Машина свернула направо, и перед Анникой открылся вид исполинской тюрьмы. Стены и колючая проволока начинались едва ли не в центре городка. Такси наконец подъехало к большим металлическим воротам.
- Ну, вот и приехали, - сказал водитель. - Дальше мне нельзя.
Поездка обошлась Аннике в шестьдесят крон, дешевле, чем сосиски с соусом.
Она расплатилась, и машина исчезла, оставив ее наедине с гигантскими воротами. По обе стороны ворот тянулся двойной забор, состоявший из натянутых цепей, увенчанных колючей проволокой под током и высотой около пяти метров. В проволоке свистел холодный ветер.
Анника вскинула на плечо сумку и подошла к висевшему у ворот телефону:
- Мое имя - Анника Бенгтзон, я приехала на свидание с Филиппом Андерссоном.
Голос ее звучал тихо и пискляво.
"Вот так чувствуют себя все женщины, приезжающие сюда навещать своих мужей. Но только им еще хуже, потому что для них это не игрушки".
В замке калитки ворот раздалось жужжание, и Анника, опасливо потянув на себя створку, открыла калитку и вошла. Она очутилась на асфальтовой дороге, ведущей к следующим воротам. Проволочное заграждение продолжалось и здесь, по обе стороны этой продолговатой клетки длиной около ста метров. Ветер трепал Аннике волосы и холодил ноги, пока она шла по этой нейтральной полосе до здания с двумя дверями.
"ПОСЕЩЕНИЕ ЗАКЛЮЧЕННЫХ", - было написано над левой дверью. Значит, ей сюда.
Дверь оказалась такой тяжелой, что Аннике пришлось открывать ее обеими руками.
Она вошла в длинный коридор. Возле двери стояла решетчатая тележка. Молодая женщина с собранными в длинный хвост волосами стояла спиной к Аннике, не обратив на нее никакого внимания, и нажимала кнопки на своем мобильном телефоне.
Вдоль трех стен рядами стояли металлические шкафы. Четвертая стена практически вся состояла из окон, задернутых синими занавесками. Под окнами стояли ряды стульев, делавших помещение похожим на приемную дантиста.
Анника нажала кнопку третьего телефона.
- Ждите, к вам скоро выйдут, - сказал бесплотный голос.
Девушка бросила мобильный телефон в сумку и вышла из здания, не оглянувшись на Аннику.
"Вот как это выглядит в реальности. Значит, солидарности нет даже среди жен заключенных".
Некоторое время она стояла посреди помещения, потом подошла к окну и приподняла занавеску. За ней, естественно, оказалась металлическая решетка, выкрашенная белой масляной краской.
Опустив занавеску, Анника подошла к доске объявлений возле телефона и прочла расписание приема посетителей и извещение о ремонте гостиничных комнат.
"Снимите верхнюю одежду и повесьте ее в шкаф".
Анника вздрогнула и огляделась.
Голос раздался из громкоговорителя. Анника подняла голову и увидела в верхнем левом углу помещения видеокамеру наблюдения. Кровь бросилась Аннике в голову. Конечно же за ней наблюдают.
Она торопливо сняла куртку и шарф и затолкала вещи в шкаф номер десять - как можно дальше от видеокамеры.
"Теперь можете войти", - сказал голос.
Щелкнул замок, Анника открыла дверь и оказалась в отделении для посетителей перед пунктом контроля. Слева - металлодетектор, справа - рентгеновская установка с лентой транспортера для сумок.
Двое охранников - мужчина и женщина - в форме смотрели на Аннику сквозь стеклянный щит.
- Поставьте сумку на ленту транспортера и пройдите через рамку металлоискателя.
Анника подчинилась, чувствуя, как участился от раздражения ее пульс. Естественно, стоило ей ступить под рамку, как запищала тревожная сигнализация.
- Снимите сапоги и поставьте их на ленту транспортера.
Анника повиновалась и снова прошла под рамкой. Сигнала не было.
Потом ей разрешили зайти за стеклянное ограждение и подойти к столу.
