Ничего хорошего из этой встречи не вышло. Анника проявила невероятную жестокость, и Анна решила впредь не повторять таких ошибок.
Она перевела дух, достала мобильный телефон и набрала знакомый номер.
Один гудок, второй, третий, четвертый… Анника наконец взяла трубку.
- Здравствуй, это Анна. Мне надо поговорить с тобой.
- Зачем?
Голос у Анники был усталый, но не сонный.
- Вчера все получилось очень плохо… Послушай, я стою у твоего подъезда, можно мне войти?
- Что ты здесь делаешь?
- Я тебя не преследую. Просто я снимаю кабинет с несколькими коллегами на Немецкой улице. Ну, ты знаешь, в том здании, где я раньше жила…
- Да, помню.
Она отвечала коротко, и чувствовалось, что разговор ей неприятен и она хочет поскорее его закончить.
- Ты можешь уделить мне хотя бы несколько минут?
- Сейчас я собираюсь уходить.
- В половине восьмого утра?
Анника промолчала.
- Я буду ждать тебя внизу. Если не захочешь со мной разговаривать, просто пройди мимо.
Анна закончила вызов.
Погода и в самом деле была отвратительная. Сырость проложила дорогу холоду, проникавшему до костей. Анна потопала ногами и потерла руки. Темнота давила на крыши домов. Шум движения на Мунбро не проникал в Старый город. Холодные каменные дома, вышедшие прямо из Средневековья, не давали звукам никаких шансов. Старый город лежал перед Анной - зловещий и пустой.
"Господи, я бы ни за что не согласилась здесь жить. Не могу себе представить, как Анника это терпит".
На лестничной площадке вспыхнул свет, и через полминуты дверь подъезда открылась.
Анника вышла на улицу с мобильным телефоном в руке.
Лицо ее было бледным, волосы, как всегда, топорщились в полном беспорядке.
- Что ты хочешь? - спросила она, не взглянув на Анну.
- Я хочу извиниться перед тобой, - ответила Анна. - Я вела себя как последняя идиотка и очень надеюсь, что ты сможешь меня простить.
Анника взглянула в огромные глаза Анны, такие открытые, такие уязвимые, такие честные.
"Она и сама не понимает, какие у нее глаза. Она не понимает, что они всегда ее выдают".
Анна едва не протянула руку, чтобы прикоснуться к Аннике, но в последний момент подавила желание. Анника не терпела физических контактов, они ее истощали.
- Ты помогала мне, как никто другой, - сказала Анна, чувствуя, что начинает нервничать. - Ты помогала мне в работе, помогала своими связями, ты давала мне деньги, помогала ухаживать за ребенком, ты дарила мне свою дружбу, а я воспринимала это как должное…
Она замолчала и глубоко вздохнула, решив успокоиться.
- Ты всегда была рядом, и я перепутала себя с тобой. Я решила, что у меня должно быть все, что есть у тебя. И когда у меня это не получилось, я вообразила, что это нечестно.
Анника молча слушала Анну, глядя себе под ноги. Анна заметила, что в волосах Анники проблескивает седина.
- Я поняла, что не права, во всяком случае, понимаю это теперь. Но раньше я этого не понимала.
Анника подняла голову, взгляд ее скользнул по Вестерлонггатан.
- Я опаздываю на важную встречу, - сказала она.
- Я очень скучаю по тебе, - призналась Анна. - Ты - человек, которого я люблю больше всех. Прости мне боль, которую я тебе причинила.
Анника посмотрела в широко распахнутые глаза Анны Снапхане.
- Мне надо идти, - произнесла она.
Анна кивнула.
Анника пошла прочь с мобильным телефоном в руке, в толстом пуховике, в черных ковбойских сапогах, скрывавших сухие тонкие ноги.
Общение - не самая сильная сторона Анники.
"Ну что ж, значит, общаться придется мне. В конце концов, не может же один человек быть хорош во всем".
Анника быстро шла к тюрьме Кронеберг.
