Она улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ:
- Спасибо, не откажусь.
"Любая еда кажется вкуснее с вином. Тефтели и макароны становятся вкуснее с вином. И колбаса. Даже готовое картофельное пюре становится съедобным. Почему до сих пор я пил так мало вина?"
Они чокнулись.
- Как прошел день? - спросила она, отпив "Риохи".
Он тоже отпил глоток и прикрыл глаза. Божественно.
- О, - ответил он, поставив бокал на стол. - Крамне перестал со мной разговаривать после того, как я показал ему, что мы не можем исполнить директивы. Он считает, что увеличить сроки заключения - это хорошая идея, а у меня на этот счет нет своего мнения, но стоимость содержания заключенных возрастет, а это полностью противоречит полученным нами директивам.
Он отпил еще вина, а София понимающе кивнула.
- Это хорошо, что ты все ему показал, - сказала она. - Теперь социалистическому правительству придется еще раз хорошенько все обдумать, и все это благодаря тебе.
Томас поставил на стол бокал и уставился в тарелку. Он сам голосовал за это социалистическое правительство и на самом деле считал, что оно будет разумно работать. Он знал, что София не разделяет его взгляды, но, вероятно, думает, что он разделяет ее взгляды.
"Анника всегда голосовала за левых".
Он отогнал эту непрошеную мысль.
- Как прошел день у тебя?
София не успела ответить, как заплакала Эллен.
- Мне снова больно, папочка, - сказала она, протягивая ему заклеенный пластырем пальчик. Наверное, он слишком туго навернул пластырь, потому что кончик пальца сильно распух.
- О, дорогая, - сказал он, дуя дочке на палец. - Мы дадим тебе таблеточку, чтобы ты спокойно спала ночью и эта глупая рука тебе не мешала.
- Или сладости, - сказала девочка, вытирая слезы.
- Может быть, тебе бы дали сладкого, даже если бы ты не поранила руку, - подколол сестру Калле.
- Ты сначала доешь, а потом посмотри, нет ли чего сладкого у меня в портфеле, - сказал Томас.
- Ура! - крикнул Калле и взмахнул ножом и вилкой, плеснув жиром на обои.
- Ну вот, - сказал Томас. - Посмотри, что ты наделал!
София встала, оторвала кусок бумажной салфетки и вытерла жир. Впрочем, на стене уже были и другие пятна.
- Сиди за столом как следует! - прикрикнул на сына Томас, и Калле съежился под его взглядом.
Они продолжали есть молча.
- Можно я пойду? - спросил Калле, кладя нож и вилку в пустую тарелку.
- Подожди сестру, - сказал Томас, и Калле застонал:
- Но она такая медлительная.
- Я уже поела, - сказала девочка и отодвинула тарелку с недоеденной колбасой.
- Ладно, - сказал Томас и облегченно вздохнул, когда дети сползли со стульев и убежали в холл.
Он посмотрел на Софию и улыбнулся, она улыбнулась ему в ответ. Они снова чокнулись.
- Это жизнь, - не отрываясь от бокала, сказала она, глядя Томасу в глаза.
Он не ответил, глядя на ее блестящие от лака светлые волосы и яркие глаза.
"Колбаса и готовая толченая картошка. Это и есть жизнь?"
- Нетрудно заставить мир по-праздничному сверкать, - продолжила она. - Но в такой обычный вторник, как сегодня, можно быть и поскромнее. Но очень важно добавлять даже к скромности немного огня.
Он продолжал смотреть в стол. Наверное, она права.
"Но почему все это так меня смущает? Почему все это кажется мне собачьей чушью"?
- Ты думаешь о работе? - спросила она, кладя руку ему на плечо.
Он поднял голову и посмотрел ей в глаза.
- Боюсь, что да, - ответил он. - Завтра будет вынесен вердикт по первой апелляции о смягчении наказания в районном суде Эребро.
Она вопросительно посмотрела на него:
- О смягчении наказания?