- Попрошу удостоверение личности, - сказал мужчина, и Анника протянула ему корреспондентское удостоверение.
- Будьте любезны, раскройте сумку, - сказала женщина.
Анника снова повиновалась.
- У вас в сумке нож. - Женщина извлекла из сумки перочинный нож с лозунгом ""Квельспрессен" - остро и точно в цель". - Брать его с собой нельзя. Ручку тоже.
- Но чем же я буду писать? - с отчаянием в голосе спросила Анника.
- Мы дадим вам ручку, - сказала женщина и протянула Аннике желтый Bic.
- Вам придется оставить здесь и мобильный телефон, - добавил мужчина.
- Знаете что, - предложила Анника, - давайте я просто оставлю в шкафу сумку, а с собой возьму блокнот и вашу ручку.
Охранники согласно кивнули. Анника забрала перочинный нож, телефон и, вернувшись в комнату ожидания, открыла шкаф, положила в него сумку, а потом прошла в сектор посетителей, обойдя рамку металлоискателя. Она неуверенно улыбнулась, с удивлением обнаружив, что хочет понравиться охране.
- Много ли посетителей приезжает в тюрьму? - спросила она.
- За год - пять тысяч, но посещения равномерно распределены во времени. К тому же у сорока процентов заключенных вообще не бывает посетителей.
- Господи, так, значит, я первый посетитель Филиппа Андерссона?
- Нет, - сказала женщина, - сестра навещает его один раз в месяц.
- А Давид Линдхольм? Насколько я понимаю, он был здесь за несколько дней до смерти.
- Опекуны и наблюдатели бывают у нас очень часто, - пояснила женщина.
Тем временем мужчина поместил в ячейку на специальном стенде удостоверение Анники. Потом он положил перед собой на стол какой-то документ и принялся перечислять правила посещения, не спуская глаз с Анники.
- Вас могут попросить снять одежду и подвергнуться обыску в присутствии двух женщин-надзирательниц, - сказал он, - но вы имеете право отказаться от этой процедуры. Если вы откажетесь, то ваше право на посещение будет аннулировано. Вас также могут осмотреть кинологи с собакой на предмет наличия наркотических веществ. Опять-таки вы имеете право отказаться и от этой процедуры с теми же последствиями. В помещение тюрьмы нельзя проносить еду и табачные изделия. Здесь вы должны расписаться в том, что согласны на то, что вас запрут в одной комнате с заключенным на время посещения.
Анника кивнула и с трудом сглотнула слюну. В комнате наступила тишина. Желтой ручкой Анника расписалась в том, что согласна с условиями посещения.
- Мы предоставляем посетителям фрукты и кофе. Если с посетителем проходят дети, то они получают сок. Вы чего-нибудь хотите? - спросила женщина, ведя Аннику по коридору с пронумерованными дверями. Жестом она указала на стол с напитками и фруктами.
От мысли, что кто-то может привести сюда детей, Анника содрогнулась. От напитков и фруктов она отказалась, покачав головой.
- Вот комната номер пять. Сейчас я посмотрю, что там делается. После окончания свидания надо убрать за собой.
Надзирательница открыла дверь и первой вошла в тесное помещение.
- Здесь туалет и душ, - сказала она, указав на двери. - Здесь экстренная связь с постом охраны, а это сигнал тревоги. О, кто-то оставил здесь игрушку…
Она наклонилась и подобрала с пола какую-то мягкую игрушку и пластиковый пропеллер.
- Вчера к одному заключенному привозили сына, - извиняющимся тоном произнесла надзирательница.
- Должно быть, это было нелегко, - вяло отозвалась Анника.
Надзирательница улыбнулась:
- Мы, как можем, стараемся развлекать детей. Когда они уходят, Джимми надувает для них шарики.
- Джимми?
- Да, это второй охранник.
Надзирательница указала на низкий комод:
- Здесь простыни и одеяла. Сейчас я вызову заключенного.
Она вышла, оставив Аннику в состоянии легкого паралича разглядывать главный предмет обстановки - узкую кровать с поролоновым матрацем.
