– Странное дело, дорогая: ты полностью уверена, что вправе распоряжаться этими деньгами по своему усмотрению – тогда как у меня, главы семьи, нет в кармане и полукроны?
– Мне очень жаль, что так получается, Джон, но тебе ведь и вправду лучше не иметь в кармане ни полукроны, ни даже половины шиллинга . И ты знаешь, почему. Искушение может оказаться слишком велико…
– Так или иначе, я настаиваю на том, что являюсь главой семьи. Нашей с тобой семьи, Элен. Так как же ты можешь не допускать меня к ключам и лишать возможности иметь деньги?
– Нет, нет, Джон: эти деньги заработала я и я же буду их хранить. Если ты хочешь, чтобы я тебе купила что-нибудь – скажи мне, и я это сделаю. Но то, что я сумела скопить, должно находиться в моих руках.
– Да, хороший же у нас получился разговор!
Мистер Раби повернулся к жене спиной и вновь склонился над заготовкой для миниатюры. Миссис Раби в высшей степени тщательно заперла свое маленькое сокровище на два ключа и вернулась в рабочую комнату. Едва лишь дверь закрылась за ней, как мужчина рванулся со своего места, подскочил к ящику стола и изо всех своих невеликих сил яростно дернул его… а потом, стараясь не поднять лишнего шума, повторил попытку… Но все оказалось напрасно: ящик не подался. Задыхаясь от негодования, глава семьи отпрянул назад и, проклиная все на свете, постарался вернуться к своим краскам и пластине слоновой кости.
Через несколько минут миссис Раби вышла из дому и направилась на Палас-гарден, чтобы снять мерку. Вернувшись, она немедленно направила всю свою энергию на пошивку платья. Сейчас был четверг, так что у нее оставалось только два с половиной рабочих дня, но она уже дала клиентке твердое обещание и намеревалась его сдержать, как она всегда держала свои обещания, если это вообще оказывалось по силам существу из плоти и крови.
В субботу утром все уже было готово к финальной примерке, после чего еще предстояла окончательная доработка – но миссис Раби не сомневалась, что, если примерка пройдет успешно, то к десяти часам понедельника она сможет принести заказчице полностью завершенное платье. Поэтому женщина старалась изо всех сил, кроила, приметывала, прострачивала, обрабатывала проймы и швы, сидела над работой допоздна и снова принималась за нее рано утром – вытачка там, вставка здесь, заново прошить, еще состыковать… Много было сделано того, что для мужского взгляда и слуха представляется подлинной бессмыслицей, но в конце концов из груды лоскутов причудливой формы было воздвигнуто самое величественное и при этом изящное сооружение, способное наполнить восторгом сердце любой женщины. Его составные детали были пока что предварительно сметаны друг с другом, а не окончательно сшиты – но общие контуры уже не вызывали сомнений.
В этом виде прекрасное творение рук и ума человеческого было доставлено на Палас-гарден, примерено, одобрено и возвращено для финальной доработки. К двенадцати часам ночи эта доработка, наконец, была окончательно завершена. В воскресенье платье красовалось на манекене, торжественно установленном посреди рабочей комнаты – и было оно настолько ослепительно прекрасным, что женщина, не в силах сдержать законную гордость, каждый час обращалась к мужу с просьбой посмотреть на этот шедевр вновь и вновь же разделить ее восхищение.
Он это делал достаточно неохотно. Так уж вышло, что успешная работа жены вызывала у Джона Раби по меньшей мере двойственные чувства. Совсем недавно он, один из ценимых начальством служащих в крупной фирме, занимающейся оптовыми поставками какао, получал три фунта в неделю. Это продолжалось несколько лет, но не сослужило блага финансовому положению семьи, потому что мистер Раби доносил до дома лишь малую часть этих денег, обычно не более фунта. Тем не менее его жена ухитрялась вести хозяйство, экономя, недосыпая, временами подрабатывая – словом, используя все ухищрения, на которые способна только любящая и преданная женщина. Постепенно ее подработки начали становиться все более ощутимой частью семейного бюджета: теперь уже не она зависела от мужа, а он от нее. Как раз в это время долгая история его тайного алкоголизма завершилась неистовым приступом белой горячки, на который его начальство уже не смогло закрыть глаза.
