- Дорогая моя девочка! - проговорила она нежно.- Твоя одноклассница думала, что обидит тебя. Неизвестно, откуда она знает о том, что у тебя нет родителей, что ты сирота. Это глупая девчонка. Если бы ты даже была, как она говорит, подкидышем, если бы ты была несчастным ребенком, ни в коем случае нельзя напоминать о таком несчастье. Но тебя ведь нашли в объятиях мертвой матери.
- Как это было? - спросила Бася не дыша.
До сих пор на эту тему с ней не говорили. Бася знала, что ее родителей унесла смерть, но бросать тень на маленькое сердце, рассказывая о трагедии, никто не хотел. Пан Ольшовски должен был когда-нибудь рассказать ей обо всем - когда-нибудь, когда сердце ее закалится и сможет мужественно перенести кровавую историю несчастья. Но, по-видимому, жадное любопытство людей добралось до Баси, а теперь злая девчонка слепила из ее несчастья ядро и угодила им в ее сердце.
Нани Ольшовска начала рассказывать.
В комнате было сумрачно, а слова впитывались в мрак, как влага в черную ткань. Она рассказывала ей про отца, о котором не было никаких известий с тех пор, как он уехал в экспедицию в южноамериканские джунгли. О матери, отчаявшейся до помутнения рассудка во время путешествия, накануне которого она, видимо, получила ужасное известие из Америки. О пани Будзишовой, доброй женщине, об ошибке благородного страшилища Балицкого, о родственниках, живущих во Франции.
- Остальное ты пережила с нами, дорогая моя девочка. Ты знаешь, как мы тебя любим... Бог нам тебя послал, маленькая, и ты останешься с нами столько, сколько захочешь. У нас с дядей одно сердце, и ты знаешь, что оно не изменится к тебе... Может, ты еще о чем-нибудь хочешь спросить, Басенька?
Бася слушала всей душой, внимательно всматриваясь во мрак, словно бы именно там происходили события, о которых ей рассказывали. Усилием памяти она вызвала восковобледное прекрасное лицо матери. Услышала во мраке отчаянный крик, адский грохот и скрежет. Потом все это стерлось и расплылось.
- О, мамочка...- вздохнула она тихонько и с таким чувством, что пани Ольшовска вздрогнула и прижала ее к себе.
Улыбка
кровавого
Ирода
В глазах Баси, всегда веселых, появилась необычная серьезность! Она словно увяла.
- Удар был слишком внезапным,- сказала пани Оль- шовска мужу.
- Бедненькая,- шепнул он- Надо ее отвлечь и занять чем- нибудь веселым.
Бася, однако, сама нашла себе занятие, воспылав неожиданной любовью к географии. Долгими часами она путешествовала по картам, особенно же полюбила поездки по Латинской Америке.
По джунглям, по каменным пустыням, по лесам, пышущим жаром, по вспененным рекам, в одну ночь переполняющимся мутной водой, вели ее книги, старательно подобранные. Она вылавливала из них все сведения о тех "нечеловеческих землях" и чертила на картах выдуманные дороги. Странные мысли, как тропические бабочки, летали над ее сердцем,
- Она ищет отца по карте,- сказал жене Ольшовски - Сердце у меня разрывается... >
Однажды Бася появилась у него в кабинете.
- Дядя, милый,- сказала она тихонько.- Ты знаешь профессора Сомера? > ЯВ
- Знаменитого географа? Знаю. А почему ты спрашиваешь?
- Ты мог бы написать ему рекомендательное письмо?
- А зачем...- начал Ольшовски, но не закончил - Конечно, детка! - быстро продолжил он.
Со свеженаписанным письмом Бася появилась перед знаменитым ученым. Географ, увидев перед собой хрупкое человеческое существо, наморщил лоб.
Бася подала ему письмо.
- Садитесь, если найдете куда,- сказал он не очень приветливо.
Однако сесть было некуда, так как весь кабинет завален книгами и картами. Если бы наступил конец света и все пропало, пан профессор Сомер, уцелев каким-нибудь чудом, смог бы восстановить весь мир без малейшего труда с помощью своих карт и библиотеки. Так как в этот момент ничто не грозило миру, он занялся чтением письма. Дочитав до половины, он остановился и посмотрел на Басю. Снова начал читать, но уже с большим вниманием. Закончил, снял очки и немного помолчал.
