Всякие могут быть причины… Дядька-то, видать, богатый, под стать самому Грибову. У любовницы такая квартира, такая машина. Антиквариат. Разве двадцатипятилетние фотокорреспонденты могут у нас устраивать по несколько персональных выставок в год и покупать себе норковые шубы?
"Что же это получается? - сказал себе Владимир Александрович. - Чтобы насолить главе издательского дома, убили его любовницу. Бывает у нас такое? Нет. Проще нанять налоговых полицейских. И главное: не было в этой статье про Лапчинскую ничего, что могло бы заставить Марину звонить брату с проверкой! Но она проверяла, что известно милиции. Правда, в статье сказано, что Лапчинская сотрудничала с газетой "Без цензуры". Леонидова ее знала?"
Ивакин вздохнул. "Может быть все просто, - подумал он. - Интуиция меня обманывает, и Миша все-таки ошибался с датой. Вот поговорю со следователем, ведущим убийство Лапчинской, - и довольно… Ну, еще в "Без цензуры" схожу. Если ничего подозрительного не обнаружу, тогда все. Клянусь!.. А что там в Лазурном, интересно?"
17
А в Лазурном установилась великолепная погода. Уже третью неделю обходилось без дождей, море прогрелось, пляжи очистили от веток, банок, водорослей, нанесенных штормами. Медузы ушли на глубину.
Но пусто было в Лазурном. Администрация яростно ругала журналистов центральных телеканалов: это они раззвонили на весь мир о штормах, о дождях, это они пугали наводнением и селями.
"Им турки за это платят! - кричал в коридоре городской думы заместитель мэра. - Ишь чего придумали: что мы воду из водохранилища спускали и скотомогильники размыло! Откуда они это взяли, Сергей Анатольевич?!" Сергей Анатольевич, главный санитарный врач, только глазами хлопал. Воду, действительно, спускали. И очень неудачно получилось: все шлюзы на дамбах заржавели, кроме одного, ведущего как раз на пригороды Лазурного. Пришлось спускать на пригороды, и скотомогильники, действительно, размыло, но никакой сибирской язвы, о которой передавали по НТВ, и в помине не было! "Это турки!" - повторил заместитель мэра.
…В один из солнечных дней Анжела Сергеевна, сменившая темную шаль на веселенькую атласную косынку, остановилась у ларька с мороженым. Он стоял почти напротив ее дома, возле переговорного пункта, но она мороженое не любила и продавщицу не жаловала: была у них старая распря еще с тех времен, когда обе работали в колхозе. Прошло много лет, Анжела Сергеевна вышла замуж в этот дом, шелковица в саду стала совсем большой, ее бывшая врагиня переехала в пятиэтажку, обе овдовели, состарились, теперь уже невозможно было вспомнить, из-за чего они когда-то поссорились, но, как говорится, осадок остался. Так что Анжела Сергеевна никогда не подходила к мороженщице, только здоровалась издалека. Но жара все усиливалась, и впервые за много лет ей захотелось пломбира.
- Здравствуй, Сергеевна, - сказала ей продавщица.
"Старая она стала, ноги распухли, все руки в старческих пятнах. Я лучше выгляжу", - подумала Анжела Сергеевна, а вслух сказала:
- Привет, Елена. Есть у тебя пломбир, какой раньше делали? Сливочный такой?
- В вафельках?
- В вафельках. Жарко-то как! Парит. Не к дождю ли?
- Держи. Четыре рубля с тебя. - Елена даже надулась от распиравшего ее любопытства, хотя все она уже знала, соседки рассказали. Но ведь Анжела Сергеевна не соседка, а главная героиня.
- Ну поделилась бы хоть! - не выдержала продавщица. - Узнали, кто убил?
- Да вроде брат.
- Ужас! - Елена не удивилась, давно об этом слышала.
- Тебя тоже допрашивали? - Анжела Сергеевна наклонилась над травой: мороженое быстро таяло.
