Осторожно, но с большой поспешностью Руперт вынул из фонографа обтянутый тончайшей фольгой восковой валик, на котором была записана лекция достопочтенного профессора, и отложил его в сторону. Вместо него он вставил один из запасных, еще не бывших в употреблении валиков. Потом юный мистер Эсдайл взял фонограф под мышку и поспешил в свои скромные апартаменты, одновременно служившие ему мастерской и лабораторией.
Что он там делал – неизвестно. Так или иначе, за пять минут до начала приема фонограф покоился на своем прежнем месте, в полной исправности и совершенно готовый к употреблению.
…Не было сомнений: научный салон миссис Эсдайл превзошел сам себя. Успех сегодняшнего заседания был предрешен с первых же минут: гости с величайшим любопытством смотрели в микроскопы, со сладким ужасом прикасались к специально оборудованной для этого электробатарее, чтобы ощутить легкое покалывание тока, с изумлением обозревали галапагосский панцирь и os frontis Bos montis – а также другие чудеса природы, которые хозяйка салона озаботилась собрать под своим кровом. Вскоре посетители разбились на несколько групп, каждая из которых обсуждала что-то свое. Декан Берчспула, сурово поджав губы, слушал разглагольствования профессора Трепли, который весьма язвительно нападал на догмат о шести днях творения, используя в качестве оружия (к счастью, лишь в фигуральном смысле) обломок горной породы триасового периода; в другом углу когорта завзятых спорщиков сгрудилась вокруг чучела Ornithorhynchus anatipus (животного, в просторечии вульгарно именуемого "утконосом") и уже начала обмениваться колкими, переходящими на личности замечаниями по поводу его происхождения и образа жизни. Миссис Эсдайл как истинная хозяйка этого пиршества духа невесомо порхала между группами, примиряя, знакомя, разъединяя, поздравляя с успехом, обращая ссору в шутку – и, что немаловажно, проделывая все это с тем высочайшим мастерством и деликатностью, которые мужи науки способны воспринять только из женских уст.
Тем временем капитан Бесли, во всей полноте своего пышноусого вооружения, расположился в кресле у окна, напротив него сидела дочь хозяйки – и обсуждали они то, что волнует все живые существа как минимум с того же триасового периода, но за все миновавшие миллионолетия тайна этих чувств не стала ближе к разгадке.
– …А сейчас я в самом деле должна помочь маме, капитан Бесли: она, бедная, буквально разрывается, чтобы не допустить войны между этими ископаемыми! – наконец сказала Роза, делая такое движение, словно собиралась встать, но тем не менее оставаясь в кресле.
– О, не уходите, Роза! И, ради всего святого, не называйте меня "капитан Бесли"! Зовите меня Чарльзом. Попробуйте: у вас получится!
– Хорошо… Чарльз…
– Как сладко слышать это из ваших уст! О Роза, подождите еще минуту! Я знаю, что такое любовь, Роза, но еще недавно я и представить себе не мог, что моя жизнь, протекавшая бурно и увлекательно, насыщенная множеством соблазнов, окажется вся подчинена этому чувству – которое я в полной мере сумею познать и оценить лишь здесь, в этом маленьком провинциальном городке!
– Не говорите так, Чарльз. Быть может, это не то глубокое чувство, а всего лишь мимолетная прихоть…
– Как вы могли помыслить такое, Роза?! Я никогда, никогда не смогу думать о какой-либо женщине, кроме вас – если только вы сами не оттолкнете мою любовь. Но вы же не сделаете этого, ведь правда, Роза? Вы не разобьете мое сердце?
Его прекрасные васильковые глаза были до краев, как бездонные синие озера, полны такой горестной и страстной любви, такого страдания, что голос Розы задрожал:
– О Чарльз, я вижу, что уже доставила вам страдания. Я не хотела! Я…
– Роза, бесценная моя, если вы хотите избавить меня от мук – скажите, каков ваш ответ на то мое признание?
– Нет-нет, не сейчас! – девушка на какой-то миг сумела опомниться. – Смотрите, все уже собрались вокруг фонографа. Давайте присоединимся к ним. Это очень интересно! Вам когда-нибудь приходилось слушать фонограф?
