20
Ольга и полковник Крыжалов, попрощавшись, покинули наш офис, заручившись нашим согласием выступить в качестве свидетелей. Им была передана запись моего разговора с Благовещенским, где он давал мне заказ на устранение Ованесяна.
Я же поднялась наверх, чтобы не слышать разговора Виталия Храмова и моего босса. Разговору, без сомнения, предстояло быть тяжелым…
В самом деле - так оно и получилось. Родион беседовал с Виталием около часа, до меня, сидевшей, как и положено, в приемной за своим рабочим местом, долетали обрывки реплик и вопль: "Да не могло оно-о!.."
Когда на пороге кабинета показался Виталий Храмов, он был бледен и всклокочен. По лбу и вискам стекали струйки пота. Он смотрел какое-то время на меня остекленевшим взглядом, а потом метнулся из офиса, едва не снеся мощную металлическую дверь, что в принципе не по силам даже очень могучему человеку.
Родион вышел из кабинета и проводил его взглядом.
- Ну вот, - сказал он, - парень очень хотел узнать правду. Сам рвался. Я же не виноват, что его брат - бандит и убийца, а невеста исполнила "заказуху", за что и была убита, да еще подставила, на пару с Амалией Шпеер, кучу своих подруг и коллег. Ничего страшного. Кстати, сегодня вечером приезжает Валентина. Покуда ее нет, схожу-ка в "Фаворит"… пока его не закрыли. "Отнесу" пару сотен на воскресный матч английской премьер-лиги.
Я покачала головой:
- Ничему-то, босс, вас не учит жизнь! Вы продолжаете играть на тотализаторе! Кстати, - я сделала свирепое лицо, - мы с вами еще не посчитались за то, что вы поставили на эту Вербицкую-"кротиху" сто баксов, то есть против меня!
- Пусть тебя утешает то, что я поставил на проигравшего. А вообще-то я хотел любыми средствами показать тебе, что не надо упираться… ладно, я сам был виноват, не будем больше об этом. Ну, я пошел.
- Не блуждайте долго, Родион Потапыч!
Родион закивал и испарился. Я вошла в его кабинет и села за рабочий стол Шульгина. На экране его ноутбука неожиданно для себя я увидела фото не старого еще человека, с прилизанными височками и пытливым взглядом. У человека была сардоническая складка губ и большие уши.
- "Бражнин А.А., - прочитала я, - генерал-майор КГБ в отставке…" - И я проглотила все досье, опрометчиво оставленное Родионом на виду. Он так спешил "отнести" деньги, что даже позабыл свою обычную предосторожность: никогда не оставлять на мониторе содержимое любого из файлов секретных баз данных.
Я смотрела на Бражнина. Видно, этот таинственный генерал не давал Родиону покоя.
Взглянула на генерала раз и другой. Отошла. Потом посмотрела снова. Словно заноза засела в голове. Каждому из нас знакомо ощущение, что вот сейчас ты вспомнишь что-то важное - чувство неуловимое и мучительное вдвойне оттого, что ты не знаешь, какого характера воспоминание тебя посетит, что это вообще будет - образ человека, эпизод из жизни, рассуждение или просто догадка.
- Нет… - пробормотала я. - Не стоит влезать… Лучше заняться уборкой дома. Если Валентина застанет такой хаос, то влетит прежде всего мне. С Родиона - что взять? С мужиков спрос невелик, почти все они неряхи.
И я, переодевшись, решительно приступила к генеральной уборке офиса и жилых комнат, по собственному опыту зная, что босс будет отсутствовать не меньше двух часов.
Ставки он всегда делал не торопясь, с чувством, с толком, с расстановкой, хорошенько все обдумав…
* * *
Прошло несколько дней. Минули новогодние праздники, началась очередная рабочая неделя. Родион Потапович, который не стал ознаменовывать очередной Happy New Year длительным запоем, как оно случается у многих россиян и даже россиянок, да это и не было ему свойственно, тем не менее был мрачен. Что-то его снедало, но он не говорил - что.