Прошло полгода с той страшной ночи, когда Анна не пустила ее на порог, оставив стоять на лестничной площадке с детьми. С тех пор Анника выбросила Анну из головы, перестала думать и вспоминать о ней. Анна перестала быть для нее человеком, с которым здороваешься при встрече. Анника и в самом деле начала ее забывать.
То, что она вдруг возникла из небытия и попросила прощения, всколыхнуло Аннику, выбило ее из колеи.
"Я превратилась в ее поводыря, в человека, который бежит впереди, прокладывая курс, по которому Анне легче скользить".
Анника остановилась на перекрестке, испытывая боль от уязвленного самолюбия.
Она вдруг поняла, что не вполне справедлива к Анне, что ей самой недостает самокритики. Ведь она прокладывала курс, который выбирала сама, и направляла Анну в то русло, которое устраивало ее саму.
Их дружба не выдержала такого испытания и дала трещину. Анна привыкла к тому, что Анника решит за нее все вопросы начиная с денег, одежды и квартиры до организации лекций и поиска новой работы. Анника же, в свою очередь, привыкла считать Анну законченной неудачницей, неспособной к самостоятельным поступкам.
"Наверное, я хотела, чтобы она стала целиком зависимой от меня и я смогла бы ощутить свою важность и значимость".
Зажегся зеленый свет, и Анника торопливо перешла улицу.
"Но Анны не оказалось рядом, когда в моей жизни произошла катастрофа. Она выгнала меня на улицу с детьми, когда от меня ушел Томас, а дом сгорел дотла".
Гнев жег ей грудь так же невыносимо, как и в первый день.
Она подошла к зданию тюрьмы в 7.59, вошла в приемную, предъявила удостоверение, сложила вещи в шкаф и на лифте поднялась наверх, захватив с собой только ручку и блокнот.
Здесь не было ни металлоискателей, ни рентгеновских аппаратов.
Аннику заперли в комнате без окон. Единственным убранством были стол и четыре стула.
Она остановилась и принялась рассматривать стены.
"Трудно представить себе, что мы запираем людей в неволю за то, что они нарушают правила, предписанные другими людьми. Это же варварство".
Дверь открылась. Надзирательница отступила в сторону, и в комнату свиданий вошла маленькая светловолосая женщина. На ней были джинсы, шлепанцы и серая блузка. Волосы стянуты в хвост. Несколько локонов выбились из-под резинки и, покачиваясь, обрамляли ее лицо. Женщина остановилась в середине комнаты и поддернула рукава.
- Здравствуй, - сказала она.
- Здравствуй, - ответила Анника.
- Ты нисколько не изменилась с тех пор.
- Ты тоже.
"Я лгу. Она съежилась. Она постарела и стала как будто меньше ростом. Может быть, правда, тогда форма делала ее более внушительной".
Они обменялись рукопожатиями и сели за стол - напротив друг друга. Анника положила перед собой блокнот и ручку. Падавший сверху, из-под потолка, слабый свет тусклой маломощной лампы подчеркивал темные тени под глазами Юлии. Блузка висела на худых плечах.
- Значит, у тебя родилась девочка, - сказала она. - Она хорошо спит?
Анника кивнула:
- Всегда спала хорошо. Мой первый, Калле, каждую ночь плакал - до полугода. Я так от него устала, что думала, сойду с ума.
Юлия немного расслабилась.
- Как я тебя понимаю. Александр орал по ночам до двух лет. Тебе не кажется, что с девочками легче?
Анника внимательно всмотрелась в глаза сидевшей перед ней женщины, и от пустоты, заполнявшей эти глаза, по спине Анники пробежал холодок.
"Она не здорова".
- Думаю, что легче со вторым ребенком, - сказала Анника. - Было время потренироваться на первом. И знаешь, все проходит - и колики, и бессонные ночи, и все такое…
Юлия покачала головой.
- Не знаю, рискнула бы я родить еще одного ребенка, - сказала она. - Я очень плохо чувствовала себя после рождения Александра.
- Наверное, это было не из-за того, что он родился, - предположила Анника, - а из-за каких-то других проблем.