- А я что? Толстуха ведь твоя, говорили, в девять из дома ушла, а я до пяти работаю. Никого не видела. Мне фотографию брата показывали, но я как закрылась в пять в тот день, так больше на улицу и не вышла. Мне с четвертого этажа трудно спускаться. А что с жиличкой твоей несколько раз разговаривала, когда она мороженое брала, это я рассказала. Записали! Она только шоколадное покупала. Здоровая такая… Титьки - во! От шоколада, как ты думаешь? Или еврейка?
Анжела Сергеевна пожала плечами. Мороженое она доела - осталась мокрая вафля.
- Ты одна? Жильцов больше не взяла? - спросила продавщица. Владельцам частных домов она завидовала. Анжела Сергеевна знала, что соседки трезвонят на каждом углу, что ее бывшую квартирантку убили, даже намекают, что это было сделано в доме. Конкуренция!
- Город пустой, - сказала она мороженщице. - Какие жильцы! Всех проклятые дожди напугали.
- А я думала, ты взяла. Тут интересовался один. Вроде жил он раньше у тебя, все вспомнить не мог. Говорит: Вероника Петровна. - Елена засмеялась. - А я говорю: не Вероника, а Анжела, и не Петровна, а Сергеевна. Ничего себе - напутал!
Анжела Сергеевна выпрямилась и посмотрела на продавщицу.
- А почему ты решила, что он обо мне говорит?
- Ну, дом он показал! Говорит, я раньше сюда приезжал несколько лет подряд. И телефон у меня есть. А дозвониться не смог. Вот, говорит, приехал! Здрасьте! А я ему: опоздал, у нее другие живут. Если титькастые нравятся, селись и ты. Озорной! "Дома, - спрашивает, - титькастая-то? А тетя Анжела моя дорогая как? Постарела?" Но в дом не пошел, постеснялся. Сказал, что цветов купит, вина, и тогда уже придет. Не вспомнила? Веселый такой жилец?
- И когда было это? Елена подумала немного.
- По-моему, как раз в тот день, когда жиличка твоя исчезла. Ну да. Ты в магазин, помню, пошла, чуть позже и он появился. Я еще хотела рассказать тебе, но не дождалась - у меня рабочий день кончился.
- В светлом костюме? А милиции ты о нем рассказала?
- Здрасьте! - обиделась Елена. - А он здесь с какого боку? Меня в милиции спрашивали про тех, кто твоей толстухой интересовался. А он и не интересовался вовсе. Это я сама ему про титьки ее напела. Что ж я буду такого приятного веселого парня под милицию подводить? Он потом замучается оправдываться. К ним только попади.
- Ну ладно, - вздохнула Анжела Сергеевна. - Пойду я. Позвонить надо. - Она стала осторожно спускаться к дому. Когда мороженщица осталась позади, Анжела Сергеевна подумала, что и сама она, и понравившийся ей пожилой следователь ошиблись: парень в светлом костюме, которого она видела, все-таки наблюдал не за пустым особняком соседей, а за ее скромным домом.
Анжела Сергеевна остановилась, чтобы поправить упавшую плеть отцветшего вьюнка, и вдруг вспомнила, из-за чего вышла та давняя ссора: Елена взяла у нее ведро и испортила его. Вымазала дегтем, дура! Ведро для молока! Анжела Сергеевна сердито хлопнула калиткой.
18
Газета "Малые города России" занимала несколько комнат в гостинице "Россия". Сама гостиница сразила Ивакина наповал: она была захламленной, грязной и забитой подозрительного вида людьми. В последний раз он был здесь, когда начиналась перестройка и гостиницу оккупировали депутаты. Ивакин не знал, живут ли сейчас в "России" народные избранники, но на всякий случай им посочувствовал: потолки коридоров были в разводах, по углам не таясь сидели тараканы, и можно было только догадываться, что происходит в номерах с дивным видом на площадь, собор Василия Блаженного или реку.