И я, и Валентина чувствовали его угнетенное состояние. У Родиона даже аппетит испортился, а уж с этим-то, даже несмотря на щуплость и тщедушность моего босса, у него всегда все было в порядке. Валентина предполагала, что муки ее мужа связаны с посещением букмекерских контор, точнее - одной конторы. Она грозилась поджечь пункт приема ставок злосчастного "Фаворита", обещала даже по заокеанскому методу вызвать к Родиону психоаналитика, на что тот, как завзятый антиамериканист, замахал руками и даже, похоже, выругался.
Мои попытки выяснить что-либо у Родиона Потаповича также давали осечки. Впрочем, я могла предположить с большой степенью вероятности, что занимало все мысли моего драгоценного работодателя. На его столе я нашла бумажку, на которой были вырисованы генеральские погоны, чей-то внушительный профиль и крупными печатными буквами написано одно только слово: БРАЖНИН.
Надо же, от бессилия босс даже взялся рисовать, хотя никогда этим не грешил.
Я положила бумажку в карман, и Родион о ней не вспомнил.
В один прекрасный январский день он в очередной раз отправился в "Фаворит". Я увязалась за ним, заявив, что хочу поставить на теннис и лично на Марата Сафина. Босс покосился на меня, кажется иронично, и сказал:
- Ну решительно все женщины одинаковые - ставят на тех, кто посимпатичнее, а не на тех, кто посильнее!
- Ну решительно все мужчины одинаковые, - в тон ему отозвалась я, - думают, что они самые умные!
Босс пробурчал что-то, но от последующих комментариев благоразумно воздержался.
Мы пришли в "Фаворит". Здесь было совсем немного народу: три или четыре парня, а с одним из них - девушка, изрядно, кажется, подвыпившая. Ну что ж вы хотите - январь, новогодние страдания, однако.
Родион взял распечатку и стал усиленно размышлять над расписанием соревнований, на которые принимаются ставки. Я же вышла на улицу. Падал снег. Снежинки, крупные и красивые, кружили, как большие безмолвно-белые шмели. Я вынула из кармана лист с нарисованными на нем погонами и профилем, кисти Шульгина, и надписью "Бражнин". Несколько снежинок, кружась, упали на него, я подняла было руку, чтобы смахнуть их, но… вдруг рука моя застыла в сантиметре от поверхности листа. Ну надо же!
Мысль пронизала мозг, и вдруг все стало ослепительно ясно. Ну конечно! Генерал Бражнин никуда и не прятался! Лучший способ не привлекать внимания - это всегда быть на виду!
Я поспешила обратно в приемный пункт. Родион все так же старательно корпел над распечаткой. Юноша с синим лицом попытался сделать мне комплимент, но на втором же слове запнулся и преглупо захохотал. Но я была слишком захвачена своей мыслью, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Я схватила Родиона за локоть и затрясла:
- Родион Потапыч… Р-ро… П-по-тапыч!
- Не мешай, Мария, я составляю "экспресс", - неспешно ответил он.
- Какой еще "экспресс"? - начала было я, но тут взгляд босса поверх моего плеча помутнел, и он досадливо бросил распечатку:
- Ну все! Удачи не жди! Он все сглазит!
И я услышала знакомый голос:
- Здойово, ойлы!
- Здоровее видали, - отозвался один из мрачных мужиков. - Шел бы ты отсюда. Труха, пока по шее не получил.
Впрочем, тот не обратил на недружелюбную реплику никакого внимания, а подкатился к нам с Родионом:
- Здьйаствуйте! Как дела?
- Без вас - прекрасно, - ответил босс.
Я перевела взгляд с лица Родиона на лицо Бранна, потом схватила обоих мужчин под локти и, несмотря на то что они упирались, выволокла их на улицу.
- Что… что такое? - задиристым петушиным голосом выкрикнул босс, верно, позаимствовав некоторые интонации у Бранна-Трухи.
- Родион Потапович, - глухо проговорила я, - это перст божий. Помните, вы говорили, что генерал Бражнин все сделал технично, и выразили сожаление, что не могли бы поздравить его лично с успехом и с тем, что, по всей видимости, он завладеет всей структурой.
- Н-ну… говорил. Но какого черта!..
- Такого, - перебила его я. - У вас есть такая возможность. Простите, товарищ генерал.