Дверь закрылась с приглушенным щелчком, потом сработал замок.
"Господи, твою мать, во что я впуталась?"
Она оглядела стены, которые, казалось, наваливались на нее, давили, не давали дышать.
"Как я с этим справлюсь? Мне нужна стратегия!"
В комнате стоял один стул, и Анника тут же решила на него сесть. Было абсолютно исключено сидеть на этом топчане рядом с убийцей.
Она положила блокнот и ручку на комод, решив использовать его как стол, и снова огляделась. На стене висела черно-белая фотография, изображавшая работавших на пристани докеров, в красновато-коричневой рамке. Это была одна из фотографий с выставки Торстена Бильмана в Национальном музее. Выставка проходила с 17 июня по 10 августа 1986 года.
За спиной было два окна, и Анника приподняла занавеску. За ней оказались такие же решетки, какие она уже видела в зале ожидания.
"Долго ли мне еще ждать? Заключенным сюда из камер, наверное, неблизкий путь".
Минуты тянулись томительно долго. За три минуты она четыре раза посмотрела на часы, а потом опустила рукав свитера, чтобы не видеть часов. Она перевела взгляд на висевшую на стене металлическую коробку - видимо, деталь связи с охраной, и принялась рассматривать кнопку тревожной сигнализации.
Она вспотела, несмотря на то что в комнате было прохладно.
Замок заскрежетал, потом щелкнул, и дверь открылась.
- Дайте знать, когда закончите, - сказала надзирательница и отошла в сторону, пропуская в комнату заключенного.
Анника встала, чтобы представиться, с интересом вглядываясь в вошедшего в комнату человека.
"Черт возьми, кто это?"
На рисунках из зала суда она видела длинноволосого мускулистого мужчину, загорелого и высокомерно улыбающегося. Сейчас перед ней был старик с коротко остриженными седыми волосами и солидным брюшком, одетый в чисто выстиранную тюремную робу и пластиковые шлепанцы.
"Неужели за четыре года человек может так разительно измениться?"
Он протянул руку.
- Надеюсь, они не слишком сильно докучали вам требованиями безопасности? - спросил он.
Анника с трудом подавила желание сделать книксен.
"Это место странно действует на психику".
- Не больше, чем при перелете в Гётеборг, - ответила она.
- Мы, заключенные, идем с другой стороны и проходим те же процедуры, - сказал он, не отпуская ее руку. - Согласен, что это не очень обременительно, если не считать того, что нам приходится переобуваться. Вероятно, велик риск, что мы можем набить подошвы наркотиками.
Анника отняла руку.
- Гораздо хуже возвращаться отсюда в камеру. Нас раздевают догола и пропускают через металлоискатель. Надо проверить, не спрятано ли оружие в заднице.
Анника быстро села на стул, оставив Андерссону кровать. Он сел, и их колени едва не соприкоснулись. Анника отодвинулась и взяла блокнот и ручку.
- Здесь каждый день проверяют металлоискатели, - продолжал гнуть свое Филипп Андерссон. - Это может показаться чудачеством, но на самом деле себя оправдывает. Кюмла считается образцовой тюрьмой. Здесь почти нет наркотиков. И редко случаются побеги. Их не было со времени прорыва прошлым летом. Да и убиваем мы друг друга тоже не каждый день…
Анника сглотнула так громко, что звук эхом отдался от стен.
"Он старается произвести на меня впечатление. Тревожиться не о чем".
- Пожизненное заключение, - сказала она. - Как его переносят?
Она не собиралась задавать этот вопрос, он совершенно неожиданно сорвался с ее губ.
Он несколько секунд молча смотрел на Аннику, глаза его, как ей показалось, увлажнились.
"Он что, принимает пилюли счастья?"
- У меня есть для тебя новая информация, - сказал он. - Новая информация по моему делу. Я подал апелляцию в Верховный суд.
