продолжил безмятежную прогулку. Услышав про вопли, Дмитрий Алексеевич поднял панику, и они уже все трое прочесали местность, но ничего подозрительного не обнаружили.
- А что у вас произошло с Борисом?
- Просто побеседовали.
Анюта вдруг коротко рассмеялась, я в первый раз услышал ее смех, я смотрел на нее и дивился: что делает с женщиной любовь!
- Да, просто побеседовали. Кстати, Анюта, а почему Борис так и не купил машину? Ведь еще три года назад он деньги на нее скопил, да?
- Не знаю. Страстная была мечта. Его страсти только на эту мечту и хватало.
- И на что он мог их растратить, как вы думаете?
- Это невозможно. В минуты нежности я называла своего мужа "скупым рыцарем".
- И тем не менее…
- Неужели растратил?
- Похоже, что так. Сумма была большая?
- Наверное. Он скрывал. Но все свободное время сидел над техническими переводами. Вообще наша жизнь была посвящена будущей машине.
- Ну а сколько все же: пять тыщ, десять…
- Считать чужие деньги, по-моему, вульгарно.
- А я человек вульгарный. Давайте посчитаем. Какая у него была зарплата?
- Вместе с кандидатскими двести семьдесят. Мне он давал сто.
- Таким образом, за два года семейной жизни, не считая холостяцких сбережений, он мог скопить четыре тысячи плюс гонорары за переводы. Если, конечно, за ним не водились тайные пороки: пьянство, распутство, наркотики.
- Пьянство и наркотики исключаются. А вот когда он предложил мне подать заявление на развод, то сказал, что влюблен. Но представить, будто Боря способен истратить тысячи на женщину, я не могу, не хватает воображения.
- Он ведь интересовался золотом, драгоценностями?
- Чисто теоретически, никогда не покупал.
- А разговор о разводе явился для вас неожиданным?
- Я смутно помню то время. Мерзкий сон. Я жила на квартире у своих. Он приехал, сказал, мне было все равно.
- Вы совсем не помните тот момент на поминках, когда Павел Матвеевич вернулся в комнату после разговора с Борисом?
Помню только, как Митя ходил взад-вперед по комнате, пока не рассвело… больше ничего.
- Вы не задумывались, почему ваш отец вдруг уехал в Отраду?
- Да вы же знаете! - сказала она яростным шепотом. - Он с ума сошел.
- А Борис? Он уехал домой спать?
Не знаю, где он спал, но домой вернулся только утром.
- Он вам сам сказал об этом?
- Соседка по площадке. Я на той же неделе ездила туда вещи кой-какие взять и поднималась с ней в лифте. Она выразила мне сочувствие по поводу маминой смерти. "Ах, Борис Николаевич так переживает!" Она в понедельник рано утром собачку свою выводила, а он дверь к себе отпирал и так странно ей говорит: "Все умерли, все кончено". Она даже испугалась: вид у него был невменяемый. Ну, он объяснил, что возвращается с поминок тещи. Я это вспомнила потом, когда мы разводились.
- Где же он был в ту ночь?
- Очевидно, у той самой женщины. Где ж еще?
- Та мифическая женщина, Анюта, придумана для вас. Не из-за нее он развелся.
- А, меня это не интересует! - отмахнулась она. - А вы не хотите последовать совету Дмитрия Алексеевича и связаться с милицией?
- Не хочу.
Я думал, она будет настаивать (художник всех настроил на мою неминуемую гибель), однако это ее мало трогало. Анюта вдруг склонилась ко мне - глаза засияли жгучим блеском - и очень тихо спросила:
- А может быть, вы мне откроете имя убийцы?
Я б наверняка не устоял, кабы знал. Но отозвался холодно:
- Не открою.
- Ну, так я вам помогу: поинтересуйтесь у Ники, зачем он ездил на сеансы нашего портрета. И не верьте ему.
Она поднялась, взяла свою матерчатую сумку и направилась к двери.
- До завтра? - спросил я.
- Завтра я еду на весь день в Москву.
- А она ничего, - снисходительно заметил Игорек после ее ухода. - На человека стала похожа.
- Вот, Ваня, воскресил женщину.