– Никогда.
– О, тогда вам это будет особенно интересно. Уверена, вам ни за что не угадать, о чем это заговорит.
– Это? Заговорит?
– Нет-нет, не спрашивайте меня ни о чем. Давайте лучше вместе послушаем голос науки – и вы во всем убедитесь сами. Подвиньте ваш стул вот сюда, поближе к двери… так… Вам удобно, Чарльз?
Все, кто был зван на сегодняшнее заседание, уже образовали вокруг фонографа нетерпеливо ожидающий круг. В воздухе на миг повисло мертвое молчание. Затем Руперт включил аппарат – а миссис Эсдайл сделала плавное движение рукой, словно указывая звуку, как ему надлежит изливаться из раструба жестяной воронки.
– Что ты скажешь о Люси Араминте по прозвищу Попрыгунья? – вдруг нарушил тишину негромкий, странно писклявый, но при этом абсолютно различимый голос.
Слушатели недоуменно зашептались. Кто-то даже хихикнул.
Руперт украдкой взглянул на капитана Бесли и увидел, что лицо того приобрело творожный оттенок, челюсть отвисла, а глаза буквально вылезли на лоб.
– А о юной Марте Хоудин, певшей в церковном хоре – что ты скажешь? – продолжал тот же голос.
Теперь засмеялось уже несколько человек. Хозяйка салона в замешательстве уставилась на говорящий аппарат. Но ее замешательство было ничто по сравнению с растерянностью капитана: челюсть его отвисла еще сильнее, а лицо сменило цвет с бледного на зеленоватый.
– Назови по имени того человека, у которого так некстати туз в рукаве затесался! – произнесла жестяная воронка. – Не помнишь, где это было? В Пешаваре, в офицерском клубе, во время игры с артиллеристами! Кто из-за этого чуть не попал под суд офицерской чести? Кому пообещали замять результаты следствия лишь при условии, что он…
– Господи Боже! – воскликнула миссис Эсдайл. – Да что за ерунду несет этот аппарат?! Он явно неисправен. Руперт, мальчик мой, останови эту… эту штуку: то, что она нам читает – совершенно точно не лекция профессора Стэндертона. Прошу прощения у всех присутствующих! А… а где наш общий друг капитан Бесли?
– Кажется, ему стало плохо! – встревоженно произнесла Роза. – Он вышел в сад.
– Не вышел, а прямо-таки выбежал! – уточнил Руперт, кивнув на оставшуюся распахнутой входную дверь. – И, как вижу, в саду не остановился. Вон он несется по улице со всех ног прочь от нашего дома. Да, не похоже, чтобы он намеревался вернуться… Но, мама: извиниться перед присутствующими должен я, а не ты. Кажется, я вставил неправильный валик. Полагаю, лекция профессора – вот на этом.
* * *
Роза Эсдайл сейчас зовется Роза Старз. Она счастлива в браке, разделяет интересы своего мужа, гордится его интеллектом и постоянно растущей известностью (полагаю, даже вы, уважаемый читатель, слышали о профессоре Старзе: ведь он – один из самых выдающихся ученых в своей области). Лишь иногда Роза вспоминает взгляд ярко-васильковых глаз капитана Бесли, а также пышное великолепие его усов – однако даже в этих случаях она ощущает скорее не тоску, а обиду. Ей так и не удалось найти объяснения тому, по какой причине капитан столь внезапно и навсегда покинул ее в тот самый день, когда она впервые назвала его Чарльзом.