О газете он почему-то думал неприязненно. То ли сказалось то, что за полтора года они не удосужились ничего узнать о своей сотруднице, то ли эта газета слишком напоминала нищий журнал, в котором работала дочь. "Тоже небось чего-нибудь прикарманивают!" - сердито подумал он. Но взглянув на стопочку жалких листков, лежавших на тумбочке в приемной (или кабинете главного редактора, Ивакин не разобрал), он понял, что прикарманивать здесь нечего.
Редактор оказался очень приятным. Взгляд открытый, рукопожатие крепкое. В комнате сразу же появилась еще какая-то женщина с тревожными глазами. Она виновато посмотрела на Ивакина и сказала: "Можно, я тоже послушаю?" То, как она это спросила, Владимиру Александровичу понравилось тоже.
- На что же вы существуете? - сочувственно спросил он.
- На государственные денежки, - сказал редактор. - Выделяют чуть-чуть во имя идеи самоуправления.
- Вы эту идею проталкиваете? - засмеялся Ивакин. - Хорошее дело.
- Дело-то и правда хорошее. Но не прибыльное.
Ивакин еще раз огляделся.
- Тесновато. Мало народу у вас работает?
- Да, у нас постоянные проблемы с кадрами. Зарплаты небольшие.
Он назвал цифру, которая показалась Ивакину не такой уж маленькой - он сам лишь в последние годы стал получать столько.
- Да? - удивленно произнес он. - Я думал, вы тут совсем нищенствуете.
- Почему? - тоже удивился редактор.
- Марина Леонидова нищенствовала.
- Нам звонили по ее поводу, - подумав немного, ответил редактор. - Ее убили? Я так понимаю, убийцу еще не нашли…
- Это не так быстро делается, - возразил Ивакин.
- Да и не найдут! - Редактор спокойно посмотрел ему в глаза. - Вы уж извините. Я это не для того, чтобы вас обидеть.
- Вы не захотели помочь, насколько мне известно, - сдержанно проговорил Владимир Александрович. - Если не помогают, то, действительно, можно и не найти убийцу.
- Да мы и правда о ней ничего не знаем! - Женщина с таким отчаяньем посмотрела на него, что Ивакин подумал: "Нет, им не все равно. Они просто не знают, чем помочь".
- Почти два года она у вас проработала, - заметил он. - Что-то да знаете.
- У нее был непростой характер. - Редактор нахмурился. - Она ведь как считала: наша газета - предел падения. А это не так, во-первых. По крайней мере, в отношении Марины. Ничем дельным она до нас не занималась, никакими талантами не обладала. Между прочим, многие молодые, которые начинали у нас работать, потом запросто устраивались в хорошие издания. Мы ведь и в Думе их аккредитуем, и интервью у любых государственных деятелей посылаем брать - те никогда не отказывают. У нас очень много интересных тем, хорошие связи с провинцией. Пожалуйста - используй информацию, пиши еще куда-нибудь, зарабатывай, мы никогда не против. Другое дело, если ты не хочешь работать… Ну, а во-вторых, моя позиция такая - или ты работаешь и считаешь свою работу лучшей на свете, а потому выкладываешься полностью, или ты уходишь работать в другое место.
- Она и ушла.
Женщина покачала головой, видимо, желая вмешаться, но не решаясь.
- Вы что-то хотели добавить? - повернулся к ней Ивакин.
Женщина посмотрела на редактора, он поощрительно кивнул ей.
- Да. Я бы добавила. Вы говорите: "Она и ушла". Очень некрасиво ушла она, вот что я хочу добавить. Наговорила здесь гадостей. Мы и знать не знали, что вызываем у нее такое неприятие! Ну, понимали, что любви особой к нам у нее нет, но чтобы такая ненависть!
- Что же она наговорила?
- Что мы все "так и останемся в дерьме". Да, именно так!
Женщина сказала это даже не Ивакину, а редактору. Тот удивленно выпятил губы. Видимо, от него подробности ухода Леонидовой скрывали.
- В дерьме? - повторил редактор.
- И не только это! Что мы используем здесь рабский труд, что она не лимитчица вкалывать за такие деньги, что мы даже не представляем себе, сколько сейчас зарабатывают настоящие журналисты.
