День сменился вечером, когда Анника закончила статью. Это был весьма туманный отчет об основаниях и мотивах, руководивших действиями Ивонны Нордин, отчет без ссылок на какие-либо источники. Она понимала, что статья получилась жидковатой, но не стала упоминать в ней Нину, Юлию, Давида и даже Филиппа Андерссона. Она пользовалась только теми фактами, которые можно было проверить: Ивонна владела компанией совместно с Давидом, она хотела прочных отношений с ним и настаивала на разводе Давида с Юлией, она, возможно, виновна и в других насильственных преступлениях. Анника написала также о том, что полиция расследует возможную связь Ивонны с тройным преступлением на Санкт-Паульсгатан, о том, что Филипп Андерссон подает апелляцию в Верховный суд (Анника даже привела номер дела и другие объективные факты).
Она отправила статью на сервер газеты, выключила компьютер, закрыла его и положила в сумку. Проходя мимо кабинета Шюмана, она увидела, что главный редактор сидит в кресле и бездумно раскачивается взад и вперед.
Вид у него был измученный. Эта осень состарила его на добрый десяток лет.
"Сколько он еще выдержит? Ему ведь уже под шестьдесят".
Она постучалась, и Шюман вздрогнул. Наверное, был глубоко погружен в свои мысли. Он поднял голову и жестом пригласил Аннику войти. Она села напротив него.
- Могу предположить, что сейчас последуют извинения, - сказал он.
Анника покачала головой:
- Не сейчас. Я уже сыта ими по горло. Как ты себя чувствуешь?
Этот вопрос сорвался с ее губ неожиданно для нее самой. Шюман тяжело вздохнул.
- Эти сокращения меня едва не доконали, - сказал он.
Он молча окинул взглядом свою редакцию - репортеров, компьютеры, радиостудии, редакторов интернет-издания. За окнами стало темно. Короткий день сменился длинной ветреной декабрьской ночью.
- Я люблю эту газету, - произнес он наконец. - Никогда не думал, что это скажу, но это правда. Я понимаю, что мы часто ошибаемся, а подчас слишком далеко заходим, часто мы оскорбляем и подставляем людей, выставляем их в ужасном свете, но мы все же выполняем очень важную функцию. Без нас демократия стала бы очень хрупкой. Без нас общество стало бы намного опаснее и грубее.
Анника медленно кивнула.
- Хотелось бы верить, - сказала она, - но я в этом не убеждена.
- Ты хорошо поработала вчера.
- Да нет, - отмахнулась Анника. - Я же ничего не написала. Я даже отказалась прислать фотографию Александра.
- Я имею в виду другое.
- Это очень грязное дело, - сказала Анника. - Я даже не знаю, как это все сложится в единую картину. У всех вовлеченных в это дело были свои мотивы, свои оправдания. Может быть, все они виновны, причем не только в том, в чем их обвиняют или находят виновными…
Андерс Шюман снова вздохнул.
- Мне пора домой, - сказал он.
- Мне тоже.
- Хочешь, я тебя подвезу?
Она секунду поколебалась.
- Да, пожалуйста.
Они встали, главный редактор выключил свет и, не потрудившись запереть кабинет, вышел вслед за Анникой в помещение редакции. По лестнице они спустились в гараж, к машине Шюмана.
- Почему ты всегда думала, что она невиновна? - спросил он, когда они выехали на Меларстранд.
Анника решила сказать правду:
- Я просто отождествила ее с собой. Если она невиновна, то и я тоже.
- Ты разговаривала с полицейскими о пожаре? К каким выводам они пришли?
Анника сглотнула.
- Нет, не разговаривала, - сказала она и отвернулась к окну.
Шюман высадил ее на автобусной остановке на мосту Мункброн.
- Но тебе все равно надо подыскать приличную квартиру, - сказал он.
- Я знаю, - сказала Анника, вышла из машины и закрыла дверь.