Одинокий коттедж в Гемпшире
Перевод А. Немировой
Джон Рэнтер, бывший владелец паба "Битва при Деттингене" в Саутгемптоне , был не из тех людей, с кем хочется дружить, но еще меньше хотелось враждовать с ним. Телом он был высок и силен, душою темен и угрюм, и за те пятьдесят два года, что пролетели над головою Джона, ничто не смягчило его характер и не умерило страсти. Возможно, неудачи, которые преследовали его всю жизнь, никак не были связаны с суровым характером, но многие сложности он, несомненно, создавал себе сам, будучи гневлив и неуступчив. Еще подростком Джон поссорился со своими родителями и покинул их. Заработав достаточно, чтобы как-то утвердиться в этом мире, он влюбился, увлекшись симпатичным личиком, и вступил в брак с робкой, бесхарактерной женщиной, которая стала ему скорее обузой, чем помощницей. Плодом этого союза стал единственный сын; но однажды Джон Рэнтер избил мальчика до полусмерти за какую-то незначительную провинность, и тот, сбежав из дому, поступил служить кают-юнгой на корабль. Так он попал в Новый Свет, а через некоторое время стало известно, что Джек утонул при ужасном крушении "Королевы Запада" . С того времени хозяин паба стал быстро сдавать позиции. Он отпугивал посетителей своей необщительностью, а порой и оскорблял их, и люди перестали ходить в "Битву при Деттингене", пока наконец он не был вынужден отделаться от заведения. Получив за него довольно скудную сумму, он приобрел домишко над дорогой, ведущей из Портсмута в Саутгемптон, примерно в трех милях от последнего, и там вместе с женой повел унылое существование мизантропа.
Коттедж, где он поселился, имел голые кирпичные стены и высокую, нависающую над стенами тростниковую крышу. Из-под нее окошки с мелким переплетом словно окидывали прохожих хмурым взглядом. Странные истории рассказывали об этом одиноком жилище. Возчики в придорожных трактирах толковали о темнолицем мужчине с подернутыми сединой волосами, который дни напролет просиживал в маленьком садике, примыкающем к дороге, и о бледном лице, застывшей маске бесконечного долготерпения, изредка мелькавшей в щели приоткрытой двери. Рассказывали и вещи похуже – о сердитых выкриках, о глухих звуках ударов и воплях испуганной женщины. Если ночь настигала проезжих поблизости от деревянной калитки этого зловещего дома, они и не думали дать отдых лошадям, как бы те ни устали, а наоборот, нахлестывали их, заставляя перейти на рысь.
Одним прекрасным осенним вечером Джон Рэнтер, опираясь локтями на эту самую калитку, задумчиво попыхивал своей черной глиняной трубкой. Он погрузился в мысли о будущем. Оставаться ли ему в нынешнем положении, или попытаться что-то улучшить, пустив в ход все сбережения, какие есть? Его теперешняя жизнь, пусть весьма скромная, все-таки была обеспеченной. Если он отважится на новое предприятие, может потерять все. Однако, с другой стороны, Джон по-прежнему ощущал в себе энергию молодости и знал, что сумеет заняться, чем захочет. Если бы его сын, пропавший пятнадцать лет назад, остался в живых, – подумалось ему, – он бы теперь мог пригодиться в хозяйстве. Смутная тоска по удовольствиям, доступным в более счастливые дни, одолела Рэнтера. Грустные мысли все еще ворочались в его мозгу, когда, случайно взглянув на дорогу, он заметил человека в длинном сером пальто, шагавшего по дороге со стороны Саутгемптона. Его фигура отчетливо вырисовывалась на фоне закатного неба.
Самые разные пешеходы сновали мимо дверей Джона Рэнтера каждый день, и все же этот путник почему-то особенно привлек его внимание. Это был высокий, отлично сложенный молодой парень, с усами цвета соломы и загорелым обветренным лицом. На нем была странная шляпа из тонкого фетра с опущенными полями. Возможно, именно она, в сочетании с серым пальто, и заставила бывшего владельца паба приглядеться к нему.
Через плечо незнакомца была перекинута большая черная сумка на широкой лямке, какие обычно носят букмекеры во время конных состязаний. Неудивительно, что по первому впечатлению Джон Рэнтер причислил его к азартному братству.
Приблизившись к калитке, парень замедлил шаг и нерешительно огляделся, потом остановился и обратился к Джону. В голосе его звучали странные металлические нотки:
– Послушай, приятель, верно ли я понимаю, что доберусь до Портсмута к утру, если буду идти всю ночь?
– Пожалуй, что так, – ответил Рэнтер неприветливо, передразнивая выговор и интонации незнакомца. – Да ты только начал.
– Вот черт, неудачно как складывается! – сказал путник с досадой. – Лучше бы я остался в Саутгемптоне на ночь, да не хотелось идти в гостиницу. Не думал, что так проведу первую ночку на бывшей родине!