Он открыл было рот, чтобы продолжить, но потом вдруг осознал, что она не понимает, как работает юридическая система юстиции.
"Естественно, да и откуда она может ее знать?"
- До сих пор люди, осужденные на пожизненное заключение, могли ожидать ограничения срока наказания только от правительства и только после подачи прошения о смягчении наказания. Но эта система никогда не была полностью легальной. Правительство не давало объяснений своим решениям, и они, эти решения, не могли быть оспорены. Но теперь, уже в течение некоторого времени, осужденные на пожизненное заключение могут обращаться в окружной суд в Эребро, где получают юридическое обоснование просьбы о смягчении наказания. В их распоряжении услуги юриста-омбудсмена, и он дает это юридическое обоснование. Первый вердикт мы услышим завтра. - Он сделал еще глоток вина. - Не случится ничего страшного, если суд откажет в удовлетворении прошения. Очевидно, это даже хорошо, чтобы не сложилось впечатление, будто пересматривать дела в Эребро легче, чем в центральном суде.
- Но почему в Эребро? - удивилась София.
Он улыбнулся.
- Где у нас самые большие тюрьмы?
- Какие тюрьмы?
- Кюмла и Хинсеберг. Самые большие мужская и женская тюрьма соответственно. Где они находятся?
Она широко раскрыла глаза.
- В лене Эребро?
- Именно.
София рассмеялась.
- Представляешь, - сказала она, - я до сих пор этого не знала. Как многому я научусь с тобой!
Он выглянул в холл, где дети, сидя на полу, делили сладости.
Он уже говорил об этом с Анникой, когда только обсуждалось местоположение суда, которому предстояло рассматривать прошения о смягчении наказания. Она тогда засомневалась в том, что Эребро - самое подходящее для этого место, и Томас ответил ей той же фразой: "Где у нас самые большие тюрьмы?"
"Ерунда! - заявила тогда Анника. - К тому времени, как заключенные подадут эти прошения, они уже не будут находиться ни в Кюмле, ни в Хинсеберге. Их переведут на реабилитацию в какую-нибудь более открытую тюрьму в неведомой глуши. Единственная причина выбора Эребро заключается в том, что министр баллотируется в тамошнем избирательном округе".
Он помнил свое изумление. Эта простая мысль почему-то не пришла ему в голову раньше.
- Ты преувеличиваешь, - сказал он, и София неопределенно пожала плечами.
Он поднял голову.
- Как твои дела? - спросил он. - Что нового?
- Сегодня произошла одна забавная вещь, - начала рассказывать София, но в этот момент в студию с воплем вбежал Калле.
- Папа, скажи ей! Она забрала последнюю конфету и говорит, что она для тех, кому больно.
Томас допил вино и встал.
- Если вы будете драться из-за конфет, то их больше не получите, - сказал он и обернулся к Софии. - Посиди здесь, я потом сам уберу посуду. Мне надо постирать комбинезон Эллен, он весь в крови.
Он вышел в холл, краем глаза заметив, что София снова наполнила свой бокал.
Стр. 13
"КВЕЛЬСПРЕССЕН" - СТОКГОЛЬМСКОЕ ИЗДАНИЕ
ЧЕТВЕРГ, 25 НОЯБРЯ
"Пожизненный срок неминуем"
Эксперты единодушны в своей оценке исхода судебного процесса
Берит Хамрин
"Квельспрессен" (Стокгольм). Пожизненное заключение. Любой другой приговор просто немыслим.
Прокурор Ангела Нильссон абсолютно уверенно говорила об этом вчера после окончания судебного заседания по делу Юлии Линдхольм.
"Мне редко приходилось сталкиваться с таким циничным и жестоким преступлением".
Вчера днем, во время судебного заседания, прокурор Нильссон не стала щадить обвиняемую в своем выступлении. Нильссон назвала Юлию Линдхольм "эмоционально холодной", "коварной" и безусловно потребовала для нее пожизненного срока.