И с этими словами я сорвала с Бранна-Трухи его неизменную идиотскую вязаную шапочку и вместе с ней - надетые дужками поверх нее огромные мутные очки в пластмассовой оправе. Открылись прилизанные седые виски и большие уши, и на нас глянули пронзительные серые глаза человека, который не ожидал такого подвоха и того, что я так молниеносно сдеру с него маскировку.
- Позволь, но… - начал было Родион и вдруг уставился на Бранна. Издал короткий горловой всхлип и замолчал. Они смотрели друг на друга молча. Потом Родион тихо произнес:
- В самом деле, он… Как же так?
- Дело упирается в то, товарищ Шульгин, - произнес Бранн, забирая у меня и шапочку, и очки, причем обнаружилось, что у него нет никакой картавости, - что никто и предположить не мог, что невезучий Бранн-Труха - владелец "Фаворита".
- Но, Александр Александрович… зачем вам эта маскировка?
- Люблю выходить в народ, - сказал тот, - узнать, кто чем дышит. Удовольствие ни с чем не сравнимое. И - куда более законное, чем убивать на арене девчонок.
- Вы все знали, - пробормотал Родион, - все рассчитали. А зачем вы рисковали, оказавшись в квартире Амалии Шпеер?
- Я хотел ее спасти, - сказал Бражнин. - Не успел. А тут нагрянула ваша подопечная, а потом - милиция. Меня и забрали. Правда, ненадолго.
- Еще бы! Когда я звонил в участок, там и пикнуть побоялись, куда делся задержанный Бранн. А ведь у вас и паспорт на это имя?
- Есть. Я вообще веду двойную жизнь. Как привык, так и живу. Еще с того времени, когда работал в разведке. В мое тело словно две души втиснули. Вышел в отставку, понял, что не могу жить одной жизнью. Вот так. А у вас, Мария, неплохой глаз, если вы смогли распознать меня под этой шапочкой, очками и общей маскировкой. Недуйно сьйаботано, ойлы! - визгливо сказал он голосом Трухи.
- Мне тоже казалось, что я уже где-то вас видел, - признался Родион. - Но не смог сопрячь генерала. Бражнина и неудачника Бранна-Труху. Ассоциативное мышление подкачало.
Владелец "Фаворита" повернулся ко мне и спросил:
- А как вам удалось определить, что я - это я?
- Очень просто, - отозвалась я. - Снежинки.
- При чем тут снежинки?
Я вынула из кармана бумагу с рисунками Родиона и надписью БРАЖНИН.
- Идет снег. Снежинки упали на буквы Ж и И, ну и закрыли их. Вот так: БРА*Н*Н. И тут меня осенило! Понимаете? Неясные ощущения наложились друг на друга и привели к вполне логичному выводу. Снежинки, да… То же самое было у меня с адресом квартиры на Земляном Валу, где жили Катя Деева и Инна Малич.
- Кстати, слово "Бранн" и возникло из того, что еще в училище мою фамилию залили чернилами, и разводящий прочитал ее как "Бранн", - заметил генерал.
Я искоса взглянула на него и сказала:
- А я помню, как вы встретили меня на улице, я шла от Благовещенского, и произнесли странную фразу: "Это вы, значит? Интейесно! Здьйавствуйте". Только сейчас я поняла ее истинный смысл. Благовещенский сообщил Храмову, а Храмов - вам, что есть такая Леночка из Днепропетровска, которая может убрать Ованесяна. Что она сейчас выйдет из такого-то дома. Вы, по вашему методу, решили взглянуть сами. И узнали меня. Отсюда и эта фраза.
- Кстати, я тогда легко мог бы вас разоблачить, - сказал он.
- Зачем? Мы все в конечном счете сыграли вам на руку, - с горечью произнесла я.
Бранн пожал плечами и, натянув шапочку и очки в пластмассовой оправе, повернулся и медленно побрел по улице, удаляясь от нас. Босс долго смотрел ему вслед, а потом сказал:
- Ну вот, легендарному Бранну-Трухе пришел конец. Больше он не появится в пунктах приема ставок. А ведь эти его появления были главной изюминкой "Фаворита"…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОХИЩЕНИЕ ВЕКА
ПРОЛОГ С ЭСТЕТИКОЙ
Тени ложились тяжело, длинно и низко, как от глубокой усталости: заходило солнце. Пугливые его блики прыгали в большом, от пола до потолка, зеркале, отражавшем фигуру невысокого коренастого мужчины. У мужчины были необычайно подвижные руки, руки пианиста или вора-карманника. Пальцы одной непрестанно шевелились у подбородка мужчины, оглаживая бледную кожу. Во второй был ком только что размотанных, снятых с рук бинтов.
