Пани Таньской было вообще-то семьдесят лет, но она продолжала оставаться живой, как белка, всегда спешила, но никогда, однако, как следует не знала, куда и с какой целью. Она выходила из дома и, пробежав мелкими шажками половину улицы, внезапно останавливалась и старалась вспомнить, куда это она так торопится. А так как ей никто не мог этого объяснить, возвращалась домой. Весьма почтенная непоседа. С ней нельзя было ни до чего дотолковаться, потому что если кто-то ехал в лес, то она - обязательно по дрова, и тогда она в отчаянии говорила:
- Оставьте меня в покое, ведь мне семьдесят лет!
Все выглядело совершенно иначе, когда старушка съедала в страшных количествах блюда слишком жирные, с перцем и с приправами.
- Ведь бабушке семьдесят лет! - восклицали все в ужасе.
- Ну и что с того? - отвечала она с обидой.- Неужели это такой возраст, что нельзя съесть кусочка баранины?
Трудно было договориться с пани Таньской, "летучим голландцем", потому что она всегда была права.
Она как раз размышляла, легкомысленно и рассеянно, куда ей побежать по какому-то выдуманному делу, когда вошла Марцыся, одна из наиболее красноречивых особ столетия.
- Проше старшей пани, письмо принесли.
- Какое письмо?
- Заказное, барышне. Я уже расписалась в квитанции...
Бабка сорвалась с кресла пружинистым движением кенгуру.
- Зачем же ты брала? Кто знает, что это за письмо? Может, не дай бог, из суда?
- Если бы оно было из суда, его бы принес полицейский. Возьмите его, пожалуйста.
- Не возьму, не хочу! Положи его на комод... Как ты думаешь, это от мужчины или от женщины?
Девушка понюхала письмо, втягивая воздух, как охотничий пес.
- Трудно понять... От мужчины - тогда бы оно пахло табаком, а от женщины - духами. А это не пахнет ни так, ни эдак.
Старая пани посмотрела на письмо мрачно, как на врага, который коварно спрятался в конверте. Она не любила писем, ненавидела телеграммы. Кто знает, кто пишет ее внучке? Может быть, это какая-то западня? В наше время все возможно.
Ее любимая внучка Стася на целый месяц уехала к родителям в глухую деревеньку на литовских окраинах.
- Может, это письмо выслать паненке? - спросила Марцыся.
- Еще чего! - крикнула бабка.- Пусть себе лежит и ждет. Если уж ей придется отравиться какой-нибудь плохой новостью, то пусть это будет как можно позже.
- А может, это предложение?
- Письменно? Ты с ума сошла! Тот, кто сделает предложение нашей барышне, здесь, вот здесь будет стоять на обоих коленях и будет скулить, потому что я ему устрою экзамен.
- Натерпится, бедняга,- буркнула Марцыся.
Письмо лежало на комоде и спало. Понемногу его закидали газетами, а потом о нем вообще забыли.
Внучка пани Таньской вернулась через месяц и два дня рассказывала обо всем, что творится в деревне. Это была девушка высокая, стройная, гибкая. Бабка смотрела на нее теплым взглядом, полным большой любви; эта смуглолицая девушка для нее единственный свет в окошке. Она уговорила ее родителей, тяжко работающих на своем кусочке песчаной земли, что внучка будет воспитываться возле нее, а потом она выдаст ее замуж. Это дело, однако, все откладывалось, потому что бабка охотнее всего выдала бы ее за какого-нибудь наследника престола, однако же все дипломаты вставляли почтенной бабке палки в колеса, и до этого марьяжа не дошло. Обыкновенных, менее блистательных конкурентов бабка укладывала на раскаленный противень и поджаривала их на адском огне, так что они исчезали со всех ног с горизонта. Каждый из них был неподходящим для ее внучки, и таким образом панна Стася, тяжело, хотя и тайком, вздыхая, дожила до двадцати пяти лет. Она терпеливо ждала того, кто наконец понравится ее капризной бабушке. Как показывали все знаки на небе и на земле, такой еще не родился.
