Лина и ему влепила пощечину, понимая, что делает совсем не то, что нужно.
- А теперь моя очередь. - Перед ней стоял толстяк в свитере и в фуражке с крабом.
- Пропустите! - Лина зло посмотрела ему в глаза.
- А как же нам быть с пощечиной? Нет, за тобой должок. Пощечина - и проходи. Чем я хуже этих?
- Противно, - сказала она громко.
- Что противно? - не понял толстяк.
- Бить тебя противно. Стоять рядом с тобой противно.
- А целоваться не противно? - И парень обхватил Лину за плечи. Женщина попыталась вырваться и вдруг почувствовала, что свободна. Между нею и толстяком протиснулась чья-то рука, уперлась в мясистый лоб, и через секунду раздался глухой стук затылка о стену вагона.
- Извини, друг, - сказал Левашов. - Жена. Будущая, правда.
- Спасибо, - бросила на ходу Лина и вслед за Олей проскользнула в буфет. Очередь зашумела, заволновалась, но через несколько минут дверь снова открылась, и показался мощный торс буфетчицы.
- Товарищи, не стойте, - внятно и зычно сказала она. - Буфет работать не будет. Тише! Тише, товарищи проголодавшиеся! Проводники составят списки пассажиров с детьми. Да не волнуйтесь вы, по бутерброду всем достанется. А может, и по пирожку! - рассмеялась буфетчица.
В тамбуре Левашова остановили бичи.
- Слушай, длинный, мы ведь не последний раз видимся? - спросил толстяк. - Когда и где состоится наша следующая встреча, я сообщу тебе дополнительно. По дипломатическим каналам. - Он захохотал, оглянувшись на друзей. - А теперь катись.
Левашов шагнул к толстяку, но тот отшатнулся в глубину тамбура.
- Что же ты... Я ведь попрощаться хотел, - сказал Левашов и подумал: "Не они".
Машинист Денисов больше всего ценил в человеке безотказность, способность выполнить свою работу несмотря ни на что. Ты можешь болеть или быть здоровым, можешь радоваться или убиваться - все это не имеет никакого значения, считал Денисов.
Случалось, он выходил в рейс нездоровым, случалось, оставлял больную жену, но никто не припомнит случая, чтобы он отказался от рейса. Выход на смену Денисов воспринимал как наступление вечера или рассвета - ничто не могло помешать ему. Когда приходило время идти на станцию, он ощущал нечто вроде голода, который утолял, становясь к рычагам паровоза.
Когда ночью состав остановился, Денисов в горячке, не задумываясь, схватил лопату и выпрыгнул наружу. Разбросать сугроб не составляло большого труда, да и пассажиры не отказались бы помочь, но в этом уже не было смысла. На расчистку уйдет полчаса, а за это время все пространство под вагонами будет забито снегом.
Сейчас, когда состав стоял уже сутки, Денисов делал последнее, что было в его силах, - время от времени поднимался на крышу вагона и пытался связаться с Южно-Сахалинском по проводам, которые шли вдоль дороги. А замерзнув и ничего не добившись, возвращался в вагон.
Левашов увидел его, когда машинист опять собрался на крышу.
- Так это вы нас ночью в сугробы затащили? - спросил Левашов.
- А ты, конечно, объехал бы сугробы-то?
- Да уж как-нибудь... А сейчас куда?
- А вот... - Денисов распахнул пальто и показал телефонную трубку с болтающимися проводами. Увидев изумление в глазах у Левашова, он хитро подмигнул ему: вот так, мол, учи вас, молодых.
- Как бы не унесло вас... Вы погодите, я оденусь, ладно?
В угольном отсеке они нашли небольшой ломик и, постучав им по схваченной морозом двери, открыли ее. На ровной стене снега четко отпечатались все выступы двери. Взяв широкую лопату, Левашов ткнул ею в верхний угол и сразу почувствовал, как ее зажало там, снаружи. Лопата пружинила, выворачивалась.
- Ничего ветерок, а?
- Авось, - сказал Денисов.