- Это не я. Вы же слышали: вчера весь вечер они провели с Дмитрием Алексеевичем ("А может, и ночь!" - добавил я про себя). Во всяком случае, он переезжает к ней на дачу в понедельник. Ну да все это неважно! Важно то, что я до сих пор в полном мраке, - сказал я с каким-то даже отчаянием.
- Держись, Ваня! Остается еще Борис.
А что Борис? Допустим, он истратил свои тысячи на браслет. И сам же мне о нем рассказал? Зачем?
- Это хитрая игра. По твоему вопросу он сообразил, что ты знаешь о существовании браслета, и сочинил сказочку для отвода глаз. И Матвеича приплел.
Можно объяснять так, можно этак. А вдруг мы строим версию за версией на песке, бросаем вызов за вызовом в пустоту и сеем панику среди людей невиновных? А убийца спит спокойно, даже и не подозревая о нашей суете. Ну просто необходимы доказательства - хоть одно! - что он кто-то из наших подопечных.
Это долгожданное доказательство было получено на другой день в субботу. Блокнот лежал на перильцах беседки. Надо было готовиться к поединку, упорному, коварному (математик - отнюдь не юный Вертер), а я устал, меня разбирала тоска. Водяные пауки метались как угорелые по крошечному затончику. Июль дрожал в расплавленном зное, звенел в шелесте, плеске и щебете. А я должен думать о тех двоих в полутемной прихожей. Итак, двое в прихожей. Один уходит, другой возвращается к поминальному столу. Бледное лицо, отсутствующий взгляд. Вдруг встает: пойду пройдусь. Старый друг готов сопровождать - но: "Если ты пойдешь со мной, между нами все кончено. Вы оба должны меня дождаться".
Рассмотрим, так сказать, "нормальный" вариант. Допустим, Павел Матвеевич действует в полной памяти и рассудке (а что значат тогда его "лилии"… ладно, это потом, потом). Внезапное решение ехать в Отраду. Чем вызвано? Что-то узнал? Как-то догадался, что Борис отправился туда? Почему он ничего не говорит о своей догадке близким? Да потому, что Борис только что, выбрав подходящий момент, настроил его против них. Павел Матвеевич собирается проверить свою догадку один и едет вслед за Борисом. Тот спешит: завтра понедельник, начнется следствие, обыщут дом, последняя ночь - последний шанс вынести тело из погреба или хотя бы забрать улику: браслет. Откуда Борис знает, что убитая в погребе? Он мог обнаружить ее там в пятницу утром, когда Дмитрий Алексеевич ездил за Черкасскими во Внуково, а Анюта бегала искать сестру на речке и в роще.
По приезде в Отраду Павел Матвеевич должен был встретиться с чем-то поистине страшным, настолько страшным, чего рассудок не может вынести… Я не замечал сияющего полдня, я видел человека, спешащего по дачным улицам… Ночь, отчаяние, калитка, кирпичная дорожка, крыльцо, дверь, веранда, коридор, свет на кухне, открытый люк, свеча… дальше провал в моих ощущениях, не хватает воображения!.. воистину полная тьма и дух сырой земли… Попробую сначала: коридор, свет на кухне, люк, свеча, чье-то лицо… чьи-то шаги… Я очнулся. Подступающие к беседке кусты бузины шевелились… ближе, ближе… Слышались чьи-то шаги… Из кустов вышел Борис.
- Привет! Убийцу еще не поймали?
- Да вот вас жду.
- Напрасно. Мне сказать вам больше нечего. Все выложил как на духу.
- Поглядим. Присаживайтесь. Как вы полагаете, Борис Николаевич, у Маруси были способности к математике?
- Очень средние.
- Вы ведь, кажется, занимались с ней весной?
- Ну и что?
- Да вот пытаюсь определить тот момент, когда она в университет решила поступать. Вы помните, когда именно начались ваши с ней занятия?
- В марте.
- То есть после ее последнего выступления в роли Наташи Ростовой?
- Да. Меня Любовь Андреевна уговорила. По доброй воле я бы на это не пошел.
- А что, Маруся была туповата?
- Вполне смышленый ребенок, но голова черт-те чем забита. Актерки - опасные существа, никогда не знаешь, что они выкинут.
- Вы б с актеркой не связались?
- Вот уж нет! Жена должна принадлежать мужу, а не публике.
- А если б она не согласилась бросить сцену?
- Тогда катись на все четыре стороны.