Панна Стася окончила высшую сельскохозяйственную школу и должна была когда-нибудь заняться своим родным селом. Пока же занималась бабкой.
Когда девушка закончила отчет о каждом кочане капусты и о здоровье каждого теленка в хозяйстве родителей, то лишь от недостатка тем для разговора спросила:
- Бабушка, мне никаких писем не было?
- Писем? Откуда бы тебе были письма?
Прибирающаяся в комнате Марцыся сейчас же взяла слово и сказала:
- Есть письмо, даже заказное.
- Бабушка, ты, наверное, забыла? - спросила внучка.
- Деточка, мне все-таки семьдесят лет! - огорченно ответила пани Таньска.
Панна Стася быстро разорвала конверт и пробежала письмо глазами.
- Боже мой! - воскликнула она сдавленным голосом.
- Я говорила, что это какое-то несчастье,- шепнула бабка. - Марцыся, воды, быстро воды, паненке плохо.
Панна Станислава тяжело оперлась о стол. Другая рука, в которой она держала письмо, дрожала.
- Ох, бабушка,- сказала она подавленным, сквозь слезы, голосом.- Почему ты не послала мне это письмо?
- Мне ведь семьдесят лет! - простонала пани Таньска.- А что случилось?
- Страшная вещь. О боже, какая страшная! А это письмо лежит тут уже месяц... Ох, бабушка, как ты могла, как ты могла...
- Что в этом письме? Говори быстро!
Панна Станислава, однако, не могла говорить быстро. В глазах ее были слезы, она была бледна и измучена.
- У меня была подруга... Хеленка Бзовска...
- Я ее знаю!
- Ты ее знала, бабушка... Она попала под поезд... Ехала с дочкой... У меня есть фотография этого ребенка... И этот ребенок... О, боже милосердный!
- Что с ним, говори быстрее!
- У Хеленки хватило сил попросить, чтобы ребенка отослали ко мне. В этом письме просят, чтобы я ждала на вокзале... А все это было месяц назад... Где теперь этот ребенок?
Пани Таньска явно была перепугана.
- Это страшно,- шепнула она.- Что делать, что делать?
Она вскочила с кресла и начала рысью бегать по комнате. Вдруг остановилась и громко крикнула:
- Кто послал ребенка поездом?
- Жена какого-то врача... Наталья Будзишова. Письмо написал ее муж.
- У Натальи Будзишовой с головой не в порядке, если она отослала ребенка без опеки. Ее адрес есть?
- Есть...
- Напишем Наталье Будзишовой. Пусть сюда сейчас же приезжает. Можно, конечно, послать телеграмму, но она может перепугаться от телеграммы. А впрочем, черт с ней! Пусть перепугается. Марцыся! Беги на почту и скажи, чтобы отправили, как из пушки... Еще не все потеряно. Хоть мне и семьдесят лет, но еще со всем сама управлюсь. Пиши телеграмму!
Панна Станислава, вдохновленная энергией бабки, взволнованная и залитая слезами, сразу собралась с силами. Написала: "Прошу срочно приехать трагическое недоразумение высланный ребенок потерялся". И сама побежала на почту.
До поздней ночи у пани Таньской обсуждали этот ужасный случай.
- Наверное, в газетах писали об этом происшествии, но я редко их читала. А ты, бабушка, не читала?
- Мне все-таки семьдесят лет...- возразила бабка.- И не читала, и не слыхала. Скажи мне, однако, как могло случиться, что девочку никто ко мне не привел? Этот доктор пишет, что его жена повесила ей на шею точный адрес. Может, девочка потеряла адрес? А где ее отец? .
- Так ты и об этом не слышала? Я ведь тебе рассказывала.
- Мне ведь семьдесят лет... Впрочем, все равно. Где он?
- Муж Хеленки был известным ученым и поехал в какие-то джунгли, в Латинскую Америку.
- Зачем его туда занесло?
- Они поехали втроем в экспедицию, не знаю точно, в какую. И все трое пропали без вести.
- Они погибли?