Юлия уставилась в какую-то невидимую точку на стене. Женщины довольно долго сидели молча.
- Они думают, что я его убила, - заговорила наконец Юлия.
- Я знаю, что говорят, - кивнула Анника, - но не верю.
Тени под глазами Юлии почернели еще больше, когда она откинулась к стене.
- Нина говорит, что меня посадят. Ты тоже так думаешь?
У Анники пересохло в горле, она не смогла скрыть подкравшегося сомнения.
- Так думают эксперты, - сказала она. - И мне кажется, свершится большая несправедливость. Я не верю в твое преступление. Думаю, что в квартире действительно была другая женщина, которая увела Александра.
Юлия, не шевелясь, застыла на стуле.
- Почему ты так думаешь?
- Я думаю, что существует связь между убийством Давида и тем жутким тройным убийством, с которым мы столкнулись в ту ночь, когда я была с вами в патрульной машине. Ты помнишь Филиппа Андерссона?
Юлия Линдхольм запрокинула голову и уставилась в потолок.
- Мне никто не верит, - сказала она. - Даже Нина не верит. Они все время спрашивают, что сделала я, а не что сделала та женщина. - Она опустила голову и посмотрела на Аннику: - Ты же знаешь Нину, да? Мне ее очень жалко, она так одинока. Она жила с мамой в деревушке близ Валлы, у нее есть братья и сестры, но они все намного старше ее. Ее мама была настоящей хиппи, она жила в какой-то коммуне на Канарских островах, когда Нина была еще маленькой. Ей было девять лет, когда она пришла в школу в Валле и не умела ни читать, ни писать. Почти все вечера после школы проводила на нашей ферме. Она тебе об этом не рассказывала?
Юлия наклонилась вперед, облокотившись на стол.
- У нас в участке есть один парень, прекрасный инспектор. Его зовут Пелле Сисулу. Он много лет влюблен в Нину, но она не воспринимает его всерьез. Она считает, что недостойна любви. Как мне хотелось ей помочь…
Она откинулась на спинку неудобного стула и внимательно посмотрела Аннике в глаза.
- Я так жалею людей, - сказала она. - Давид вырос без отца, у него был только отчим, который то уходил, то возвращался. Когда Давиду было девятнадцать, отчим исчез окончательно. Думаю, именно из-за этого Давид и пошел в полицию. - Юлия склонила голову набок. - Мне стоит жалеть тебя, Анника?
Анника вздохнула:
- Нет, думаю, что нет.
- Значит, тебя кто-то любит.
"Да, мои дети".
- Стоит ли мне жалеть себя? - спросила Юлия.
Анника кивнула.
- И поэтому ты мне веришь?
- Нет, - ответила Анника. - Между убийствами есть связь, и мне кажется, что полиция не обратила на нее внимания.
- Значит, ты веришь, что была другая женщина?
Анника снова кивнула.
- Я твержу им об этом все время, с самого начала!
- Я знаю. Вопрос заключается в другом: кто она и куда могла спрятать Александра? У тебя есть какие-то предположения?
Юлия медленно покачала головой.
- Ты помнишь Филиппа Андерссона, убийцу с топором?
Юлия вздрогнула и скользнула взглядом по стене.
- Несколько дней назад я была у Андерссона в Кюмле, - сказала Анника. - Думаю, что и он, скорее всего, невиновен. Это тройное убийство совершил кто-то еще, и если тот убийца сумел уйти от правосудия, то он или она мог убить и Давида…
В комнате для свиданий снова повисло долгое молчание. Где-то под потолком гудела вентиляция. Юлия сидела неподвижно, тупо уставившись в стену.
- Я знаю, что в квартире кто-то был, когда я проснулась.
Анника молчала, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Юлия подцепила пальцами выбившийся локон и заправила его за ухо.
- Раздался сильный удар, - сказала Юлия надтреснутым голосом. - Думаю, от этого звука я и проснулась. Я не поняла, что это за звук, мне даже показалось, что он мне приснился.
Она снова посмотрела на потолок.