Выбравшись наверх, они увидели, что заносы сровнялись уже с крышей вагонов, а от паровоза осталась лишь труба, коротким черным пнем торчавшая из снега. До проводов можно было дотянуться рукой. Ветер, рассекаясь о них, гудел протяжно и зло.
- К столбу, к столбу идти надо! - прокричал Денисов. - Пары! Нужны пары проводов! А здесь они перепутаны! Не найдешь!
До столба они добрались минут за десять. Денисов уперся в него спиной, вынул телефонную трубку и кивнул Левашову - давай. Прижав трубку к уху, он накрыл ее высоким воротником и приготовился слушать. А Левашов стал прикладывать оголенные контакты к проводам.
Первая пара проводов молчала. Видно, они были где-то оборваны.
Молчала и вторая пара. Но потом им повезло - они наткнулись на чей-то разговор.
- Алло! Не кладите трубку! Не кладите трубку! - надрывался Денисов, но уже раздались частые гудки отбоя.
Оступившись, Левашов провалился в снег, а выбравшись, никак не мог найти нужные провода. Но вот Денисов опять услышал разговор.
- Оха! Внимание, Оха! Вас вызывает Южный! Ответьте! - с профессиональной четкостью сказала телефонистка.
- Алло! - снова закричал Денисов. - Алло! Девушка! Девушка!
- Чего вы кричите? Даю Южный...
- Послушайте, говорит машинист поезда двести восемьдесят один! Денисов говорит. Вы слышите? Мы подключились на линии. Нас занесло! Вы слышите? Девушка!
- Соединяю с управлением железной дороги... Даю управление... Занято... Одну минутку... Управляющий? Вас вызывает поезд двести восемьдесят один. Ответьте поезду.
И опять соскользнул проводок, но Левашову удалось быстро восстановить связь. Теперь оба контакта он зажал в кулаки.
- Я слушаю. - Денисов с трудом узнал голос управляющего.
- Владимир Николаевич! Говорит Денисов... Денисов докладывает!
- Куда вы пропали, Денисов? Где вы?
- Сто восемьдесят пятый километр... Нас занесло. Нам нужен снегоочиститель. Самим не выбраться!
- Ротор вышел вам навстречу, но его тоже занесло.
- А что прогноз?
- Еще три дня. Еще три дня.
- Владимир Николаевич! У нас двести человек! Нужны продукты!
- Вертолеты не могут подняться. Вы слышите - не могут подняться вертолеты. Нет видимости. Переселите пассажиров в несколько вагонов, весь состав незачем отапливать! Экономьте уголь. Вы слышите? Вам нужно продержаться еще несколько дней. Вертолеты и продукты уже выделены.
- Одну минутку, - сказал Левашов, видя, что разговор кончается. - Скажите телефонистке, пусть соединит с номером... Два семнадцать тридцать четыре.
Денисов передал трубку Левашову, а сам перехватил контакты и отвернулся, спрятав лицо за высокий воротник.
- Степан Федорович? Доброе утро! Левашов говорит.
- Кто? Кто говорит?
- Левашов.
- Откуда ты? Мне сообщили, что ваш поезд занесло...
- Так и есть. Поезд стоит. И будет стоять еще несколько дней.
- Отлично! Это просто здорово! Тебе везет, Левашов!
- Дальше некуда! Степан Федорович, какие новости?
- Он едет в купейном. В седьмом. Одного мы задержали. Пока молчит. И будет молчать, если вы вернетесь ни с чем. Директор магазина скончалась. Сейчас все зависит...
Связь оборвалась - где-то не выдержали провода.
Дыру, через которую они выбрались наружу, уже занесло. Левашов потоптался, прошел вдоль вагона и... провалился. Вслед за ним в тамбур соскользнул Денисов.
Переселение закончилось только к вечеру. Теперь за седьмым вагоном шли опустевшие плацкартные. Проводники сразу закрыли их тамбуры на ключ.
В купе к Левашову и молодоженам Оля подселила лесорубов. Вещи ребят не вызывали подозрений. Обычные клеенчатые чемоданчики да коробка из-под обуви.
- А вы до какой станции? - спросил их Борис.