- Никто не знает, но считается, что погибли. Хеленка не могла в это поверить... Она жила в Гдыне и все время ждала возвращения мужа. Как она очутилась на той станции, на которой ее ждало несчастье, куда ехала - об этом мы узнаем. А ребенок...
- Не плачь!
- Как не плакать? Бедная, бедная Басенька!..
- Эту девочку зовут Бася? Так, как меня,- пробормотала пани Таньска.- Может, бог даст, мы ее найдем. 8^?
Назавтра около двенадцати в ее квартиру ворвалась иерихонская труба.
- Я жена доктора Будзишова! - объявила она громогласно.- Что случилось?
- Несчастье! - сказала пани Таньска.
Жена доктора, услышав обо всем случившемся, схватилась руками за голову.
- Это вы во всем виноваты! - крикнула она, для большей убедительности указывая пальцем на несчастную бабку.
- Мне ведь семьдесят лет...- заныла пани Таньска.
- Тем более вы виноваты. От человека в вашем возрасте можно ожидать хотя бы капельку рассудка.
- А вам сколько лет?
- Сорок два... А при чем тут это?
- А то, что если бы мне было сорок два года, я бы не отослала маленького ребенка одного в Варшаву. Может, если бы только в детстве я упала с лестницы и ушиблась головой.
- Верно,- мрачно согласилась Будзишова.- Но мой муж...
- Ос I авьте уж в покое возраст,- сказала панна Станислава. - Посоветуемся, что делать, чтобы найти ребенка. Что вы написали на табличке?
- То, что мой муж записал,- "Панне Станиславе Ольшаньской, Варшава, улица Зельна, 15". Правда, мой муж потом выписал на этом листочке рецепт какому-то болвану, но у меня этот адрес был записан в душе. Все правильно?
- Все правильно, а девочки нет.
- Кто-то ее украл!
- Цыгане...-подсказала бабка шепотом.
- Какие цыгане? Ее украл кто-то на вокзале, или на улице, или... Подождите! В купе сидел такой тип. немного похожий на разбойника. Были там две очень приличные пани и он. Я, наверное, совсем с ума сошла, если не заметила это сразу! Или палач, или убийца...
- Я думаю,- сказала панна Станислава,- что девочка вышла на улицу, кто-то ею занялся, и сейчас сам не знает, что с ней делать. Хотя в это трудно поверить, потому что тогда он мог бы заявить в полицию или дать объявление в газетах.
Они строили самые разные предположения и взвешивали сотни возможностей. После многочасового мучительного совещания было решено: объявить в газетах о странной пропаже и приложить к объявлению фотографию Баси.
- Детка моя...- шепнула пани Будзишова, глядя на фотографию.
Пани Таньска и ее внучка молчали, очень растроганные.
Вдруг жена доктора крикнула громким голосом:
- Я найду ее, хоть из-под земли достану!
Пани Таньска, тронутая этим энтузиазмом, от всего сердца простила ей замечание о "капельке рассудка".
- Рассчитывайте и на меня! - горячо заявила она.
Земля, услышав, что три деловитые женщины будут переворачивать ее вверх ногами в поисках Баси, немножечко струхнула. Больше всех она должна была бояться жены доктора, которая заявила, с силой ударив себя в грудь:
- Моя вина, что я давно сюда не приехала. Я удивлялась, что не получила от вас никаких известий, это мне спать не давало. И потом, у меня были плохие предчувствия. Мне не раз казалось, что Бася меня жалобно зовет. Но муж только посмеялся...
- Мужчины не должны иметь права голоса в таких тонких делах,- глухо промолвила бабка.
Жена доктора поселилась у пани Таньской и с большим беспокойством стала ожидать ответа на объявление.
Вскоре прилетела первая ласточка, дама в красной шляпке, и рассказала печальную историю о каком-то Ироде, который громко скрежетал зубами и всех пугал.
- И вы позволили ему забрать ребенка? - стальным голосом спросила пани Будзишова.
- Кто же мог знать, что так случится? - отпарировала красная шляпка.- Ведь вы сами ясно сказали, что на вокзале девочку встретят.
Жена доктора посмотрела на нее исподлобья.
- Ну и что? Вы женщина или нет?