"Убить собственного ребенка, скрыть место, где спрятано его тело, притворяться, показывать на другую женщину… У меня нет слов, чтобы выразить то, что я думаю по этому поводу".
Трехдневный процесс в городском суде Стокгольма был перенасыщен эмоциями и печалью. Несколько раз судье приходилось призывать публику к порядку. Коллеги Давида Линдхольма плакали, сидя на скамьях для публики. Все три дня на процессе присутствовали родители Юлии Линдхольм. Ее мать несколько раз падала в обморок.
Сама Юлия Линдхольм была в высшей степени немногословна. На обращенные к ней вопросы отвечала односложно, не проявляя никаких эмоций. Она утверждает, что в ночь на третье июня в ее квартире была другая женщина, что именно эта другая женщина застрелила ее мужа, а потом увела с собой ребенка.
Согласно данным криминалистической экспертизы, не было найдено никаких признаков присутствия в квартире посторонних людей. Назначенная судебно-психиатрическая экспертиза показала, что в момент совершения преступления Юлия Линдхольм страдала острым душевным расстройством.
Адвокат Юлии Линдхольм, Матс Леннстрём, считает, что в позиции прокурора есть несомненные пробелы.
"Самый настораживающий факт заключается в том, что до сих пор не найдено тело Александра Линдхольма. Но есть и другие утверждения, которые я готов оспорить. Юлия уже говорила о том, что потеряла свой служебный пистолет. Кроме того, ни на ее руках, ни на одежде в момент ареста не было обнаружено следов пороха".
В своем последнем выступлении прокурор отвергла возражения адвоката:
"Убийца не должен избежать ответственности за убийство только потому, что сумел надежно спрятать тело. То, что утверждает адвокат относительно потери личного оружия и того, что убийца могла вымыть руки до приезда полиции, не только не смягчает ее вину, но, напротив, усугубляет ее".
Приговор будет оглашен 2 декабря. До этого времени Юлия Линдхольм будет находиться под стражей.
Близкий друг убитого Давида Линдхольма, профессор криминологии Хампус Лагербек, не испытывает по поводу вердикта ни малейших сомнений: "Совершенно ясно, что ее признают виновной. Никто из тех, с кем я говорил в последнее время, не ожидает ничего, кроме пожизненного срока".
Часть третья
ДЕКАБРЬ
Среда, 1 ДЕКАБРЯ
На улице валил снег. Анника шла по Вазагатан, и твердые ледяные снежинки хлестали ее по лицу. Уличные фонари желтоватым, смазанным светом немного рассеивали зимний мрак. Анника вгляделась вперед, туда, где находился Центральный вокзал, но не увидела ничего, кроме крутящегося снега. Она не привыкла вставать в такую рань, и от недосыпания и усталости у нее кружилась голова. Она с трудом переставляла ноги.
Решение ехать на поезде, а не на машине было поистине гениальным, и не только из-за усталости. На дорогах уже образовались пробки, колеса автомобилей бешено пробуксовывали, улицы стояли. Она посмотрела на часы: идти еще минут пятнадцать.
Прошло почти две недели с тех пор, как она отправила по факсу письмо Филиппу Андерссону в Кюмлу.
Комендант тюрьмы оказался прав. Ни Стивенс, американец, ни араб Свенссон не ответили на ее факсы, несмотря на то что Анника обращалась к ним трижды.
Напротив, Филипп Андерссон, убийца с топором, ответил ей сразу. Он написал, что будет рад встретиться с корреспондентом СМИ, и если она немедленно пришлет ему свои личные данные, то он договорится о разрешении посещения. Пользуясь случаем, он также отправил Аннике сведения по делу. От письма густо пахло недостатками шведской юстиции. Андерссон утверждал, что сообщит ей много нового и поэтому очень важно, чтобы она заранее хорошо ознакомилась с фактами по его делу.
