Книга посвящается героическим чекистам, которые сразу же после создания ВЧК встали на защиту завоеваний социализма от посягательств внешней и внутренней контрреволюции. В основе повести - деятельность Самарской губернской ЧК в первые годы Советской власти.
Повесть рассчитана на широкий круг читателей.
Содержание:
Предисловие 1
Вторник 2
Среда 7
Четверг 14
Пятница 18
Суббота 24
Воскресенье 25
Понедельник 29
Вторник 34
Среда 38
Эпилог 39
Примечания 40
Э. Кондратов, В. Сокольников
ТРЕВОЖНЫЕ НОЧИ САМАРЫ
Предисловие
Эта книга рассказывает о том, как работали в труднейшее для нашей страны время чекисты, рыцари революции, до последнего дыхания верные своему долгу.
"Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться…" - писал В. И. Ленин. Всероссийская чрезвычайная комиссия, созданная 20 декабря 1917 года, стала надежным и острым оружием подавления сопротивления свергнутых классов, террористической, подпольно-заговорщицкой деятельности внутренней и внешней контрреволюции, активизировавшейся во многих уголках молодой Советской Республики. Самара была одним из таких уголков.
Сразу же после создания в 1918 году в Самарской губернии ЧК ей пришлось начать борьбу против остатков белогвардейщины, вылавливать и обезвреживать укрывшихся карателей, эсеров, которые занимались подрывной работой на селе. Ими, в частности, весной 1919 года был инспирирован кулацкий мятеж в ряде волостей Самарской и Симбирской губерний. Как было установлено, руководители его имели связь с колчаковцами.
Кулацкие мятежи вспыхивали и в 1920 году. При ликвидации одного из них в Кинель-Черкассах был пойман агент белогвардейской разведки Колосов. В это же время царские офицеры Буров, Шумановский и некоторые реакционные религиозные деятели возглавили в северных волостях губернии банды "зеленых". Боевые отряды ЧК решительно подавляли в самом зародыше всякие попытки вражеских выступлений против Советской власти.
В 1920–1922 годах серьезную опасность для молодой Советской Республики представляли вооруженные банды Сарафанкина, Серова и других главарей. Самарская губчека вела с ними успешную борьбу. Тут были не только вооруженные схватки. Чекисты с помощью партийных организаций и сознательной части населения проводили большую работу по разложению бандитских формирований изнутри. Деятельность чекистов осложнялась тем, что она осуществлялась в условиях надвигавшегося страшного голода, вспышек эпидемий холеры и тифа, острой нехватки топлива. И, несмотря на это, борьба с врагами революции увенчалась успехом. Они были разгромлены. Такова предыстория событий, описанных в повести Э. Кондратова и В. Сокольникова "Тревожные ночи Самары".
Подлинные события начала двадцатых годов, описанные в повести, как бы уплотнены во времени и втиснуты в рамки хроники девяти дней одного года. Такая композиция книги подчеркивает как особо тревожную обстановку в Самаре, так и необходимость в этих экстремальных условиях оперативности, решительности и быстроты действий чекистов. Это состояние огромного напряжения воссоздано правдиво и достаточно убедительно.
Начинается повесть, казалось бы, с довольно банального убийства уголовника. Однако выбор необычного места для совершения преступления - вблизи здания ЧК, да еще на глазах у часового, заинтересовал чекистов. Профессиональное и политическое чутье подсказало им, что случай этот не рядовой. Начинается расследование. Так читатель вводится в водоворот событий, знакомится с многосторонней деятельностью сотрудников ЧК. На протяжении всех девяти глав повести интерес к ней не снижается, напротив, от страницы к странице книга захватывает все больше. Заканчивается она ночной операцией чекистов по ликвидации остатков контрреволюционной организации, существовавшей в Самаре.
В ходе повествования, помимо основных оперативных мероприятий, проведенных чекистами, показаны разные стороны их деятельности: борьба с взяточничеством, спекуляцией, участие в мероприятиях по борьбе с голодом, эпидемиями, детской беспризорностью. Подлинные документы, приведенные текстуально, обогащают произведение и усиливают его правдивость.