Этот скандальный случай привел к немедленному увольнению мистера Раби, но для его супруги все это вовсе не выглядело как позорное фиаско. Скорее, наоборот, такой исход вселил в нее новые надежды. Длительное время она тешила себя иллюзиями, что слабая воля ее мужа просто не может устоять перед искушениями, виновниками которых, разумеется, были сослуживцы по фирме; теперь, после увольнения он наконец освободится от их злого влияния – и будет подвержен лишь благотворному влиянию жены. А через какое-то время у него, конечно, появится другая работа, причем обязательно такая, которая позволит миссис Раби сохранить это влияние…
В бедах, обрушившихся на мужа, она винила всех, кроме него самого. Ее глаза были слепы совершенно особой, специфически женской слепотой: когда она смотрела на своего Джона, то видела не человеческую развалину, озлобленную, лишенную сколько-нибудь заметных талантов, а того робкого темнокудрого юношу, который двадцать лет назад признался ей в любви. И если она не допустит, чтобы его сбили с пути ложные друзья, склонные проявлять свою дружбу исключительно за выпивкой, – все, конечно же, будет хорошо.
Женщина сумела придумать способ, при помощи которого надеялась удержать мистера Раби от алкогольных искушений. Было время, когда он довольно серьезно увлекался изобразительным искусством; что ж, она купила ему краски, бумагу и все прочее, что могло потребоваться художнику. Она умоляла и настаивала до тех пор, пока он не согласился принять этот дар – а потом в течение долгих шести месяцев стояла между ним и опасностью, бережно выпалывая все, что могло подтолкнуть ко злу, осторожно поощряя противоположные устремления… Словом, вела себя подобно внимательному садовнику, который следит за болезненным, чахлым саженцем.
И теперь наконец перед ней раскрывались сияющие перспективы. Ее муж отказался от своих губительных привычек. Она сумела отложить немного денег – и вот-вот появится возможность преумножить эту сумму. И тогда… Тогда можно будет не только нанять вторую помощницу, но и, пожалуй, даже израсходовать несколько фунтов на рекламные объявления в газетах!
Уже была глубокая ночь, когда она в последний раз вошла в ателье, чтобы посмотреть на платье. Керосиновая лампа подрагивала в ее натруженной работой руке. Женщина в очередной раз окинула взглядом сотворенное ею произведение искусства – и ушла спать успокоенная, в полной уверенности, что темная полоса миновала. Посев был труден, но жатва обещает стать обильной.
Этой ночью миссис Раби спала как убитая: слишком много пришлось ей работать в предшествующие дни. Проснулась она лишь в восемь часов утра. Ее муж в это время, как правило, еще не вставал, но сейчас его уже не было рядом; его одежда и ботинки тоже исчезли. При мысли о том, что раз в кои-то веки ей довелось встать позже супруга, женщина даже улыбнулась. Поднявшись, она оделась для выхода в город, чтобы сразу же после завтрака отнести платье заказчицы. Проходя мимо входа в рабочую комнату, миссис Раби с удивлением заметила, что дверь полуоткрыта. Само по себе это не давало повода для опасений, но женщина вдруг почувствовала, что сердце ее болезненно сжалось. Она шагнула через порог.
Платье исчезло.
Удар был слишком безжалостным и неожиданным. Миссис Раби, мгновенно лишившись сил, опустилась на упаковочный ящик и спрятала лицо в ладонях. Через минуту ее практический склад характера все же взял верх над паникой; не тратя времени на бесполезные стоны и причитания, женщина быстро обошла весь дом. Мистер Раби блистал своим отсутствием; впрочем, иного она и не ожидала. Тогда она, оставив на рабочем столе короткую записку для помощницы, выбежала на улицу.
Так началось преследование, безнадежное и отчаянное.
Ближайшая из лавок, где принимали вещи в залог, располагалась почти сразу за углом, на Бромптон-роуд. Первым делом миссис Раби поспешила именно туда. Хозяин, грузный рыжебородый человек, как раз читал утреннюю газету. Когда женщина возникла в дверях он спокойно, не торопясь, поднял на нее взгляд.
– Что я могу сделать для вас, мэм?
– О сэр, не будете ли вы любезны сказать мне: кто-нибудь этим утром приносил вам серое шелковое платье?
Ростовщик повернулся к своему помощнику, молодому человеку с одутловатым лицом, который именно в этот миг вдруг вынырнул из заполнявшего магазин моря бесчисленных костюмов и груд самых различных, порой трудноопределимых даже для опытного взгляда вещей.
– Алек, у нас ведь недавно был кто-то с таким платьем?
– Да, сэр! Это тот, про которого вы сказали: мол, правильно, что не взял – я, то есть – дескать, ну его, а то потом еще с полицией хлопот не оберешься…
– Ах да, конечно. Этакий, по твоим словам, "маленький брюнетик"?
– В точности так, сэр.