- Это она себя имела в виду? - без особых эмоций спросил редактор.
- Она сказала, что нашла новую работу? - влез Ивакин в их диалог.
- Вы знаете, нет, - ответила женщина. - Нам сказали… уже следователь, звонивший с юга, сказал что-то про газету "Без цензуры". Это нас очень удивило. Можно по-разному относиться к этой газете, но уровень журналистов там очень высок. Нам-то как раз показалось, что причина Марининого ухода - изменения в личной жизни.
- В личной жизни? - Ивакин пожевал губами. Версии в этом деле росли, как грибы после дождя. По опыту он знал, что ничего хорошего это не предвещает. - Почему вы так решили?
- Я ее прямо спросила: "Куда уходишь?" А Марина мне ответила: "Ой, вообще работать надоело! Хочу дома сидеть, быть домохозяйкой. Маникюры-педикюры целыми днями делать. Все, набегалась!" Я сказала на это: "Для сидения дома надо, чтобы кто-то кормил. Ты что же, богатого жениха нашла?" И она засмеялась так довольно, почти счастливо. Я говорю: "Признавайся давай! Уже полтора года с нами работаешь, а все секретничаешь. Кто он?" Марина отнекивалась: "Не скажу. Боюсь сглазить". И потом, - подумав немного, добавила женщина, - если бы она в газету "Без цензуры" устроилась, то обязательно бы похвасталась. Ведь Семен Анатольевич, - осторожный кивок в сторону редактора, - ее часто критиковал. Говорил ей: "Ну что у тебя за стиль, Марина!"
- А она, действительно, скрытная была? - вздохнув, спросил Ивакин.
- Да уж. Ничего о себе не рассказывала.
- Не путай ты человека! - вдруг рассердился редактор. - Мы о ней почти все знали. Она очень любила рассказывать, каким мужественным был ее отец. Знали, по ее описаниям, какая у нее невероятная квартира, какая дача в министерском поселке. Сколько там антиквариата. Знали о ее брате, об их взаимоотношениях. Марина постоянно рассказывала о матери и о тетке своей парализованной, матери брата Миши. Но о личной жизни она не рассказывала. Это правда. Мы и следователю тому сказали, что про ее романы нам ничего не известно. Тем более южные. Но я уверен, что не было у нее личной жизни. Ну вот как мужчина я это чувствовал! - и редактор с большим сомнением посмотрел на Ивакина, как бы призывая: "Вспомни, ты ведь тоже мужчиной был. Давно, но был".
- А художник? - не согласилась женщина. - Помните?
- Он отпадает! - отмахнулся редактор. - Ты не поняла, что ли? Потом, это когда было? При царе Горохе?
- Так, - снова вмешался Ивакин. - Леонидова что-нибудь говорила о драгоценностях? О фамильных украшениях?
- Были когда-то какие-то ценные часики, - сказала женщина. - Вроде продали их за бешеные деньги. Марина твердила, что кое-что еще остается. Но, скорее всего, врала. Она мне как-то показала булыжник у себя на шее, намекнула, что бриллиант. А у меня муж ювелир, меня не обманешь. "Это, Марина, топаз, - я ей сказала. - И не старинный. Советское золото и дизайн советский".
- Очень деликатно! - заметил редактор.
- Не люблю, когда врут! Всегда сразу одергиваю. Она, конечно, после моих слов сникла.
- Вот почему она тебя не любила!
- Может, и из-за этого, - спокойно согласилась женщина. - Как-то я видела колечко на ней. Простенькое. С фианитом, думаю.
- С цирконием, - поправил Ивакин.
- Ну, или с цирконием. Его она уже за бриллиант не выдавала. При мне, по крайней мере. Хотя его-то как раз было бы логичнее. Ну не эту же каменюку, которую она на шее таскала! Говорить, что это бриллиант, может только человек, который вообще в драгоценностях не разбирается.
- Это ее амулет был, - добавил редактор.
- Понятно. - Ивакин снова вздохнул. - Не так уж вы мало знали. А о ее взаимоотношениях с братом что вы думаете?
