Глава 25
Кирюхин Анатолий Валентинович, видимо, устав дожидаться, пока меня выпишут, появился в больнице. Глядя на его бегающие глазки, перебегающие с предмета на предмет, я вспомнила, как Эмиль назвал его "мутным". Как я и предупредила Варьку, я рассказала всю правду и какое-то время, признаюсь со страхом, ожидала услышать, что за сокрытие клада меня по возвращении из больницы ожидает наказание. Но он ничего не сказал. Можно сказать даже не отреагировал на моё заявление. Более того, когда я, не выдержав, поинтересовалась сама, он как-то криво ухмыльнулся и сказал:
– Возможно, вам придётся заплатить какой-то штраф. Но я не думаю, что это окажется для вас большой суммой. Вы же единственная наследница империи Петушинских.
Конечно, я не стала говорить ему о том, что в данный момент пытаюсь жить на деньги, которые зарабатываю преподаванием французского языка. То, что отец поставил меня в такие условия, были лишь наши с ним отношения, которые никого не касались.
Я обратила внимание, что Кирюхин вёл себя как-то излишне подобострастно, словно от меня зависела его дальнейшая судьба. И ещё мне показалось, что он, Эмиль тоже говорил об этом, что Анатолию Валентиновичу очень хотелось закрыть это дело, повесив убийство Андрея на покойного Тимура или готессу Ксюху. Во всяком случае, когда я спросила, почему он не вызывал меня на допрос раньше, он промямлил, что получил на счёт меня специальные указания. Какие и от кого узнать не удалось, и я подумала об отце. Возможно ли, чтобы, сидя в своём уютном офисе в Париже, он не терял из вида расследование. Зная то, как долго он наводил справки, чтобы накопать информацию на Андрея, я могла это допустить. К тому же он смертельно боялся огласки и мог даже заплатить, задействовав определённых людей, чтобы дело пылилось на полке долгие годы. Конечно, второе убийство с признанием Эмиля спутало карты, но и дало им хорошую возможность закрыть дело. В конце разговора я спросила о моей догадке на счёт камеры. Здесь я получила на удивление исчерпывающий ответ.
Конечно, у Тимура не было привычки просматривать видеозаписи музея, просто на следующий же день после того, как мы нашли драгоценности, он дежурил ночью. Но на этот раз к нему заявилась Ксюха. Напившись водки, они занялись сексом на кожаном диване в гостиной, принадлежавшем писателю Конькову. Протрезвевший с утра Тимур вспомнил о видеокамере и во избежание неприятностей решил стереть запись. И к своему удивлению обнаружил наш разговор с Андреем. Это оказалось его звёздным часом. Кирюхин даже повторил: "Представляете, занимались этим прямо на диване Конькова". Он противно захихикал, но мне было не до смеха.
Через две недели я выписалась из больницы. Голова продолжала болеть. Особенно по утрам. Или не прекращала с того самого момента, как меня ударили. Покрутив в руках пачку Нурофена, я отложила его в сторону. Сколько можно жить на таблетках? Может, эта головная боль на всю жизнь? Не переставая морщиться, взяла турку и сварила кофе. Поможет ли кофе? К сожалению, я знала ответ. От тупой головной боли – нет, но поможет проснуться и тогда, может, мыслительный процесс пойдёт лучше.
Я налила кофе в большую чашку и вышла на маленький балкончик. Зачем я здесь, если я до сих пор не могу найти убийцу? Почему вдруг неожиданно я перестала думать, что убийца – это Тимур. Подозреваемый номер один. Совсем недавно я была настолько убеждена в этом, что заставила рисковать жизнью молоденькую девчонку. Вспомнив, что я пережила, когда Варька пропала, мне стало нехорошо, а головная боль усилилась.