– Он был здесь в четверть восьмого, сразу после открытия, – объяснил хозяин, повернувшись к миссис Раби. – Я еще не спускался , поэтому его принял мой помощник. Алек потом сказал мне, что платье было уж очень хорошим и, главное, совсем новым, ненадеванным. А держался тот брюнетик малость странно, так что…
– Значит, вы не взяли у него это платье?
– Нет.
– А куда этот человек потом отправился, вы не знаете?
– Не имею ни малейшего представления.
Рыжебородый ростовщик вновь погрузился в изучение утренней газеты, а женщина поспешно оставила его лавку, чтобы продолжить поиски.
Она остановилась на улице, не зная, следует идти влево или вправо. Оглядевшись по сторонам, увидела вдали блеск позолоченной таблички, висевшей над входом в еще одну лавку – и бросилась туда.
Это оказался ложный след. В той лавке сегодня не видели клиента, похожего на ее мужа, да и платья им никто не приносил.
Выйдя на улицу, женщина в замешательстве остановилась, не зная, куда идти дальше. Но потом она постаралась рассуждать логически. Если ее муж, получив отказ в прошлой лавке, не отказался от мысли сдать платье под залог (а он не мог отказаться от этой мысли!), он, конечно, с неизбежностью должен был устремиться на тот же блеск таблички, что и она. Тем не менее сюда он не заходил. Значит… значит, он увидел такую же лавку в переулке на полдороге между двумя этими конечными пунктами и свернул туда.
Миссис Раби поспешила в обратном направлении – и действительно увидела в переулке небольшую лавочку. Едва войдя в нее, она тут же обнаружила похищенное платье, висящее прямо напротив входа: даже не на плечиках, а прямо на вбитом в стену крюке.
Крик радости вырвался из ее губ. Она все-таки успеет доставить платье заказчице: ведь еще не пробило даже девять!
– Это… это мое, – торопливо произнесла женщина, даже не успев толком отдышаться.
– Я выплатил деньги под залог этой вещи только что, сегодняшним утром, мэм, – ростовщик посмотрел на нее внимательно и не без любопытства. – Ее принес невысокий брюнет.
– Да, сэр, это был мой муж. Сколько он у вас получил?
– Три фунта пять шиллингов.
Миссис Раби, выбегая из дому, все же успела положить в карман горстку денег. Теперь она положила на прилавок сразу четыре соверена.
– Пожалуйста, разрешите мне взять это сразу, прямо сейчас!
– Вы можете предъявить квитанцию?
– Квитанцию?
– Да, ту, которую я выписал… вашему мужу.
– Нет, не могу.
– Тогда, увы, я не могу выдать вам платье.
– Но ведь это платье – моя собственность! А если вы имеете в виду, что заплатили за него деньги, то вот они, деньги, берите! Почему я не могу забрать свое платье?
– Крайне сожалею, мэм, что вы оказались в такой ситуации. Но при всех обстоятельствах мы должны придерживаться закона. Предположим, я возьму ваши деньги и выдам вам это платье; но тогда предположим и другое: ваш муж является в мой магазин, предъявляет квитанцию за моей подписью и требует, чтобы ему вернули вещь, которую он оставил как залог. И что я буду должен ему ответить? Он ведь будет вправе потребовать, чтобы я возместил ему даже не залоговую стоимость, но полную цену этой вещи – цену, которую назовет он сам. И мне придется или заплатить ему, или …
– О, уверяю вас: он не явится к вам с такими требованиями, клянусь! Будьте же милосердны, позвольте взять платье. Я обещала своей заказчице, что доставлю его в десять!
– Повторяю, мэм: это невозможно. И, пожалуйста, не надо меня уговаривать, – с этими словами ростовщик повернулся спиной, показывая, что разговор окончен.
Миссис Раби замерла, словно окаменев. Это было невыносимо: видеть прямо перед собой, в нескольких футах, свое собственное творение, плод своих надежд и не иметь возможности его забрать. И все же она, положа руку на сердце, не могла обвинять ростовщика: его опасения были обоснованы, так что, пожалуй, он действительно не мог поступить иначе. Однако что же теперь оставалось делать ей? Найти своего мужа, взять у него залоговую квитанцию – и… Но как узнать, в каком именно из сотни трактиров он сейчас вознаграждает себя алкоголем, щедро расплачиваясь за безмерно длительное, сроком в полгода, воздержание от спиртного?!
Выйдя на улицу, женщина, не замечая ничего вокруг, слепо ходила взад-вперед по тротуару. Что теперь о ней подумают? Что подумает о ней заказчица, эта леди с Палас-гарден?!