Человек смотрел на себя в зеркало. В его темных глазах стояло удивление.
- Ну что же, - наконец сказал он, - спасибо, Игорь Викентьевич. Хорошо сработал.
- А то как же, голубчик, - привычно ласково откликнулся стоящий за спиной мужчины внешне грузный человек лет пятидесяти пяти, в белом медицинском халате, с седой головой и неожиданно темными бакенбардами. Его левый глаз был затянут темной повязкой и, очевидно, не видел. Это придавало человеку некоторое сходство с ушедшим на покой пожилым пиратом. - Это моя работа. Я - медик, давал клятву Гиппократа. Что ж ты хотел? Чтоб я плохо работал, да еще для кого? Для тебя, которому я обязан?.. Ты, Витюша, хорошо меня знаешь. Мое слово - верное.
- Вот именно, знаю, знаю, - ответил тот, кого он назвал Витюшей, - потому и обратился, что знал: никто, кроме тебя, не поможет. А ведь ты мог раз сто сдать меня мусорам, если бы хотел! - вдруг повысил он голос.
- Да ну, - ничуть не смутившись, ответил Игорь Викентьевич, - глупости! Сдать человека, который…
- Который сам ходил за тебя паровозом на зону, а потом помогал там твоему сыну, Алешке, - закончил Витюша. - Ладно. Ты, конечно, не сдашь. А вот твой ассистент, Боря этот, как его…
- Сенников? Да он даже если бы и захотел, что скажет? Он твоего лица и не видел. Ни нового, ни старого. А если бы и видел… зачем ему выдавать? Если он сдает тебя, то автоматически сдает и меня, и его карьера в этой клинике, да и вообще - накрывается шляпой. Какой он после этого хирург? Какой дурак согласится лечь под нож доктора, который в свое время ходил в ассистентах у уголовного преступника, коим я немедленно стану, если Сенников нас выдаст? Вот так-то. Не глупи, Витюша. Все путем.
- Ла-адно, - протянул собеседник. - Не будем о грустном. Вот что, Викентьич. Как там Ванька-то Серебров?
- А что - Ванька? - настороженно спросил доктор.
- Да так…
- Нет, Витюша, ты уж если начал, так договаривай.
- Эх, Игорь Викентьевич, - сказал Витюша врастяжку, - вот вы не помните, а мне забыть сложно. Должок остался за нашим общим приятелем Иваном. Должок. Так-то.
- Когда же он тебе задолжать-то успел? - ухмыльнулся Игорь Викентьевич. - Ведь ты все время на зоне был в последнее время, а Иван крепко поднялся, большие деньги зарабатывает.
- Что Ваня баблосы заколачивает не слабые, это я в курсах. Не только в деньгах счастье, и не в деньгах его долг исчисляется.
- Хорошо говоришь. Сказывается образование. Не то что у твоих сонарников, урок неграмотных.
Витюша сощурил глаза, все так же разглядывая в зеркало свое и Игоря Викентьевича отражение.
- Почему же урок неграмотных? - переспросил он. - Нет, конечно, они ничего не понимают в разной там этике и эстетике, но о жизни свое понятие имеют, и порой весьма мудрое. Так что вы напрасно, Игорь Викентьевич. Да, кстати… вы не ответили на мой вопрос.
- Который?
- Ну о том, как там поживает Серебров.
- Ах, ну да. Поживает он прекрасно. Особенно если учесть, что начальником его охраны мой сын работает.
- Да ну?
Толстый Игорь Викентьевич снисходительно засмеялся:
- Ну ты, Витюша, прямо как с луны свалился. Ведь ты сам мне говорил два года назад, когда погиб прежний шеф охраны… Ты говорил, что теперь для Алексея путь в охрану Сереброва открыт. Разве ты это не говорил?