Первый вопрос человека, который опасается попутчиков, подумал Левашов. Что это - обычная осторожность провинциала или нечто большее?
Неожиданно дверь открылась, и Левашов увидел Пермякова.
- Серега! - воскликнул тот. - Вот новость! Оказывается, и ты здесь! А я иду по вагонам - не может быть, думаю, чтобы ни одного знакомого не встретил! И надо же - ты здесь!
- Остров потому что, - сказал Иван. - Я вот тебя тоже где-то видел, а где... Ты в Буюклы не приезжал?
- Ты лучше спроси, давно ли я оттуда? - Пермяков беззаботно засмеялся, запрокинув голову назад. Гладко выбрит, из-под свитера выглядывает свежий воротничок рубашки, механически отметил Левашов. У меня-то уж точно вид похуже.
- А ты по какой линии? - поинтересовался Афанасий.
- По линии снабжения, - быстро ответил Пермяков.
- О! Ты тогда нужный человек! Афанасий! - Он протянул руку.
- Геннадий. Очень приятно. Очень приятно. - Пермяков пожал всем руки, всем сказал, что его зовут Геннадием, и заверил в том, что ему очень приятно познакомиться с такими ребятами. - А я, значит, иду по составу и ни одной знакомой физиономии. И вдруг вижу - Серега! Надо же!
И Пермяков стал рассказывать какие-то истории, первым смеялся, дергал Левашова за рукав, как бы призывая в свидетели. Потом принялся расспрашивать ребят про Буюклы, про леспромхоз, в котором они работали, про начальство...
- Все ясно. Они ни при чем. Они в самом деле работают в леспромхозе, - спокойно и деловито сказал он, когда ребята вышли покурить.
- В основное время, - заметил Левашов. - А вообще, какого черта ты пришел?
- Соскучился. Как, думаю, поживает мой друг Серега Левашов - ответственный работник Урупской цунамистанции. И потом, я ведь тоже теперь еду, если можно так выразиться, в седьмом вагоне.
- Да, в шестом нашу лавочку можно прикрывать. Я разговаривал со Степаном Федоровичем.
- Да? Как?!
- По телефону. На линии присоединились. Тебе поклон.
- Спасибо, что у них?
- Одного задержали. Но улик немного... Степан Федорович сказал, что этот тип едет в седьмом вагоне. Правда, теперь здесь не двадцать человек, а все сорок!
- Но ты ведь помнишь, кто был в вагоне до переселения? Слушай, Серега, надо заставить его зашевелиться.
- А не провернуть ли нам такую вещь, - медленно проговорил Левашов. - У тебя пропадает чемодан. Ты поднимаешь шум, грозишься вызвать милицию, обыскать состав. Короче, устраиваешь легкую истерику, начинаешь всех подозревать и в конце концов приводишь милицию. Через два вагона, кстати, едут двое наших ребят, они в форме, так что воспользоваться их услугами можно... Итак, что делает преступник?
- Он начинает шевелить мозгами, - сказал Пермяков. - Первым делом ему нужно избавиться от денег. Это улика. А вдруг милиция и вправду устроит обыск? Самое разумное в его положении - припрятать деньги.
- Как? Вот деньги, вот ты с пеной у рта, вот милиция...
- Значит, нужно дать ему возможность избавиться от улики стоимостью в пятьдесят тысяч рублей... Я бы на его месте взял чемодан и ушел из поезда.
- Ты не выглядывал наружу? Над нами тайфун, Гена. Скорость ветра - пятьдесят метров в секунду. Деревья валятся. Он выдохнется на первой же сотне метров. Как ты думаешь, он доволен, что состав занесло?
- Вряд ли. Деньги не спрятаны. Дело не сделано. - Пермяков сейчас совсем не был похож на того шумного рубаху-парня, который ворвался в купе час назад. Теперь он был сосредоточен и словно немного опечален какой-то неотступной мыслью.
- А если нам для начала проверить документы?
- Как проверить? - Пермяков вскинул густые брови.
- Есть такая возможность.