С большим трудом с помощью трёх чашек кофе мне удалось собрать себя по частям, чтобы принять несколько учеников, которые приходили ко мне на дом. В обед я приготовила в микроволновке сосиски и отварила картошки. В Москве я выяснила, что, оказывается, обожаю картошку. Особенно варёную со сливочным маслом, посыпанную укропчиком. А ещё борщ, который варила баба Настя на настоящей украинской свекле, которую ей привозили какие-то родственники, раз в году приезжавшие в Москву насладиться прелестями шопинга. Такой свеклы не продают в Москве, она произрастает только на Украине. И какой наваристый борщ варит из неё баба Настя. Какой там луковый суп, который я ела с отцом в ресторанах. Да разве можно сравнить?! Я почувствовала, как от одного воспоминания от неприлично огромной тарелки борща, у меня потекли слюнки. Оказывается, несмотря на непрекращающуюся головную боль, становившуюся уже привычной, но всё равно раздражающей, я проголодалась.
После обеда позвонил Эмиль и нетерпящим возражения тоном сказал, что случайно, в чём я засомневалась, но не сказала вслух, оказался на Белорусской и зайдёт меня проведать.
Эмиль никогда не был у меня дома, и я ради порядка решила сделать беглый осмотр единственной комнаты, отметив про себя, что любая другая женщина на моём месте бросилась бы переодеваться и прихорашиваться. Наверно, всё-таки не случайно, я так и не вышла замуж. Что-то чисто женское у меня начисто отсутствует.
Ну что ж, комната оказалась в полном порядке. Нигде не валялись мои вещи, это тоже неженская привычка, а на журнальном столике аккуратной стопочкой лежали журналы и книжки. Вздохнув, я вышла в прихожую, где висело единственное зеркало, и посмотрела на своё бледное лицо с тёмными кругами под глазами и вытянутую футболку непонятного цвета. "Да уж, – сказала я равнодушно самой себе, – и раньше-то красавицей не была, а уж теперь и вовсе подурнела". И всё же, чтобы не испугать Эмиля, я заставила себя переодеться и накраситься.
– Привет! – Эмиль с порога протянул мне прозрачную упаковку с тортом и два пакета из магазина "Седьмой континент".
– Спасибо! Зачем так много? – я смущённо посмотрела на нежданного гостя, осознавая, что никто никогда не приходил ко мне домой с продуктами. Наверно, это ещё одно проявление русской заботливости.
– Тебе надо хорошо питаться, – авторитетно заявил Эмиль, расшнуровывая ботинки. Почему-то мне показалось, что ему тоже неловко.
Я вышла на кухню, чтобы его не смущать. Пока я разбирала сумки, Эмиль по-хозяйски вымыл руки в ванной и молча, стоял, наблюдая за мной.
– Будем обедать? – нерешительно предложила я, глядя на гору деликатесов, заполонивших весь кухонный столик.
– Нет, я только из ресторана. Обедал с клиентами.
– Тогда может чай с тортиком?
– С удовольствием. С детства помешан на сладком, – Эмиль улыбнулся. – Мама всё время надо мной смеётся. Говорит, что я как девчонка.
Я стала выгружать продукты в холодильник, как вдруг почувствовала сильную головную боль, от которой даже присела на корточки.
– Что с тобой? – участливо спросил Эмиль.
– Голова болит каждый день, – пожаловалась. – А сейчас, вообще, что-то кольнуло, даже в глазах потемнело.
– Садись, я сам всё сделаю.
Пока я приходила в себя, Эмиль убрал продукты в холодильник, потом повернулся ко мне и нерешительно произнёс:
– Думаю, что я мог бы помочь тебе снять эту головную боль?
– Боюсь, что только вместе с моей головой, – иронично заметила я.
– Я серьёзно, Лиз. Есть один способ. Помнишь, я рассказывал? Тебе нужно пройти этот эпизод, когда тебя стукнули по голове.
– Что значит, пройти? Пройти можно в магазин, – скептически заметила я. – Но как можно пройти то, что случилось неделю назад.
– Хорошо, я скажу по-другому, пережить.
– Пережить, – повторила я. – И как это?
– Пойдём в комнату, – Эмиль протянул мне руку. – Это не сложно. Какая-то боль осталась внутри тебя, и мы должны её убрать. Это очень простой процесс. Ведь ты же не хочешь всю жизнь страдать?
Я удобно устроилась в кресле, а Эмиль взял стул и сел напротив.