- В комнате стоял ужасный запах. В нашей спальне так не пахло никогда. Кажется, пахло чем-то горелым… Кто-то ходил по комнате. Кажется, я что-то сказала.
Снова наступила тишина, на фоне которой жужжание вентиляции стало оглушительным. Анника наклонилась к Юлии, не в силах отвести взгляд от ее губ.
- Потом раздался еще один звенящий удар, у меня заложило уши…
"Это был выстрел в пах. Не прелюбодействуй".
Юлия испустила громкий рыдающий вздох.
- Я все время чувствую себя простуженной, - виновато произнесла она. - У меня все время заложен нос. Как это возможно, если я уже полгода не выхожу на улицу? Наверное, я заразилась от охранников, или от надзирателей, как мы должны их называть…
Анника дышала ртом, чтобы не закашляться и не глотать.
Юлия кивнула своим мыслям и вытерла нос рукавом блузки.
- Мне показалось, что сердце прыгнуло мне в голову… Я даже не знаю, как описать то ощущение, какое я испытала…
Она отбросила с лица прядь волос.
- Ты кого-то видела? - спросила Анника сдавленным голосом. - Ты видела, кто стрелял?
- В спальне было очень темно. Давид засыпал только в полной темноте, иначе его мучила бессонница. Я никого не видела.
- Ты помнишь, о чем думала?
Юлия покачала головой. Они снова посидели молча. Юлия достала из кармана джинсов салфетку, высморкалась и скатала салфетку в тугой ком.
- Что произошло потом? - спросила Анника.
- Заплакал Александр. Я услышала, как он плачет, хотя от выстрелов почти оглохла. Я встала и пошла посмотреть на него.
- Где был Александр?
Юлия удивленно посмотрела на Аннику.
- Естественно, в своей комнате. Он спал. То есть я хочу сказать, что была глухая ночь.
- И что случилось потом?
Юлия съежилась и ссутулила плечи. Казалось, она хотела уменьшиться. Локоны тряслись перед ее глазами.
- Александр стоял в прихожей, прижимая к груди Бамсе. Она стояла за его спиной, держа в руке нож. Он сказал "мама", а женщина посмотрела на меня. То есть я почувствовала, что она на меня смотрит.
- Другая женщина? Та, что была в квартире? Как она выглядела?
Юлия бесцельно скользнула взглядом по стене.
Анника читала описание другой женщины в репортаже Берит из зала суда. Волосы средней длины, может быть, короткие. Не слишком светлые и не слишком темные. Среднего роста, обычного телосложения.
Юлия, не отвечая, смотрела в стол. Психиатры пришли к выводу, что Юлия на суде описала саму себя, рассказывая о внешности убийцы. Наверное, это объяснил Юлии адвокат.
- Это была не я, - сказала она, почесывая запястья. Анника заметила на коже рук Юлии старые расчесы.
- Что она делала ножом?
Юлия принялась чесаться еще сильнее.
- Она порезала…
- Ты можешь сказать мне все, - произнесла Анника.
Юлия перестала чесаться и рассеянно посмотрела на стену.
- Она порезала ему щечку и зажала рот рукой… на ней были перчатки…
- Она порезала Александру лицо?
Из глаз Юлии полились слезы.
- И я ничего не могла сделать, - с трудом проговорила Юлия. - Она сказала: "Я его задушу, удавлю, если ты начнешь кричать. Это так легко - убивать детей". Так она сказала. Господи, что я сделала?
Юлия Линдхольм заплакала, горько, тихо и безутешно.
Анника сидела за столом и молча смотрела на Юлию.
Потом она решила достать из сумки платок и дать его Юлии, но вспомнила, что оставила сумку в шкафу.
Юлия испустила глубокий вздох и вытерла лицо рукавом.
- Я не смогла ему помочь. Она сказала: "Если ты пойдешь за мной, то я перережу ему горло". Он заплакал, стал звать меня. В этот момент она и порезала ему щечку. Она резала ему лицо, а я не могла даже кричать. Что было потом, я не помню…
Она задрожала и снова расплакалась.