Глава седьмая
Вечер тянулся мучительно долга. Лесорубы уже который час равнодушно шлепали набрякшими картами - им безделье давалось, наверное, тяжелее всего. Просидев час-другой, Иван вдруг вскакивал и тяжелыми, сильными шагами удалялся по коридору, и так же быстро возвращался.
- Фу! - говорил он облегченно. - Будто дело какое сделал.
- Всех обошел? Везде отметился? - смеялся кудлатый Афоня.
- Вы бы уж на уши сыграли, что ли? - советовал Левашов.
- Как? - не понял Иван.
- Ну как... Кто проиграет, тому ухо тут же и отделяют. Как два раза продул, так живи без ушей.
- С одними дырками! - захохотал Афоня.
- Нет, под уши я не буду, - сказал Иван и, не доиграв, бросил карты. Он поднял штору и с огорчением уставился на снег за окном. Потом медленно провел по стеклу толстыми пальцами, постучал костяшками по раме, вздохнул и сел. - Ох и вкалывать придется ребятам! Дорог нет, лесовозы под снегом, рембазу еще отрыть надо... А материалы, горючее...
- Да, план февраля завален, - сказал красивый Федор.
- Какой, к черту, февраля! Квартальный уже горит синим пламенем!
- Не впервой, ребята, - успокоил их Афоня. - Учитывая сложные погодные условия, - гнусавым голосом затянул он, видно, передразнивая кого-то, - а также неблагоприятное стечение производственных обстоятельств, принято решение снизить план на пятьдесят процентов.
- Наверно, снизят, - согласился Иван.
- Конечно, снизят!, Еще с перевыполнением закончим квартал!
- Но все равно ребятам вкалывать придется, пока мы в этой берлоге на колесах отсиживаемся.
- Ну и что! - воскликнул Афоня, который никак не мог проникнуться чувством вины. - Мы ведь в командировке! Обмениваемся опытом!
- А ребята уже вкалывают, - упрямо повторил Иван.
- Вот было бы здорово, - у Афони загорелись глаза, - если взять наш остров на буксир да оттащить его в Черное море... Какой был бы край! Весь этот Крым и в подметки не сгодился бы нашему острову! А? Водопады, озера, скалы, сопки, леса...
- Что-то я не слышал, чтобы в Крыму лесоразработки шли... - сказал Федор. - Заповедным стал бы наш остров. Но я бы не стал его в Черное море буксировать. Я бы его в Средиземном оставил. Представляете, вдоль всего Средиземного моря - наш остров! Тепло, светло, мухи не кусают!
- А ребята вкалывают, - вздохнул Иван.
- Да хватит тебе причитать! - возмутился Федор. - Ну действительно, вроде я должен объяснительную писать, почему нас в составе замело! Стихия. И все тут.
- Ох, помню, первой зимы испугался, - мечтательно проговорил Афоня. - К марту уже задыхаться стал, казалось, зима второй год идет... Не поверите, я из той зимы выбрался как из ямы... Весна наступила, так я воздух стал открытым ртом хватать. Но какая была зима! - Афоня поцокал языком. - Буран неделю, снег - телеграфных столбов найти не могли, мороз - кошка под окном пройдет, и скрип снега слышен.
- Как же ты не удрал? - спросил Левашов.
- А вот этих касатиков встретил. - Афоня показал головой на Ивана и Федора. - Контакт у меня с ними получается. И скажу тебе, парень, - Афоня посерьезнел, - когда контакт с людьми есть, никуда не уезжай. Не советую. Вернешься. Никакой климат, никакая зарплата не даст тебе... В общем, ты понял. И еще я скажу тебе, коль уж разговор зашел, - нет на земле ничего, кроме человеческих отношений. Все остальное - так, одежки. Ты их можешь снимать, можешь снова напяливать - это не имеет значения. Был у меня друг... Но вот у него оказалось высшее образование, а у меня его не оказалось. И контакт поломался. Была подруга... Она любила на мужчинах узкие брюки, а у меня были только широкие. И мы разошлись как в море корабли. И жена... Помню, была у меня жена, - Афоня усмехнулся. - Из ванной часами не выпускала - заставляла чуть ли не кипятком мазут из кожи на руках выпаривать. И руки у меня большие были, красные, вот как сейчас... Из парадного костюма они, вишь ли, некрасиво смотрелись. Как клешни. Пришлось развестись. А тот самый корреспондент, которому Иван хотел голову оторвать, первым делом всегда спрашивает у наших ребят: не думаешь ли, мол, с острова уезжать? Можно себе представить, как он относится к острову? Боится он его.