- Бзовски... Бзовски...- он начал говорить, словно сам с собой - Мой лучший ученик... Адам Бзовски... Мило мне, дорогая детка, что я тебя вижу. Я очень любил твоего отца, очень. Он получил бы после меня... Но ладно. Несчастье. О чем ты хотела бы спросить?
- Хочу узнать, пан профессор, куда отправился мой отец и как он погиб,- ответила Бася серьезно.
- Сейчас я тебе объясню.
Ловким движением ноги он отбросил в сторону никому в этот момент не нужную Европу, свалил на кучу какого-то хлама Азию и, наконец, как Колумб, нашел возле печи обе Америки.
- Ты что-нибудь понимаешь в этой карте? - спросил он с > подозрением.
Бася проехалась пальцем по Южной Америке и на одном дыхании выговорила названия всех республик.
Великий географ посмотрел на нее с нескрываемой радостью.
- Замечательно, маленькая женщина! - воскликнул он в восхищении - А сейчас скажи, где находится мой палец.
- В Эквадоре!
- Твоя сообразительность делает честь женскому полу. Восемь женщин из десяти сказали бы, что это Закопане, потому что видны какие-то горы.
- Это Анды,- объяснила Бася знаменитому географу.
- Мне кажется, что истина на твоей стороне,- рассмеялся ученый.
- Я была тут уже десять тысяч раз,- выговорила Бася тихо.
Он посмотрел на нее с искренним изумлением, потом, поняв, каким образом и с какой целью она путешествовала по этим краям, он прогнал улыбку и серьезно сказал:
- Это нижний Эквадор, болотистый, зараженный малярией и лихорадкой... А это верхний, затерянный среди гор и ущелий. По-испански - 1егга Гпа - "холодная земля". За эти вершины и отправился твой отец с двумя французскими учеными.
- Зачем?
- За знаниями. Там, за этими горами, живет индейское племя хибаро, о котором ходит множество легенд. Поэтому они и пошли в эту экспедицию, чтобы целый год изучать этот уголок земли. Один из них должен был записывать речь и песни, второй хотел собрать тойные сведения обо всем, что там живет и растет, а твой отец собирался исследовать саму землю, скалы, горы и реки. Но в это время... Ты сможешь мужественно выслушать все, что я тебе скажу?
Бася серьезно кивнула головой.
- А в это время, когда они переходили через горы, на большой высоте обвалилась тропа. Один из французов уцелел, второй же и твой отец... Господи, упокой их души...
- Пан профессор,- сказала Бася глухо.- Это все верно?
- Так рассказал тот, кто уцелел. Ему удалось добраться до человеческого жилья, до поселка Луи. Оттуда он вернулся в Париж. Французское географическое общество опубликовало его сообщение в своем официальном бюллетене. Это все, что я знаю... Конечно, еще долго после катастрофы шли поиски. Но не нашли никаких следов. Пропасти прожорливы. Какие-нибудь жуткие ливни погребли трагедию в скалах и камнях. А сейчас... Сейчас прошло уже десять лет... Выше голову, девочка! Твой отец погиб на посту, как солдат. Солдат науки - это самый геройский герой. Он никого не убивает, ищет источники жизни, хочет расширить мир и освещает дорогу тем, кто идет за ним. Гордись своим отцом... Подожди, детка, я сейчас еще что-то тебе покажу.
Он снял со стены большую фотографию, на которой возле него сидели шестеро молодых людей.-
- Вот твой отец,- сказал он сдавленным голосом.- Вот этот, слева...
Бася впилась взглядом в светлое, открытое, веселое лицо. Она вглядывалась в него так пристально, что это лицо начало расти, увеличиваться, и вот уже светлые глаза заглянули ей прямо в душу.
- Папочка! - выговорила Бася отчаянным шепотом.
Профессор Сомер мягко взял фотографию из ее рук.
- Не надо, маленькая, не надо... Лучше улыбнись ему.