Она - весьма, впрочем, неохотно - отправила Андерссону свои личные данные. Конечно, ничего секретного в них не было, и при желании их можно легко найти, но Анника все равно испытывала какое-то внутреннее неудобство, отправляя свой почтовый адрес и номер удостоверения личности.
"Что, собственно говоря, может произойти? Он спрячется у меня под кроватью, сжимая в руке топор?"
Едва ли он это сделает - Анника спала на разложенном на полу матраце.
На самом деле меньше всего из всех троих Аннике хотелось встречаться именно с Филиппом Андерссоном. Она убедила себя, что он будет лить меньше всех грязи на Давида Линдхольма.
"Лестничная шахта, серые бетонные клетки. Кровь на желтых стенах, кровь льется по ступенькам. "Полиция! На вас направлено оружие! Юлия, к двери. Анника, уходи отсюда!""
Анника отогнала тревожное воспоминание.
Впрочем, из всех троих Филипп Андерссон был, наверное, единственным, кто сможет внятно излагать свои мысли. Согласно протоколам, Свенссона допрашивали через переводчика, а значит, шведским он владел не особенно хорошо. Может быть, он просто не смог прочесть факс, но другого способа общения с ним не было, и Анника сдалась.
В протоколах допроса и суда Стивенса упоминаний о переводчике не было, и, видимо, шведским он владеет вполне сносно, но опыт общения с наемными убийцами убедил в том, что они, как правило, не особенно разговорчивы.
Оставался только он, убийца с топором с Санкт-Паульсгатан. Время посещения в Кюмле - в 11 часов утра 1 декабря.
Надо признать, что спала она сегодня отвратительно.
Не только из-за того, что ей предстояло провести какое-то время в запертом помещении наедине с серийным убийцей, и не только потому, что дети были с Томасом и этой Снежной королевой; нет, Аннику грызло какое-то непонятное чувство потери, ей чего-то не хватало. Она без сна ворочалась под одеялом, но так и не смогла понять, что же ее так мучает.
"Мне надо вытянуть из него все любой ценой".
Она внимательно прочитала вердикт по делу Филиппа Андерссона и переворошила все содержимое старого компьютера Шёландера, но по делу Андерссона ничего больше не нашла.
В деле, несомненно, были слабые места, но никаких роковых неувязок и ошибок. Филипп Андерссон был на месте преступления в момент его совершения, у него была возможность его совершить, и, более того, у него был мотив. Согласно показаниям одного свидетеля, все три жертвы обманули Андерссона на большую сумму денег, и мотивом могла быть жажда мести, расплаты. Это не было указано в протоколах следствия и суда, но Анника знала, что в мире Филиппа Андерссона не прощают воровства. Оно никогда не остается безнаказанным. Безнаказанность порождает наглость и провоцирует к новому воровству, и Андерссон решил образцово наказать воров.
На журналистском форуме Анника нашла некоторые детали того мошенничества, но у нее не было возможности проверить их достоверность.
В блоге говорилось о том, что все трое были вовлечены в обширную и разветвленную систему отмывания денег. Эта система базировалась главным образом на юге Испании. Приобретя недвижимость - по большей части в Гибралтаре, - дельцы обеспечили бесперебойные поставки кокаина из Колумбии в Европу через Марокко.
Аннике стоило большого труда представить себе степенного шведского финансиста деловым партнером южноамериканского наркобарона, но в жизни случается и не такое.
Три жертвы убийства занимали достаточно низкое положение в уголовной иерархии и беззастенчиво клали деньги, вырученные от наркотрафика, себе в карман, думая, что Андерссон этого не замечает. Но он заметил и отрубил им руки, чтобы они не совали свои грязные пальцы куда не следует.
Но некоторые детали этой драмы продолжали казаться Аннике очень странными.
Самое удивительное: если Филипп Андерссон занимал одну из верхних ступеней в преступной иерархии, то зачем же ему понадобилось самому делать эту грязную работу и пачкать свои драгоценные брюки? Неужели все наемные головорезы были в это время в отпуске? Или Андерссон - просто садист?