– Пусть тебя не удивляет: я буду обращаться к тебе на "вы". Не пугайся, если у тебя появятся неприятные ощущения или усилится головная боль. Сейчас ты вернёшься в тот момент, когда тебя ударили, и проживёшь его несколько раз. С каждым разом будет легче и легче. Не пытайся ничего контролировать. Просто поверь мне, это работает.
– Я верю, – тихо сказала я. – И вдруг совершенно некстати вспомнила, как боялась, что Эмиль стукнет меня лопатой по голове, когда мы пытались найти драгоценности в подвале. Наверно, на моём лице что-то отразилось, потому что Эмиль сразу спросил:
– С тобой всё в порядке?
– Да, да, – я усилием воли отогнала нахлынувшие мысли. – Начинай.
– Закройте глаза, – услышала я его спокойный голос. – Что вы сейчас чувствуете?
– Голова болит.
– Понятно. Возвращайтесь в момент, когда вы получили эту головную боль и рассказывайте мне, что вы видите.
Он говорил в настоящем времени, и это меня удивило. Ещё больше меня удивило то, что я, несмотря на то, что часть моего сознания оставалась в настоящем, другая его часть смогла вернуться в прошлое. Я чувствовала страх, видела спину "гребешка", слышала шаги сзади. Внезапно я почувствовала удар, потом сильную боль. Я смотрела на свое обмякшее тело откуда-то сверху и понимала, что в этот момент я и оказалась без сознания.
Спокойный голос Эмиля вернул меня в начало эпизода. Появились новые подробности, я почувствовала, как кто-то поднял меня и перекинул через плечо. Снова потеряла сознание и стала видеть себя со стороны. После нескольких раз мне удалось вернуться в тело. Боль стала ослабевать, эмоции высвобождались, пока в какой-то момент я просто не рассмеялась над тем, что произошло.
– Возвращайтесь в настоящее время, – услышала я голос Эмиля. – Открывайте глаза. Какое сегодня число, год?
– Понятия не имею, – улыбнулась я. – Никогда не помнила чисел.
Эмиль тоже улыбнулся, надел очки, спрятав под ними свои серьёзные бархатные глаза.
– Как ты себя чувствуешь? Головная боль прошла?
В процессе я совершенно забыла, что всё началось из-за моей жуткой головной боли. Не веря себе, я основательно потрясла головой, последнее время при этом у меня появлялось жуткое головокружение. Я даже зажмурилась в ожидании. Открыла глаза. Чувствовала себя прекрасно, так словно никакой травмы не получала вовсе.
– Эмиль, ты волшебник! Ты меня вылечил.
– Мне приятно помогать другим людям, а тебе особенно, – он как-то поспешно встал со стула. – Может, выпьем кофе?
– Да, конечно, – я вскочила с кресла, чувствуя себя полной сил и готовой снова включаться в жизнь.
Уже на кухне, мешая кофе в турке, я спросила Эмиля:
– Послушай, если я смогла вернуться неделю назад, нельзя ли вернуться ещё раньше.
– Можно даже пройти твоё рождение, – он улыбнулся. – Очень полезная вещь. Новорожденный, как правило, получает много травм.
Я нахмурилась. Всё это, конечно, интересно.
– Ну а ещё раньше, – спросила я тихо. – До моего рождения. Когда я была…
Я остановилась и смущённо посмотрела на Эмиля.
– Конечно. Это нормально. Расскажи, что тебя беспокоит, чтобы я знал, как провести процесс.
Я всё ещё смотрела на него, за спиной зашипел убежавший кофе. Сейчас или никогда.
– Думаю, раньше я была Фаиной Гурьевой. И ты прав, всё не случайно. Мне всё время кажется, что и этот дом музей Конькова, и дедушка Андрея играли какую-то роль в моей той жизни. – Я вымученно посмотрела на Эмиля. – Он снился мне по ночам. Только недавно перестал. После того, как у нас с Андреем… – Я замолчала, молясь про себя, чтобы Эмиль не посчитал меня сумасшедшей.
– Всё это нормально, Лиза. Успокойся. Если ты готова встретиться со своим прошлым, то я помогу тебе. Ты очень смелый человек.