Светлое лицо отца вошло ей в душу и закрепилось там, как на фотопластинке.
В этот вечер она молилась:
- Сделай, Боже, так, чтобы ему не было холодно и в той пропасти... Пусть минуют его камни, летящие с обрыва... Пусть его могила будет спокойной в этой далекой, страшной, чужой земле... Смилуйся над моим бедным отцом, Господи!
Ольшовским Бася сказала:
- Я знаю все!
Она спрятала атласы и карты, потому что по эквадорским плоскогорьям уже могла путешествовать с закрытыми глазами.
Ее ждала еще одна обязанность, очень срочная: надо было навестить могилу матери и побывать у пани Натальи Будзишовой, своей первой опекунши.
Обе долго стояли на коленях возле могилы, старательно ухоженной и обсаженной цветами.
- Это вы помните о ней...- сказала Бася взволнованно - Как мне вас благодарить?
Она взяла обе ее руки и прижала их к своему лицу*
- Оставь, детка! - защищалась пани Будзишова - Никакая это не заслуга. В нашем отвратительном городке нельзя ни о чем говорить с живыми, вот человек и ищет хоть немного отдыха на кладбище... Ну, посадила я тут несколько цветов, ну и что? По крайней мере, мне есть чем заняться.
- Но ведь пан доктор...- проговорила Бася.
- Пан доктор всегда больше радуется тифу, чем мне. Кроме того, он играет в пикет с аптекарем, неплохая компания, да? А болеть за них приходит владелец склада похоронных принадлежностей. Ну, ну... Но раз уж речь зашла о смертельных делах, скажи мне, что с тем вампиром, актером, который пугает людей?
- С паном Валицким? - улыбнулась Бася.- Он каждое воскресенье приходит к бабушке на обед, и они скандалят до вечера. Он очень постарел.
- А зубами скрипит? ’
- Уже не очень. Только-по воскресеньям.
Бася провела три солнечных дня у благородной Будзишовой, которая, однако, была кисловатой, как перебродившее, но когда-то благородное вино. Пора было возвращаться.
- Теперь ты доедешь одна до Варшавы? - улыбнулась Будзишова во время нежного прощания- Не нужно тебе больше таблички с адресом?
В Варшаве Басю ожидала печальная новость.
- Валицки тяжело болен! - сообщил ей пан Ольшовски.
- О Боже,- искренне опечалилась Бася.- Я только что разговаривала о нем с пани Будзишовой. Что с ним?
- Он сильно простудился где-то во время своих актерских странствий. Воспаление легких. Его положили в больницу.
- А можно его навестить?
- Не только можно, но и нужно, Бася! Этот несчастный человек все время спрашивает о тебе. Может, ты не помнишь, но, когда ты болела девять лет назад, он волосы на себе рвал и приходил каждый день.
- Я помню... Он еще смешно кричал, чтобы меня развеселить. Бедный, бедный Ирод!
Она поскорее побежала к бабушке, чтобы поговорить о нем. Пани Таньска была потухшей,
как факел, и дымилась плохим настроением.
- Я ему говорила: носите осенью рейтузы! одевайтесь теплее! Я ему десять раз говорила, и ты думаешь, что он меня послушался? Ты знаешь, какие у него ботинки? Один раз он пришел, а я смотрю - на ковре лужа... Рыбу можно было ловить... Я ему говорю: что такое? почему вы не вытираете ноги у дверей? "Я вытираю, вытираю, - бубнит этот бандит,- но это мне не удается. Эта вода не снаружи, это вода подкожная, она вытекает из самих ботинок!" Поднимает ой нахально сначала одну ногу, а потом другую и хвастается, что в подошвах у него дыры. Я уж хотела заскрежетать зубами, но он меня опередил, а я с ним конкуренции не выдержу. "Я разбогател на искусстве! - начал он кричать - Это мне награда за героизм! Так я за ней гонялся, что продрал эти смешные башмаки!" Ты слышала что-нибудь подобное?
- Бабушка,- несмело сказала Бася.- Надо было купить ему новые...
Пани Таньска посмотрела на нее мрачно.
- Ты так думаешь? - сказала она черным голосом.
С громким треском она открыла шкаф и вынула пару сверкающих ботинок.