- Я ничем ему не помогла. Она резала ножом его личико, а я не знала, что делать. Я так боялась, что он умрет…
"Кровь на полу, ДНК Александра".
- Я думаю, что та женщина знала Давида, - сказала Анника. - Поможешь мне ее выследить?
Юлия покачала головой, развернула салфетку и вытерла глаза.
- Она опасна, как смертоносная змея, - сказала она. - Ее боялся Давид. "Она сумасшедшая, - говорил он. - Не приближайся к ней".
Анника покрылась гусиной кожей. "Она сейчас говорит о себе?"
- Кто она? Ты знаешь ее имя?
Юлия снова покачала головой.
- Эта женщина сделала аборт, когда я ждала Александра. Давид никогда в этом не признавался, но я знала все. Я видела снимок ультразвукового исследования. У нее должна была родиться девочка. Мне надо было тогда оставить Давида, мне надо было это понять. Он все время мне изменял.
- Это она постоянно вам звонила? - спросила Анника. - Это она звонила, когда Александр был совсем маленьким, и требовала, чтобы ты избавилась от него?
Юлия пожала плечами:
- Не знаю, может быть. У него было много женщин.
- Когда Давид сказал, что эта женщина опасна?
Юлия удивленно посмотрела на Аннику:
- Какая женщина?
- Ты сказала, что Давид говорил о ней, об опасной женщине. Когда он это говорил? В то время, когда Александр только родился?
- О нет, - возразила Юлия, - это было не так давно.
- Незадолго до смерти Давида?
Юлия прикрыла рот ладонью, глаза ее наполнились слезами.
- Это моя вина, - сказала она. - Я не делала ничего, потому что боялась, как бы она не причинила ему еще большее зло. Она ведьма! Кровь текла по его щеке, ты бы видела, как он был испуган. Ты бы видела, как она зажимала ему рот и нос рукой, и он не мог кричать, он задыхался… На ее руках были перчатки, я так боялась…
- Но когда же он это сказал?
- Когда был пьян. Мы с Александром отдыхали за городом, жарили сосиски, а потом пошли смотреть костер в Хеллерфёрснесе по случаю Первого мая. Когда мы вернулись, Давид был мертвецки пьян. Он не был зол, скорее напуган.
- Это было весной? Приблизительно за четыре недели до смерти?
Юлия кивнула.
- Ты говоришь, Давид был напуган. Он не сказал чем?
Юлия покачала головой.
- Но тогда откуда ты знаешь, что он был напуган?
- Он просил у меня прощения. Сказал, что причинил мне много горя. Сказал, что не хотел этого. Он говорил, чтобы я не разговаривала с посторонними по телефону и не открывала дверь, если кто-нибудь постучит.
Анника вспомнила рассказ Нины о том, какой странной стала Юлия в последние несколько недель перед смертью Давида, о том, как она запиралась дома и не подходила к телефону.
- Но он не сказал ее имя? Не говорил, кто она?
Юлия снова качнула головой.
Анника поерзала на стуле.
- Наверняка эта женщина была неуравновешенной личностью, - предположила она. - Вероятно, у нее были прочные связи в преступном мире. Если она сделала аборт и послала Давиду снимок УЗИ, значит, отцом ребенка был он. Выходит, у нее была длительная связь с Давидом, не меньше четырех с половиной лет. Началось это, наверное, когда вы жили в Испании. Ты когда-нибудь видела ее раньше?
Юлия молча покачала головой.
- Ты узнала бы ее, если бы встретила?
Юлия поколебалась, потом кивнула.
- Если я найду фотографии женщин, с которыми Давид близко общался, и покажу их тебе, ты узнаешь ту женщину?
Юлия снова кивнула.
- И еще одно, - сказала Анника. - Я, в конце концов, все же корреспондент газеты "Квельспрессен". Могу я взять у тебя интервью и опубликовать его?
Юлия изумленно посмотрела на Аннику:
- Но что я должна сказать?
- Ну, начать можно с рассказа о том, как тебе живется в тюрьме.