- Отвратительные! - сказала женщина. - И по ее вине! Он-то как раз неплохой парень.
- Вы его видели?
- Он однажды заехал, и при нас разыгралась безобразная сцена. Брат, как я поняла, нашел арендатора для ее дачи. Кого-то с работы. Причем, речь шла о сумме совершенно заоблачной. Ну, мы знали, конечно, что дача у нее какая-то невероятная…
- Это Леонидова говорила?
- Да, она. Говорила, что поселок красивый, что одни министры вокруг, сосны, дом двухэтажный, но, мол, надо его в порядок привести, да и неохота с жильцами связываться. Но потом, вроде, согласилась сдать, попросила Мишу найти кого-нибудь, обязательно знакомого. Он и нашел. Приехал обсудить условия. А ей не понравилось, что он ее напрямую с жильцом не сводит. Она стала кричать: "Ты еще заработать на мне хочешь!" Он начал оправдываться.
- Я помню эту историю, - произнес редактор. - Мне тоже показалось, что он решил накрутить немножко.
- Ну и что? - возмущенно проговорила женщина. - Ей-то что? Он ей по телефону цену назвал, она с ней согласилась, даже сказала мне: "Представляете, какая огромная сумма! Я не ожидала!"
- Сколько? - спросил Ивакин.
- Тысяча долларов, что ли, - женщина пожала плечами. - Не помню. Главное, Марине все понравилось. И цена, и то, что жилец не с улицы, знакомый брата. Но нет вот, уперлась: он меня обманывает! Знаете, я видела: у нее такое отношение к брату было… ну, как бы объяснить. Он бедный родственник и должен знать свое место!
- Да она вообще такая была! - вмешался редактор. - Таких людей полно: и сам не ам и другим не дам.
- В общем, она на брата сорвалась. И тон такой - как у барыни-помещицы. Он просто позеленел. Это ведь при всех было. А когда он ушел, Марина ко мне подсела, довольная такая, и говорит: "За дуру меня считает. Ничего, я ему продемонстрировала, что тоже кое-чего понимаю. В бизнесе!" - и захохотала. А я ей говорю: "Марина! А что ты выиграла? Ты ведь дом-то не сдала! И потом Миша твой работал, искал, ты сама должна была догадаться о вознаграждении". Она после моих слов прямо зашлась от возмущения: как, на родственнице наживаться?! А сама рассказывала, что только Мишиными стараниями дом-то еще и стоит. Он там что-то латает, снег с крыши убирает, старые сучья отпиливает. И все бесплатно! Короче говоря, объявила, что вообще передумала дом сдавать. "Вопрос закрыт раз и навсегда!" Так и сказала.
- Знаете, она была истеричкой, - усмехнулся редактор. - И энергетическим вампиром. У нее совершенно не было друзей! Никого! Ей никто не звонил, с днем рождения никто не поздравлял. Миша этот, кстати, когда уходил в тот раз, сказал ей об этом: "Ты уже со всеми расплевалась. Никого рядом с тобой не осталось!" Это похоже на правду. Все ее раздражали. Но я, грешным делом, думал: это оттого, что она неудачница. Все ее ровесницы уже по второму ребенку родили. Когда узнал, что у нее большие личные перемены намечаются, даже обрадовался: подобреет теперь. Но в общем, мы не очень жалели, что она уходит, это я вам прямо и откровенно скажу.
- Еще она сказала про этого Мишу, - женщина, видимо, продолжала переживать ту давнюю сцену, - "Вы его защищаете, а не знаете, что он на все ради денег пойдет! Абсолютно на все! Через все переступит!"
- Да? - с уважением произнес редактор. - А мне показалось - худенький, скромненький.
- Она сказала: "Он не только за копейку удавится, он еще за нее и удавит".
- Что-то не похоже.
- Ну, за что купила, за то и продаю!
Ивакин с улыбкой наблюдал за их бесконечным диалогом: они умудрялись отвечать на его вопросы и при этом разговаривать не с ним, а друг с другом.