Сейчас миссис Раби могла думать лишь об одном: она дала обещание и это обещание не выполнила. А такие вещи, как данное слово, всегда были для нее равнозначны самым священным клятвам.
Существовала ли какая-нибудь возможность, которая позволила бы ей избежать нарушения собственного слова?
И внезапно женщина поняла, как именно она может этого избежать. Со всех ног она бросилась к своему дому, запыхавшись, вбежала в спальню, ключами, всегда сохраняемыми недосягаемо для мужа, открыла запертый ящик, оловянную шкатулку… Один лишь миг – и все сбережения перекочевали оттуда в ее кошелек. Выскочив наружу, женщина кинулась к остановке омнибуса. Через несколько минут она уже ехала по направлению к Бонд-стрит.
Подбежав к витрине дорогого магазина, возле которой и произошел роковой разговор, приведший к вдвойне роковому заказу, миссис Раби на миг остановилась, с испугом вглядываясь сквозь стекло. Но нет – к счастью (если это действительно так), то платье, замечательное платье, стоившее слишком много даже для обеспеченных покупательниц, все еще оставалось на прежнем месте…
Миссис Раби помнила, что, по словам заказчицы, это платье идеально подходило ей по всем размерам. Оставалось только уповать, что это действительно так.
Минуту спустя касса дорогого магазина пополнилась, а кошелек бедной портнихи опустел. Сама же она, судорожно сжимая в руках большую картонную коробку с драгоценным атласным содержимым, устремилась на Палас-гарден.
* * *
– Ах, дорогая Алиса, теперь вы сами видите: никогда не следует доверять представителям низших классов, даже таким, которые, казалось бы, полностью заслуживают доверия. Я ведь своими ушами слышала, как она уверяла вас, что придет ровно в десять часов – а теперь, как видите, уже пять минут одиннадцатого. Эти люди понятия не имеют о том, что такое подлинная верность своему слову.
– Полагаю, вы все-таки слишком суровы к этой женщине, моя дорогая, – рассудительно возразила Алиса Клайв своей подруге, специально прибывшей, чтобы ни в коем случае не упустить возможности убедиться, будет ли платье сидеть на хозяйке дома так идеально, как та уже успела похвастаться. – Скорее всего, она прибудет, и довольно скоро. Я ведь пока не заплатили ей ничего, даже задатка. Причем поступила так совершенно сознательно: это единственное, что еще позволяет надеяться на ее хоть сколько-нибудь своевременный приход.
– Да, милая, вы правы. Иначе эта особа начала бы тянуть, и опаздывать, и…
Миссис Клайв посмотрела в окно:
– О, смотрите: вот она, спешит к нашему крыльцу. Ну, будем справедливы, не так уж сильно она и опоздала.
Платье было благоговейно распаковано – и заказчица, изнывая от нетерпения, немедленно облеклась в него. Вторая дама и портниха пристально наблюдали за этим священнодействием: одна – с той особой заинтересованностью, которая так характерна и естественна для женщины, подруга которой примеряет новый предмет гардероба; другая – с трепетом.
– Ах, милая, ну как, вам нравится? Мне – да! И красиво, и удобно сидит. Я опасалась, что вот тут и тут, в плечах, будет немного жать – но нет: подогнано идеально!
– О да, дорогая, согласна, что пошив отличный. Но если говорить о материале… Скажу честно: мне все-таки не кажется, что использован фуляр того же качества, как тот, что мы видели в магазине. Признайтесь, миссис… э-э… миссис Раби: вы приобрели более дешевый сорт ткани?
– Уверяю вас, мадам, что это тот же самый сорт.
– Пусть будет так, миссис… Раби, но вот нитки вы точно использовали иные, не отрицайте!
– Нет-нет, мадам: точно такие же.
Тщетно поискав, к чему бы еще придраться, зоркая наблюдательница с неудовольствием пожала плечами:
– Во всяком случае, насчет того, что платье сшито точно по мерке, возражать не стану. Приходится верить собственным глазам.
– Вот и замечательно! Особенно если учесть цену.
– Да, если учесть цену… А в остальном, дорогая, это дело вкуса. Что касается меня – то я бы все-таки предпочла купить то платье из магазина за пятнадцать гиней, а не выбрасывать десять фунтов на эту кустарную подделку.
– Ну право же, дорогая… – понимающе улыбнулась заказчица. И повернулась к портнихе:
– Хорошо, милочка: вы, признаю, неплохо потрудились, ваша работа меня в общем и целом устраивает.
После чего десять фунтов перешли в руки молчаливой и до предела утомленной женщины, которая все это время, опустив взгляд, стояла перед хозяйкой дома, ожидая ее решения.