- А это что? - воскликнула бабушка.
- Ботинки...
- В самом деле. Слепой бы понял, что это ботинки. Я купила их и говорю: "Возьми их и носи на здоровье". А этот убийца чуть меня не прикончил. Кричал так, что весь дом сбежался. "Я не нуждаюсь в ничьей милостыне! - орал.- Я артист, а не нищий! Носите их сами, ведь у вас ноги как у слона! И обе левые!" Слышишь? Ага! И еще кое-что похуже говорил. "У замшелых дам бывают дурацкие идеи. Может, вы пожертвуете мне еще какие-нибудь свои махровые рейтузы? Отдайте их кому-нибудь другому... Послужат палаткой во время ливня..." Потом хлопнул дверями - только я его и видела. Бедняга...
- Вы рассердились?
- За что? Этот человек чист, как слеза, и у него есть своя гордость. Он мне наговорил всякого, я ему наговорила, и конец... Скучно мне без него... А когда я узнала, что он заболел, сердце у меня сжалось... Пойдешь к нему, Бася?
- Пойду завтра с паном Шотом.
- Это хорошо, очень хорошо! Скажи ему, что я хотела как лучше. А у этого Шота спроси, не нужно ли чего. Сейчас он не сможет устроить скандал. Бедный пан Антони... Рожи корчит, а сердце ангельское... Марцыся в кухне поплакивает. Он говорил ей, что миллион лет она будет грызть в аду то, что плохо приготовила, и запивать смолой, а ведь бедняжка обожает его. Один раз он взял ее в театр, когда играл какого-то духа, а Марцыся убежала из театра со страху. За это он хотел ее поцеловать... Скажи ему, Бася, чтобы он скорее поправлялся.
Пан Антони Валицки - самый страшный Ирод всех времен и народов, упырь и оборотень во плоти, предводитель привидений, князь разбойников и кровавый призрак - не намерен был поскорее выздоравливать. Он тяжело дышал и хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Температура упорно подтачивала его.
Шот навещал его часто и всматривался в него печальным взглядом. А пан Антони спрашивал прерывающимся голосом:
- Что нового в театре?
Приятель рассказывал о блеске и нищете любимого театра, прикидываясь беззаботным и веселым. Вдруг он увидел на лице Балицкого страшную гримасу, но, зная ее правильное значение, спросил:
- Над чем ты смеешься, Антечек?
- Радуюсь,- тяжело проговорил старый Ирод,- потому что меня ждет большое удовольствие. Я только того и жду, чтобы умереть... В ту же ночь я явлюсь этому ананасу директору и так его напугаю, что он или поседеет, или сбежит из дома...
- Стоит, стоит,- сказал Шот одобрительно - Это халтурщик, а не директор, но ты, Антони, не умрешь. Даже не думай!
- Умру, умру, хотя бы из вежливости... Не могу подводить докторов, которые уже подписали мне приговор. Да, Шот!
- Слушаю тебя, брат.
- Подушку ты можешь забрать себе. Одеяло тоже. Только не продавай, жулик, потому что сопьешься... Знаю я тебя. А за это ты должен нести перед процессией все мои ордена...
- Какие ордена?
- Все эти звезды, которые я видел среди бела дня, когда был голоден... И все эти кресты...
- Перестань, Антечек, у ’гебя температура.
- У меня вечно была температура, всю жизнь... У настоящего актера всегда должна быть температура... Сколько бы раз он ни выходил на сцену... А я сорок лет... но зато Ирода я играл - пальчики оближешь!
- Забойно ты играл Ирода! - сказал Шот горячо - И дух отца Гамлета. Никто больше так не сыграет!
Старый актер прикрыл глаза от восторга. Смерть спряталась в какой-то темный угол, а луч солнца упал сквозь окно, неся золотую радость. Больничная комнатка наполнилась шумом и скандированием: "Валицки! Валицки!" Так рукоплещет галерка и вызывает актера к занавесу.
- Шот...- шепнул старый Ирод.- А все фотографии отдашь Басе... Слышишь?
- Слышу. Бася сюда завтра придет.