– И чего ж ты не решился зайти в гостиницу? – поинтересовался Джон Рэнтер.
Незнакомец многозначительно подмигнул Джону:
– А того, что от трактирщика до вора путь недалек. Во всяком случае, так бывает в Калюфорнии , а люди, по-моему, всюду одинаковы. Когда при мне что-то ценное, я гостиницы за версту обхожу.
"Ага, у тебя с собой что-то ценное, вот оно как?" – подумал старый мизантроп и постарался придать своей угрюмой физиономии как можно более добродушный вид, одновременно краешком глаза поглядывая на черную кожаную сумку.
– Понимаешь, вышло вот как, – доверчиво объяснил молодой человек. – Я был на приисках, сперва в Неваде, потом в Калюфорнии, кой-чего накопал, и богато накопал, ей-ей! Когда скопил достаточно, надумал съездить домой, на "Мари-Роз" из Фриско до Саутгемптона. И вот нынче в три часа она причалила, но эти акулы-таможенники продержали нас на борту аж до пяти. Как сошел я на берег, так сразу и отправился в Портсмут, у меня там были дружки когда-то. Да вот, сам видишь, не рассчитал, сколько топать придется. Ну и еще, с этой моей сумкой не стоит тащиться впотьмах и в одиночку.
– А дружки в Портсмуте тебя ждут? – спросил Джон Рэнтер.
Молодой человек опустил сумку на землю и так заливисто рассмеялся, что ему пришлось опереться на калитку, чтобы не упасть.
– Так в этом же и весь смех! – воскликнул он. – Они не знают, что я уехал из Штатов!
– Да, славная шутка! – согласился старик.
– Ага, шутка хоть куда. Понимаешь, вот сидят они, завтракают или там, скажем, обедают, смотря по времени, и тут я вваливаюсь, и втаскиваю эту сумку, и открываю ее, а потом – оп-ля, и вся куча высыпается на стол! – молодой человек снова расхохотался, радуясь своей выдумке.
– Куча чего? – спросил Джон.
– Понятное дело чего – блестяшек, ну, то есть долларов.
– Я чего-то не понимаю – ты что же, все свое состояние с собой носишь, прямо так все золото? – недоверчиво переспросил Рэнтер.
– Все состояние? Нет, хозяин, вовсе нет! Оно все в ценных бумагах и акциях и запрятано как следует. Я просто отложил восемьсот долларов, нарочно для этой своей шутки. Но я уж вижу, что засветло мне туда не поспеть. Придется волей-неволей завернуть в какой-нибудь постоялый двор.
– Не стоит. Не советую, – покачал головой старик с очень серьезным видом. – В нашей округе гостиницами сплошь мошенники заправляют, моряка обчистить им – раз плюнуть. Сколько таких бедняг я встречал! Заночует, а поутру обнаружит, что карманы пусты, будто он в море и не выходил! Лучше подыщи честного человека и попросись переночевать. Так-то лучше будет, ручаюсь.
– Да я, понимаешь ли, уж все тут позабыл, никак не определюсь на местности, – сказал золотоискатель. – Если укажешь мне дорогу к такой вот надежной койке, буду тебе весьма признателен.
– Ну, раз такое дело, – сказал Джон Рэнтер, – у нас у самих есть свободное место, и мы были бы очень рады, если ты у нас остановишься. Мы с женою люди простые, но огонь в очаге и горячий ужин в этом доме найдутся. Если не побрезгуешь – добро пожаловать!
– Лучшего приглашения я и не слыхивал! – обрадованно ответил путник и пошел следом за гостеприимным хозяином к двери дома по усыпанной гравием дорожке, а тень ночи между тем медленно поглощала окрестности, и сова печально загукала в лесу неподалеку.
Миссис Рэнтер, которая лет тридцать назад была миловидной девушкой, теперь представляла собою седовласую, меланхоличную женщину с пустым взглядом и робкими движениями. Появление незнакомца взволновало ее, она принужденно поздоровалась и вернулась к своей стряпне: на сковородке жарились ломти ветчины, которые хозяйка отрезала от большого окорока, свисавшего со стропил убогой кухни.