Он сказал это с таким видом, словно сообщил оглушительную сенсацию века. Анника посмотрела на него, стараясь не моргать. Что он, собственно, имеет в виду? Как ей следует реагировать? "В самом деле? Как это интересно!" Или по-иному? Любой мелкий преступник пытается подавать апелляции в Верховный суд для пересмотра дела.
Она прислушивалась к наступившей тишине, стараясь придумать что-нибудь вежливое, чтобы сдвинуть разговор с мертвой точки.
- И что же это за новая информация? - спросила она, а Андерссон кивком показал ей, чтобы она взяла ручку и блокнот.
- Ты читала документы, которые я тебе прислал?
Анника кивнула, она действительно их просмотрела, по крайней мере верхние страницы.
Филипп Андерссон облокотился на колени и подался вперед. Анника откинулась на спинку стула.
- Меня осудили, несмотря на то что я невиновен, - сказал он, подчеркивая ударением каждое слово. - В моей апелляции это доказано.
Прислал ли он ей текст апелляции? Нет, едва ли.
- Каким образом? - спросила она, поставив в блокноте маленький вопросительный знак.
- С помощью мобильного телефона, - сказал он, кивками подтверждая каждое свое слово.
Анника посмотрела на его выступающий живот и бледные руки. Впечатление мужественности от прежних фотографий было, видимо, обманчивым, просто он носил хорошо подогнанные под его фигуру костюмы. Она знала, что ему сорок семь лет, но выглядел он много старше своего возраста.
- Что? - удивилась Анника.
- Полиция не удосужилась проверить журнал моих мобильных звонков! Меня не было на Санкт-Паульсгатан во время совершения убийства.
- И где же ты был? - спросила она.
Он широко раскрыл глаза, но тут же прищурился.
- Какое это имеет к тебе отношение? - сказал он, и Анника почувствовала, как часто забилось ее сердце. Она подавила желание отодвинуться от него еще дальше.
- Никакого, - пожала она плечами. - Это не имеет ко мне никакого отношения.
Пожалуй, она произнесла это на слишком высокой ноте.
Филипп Андерссон поднял палец и направил его в лицо Анники.
- Ты ни черта не знаешь! - воскликнул он со свирепостью, какой Анника от него не ожидала.
Анника внезапно успокоилась. Заглянув в его влажные глаза, увидела в них беспомощность и отчаяние человека, хватающегося за спасительную соломинку.
"Он как загнанный в угол пес. Лает, но не может укусить. Никакой опасности нет, никакой опасности нет".
Мужчина стремительно встал и сделал два коротких шага к двери, потом вернулся. Он оперся на спинку стула и склонился к Аннике. Из его рта шел дурной запах.
- Ты приехала сюда, чтобы написать о моем обращении в Верховный суд, - сказал он, - а не для того, чтобы задавать свои е… вопросы!
- Вот здесь ты ошибаешься. - Анника нисколько не смутилась того, что он буквально дышал ей в лицо. - Посещение состоялось по моей просьбе и пройдет на моих условиях.
Он отпустил спинку стула и выпрямился.
- Если ты успокоишься и выслушаешь меня, то поймешь, чего я хочу, - сказала Анника. - Если станешь и дальше капризничать, то я уйду.
- Почему я должен тебя слушать?
- Потому что я знаю больше, чем ты думаешь, - ответила Анника. - Я там была.
- Что?
- Я там была.
С глухим стуком, приоткрыв от неожиданности рот, он сел на узкий топчан.
- Где?
- Я была в патрульной машине, которая первой прибыла на место преступления в доме на Санкт-Паульсгатан в ту ночь. Я не все видела, но хорошо помню запах.
- Ты там была? И что же ты видела?
Она не отрываясь смотрела на него.
- Кровь. Она текла по стенам, текла по ступеням. Густая кровь, густая, но яркая. Она текла медленно - ярко-алая кровь по желтым стенам.
- И больше ты ничего не видела?
Она посмотрела на фотографию Торстена Бильмана с докерами, сгибающимися под тяжестью огромных мешков.