Описываемые в книге события совпадают по времени с началом осуществления НЭПа. В ту пору многие, в том числе и чекисты, особенно молодые, не избежали колебаний и опасений за судьбу завоеваний революции. Но в своей деятельности они были принципиальны и решительны и предпринимали немедленные меры к пресечению поползновений врага, смело шли навстречу опасностям ради выполнения задания, ради защиты интересов народного государства. Так было в жизни, и эта сторона работы чекистов двадцатых годов достаточно достоверно отражена в повести.
Кем были в жизни люди, ставшие героями повести-хроники "Тревожные ночи Самары"! Образы чекистов в повести созданы собирательно, фамилии их, за исключением двух-трех, вымышленные. Однако по биографическим данным и образу действий в председателе Самгубчека Вирне легко узнать первого председателя Самарского губчека И. Г. Бирна, в начальнике секретного оперативного отдела Белове - самарского большевика Беляева, в рядовом чекисте Ягунине - бывшего красноармейца Ягунова. Все они люди, преданные Коммунистической партии, ее идеалам. На страницах повести мы встречаемся и с такими чекистами, как Ратнер, Гончаренко и другие, которые выведены под своими фамилиями. И очень хорошо, что читатели восьмидесятых узнают о всех, кто с честью пронес высокое звание чекиста.
Фамилия одного из тех, кто противостоит чекистам, Гаюсов. Бывший контрразведчик белых, он показан как организатор контрреволюционного подполья, умеющий подчинять людей своей воле и способный на любые враждебные действия. Он специалист по изготовлению фальшивых документов, мастерски водит автомашину, когда нужно, умелый обольститель. В схватках со своими противниками Гаюсов находчив, бесстрашен и беспощаден.
В книге враги Советской власти показаны сильными, умными и деятельными. Это только усиливает наши симпатии к молодому органу пролетарской диктатуры - ЧК и ее сотрудникам. Мы по достоинству оцениваем их преданность ленинским идеям, зрелость, отвагу, чистоту помыслов.
Герои повести живут и работают не в каком-либо условном, чисто литературном городе, а в реальной Самаре, так хорошо знакомой старожилам и в некоторой степени - современникам. По мере развития событий герои как бы водят вместе с собой читателя по улицам старой Самары. Книга пронизана любовью к городу, а иллюстрации отлично дополняют текст.
Повесть "Тревожные ночи Самары" исторической правдой, полнотой описания политической обстановки в Самаре начала двадцатых годов, занимательностью и остротой сюжета несомненно привлечет внимание читателя. Ее значение не только в художественном осмыслении событий прошлого. Знакомя сегодняшнего читателя с героическим прошлым, с опытом старшего поколения, повесть способствует формированию у советского человека, и прежде всего у молодежи, высоких моральных качеств - беззаветной любви к Родине, человеколюбия, высокой бдительности и непримиримости к врагам коммунизма. В этом ее ценность.
Генерал-майор в отставке И. Кинаров,
почетный сотрудник госбезопасности
Вторник
1
Поджав коленки, чтоб не стонало брюхо, озлобленная надвинувшимся голодом и озадаченная полупонятым декретом о НЭПе, спала Самара одна тысяча девятьсот двадцать первого года в теплой летней пыли. Как ночь, так ежится город, затихает, и на улицах, естественно, ни души. Кой-чему научили годы гражданской войны, этому тоже: дело к темну - запирай ворота и ставни крепче, постучат - зажмурься и молчи, покамест не узнаешь, кто стучится. И хотя уже года полтора в мысленно обозримых окрестностях большой войны нет - разве что где-то на Дальнем Востоке, так он дальний и есть, - чуть не каждую ночь, однако, слышит чуткий, всегда настороженный обыватель, как где-то на улице - рядом, ей-ей рядом! - хлопает выстрел. Жулье! Его в Самаре хватало и в дни благополучия, а в пору лишений… Эх, о чем говорить!..
В третьем часу ночи хлопнул выстрел шагов за двадцать от скрещения Николаевской и Предтеченской улиц. Не дошагал эти сосчитанные следствием шаги и никогда уже не дошагает человек среднего роста, лет тридцати. Шел он в опасной близости от губчека, которая размещалась в каменном доме бежавшего с чехами купца на углу упомянутых улиц. Часовой Серков заметил его приближение и даже цевье винтовки сжал пальцами от некоторого волнения. Так что убийство произошло у него на глазах: человек стал пересекать улицу, из-за афишной тумбы бабахнуло, и кто-то, не таясь, побежал по Николаевской в сторону собора. Часовой крикнул: "Стой!" - и успел пальнуть ему вслед, но попал не попал, знать не мог.