– Нет, я трусиха! Я боялась в это верить. Всегда считала, что после смерти ничего нет. Но тогда, зачем я здесь? Почему мне всё знакомо? Это дежа-вю сводит меня с ума.
Эмиль занялся кофе, пока я в прострации сидела за столом.
– Ты справишься, – наконец, сказал он, разливая кофе. – Не все могут так хорошо возвращаться в прошлое как ты. У тебя открытая память. Уверен, ты во всём разберёшься. У тебя уже есть опыт. Как видишь, это не страшно. Ты всё делаешь сама. Я нужен лишь, чтобы не дать тебе сбиться с пути.
Глава 26
Я возвращалась домой от подруги, у которой гостила три дня, с каким-то неприятным чувством страха. Впрочем, в это сложное время все казались сбитыми с толку и напуганными. Все разговоры были о том, как безопасно переправить свои капиталы за границу, как уцелеть и не оказаться на Лубянке. Об этом же думали мои родители, торопившиеся выехать. И только я совершенно не знала, что мне делать. Мой любимый, единственный оказался от всех нас по другую сторону. Он открыто перешёл на сторону большевиков, пойдя на полный разрыв со своей семьёй, которая в это время уже выехала в Париж.
Меня встретила тишина, когда я решилась позвонить. Это показалось странным. Наша служанка Марфа всегда быстро открывала дверь. Я постучала, но ответа снова не было. Прошло какое-то время, прежде чем мне пришла в голову мысль, просто толкнуть дверь.
Беспорядок, нет, разруха, которая встретила меня в холле, чуть не заставила моё сердце выпрыгнуть из груди. В ужасе я ходила по нашему особняку, наблюдая вывороченные ящики, разбитую мебель, сорванные со стен испорченные картины. Но больше всего меня потрясло то, что рояль, который отец привёз из Германии, стоял с оторванной крышкой. Некоторые клавиши были выворочены, струны порваны. И то, что любимый нашей семьёй инструмент, за которым прошло множество музыкальных вечеров, восстановлению не подлежит не вызывало сомнений. Варвары! Да как они могли? Я бережно погладила уцелевшие клавиши, и мой старый друг отозвался стоном. Слёзы хлынули из глаз, застилая мою прошлую жизнь, казавшуюся до этого дня такой лёгкой и прекрасной.
Вдруг откуда-то раздались тихие шаги. Повернулась: ведь я обошла весь дом и никого не видела. Но эта оказалась Марфа.
– Фаиночка! – старая женщина, прежде чем я сообразила, в чём дело, бросилась к моим ногам, покрывая мои руки поцелуями, смешанными со слезами. Через её рыдания не удавалось ничего понять.
Я опустилась с ней на колени и обняла её. Как в бреду, она произносила моё имя. Страх сковал горло, я боялась спросить о родителях. Немного успокоившись, Марфа всё рассказала.
Они пришли, когда все спали. Подняли родителей с постели, заставили одеться. Требовали денег, драгоценностей. Когда мой отец сказал, что уже всё отдали, начали ломать мебель. Искали самостоятельно. Потом, даже не дав им собраться, посадили в машину и увезли. Марфу не тронули. Слуги их не интересовали.
– Тебе надо бежать отсюда, Фанечка, – добавила она. – Это счастье, что тебя не оказалось дома. Но они вернуться за тобой.
– Но я должна пойти на Лубянку, узнать, что с родителями. Неужели ты думаешь, что я смогу уехать без них?
Марфа снова заплакала. Потом вытерла слёзы фартуком и быстро-быстро заговорила.
– Спасай себя. Ты ничем не можешь им помочь. Когда мы остались с твоей мамой на минутку вдвоём, она успела мне шепнуть, чтобы ты шла к Возниковым. Они помогут тебе выехать из страны.
– Но я не могу бросить папу с мамой! И … Степана, – расплакалась я. – Я сейчас пойду к нему и всё выясню. Может быть, это недоразумение, и их сегодня же отпустят.
Марфа покачала головой и встала.
– Считай, что я передала тебе волю матери. А решать тебе.