- Я видела ее волосы. Темные волосы. Она лежала на площадке, шевеля головой. Юлия Линдхольм шла первой, потом Нина Хофман, потом я. Я была последней, Юлия первой, но командовала Нина. Она первой достала пистолет.
Она посмотрела ему в глаза.
Филипп Андерссон не отвел взгляд.
- Она что-нибудь говорила?
- Она крикнула: "Полиция! Вы находитесь под прицелом! Юлия, стань к двери. Анника, уходи отсюда". Вот что она крикнула. Я повернулась и убежала.
Филипп покачал головой:
- Я говорю не про Нину, а про Ольгу.
- Про кого?
- Про темноволосую женщину.
"Он имеет в виду жертву".
Анника, не удержавшись, снова трудно сглотнула.
- Не знаю, - сказала она. - Не думаю, что она могла говорить. Она умерла до приезда скорой помощи.
Тишина в комнате изменилась. Она перестала быть неопределенной, стала тяжелой и удушливой.
- Что тебе известно об Альготе Генрихе Хеймере? - спросила она, и Филипп Андерссон насторожился. У него едва заметно дернулся уголок рта, но это движение не ускользнуло от внимания Анники.
- О ком?
- Он мертв, но едва ли в этом есть твоя вина. Откуда он знал Давида?
Анника знала ответ, по крайней мере отчасти. Они оба участвовали в парашютном бизнесе.
Финансист посмотрел на Аннику пустыми, ничего не выражающими глазами.
- Если тебе нечего больше мне сказать, то я сейчас уйду, - пригрозила она.
- Они были друзья детства, - тихо произнес Андерссон. - Давид был для Хенке старшим братом.
"Хенке?"
- Но у Хенке дела пошли плохо? - спросила Анника.
- Давид изо всех сил пытался ему помочь, но из этого ничего не вышло.
- За что его застрелили?
Филипп Андерссон пожал плечами:
- Наверное, он совершил какую-то глупость.
- Или с его помощью пытались выйти на Давида. Здесь, в Кюмле, находится Майк Стивенс. Ты с ним знаком?
Андерссон снова пожал плечами.
- Кто такой Бертиль Оскар Хольмберг?
- Я не знаю.
- Ты уверен?
- Я этого не делал, меня там даже не было. Меня не было на Санкт-Паульсгатан.
Анника смотрела на сидевшего перед ней человека, пытаясь заглянуть ему в глаза.
"Зрачки - это двери в мозг. Я распознаю, о чем он думает".
- Если ты говоришь правду, то это значит, что их убил кто-то другой.
Он в упор посмотрел на Аннику.
- Если ты говоришь правду, - повторила Анника громче, - то это значит, что ты знаешь настоящего убийцу, но предпочитаешь сидеть здесь и помалкивать о том, что тебе известно. И знаешь, почему ты это делаешь?
У Андерссона снова приоткрылся рот.
- Потому что здесь ты, по крайней мере, остаешься в живых. Если ты скажешь, что тебе известно, то умрешь, не так ли? И почему ты спросил про Ольгу? Боялся, что она успела что-то сказать?
Он не ответил. Анника встала, и Андерссон поднял глаза, проследив за ее движением.
- Я почти готова принять, - сказала она, глядя на дверь, - что ты будешь до последнего молчать о том, кто на самом деле убил этих людей, чтобы спасти свою шкуру, но есть одна вещь, которую я все же не могу понять.
Она обернулась и посмотрела на него.
- Почему Давид Линдхольм был единственным человеком, уверенным в твоей невиновности? Ну? Как получилось, что один из самых известных полицейских Швеции был единственным, кто тебе верил? Не потому ли, что он был лучше других копов? Может быть, он разглядел в деле то, что пропустили прокурор, адвокат и судья? Но дело не в этом, да?
Она села на низкий комод с простынями и одеялами.
- Единственная причина заключалась в том, что Давид Линдхольм знал то, чего не знал больше никто. Он верил тебе, потому что знал, кто на самом деле сделал это, или думал, что знал. Это так?
Филипп Андерссон не двигался.