Валицки широко открыл глаза и воскликнул чистым голосом:
- Придет? Шот, я должен побриться!
Как следует выбритый, в приподнятом настроении назавтра он ждал ее с самого утра.
Бася пришла после обеда с букетиком осенних фиалок, торжественная и словно бы немного напуганная. Шот, который ждал ее у входа, печально сказал:
- Все очень плохо, но я прошу тебя улыбаться.
- Я не могу.
- Надо! Надо улыбаться!
- Хорошо,- ответила Бася.
На минуту она помертвела, увидев "дядю Валицкого", превратившегося в собственную тень, но, когда заметила его нечеловеческую радость, ободряюще улыбнулась. Он хотел протянуть к ней руку, но не смог.
- Бася! - шепнул он - Басенька!
- Дядечка мой дорогой! - произнесла девочка дрожащим голосом- Все будет хорошо. Все молятся за твое здоровье. И бабушка, и тетя... и Марцыся молится и плачет.
- Наконец-то суп будет соленый, если она льет слезы в суп... Хорошо, что ты пришла... Теперь, Бася, я умру спокойно... Я очень ждал тебя... Шот, не подслушивай! Я хочу ей что-то сказать…
Приятель на цыпочках отошел к окну и стал смотреть в сад. Бася присела возле постели.
- Наклонись надо мной... Так! Не могу говорить... А хотел бы сказать тебе, дорогая детка... что я тебя очень... очень люблю. У меня нет никого на свете... один, как перст... Никто никогда... не прижал лица к моему лицу... только ты... Помнишь? На вокзале, десять лет назад...
- Помню...
- Я никогда этого не забывал... Господь Бог мне тебя послал... потому что у меня было страшно темно на сердце... А у меня есть сердце... Это похоже на вранье, но это так...
- Я знаю об этом!
- Это хорошо... Помни обо мне. Хоть недолго, но помни... Это так страшно - подумать, что никто никогда не вспомнит...
Бася начала говорить быстро, горячим шепотом, что не только она, но и все его очень любят и никогда о нем не забудут, но он зря об этом просит, потому что он поправится.
Ирод прикрыл глаза и жадно слушал.
Ему казалось, что он - смертельно уставший путник, который без сил лежит под деревом, а на дереве щебечет птичка. Сильно пахнут какие-то фиалки, пахнут до умопомрачения, а ласковое весеннее солнце согревает его заскорузлые руки..,, Прикосновение солнца наполняет его несказанным блаженством... Ему тепло, хорошо... Солнце ласкает его руки... С трудом открыв глаза, он увидел, что это не солнце: это Бася положила на них свои маленькие, еще детские ручки.
- Бася! - шепнул он, словно бы удивленный.- О, как тепло... Да ведь это весна... Девочка в отчаянии посмотрела на Шота. Почему Ирод говорит о весне? Весь сейчас как раз
сгущаются осенние сумерки. Может, он бредит?
А Ирод шептал, задыхаясь:
- Как мне хорошо... Я так устал... Столько лет, столько лет... Сердце сгорело дотла... Ведь я всегда всю душу... всю душу вкладываю в то, чтобы было... чтобы было хорошо... Бася, ты здесь?
- Здесь! - ответила она сдавленным голосом.
- Не уходи... Всю жизнь один... Пусть хоть сейчас... Ты меня не боишься?
- Дядечка!
- Это хорошо... Это только лицо у меня... но в душе... О Боже, Боже милосердный!
В этом вскрике были и жалоба, и просьба, и стон, и слезы... Тишина, которая наступила после этого, была невыразимо серьезной и торжественной. Девочка побледнела, сердце ее сжалось. Беспомощная и перепуганная, она оказалась рядом с чем-то возвышенным и непонятным. Бедный человек призвал Бога стоном из самой глубины своей души.
- Он заснул...- шепнул Шот.
Бася встала и нежно посмотрела на это некрасивое, хмурое и помятое лицо. Ее "первый опекун", измученный страданиями, лежал беззащитный - Лазарь, выпрашивающий теплого слова. Она хотела сказать ему тысячи таких слов.
- Он спит...- повторил Шот.
Вдруг Бася схватила его за руку.
- Посмотрите! - шепнула она.