Если у него хватило способностей и беспощадности построить наркотический синдикат, то почему не хватило ума на то, чтобы не оставить отпечатков пальцев на дамской сумочке?
Да, и почему на брюках не оказалось крови других жертв?
И почему, ради всего святого, ему потребовалось убивать их топором?
Сквозь пелену крутящегося снега проступили контуры входа Центрального вокзала. Анника вошла в здание вокзала и стряхнула с обуви снег.
Она заказала билеты в первый класс, чтобы за время пути спокойно отдохнуть и поработать. Поезд отправлялся в 7.15. В Халльсберге она сделает пересадку до Кюмлы, где будет в 9.32. Обратный билет она заказала на 13.28 и с нетерпением ждала, когда сможет им наконец воспользоваться.
В здании вокзала было черным-черно от народа, несмотря на ранний час в понимании людей из мира Анники Бенгтзон.
"Почему зимой никто не одевается в ярко-красные цвета? Или в оранжевые? Неужели природа, климат и шведское стремление не выделяться высосали из нас весь цвет?"
Она не успела позавтракать дома и купила в буфете бутылочку питьевого йогурта и яблоко.
Поезд отправлялся от платформы номер десять.
Его подали как раз в тот момент, когда Анника вышла на перрон. Она нашла свой вагон, место, сняла куртку, устроилась на полке и мгновенно уснула.
Она проснулась, как от толчка, услышав, как машинист объявил: "Халльсберг, поезд прибывает на станцию Халльсберг". Сонно пошатываясь, Анника с трудом натянула куртку и вывалилась на платформу буквально за секунду до того, как двери закрылись и поезд поехал дальше на юг.
Анника уже собралась было искать такси, когда до нее дошло, что она еще не в Кюмле и что ей надо еще шесть минут ехать до Кюмлы на местной электричке.
"Мне надо собраться и сосредоточиться. Я же встречаюсь с убийцей".
Она встряхнулась, чтобы освежить голову, и побежала на электричку до Эребро. Поезд тронулся. Из окна открывался безрадостный вид - бурые поля и серые крестьянские дома. Взгляду было не на чем остановиться, пока впереди не показалась смазанная туманом полоска соснового леса.
Она была единственным пассажиром, сошедшим в Кюмле.
Снегопад прекратился. Над городком висела пелена тяжелой и холодной сырости. Поезд с грохотом уехал, оставив за собой звенящую тишину. Несколько секунд Анника, оглядываясь, слушала ее. Большой супермаркет, пятидесятническая церковь, гостиница "Кюмла". Анника пошла к выходу со станции, хрустя подошвами по бетону платформы.
Она спустилась в серый туннель, по которому вышла на серую площадь, недалеко от продуктового киоска. Желудок бунтовал, так как яблоко и йогурт Анника забыла в первом поезде. Она подошла к окошку и заказала булочку с двумя запеченными сосисками, сливовый соус и банку напитка. Анника не поняла, что сказал ей молодой продавец: двадцать три или семьдесят три, и поэтому протянула ему купюру в сто крон. Сдачу она получила с семидесяти трех.
"И это за какую-то булочку с сосисками!"
Да и "Рамлоса" - водопроводная вода под маркой колы.
"Ничего удивительного, что люди становятся преступниками".
Она в три минуты управилась с едой, выбросила в урну салфетку и остатки картофельного пюре и, испытывая неприятное чувство, направилась к стоянке такси.
- Виагатан, четыре, - сказала она шоферу, садясь на переднее сиденье большого "вольво".
- Там, кажется, находится очень большая тюрьма, - сказал водитель.
- Да, - согласилась Анника. - С меня довольно. Прощай, жестокий мир.
Водитель покачал головой.
- Для тебя это неподходящее место, - усмехнулся он. - Тебе надо в Хинсеберг, в Фрёви - это по ту сторону от Эребро.
- Вот черт, как мне не повезло, - сказала Анника.