- Я мог запамятовать. Память-то мне сильно поотшибло с некоторых пор. Хотя есть много такого, чего не стоило бы забывать-то. Ладно… Игорь Викентьевич, еще раз вам спасибо за то, что меня подремонтировали. А то я думал, что все - с такой рожей меня в два счета схомутают. А теперь, теперь, пожалуй… - Витюша глянул на свое отражение в зеркале, потом вынул из кармана какую-то фотографию и мазнул по ней косым быстрым взглядом: - И теперь, конечно, не красавец, но…
- Я мог тебе и получше лицо поджать, - сказал Игорь Викентьевич, оглаживая широкими ладонями халат. - Просто ты сам не захотел. По фотографии лепил. Кто это там такой на фотографии?
- Да я пока сам не знаю, - сказал Витюша. - А что, некрасивый?
- Да… мог бы и поэстетичнее подобрать образец для подражания. "Юноша, думающий сделать жизнь с кого… делай ее с товарища Дзержинского!" - не очень точно процитировал Маяковского Игорь Викентьевич. - Впрочем, ты выглядишь посвежее оригинала, хотя сходство… да-а-а! - И доктор засмеялся, видимо, довольный итогами собственной работы.
- Поэстетичнее, да-а?.. - пробормотал Витюша. - Ты, дорогой мой доктор Звягин, тоже не самое эстетичное лицо носишь.
- А что такое?
- Глаза-то не хватает. Левого.
- Да это мне еще в университете, в лаборатории… я тебе сто раз говорил, - отозвался Игорь Викентьевич. - Взрыв, ну его взрывной волной и того… вынесло.
- В университете? Знаю я твои университеты. Впрочем, Ваньке-то Сереброву тоже, говорят, ножку отстрогало, когда на него якобы наши покушались-то… Наши, а?
- Да ладно. Дело прошлое. Кстати, ты на Сереброва не сильно злобствуй. Он же совладелец этой клиники. Так что ты и ему некоторым образом обязан. Это к вопросу о должках. А насчет моего глаза… - усмехнулся доктор Звягин. - А что тут такого? Адмирал Нельсон тоже был одноглазый, а это ему не помешало очаровать леди Гамильтон.
- Вы бы еще Кутузова вспомнили.
- Знаешь что, дражайший мой Виктор, - с некоторым раздражением заговорил медик, - если тебе не нравится мое лицо, можешь на него не смотреть. Тем более что тебе и так пора. Если ты думаешь, что мне нравится созерцать твою физиономию подолгу, пусть даже откорректированную, - то ты совершенно напрасно так думаешь. Я с тобой уже две недели мучаюсь. А мне, между прочим, тоже отдыхать положено. Ну, вам пора, почтенный Виктор Васильевич.
- Спасибо, что напомнили, - сдержанно отозвался Витюша. - Вы очень, очень мне помогли. Правда. Я даже хотел бы оказать вам ответную услугу.
Доктор Звягин пристально посмотрел на своего недавнего пациента и проговорил:
- Какую еще ответную?..
- По эстетике. Вы же улучшили мое лицо, так?
- Да.
- А я мог бы помочь вам улучшить ваше. Не дергайтесь, доктор. Я ничего такого… я с лучшими намерениями.
Пальцы его правой руки скользнули по бедру, изгибаясь в быстром волнообразном движении. Витюша улыбнулся и вдруг, круто развернувшись лицом от поднадоевшего зеркала, разом оказался в шаге от окаменевшего от неожиданности доктора. Подбородок Игоря Викентьевича подпрыгнул, искривились губы, но он не успел ничего сказать, потому что в следующую секунду Витюша вонзил в его правый, здоровый, глаз длинную заостренную металлическую полосу, которая когда-то была обычной ученической линейкой. Только в очень умелых и очень преступных руках она могла бы стать орудием убийства.
Большое тело доктора Звягина содрогнулось от непереносимой боли. Он рывком упал на колени и, запрокинув окровавленное лицо к потолку, перегнулся вперед и упал на живот. Агония была короткой - уж слишком серьезна была рана.
Витюша перевел взгляд на зажатую в его руке стальную полосу, с которой капала кровь, и пробормотал:
- Ну вот, теперь его лицо стало эстетичнее. Точнее, оно приобрело симметрию: не стало обоих глаз…