- И правильно делает, - сказал Федор. - Я заметил, что у каждого приезда на остров - это целая история. Это судьба. Не меньше. Я сам в газете работал. В многотиражке. И ушел. Надоело. Суетно. Газета наша выходила на четырех маленьких страницах, и у нас было четыре сотрудника. Они так и назывались - первая страница, вторая страница. Я был третьей страницей. Говорил о повышении производительности труда, качестве продукции, себестоимости... Все это важно, но мне наскучило.
- Но самая интересная история у нашего Ивана, верно, Иван? - усмехнулся Афоня. - Нет, нам с ним не тягаться!
- И не тягайся, - невозмутимо ответил Иван. - Куда тебе, задохлику, тягаться...
- А что за история? - спросил Левашов, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал не слишком уж заинтересованно.
- Отсидел наш Ваня, - ответил Афоня. - И что я тебе скажу - не поверишь! Снова грозится отсидеть, если случай подвернется.
- Это как? - не понял Левашов.
- Вины он своей не осознал. И суду заявил, а перед этим следователю все толковал, что вины своей не признает. А то бы, может, и условным сроком отделался. Но больно принципиальным родился наш Иван, верно, Иван?
- Заткнись. У меня что вышло, - повернулся он к Левашову, - нарушил я пределы необходимой обороны. Есть, оказывается, такие пределы, и нарушать их никому не позволено. Вот только неведомо мне, где эти пределы начинаются, а где заканчиваются. Когда на тебя с ножом идут, с палкой, с кирпичом, тебе как-то недосуг о пределах-то подумать, а потом, когда есть время подумать, то оказывается, что ты уже сидишь.
- Это как подойти... В конце концов пределы обороны заканчиваются там, где заканчивается сама оборона, где уже начинается наступление на преступника.
- Ну ты даешь! - воскликнул Афоня. - Выходит, от преступника только обороняться можно, да? А как ты на него попрешь, то это уже ты вроде бы того, что закон нарушаешь? Сам преступником становишься, да?
- Да погоди ты, зачастил... Для Афони один предел, а для меня другой. Окажись Афоня тогда на моем месте, не было бы его с нами сейчас. Понимаешь, трое пьяных волосатиков к девчонке стали приставать. А ночь темная, пустырь, какая-то стройка. Ну, тут я проходил своей дорогой. Слышу, возня, крики сдавленные какие-то, а мне только того и надо. Я сразу туда. Как увидел... Понимаешь, сразу, мгновенно соображения во мне не стало никакого. Одна злость. И силу в себе почувствовал такую, что только всех крошить. Ну и накрошил... Двое расползлись сами, а третьего люди подобрали. Да и двинул-то я его, как потом выяснилось, один раз, и то после того, как он мне кирпичом по темечку саданул. Я не зверствовал, нет. Нужды не было. Дали мне немного, можно сказать, справедливо дали. Я ведь понимаю, что судят не только конкретного человека, но вообще, для пользы дела, чтобы другим неповадно было, чтоб порядок среди людей был. Ну а как освободили, то возвращаться мне в свой поселок было неуютно. И прав я, и наказание отбыл, а все-таки что-то поперек стало... Но окажись я снова на том пустыре, - в голосе Ивана послышалась железная непреклонность, - и снова все повторится. Не задумываясь, схлопочу себе еще один срок.
- У нас в леспромхозе завелась одна такая компания, по законам тайги захотелось ребятам пожить, - начал было рассказывать Афоня, но, посмотрев на Ивана, смешался. - Пожили... Пока Иван с ними не поговорил.
- Это другая история, - сказал Иван несколько горделиво. Чувствовалось, что он доволен своим разговором с любителями "таежных законов".