- Как видите! Усов у меня нет...
- Значит, вы могли бы лучше присмотреть за ребенком из материнских чувств! Впрочем, о чем тут говорить... Вы бы узнали того бандита?
- Тотчас же. Такую разбойничью морду не забудешь.
- Мы его найдем! - в очередной раз воскликнула жена доктора, потрясая этими словами, как тяжелыми кандалами.
Зеленая шляпка, которая прибежала двумя часами позже, подтвердила отчет красной и пообещала, что после поимки похитителя детей она пойдет в свидетели изощренного преступления.
Дело оставалось за тем, чтобы поймать преступника.
Проинформированные о нем власти не могли припомнить никого похожего. В картотеке известных преступников не было его фотографии. Надо было вести поиски самостоятельно. Бабка Барбара составила план, а панна Стася и жена доктора обегали город во всех направлениях. Так как панна Стася никогда не видела бандита, в качестве адъютантов по городу кружили с ней обе цветные шляпки. Рассерженные пани обыскивали сады и парки, заглядывая в лицо каждой девочке, и навестили все детские приюты. Нигде не было никаких следов.
Жена доктора, охотясь на крупного зверя в одиночку и мало надеясь на то, что ей удастся встретить девочку, всматривалась внимательным взглядом во все мужские лица. Не один мужчина отшатнулся во внезапном испуге, почувствовав на себе тяжелый взгляд незнакомой дамы; другие сильно удивлялись, видя, что дама, осмотрев их внимательно, уходила в гневе, бурча что-то по-медвежьи. Ей порой стало приходить в голову, что, может быть, она ищет напрасно, потому что человек с лицом преступника наверняка давно повешен или сидит в тюрьме.
Однажды ее сердце на мгновение замерло, а радость лишила ее дара речи, но лишь на мгновение. На трамвайной остановке, ярко освещенный солнцем, оскорбляя белый свет своим видом, стоял преступник. Жена доктора, успокоив сильно бьющееся сердце, начала подкрадываться к нему движениями пантеры. Одним прыжком она оказалась возле него, схватила его за воротник и пронзительным голосом закричала:
- Помогите! На помощь! Помогите!
Добрые люди изумились, не в состоянии понять, отчего о помощи просит не тот, на кого напали. Собралась толпа, и все с любопытством смотрели на мрачное лицо человека, который в искреннем изумлении старался высвободиться из хищных когтей.
- Чего вы от меня хотите? - наконец зарычал пан Валицки.
- Ребенок! Где ребенок? Говорите сейчас же, или я вас задушу!- с крикливым, но глубоким убеждением пригрозила ему жена доктора.
- Убил ребенка... Ребенка убил...- зашелестела толпа.
- По морде видно, что убийца!
- Полиция! Полиция!
- Где ребенок? - сдавленным голосом спрашивала пани Будзишова.
Бедный актер, видя, что до того, как все выяснится, он будет сильно избит толпой, быстро проговорил:
- Ребенок жив и здоров... Не устраивайте скандал, я вам все расскажу. Идемте отсюда!
Пани Будзишова, подумав, сказала:
- Хорошо! Только и не думайте удрать! Я вас держу за рукав!
Актер как можно скорее покинул горячее место, таща за собой вцепившуюся в его рукав докторшу. Она кивком остановила проезжавшую мимо машину и затолкала в нее Валицкого, как тюк.
- Куда вы меня везете? - спросил он с зубовным скрежетом.
- Не ваше дело!
Спустя какое-то время пан Валицки предстал перед судом, на котором председательствовала бабка. Панна Станислава смотрела на него со страхом, а обе шляпки - с отвращением и с победной улыбкой. Докторша была прокурором.
Рассмотрение дела оказалось коротким. Пану Балицкому на мгновение показалось, что он находится на сцене перед многочисленными зрителями. Он изничтожил взглядом обе шляпки, на бабку посмотрел с любопытством, с большой симпатией - на панну Станиславу, и черным взглядом - на пани Будзишову. Когда та сухим, как перец, голосом объяснила ему, за что его арестовали, он рассказал все.