Марфа, причитая что-то себе под нос, оставила меня. Не знаю, сколько я просидела, оглушённая горем. Даже не могла плакать. Потом, вспомнив о тайнике, вышла в наш небольшой сад. Здесь всё казалось прежним. Всё также изгибалась в танце фигурка девушки над фонтаном. Зеленел аккуратно постриженный кустарник, яркими пятнами пестрели цветы на клумбе. Я хорошо помнила место, где мы с мамой закопали наши фамильные драгоценности. Сейчас, если я собираюсь покинуть этот дом, нужно забрать их с собой. Маленькая шукатулка поместилась в сумке. Я попрощалась с Марфой и пошла к Степану. К единственному человеку, от которого теперь зависела моя судьба. Если Степан согласится, мы уедем из России вместе.
– Пойми, Фанечка, я не могу уехать! – Степан сжимал мои холодные руки. – Я принял решение остаться. Россия – моя страна.
Ты не представляешь, как хорошо мы заживём. Не будет, ни богатых, ни бедных. Все люди равны. Неужели ты не стыдилась, что когда ты развлекалась, другие гнули спину, чтобы ты могла это делать?
– Революция разрушила наш мир. Раньше ты любил меня, а теперь…
– Я и сейчас люблю тебя. Просто сейчас личное отошло на задний план. Мне нравятся мои новые друзья. И то, как мы все вместе построим новое будущее. Ты можешь присоединиться к нам. Только для этого ты должна измениться. Читать другие книги, понять, наконец, что происходит. Перестать думать только о себе и о платьях.
Сердце упало куда-то вниз, и так и осталось там. Я не могла с ним спорить. На что я надеялась? Если он смог разорвать отношения со своей семьёй, так же легко он выбросит меня из своей жизни. Революция и новый мир для него важнее. Я ещё больше убедилась в этом, когда к нему пришли парочка его новых товарищей, с которыми он с упоением начал обсуждать то, что я не хотела слышать. Я, так и не приняв участия в беседе, удалилась из гостиной. Меня никто не удерживал, я спряталась в кабинете, чтобы выплакаться.
Что мне делать? Без Степана моя жизнь кончена.
Внезапно, я вспомнила о драгоценностях. Если Степан останется, я не пойду к Возниковым и не уеду за границу. Пусть будет, что будет. Я останусь здесь со Степаном.
Я спустилась в сад, сжимая в руке большой нож, который прихватила из кухни. Огляделась. Моросил мелкий дождь, и у меня не было лопаты, чтобы закопать шкатулку достаточно глубоко в саду. Обходя дом, я нашла дверь в подвал. На моё счастье, она не оказалась запертой. Расковыряла землю, спрятав шкатулку в углу. В том месте, где наверху, по моим предположениям, находился кабинет. Тщательно разровняла, бросила на это место какие-то старые вещи. Огляделась. Потом мне пришло в голову нарисовать план подвала и где-нибудь спрятать. На крайний случай. Вдруг я не смогу сама показать это место. Когда я ходила с уже нарисованным планом, вспомнила о случайно отошедшей плитке в камине. Место это мы обнаружили с Сергеем. Он тогда сказал, что здесь можно что-нибудь спрятать, а я пошутила, что только любовное письмо.
Я всё ещё сидела перед камином, когда ко мне пришёл Степан. Он сказал, что попросил своего товарища узнать о моих родителях. И вообще он уверен, что это ошибка. Я сказала ему, что останусь с ним и только схожу домой за вещами. Он обрадовался, протянул ко мне руки и сказал: "Иди ко мне. Я буду ждать тебя".
Глава 27
– Возвращайся в настоящее время, – услышала я голос Эмиля, показавшийся мне чужим. Я открыла глаза и в прострации огляделась.
– Назовите своё имя, – попросил Эмиль.
– Фаи… Нет. Элоиза, – я рассмеялась, почувствовав, как медленно возвращается память. Какая-то часть внимания запоздала и всё ещё была в прошлом. Я одновременно и Фаина, и Элоиза Петушинская. Можно смеяться и не верить, но я, наконец, пребывала в полном убеждении, что вся история случилась на самом деле. И только это моё новое знание имело значение.