Упавшего человека после того как убедились, что не человек он уже, а труп, - не трогали до рассвета. А как посветлело, разглядели, что одет он обыкновенно: полосатые брюки, выпущенные на голенища сапог, синяя сатиновая рубаха, замызганная шляпа. Лицо его не было знакомо ни часовому, ни дежурному. Скуластое, с жесткими, немного несимметричными усишками, а остальное - без особых примет.
Да, вот еще: убитый был сразу при двух серебряных карманных часах, нацепленных на кожаный ремешок. Примета верная: она объяснила, что человек с неодинаковыми усами - урка.
Дежурный по Самгубчека уполномоченный Кузьмин не стал будить начальство телефонными звонками, поскольку посчитал уничтожение единичного урки происшествием незначительным. Гнаться же за тем, кто стрелял из-за тумбы, было, в сущности, некому - почти половина самарских чекистов охотилась за более крупным зверьем - за бандами Серова и Сарафанкина, которые орудовали на юго-востоке губернии. Короче, люди были наперечет. Так что Кузьмин ограничил свою временную начальственную роль записью в книге происшествий, оставив труп на мостовой до полного света.
Однако скоро на душе у него заскребло. Девятнадцатилетний уполномоченный ЧК был очень добросовестным и опытным работником. Слушая, как балабонит Серков: "А я только хотел, а он как шарахнет, а я как дам…", - Кузьмин то и дело возвращался к мысли об удравшем убийце.
"Надо было хоть мне побежать, что ли", - с неудовольствием думал он, понимая, что именно так, и никак иначе скажет своему начальству: надо, мол, было погнаться, да упустил момент… Кривить душой Кузьмин не хотел, так как знал по некоторому личному опыту, что тогда бывает еще хуже.
Только зряшными были его печали: тот, кто стрелял из-за тумбы, обнаружился неожиданно скоро.
Жизнь наша, как известно, не обходится без случайностей. Одна из них была в ту ночь: часовой Серков почти в полной темноте попал в убегавшего человека. Горячий свинец, выплюнутый старой трехлинейкой, прошил ему бок и куда улетел дальше - неизвестно, А человек чуть не целый квартал пробежал в запале, сжимая в руке наган и не обращая внимания на рану. Потом ему вдруг стало очень тяжко. Кровь пропитывала штанину, хлюпала в сапоге. Раненый матерно ругался и рычал, зажимал обеими руками бок, пытался бежать, но слабость все настойчивее тянула к земле. Он то и дело распрямлялся, делал несколько шагов и все оглядывался по сторонам. С Николаевской он свернул на улицу Льва Толстого, потом на Соборную, но быстро двигаться был уже не в силах - чуть не падал, волочил правую ногу, и невидимая пыль, поднимаясь клубами, забивала ему глаза, гортань и нос, а каждый камешек на пути словно выпячивался из мостовой, чтобы зацепить за ноги.
Он упал, и пухлая пыль не смягчила удар подбородка о камень.
- М-мать., - с мукой выстонал раненый и медленно поднялся. Мелко перебирая ногами и наклоня голову, он вытянул, как слепой, руки и пошел к забору. Звонко стукнул по доскам наган. Теперь он двигался, держась за стены домов и заборы. Только выступавшие, как челюсти, крылечки деревянных зданий мешали, и он огибал их, пачкая кровью. Собаки не лаяли - голодающие беженцы почти всех уже прибрали к рукам, да и пирожники, по слухам, не брезговали пускать шавок на начинку. Только одна бреханула и трусливо смолкла.
Силы покидали раненого. У кирпичного особнячка с парадным крыльцом, полуподвальчиком и свежеокрашенными ставнями он снова упал. Полежал без движения, затем, царапаясь по стене, поднялся к окну и стволом нагана постучал в ставню.
Окно молчало. Он постучал снова и снова. В щели прорезался тусклый свет. Тогда он крикнул срывающимся голосом:
- Откройте… вы!..