Эпилог
Пятница, 24 ДЕКАБРЯ
КАНУН РОЖДЕСТВА
Поезд подъехал к станции и, завизжав тормозами, остановился у пустынной платформы. Снег кружился над локомотивом и вагонами, забиваясь в углубления под дверями, ложась на гармошки переходов и покрывая слоем льда хитроумные длинные сцепки.
Она была единственной, кто сошел на этой станции.
С натужным вздохом поезд тронулся и уехал, оставив ее на завывающем, пронизывающем ветру. Она недолго постояла на месте, оглядывая супермаркет, пятидесятническую церковь и гостиницу. Потом мягкими неслышными шагами двинулась к выходу с платформы. Пройдя по обледеневшему туннелю, поднялась наверх, миновала стоянку такси, кафе "Свеа" и вышла на Стеневеген.
Ветер дул прямо в лицо, и она надвинула капюшон на лоб, стянула горловину и завязала шнурки под подбородком. Тащить рюкзак было тяжело, хотя в нем лежал только рождественский подарок и бутерброд на обратную дорогу. Она медленно шла мимо домов, выстроившихся вдоль дороги, прикрывая рукой лицо и заглядывая за занавески, в окна, светившиеся рождественскими огнями. В домах было тепло и уютно, в каминах потрескивал огонь, переливались огоньками рождественские елки, источая смолистый запах хвои.
Она мысленно пожелала счастья всем этим людям.
Вскоре впереди появился забор, увенчанный проволокой под током, и она свернула на Виагатан. Как и много раз до этого, она долго шла вдоль нескончаемого забора к воротам и автостоянке. Она шла, шла и шла, но ворота, казалось, нисколько не приблизились.
Брови и ресницы обледенели, когда она наконец добралась до ворот с телефоном.
- Я пришла на посещение к Филиппу Андерссону, - сказала она.
- Проходи, - разрешила надзирательница.
Замок зажужжал, она с трудом открыла тяжелую калитку, вошла в загон и быстро пошла по асфальту к следующим воротам. Как всегда, ей пришлось обеими руками открыть дверь сектора посетителей. У двери она отряхнула с ног снег и песок, откинула с головы капюшон и поморгала, чтобы сбросить с ресниц мелкие льдинки. Потом привычно подошла к шкафу номер один, куда положила куртку и шарф. Открыв рюкзак, достала оттуда рождественский подарок, потом положила в шкаф и рюкзак. Нажала кнопку четвертого телефона, и ее пропустили к пункту досмотра. Она поставила подарок на ленту транспортера рентгеновского аппарата и прошла под аркой металлоискателя. Прибор не загудел. Она знала, какие пояса и сапоги не надо надевать, приезжая сюда.
- Счастливого Рождества, - приветливо сказала надзирательница, когда она положила на стол свое полицейское удостоверение.
- Счастливого Рождества и тебе.
Надзирательница положила удостоверение в ячейку.
Свидание состоится в камере номер пять.
- Я уже записала все твои данные, тебе надо просто расписаться, - сказала надзирательница, и она написала своим аккуратным разборчивым почерком: "Нина Хофман, родственница".
- Я слышала, что дела в апелляционном суде хорошо продвигаются, - заметила надзирательница.
Нина улыбнулась:
- Надеемся, что к Пасхе он выйдет на свободу.
- Идем, я провожу. Филипп уже вышел.
Нина взяла подарок и пошла за надзирательницей по коридору, остановившись у буфета, где взяла апельсин и термос с кофе.
- Я и не заметила, что это книга, - сказала надзирательница, кивнув в сторону подарка.
- La reina del sur Артуро Переса-Реверто. Триллер о наркоторговцах с южного берега Испании.
Эти слова произвели впечатление на надзирательницу.
- Филипп читает по-испански?
Нина уже не улыбалась.
- Мы все трое когда-то хорошо читали по-испански.
Примечания
1
Королева Юга (исп.).