- Эти пани,- говорил он, указывая левым глазом на зеленую шляпку, а правым - на красную,- оставили ребенка без опеки, и мне пришлось им заняться.
- Ах, так? - глухо сказала Будзишова.
- Это недоразумение! - смущенно шепнули шляпки.
- Вы, наверное, очень заняты,- вмешалась бабка.- Благодарю вас за помощь в поисках, но мы не можем ею злоупотреблять. До свидания!
Обе шляпки отступили, пренебрежительно улыбаясь.
- Говорите дальше! - поторопила Будзишова.
Валицки живописно рассказал о молоке и о замазанном адресе, о вдумчивом анализе и о несравненной сообразительности своего друга.
- Мы прочитали адрес с большим трудом, потому что там осталось только несколько букв. Вы должны признать, что мой приятель в некотором смысле гений.
- Ваш приятель - кретин,- поправила его Будзишова. - Наделали вы делов, каких свет не видал. Кто этот пан Ольшовски?
- Бели вы читали отечественную литературу,- ответил Валицки твердо и с гордостью,- вы бы знали, что это - знаменитый писатель и драматург. Однако же трудно требовать от таких, кто пишет важные документы химическим карандашом...
На счастье, вмешалась бабка и потушила пожар.
- Дорогой мой, - сказала она. - Вы благородный человек, хотя и делаете такие мины, словно едите детей сырыми. Произошло небольшое недоразумение, но вы в нем не виноваты... Мы все тут виноваты, но вы - меньше всех. Ребенка мы заберем, а вы, может быть, время от времени будете навещать нас, чтобы увидеть Басю. Может, даже сегодня вы останетесь на обед... Хорошо?
- Смотря на какой обед, - ответил актер мрачно.- Я люблю жирные блюда. И люблю, чтобы было тихо! - добавил он грозно, поглядев на докторшу.
Пани Будзишова, однако, была так счастлива, что ослабела. Она даже пыталась улыбнуться Валицкому.
- Кто бы мог подумать! - с милой улыбкой сказала она.- Морда злодейская, а сердце доброе!
- Вы мне очень нравитесь! - быстро сказала бабка, услышав легкий скрежет зубов.
Валицки посмотрел на нее с подозрением и неожиданно спросил:
- Вы не издеваетесь надо мной?
- Боже сохрани! - горячо молвила пани Таньска.- Вы так похожи на моего покойного мужа.
Будзишова прервала эти милые разговоры взмахом руки.
- Одно меня удивляет,- сказала она в задумчивости.- Неужели этот пан Ольшовски не читает газет? Неужели он не видел фотографии Баси?
- Может быть,- сказал Валицки мрачно.- Литератор читает только то, что о нем пишут.
- В этом что-то есть...- сказала докторша сама себе.
Вдруг она обратилась к Валицкому:
- А вы случайно не выдумали все это?
Пан Валицки резко обернулся, словно ища какой-нибудь тяжелый предмет, чтобы зашибить жуткое создание. Ничего подходящего поблизости не оказалось, только фортепьяно, и он издал такой страшный звук, что бабка попятилась вместе со своим креслом.
Новый Соломонов суд
Валицки стоял перед Шотом и ввинчивал в него взгляд, подобный штопору. В этом взгляде была бездна презрения.
- Из-за тебя,- говорил он,- мне чуть не свернули шею. Из-за тебя я стал посмешищем публики. Из-за тебя меня унижали. Ты Шерлок Холмс несчастный, ты детектив недоразвитый, дубина стоеросовая! Недаром стыд сжигает твою болванскую душу. Что ты прочитал на картонке?
- То, что было на ней написано,- ответил Шот самонадеянно,- "Станислав Ольшовски, Хмельна, 15".
- Ты прочитал "Станислав"? А знаешь, что это было, гамадрил ты африканский? Там было написано: "Станиславе".
- Не может быть!
- Теперь дальше. Ты прочитал "Ольшовски". Я тогда неглупо у тебя спросил, нет ли там еще чего-нибудь после "и". Я два раза спрашивал...
- Неправда! Только раз!