И упал - вернее, опустился на подогнувшиеся тряпичные ноги и затем круто повалился на бок, не выпуская из вывернутой руки нагана.
В доме по-прежнему было тихо. Но вот звякнул замок, скрежетнул запор, и дверь с кудряво выписанной надписью на бронзовой табличке
МАКСЪ ИВАНОВИЧЪ ГЮНТЕРЪ, ПИВОВАРЪ
отворилась, правда, всего лишь на ширину ладони - настолько пускала ее массивная, хоть кобеля сажай, цепочка.
- Эй, тута хто? - позвал сиплый до свиста голос из-за двери. Обладатель его держал в руках сильно прикрученную лампу-семилинейку и, судя по дерганью света, сильно трусил.
- Никого вроде нету, Макс Иваныч, - с некоторым облегчением сказал он, обернувшись в темноту дома.
- Этого мы не можем знать, - послышался в ответ твердый тенорок. - Ты обязан посмотреть, Николай.
- А коли они под крыльцом? - недовольно спросил Николай.
Однако же, помешкав, снял цепочку и высунулся по плечи.
Ночь уже начала сереть, но противоположная сторона Соборной улицы еще пряталась во мгле, проступали лишь силуэты столбов. Тихонько шлепая босыми, изуродованными ревматизмом ступнями по крашеным ступеням, дворник Николай спустился с крыльца и, присев, поднял лампу над головой. Другой рукой он держал у пупа сползающие серые кальсоны.
- Вроде никого, - прохрипел он и тут же тряхнул бороденкой, забормотал испуганно: - Осподи, осподи, мать моя, гля-а-а…
Он ссутулился и пригнулся, вглядываясь в темневшее на земле тело, и держал лампу на отлете, как гранату или шашку.
- Кто там есть? - с тревогой спросил тенорок.
Дверь раздвинулась шире, и с крыльца, осторожничая, спустился упитанный короткий человечек в пижаме с кантами и махровом халате. Седая бородка клинышком, пенсне над рачьими глазами и в особенности ночной колпак - это был явный немчик, и, если б не табличка, можно было б добавить: типичный немец лекарь, которых рисовали несколько лет назад в "Сатириконе".
- Никак помер, - прошептал Николай и ковырнул узловатым мизинцем щеку лежащего человека. Потом потрогал веко, перекрестился.
- Помер.
Плотный старичок тоже перекрестился и приблизился семенящими шажками. Присел, взял у дворника лампу и с внимательностью оглядел лицо.
- Выбрал место, где ему ложиться умирать, - бормотал он. - Мой дом не такое место. Это будет осложнение, нехорошо… Николай!
Макс Иванович выпрямился.
- Чево?.. - угрюмо отозвался после некоторой паузы дворник в предчувствии неприятного поручения.
- Отнеси этого… - Гюнтер прокашлялся, - подальше от моего дома. Положи его там, где хозяева рано проснутся. Поторопись, покуда люди на улице отсутствуют.
- Волоком, што ль?.. - сердито захрипел Николай, но, махнув рукой в отчаянности, подхватил под мышки труп и, приподняв его на аршин от земли, поволок вдоль квартала в сторону площади. Наган выпал. Дворник матюкнулся, подобрал оружие, сунул мертвому за пазуху и, изменив маршрут, потащил его через улицу.
Макс Иванович подождал у крыльца возвращения Николая и распорядился спокойным голосом:
- Сегодня ты должен очень рано подметать, понятно?
- Чай, не дурной, - огрызнулся дворник и сокрушенно оглядел темный от крови рукав бязевой рубахи.
- Одежку, Макс Иваныч, сменить ба…
- Идем, Николай, идем! - Кисточка на колпачке благожелательно дернулась. - Я сейчас выдам тебе новую одежду.
…Через час, выйдя с метлой на крыльцо, дворник Николай заметил силуэт мужчины, воровато метнувшегося от дороги к дому Минаевых. Это им дворник подбросил мертвяка.
Николай удовлетворенно клекотнул: догадался, что Минаевы оттащили труп подальше.
Никто из обитателей Соборной улицы не желал отвечать на назойливые, а главное, небезопасные вопросы "угро" или "чеки".