- Обычно они останавливаются здесь.
Я поняла, что она имеет в виду Каратаева и Ворошилова. Наверное, она приезжала сюда с Глебом, неожиданно обожгла меня догадка.
Я потянула ее вперед, за Ромой и Юлькой.
Обычно я не люблю зверинцы, и вовсе не потому, что мне не интересны звери. Мне просто кажется, что в клетках им тесно, и, что еще хуже, кажется, что зверюшек недокармливают. И, конечно, я считаю, что на свободе им лучше.
Впрочем, этот звериный уголок такого впечатления не производил. У зверей были большие вольеры с уютными расписными домиками, да и сами звери не выглядели недоедающими. Мы пришли как раз во время кормления, и сторож, присматривающий за животными, разрешил нам отдать им угощение в виде исключения.
- Понимаете, у них у каждого свой рацион, а отдыхающие так и норовят им сунуть то конфету, то печенье. Разве ж так можно? А отдельные умники и спиртное предлагают!
У него было доброе лицо, и я заметила, что звери норовят подставить ему лоб и спину, чтобы он почесал их. Значит, любят.
Светлоглазая девчонка, видимо, его внучка, рассказала нам о каждом жильце зооуголка. У каждого из них была своя, очень непростая, история.
- Зверей сюда никто не покупал. Медведя, например, привез прежний хозяин, сам-то он уехал за границу. Олень в детстве серьезно повредил ногу. А волчат дедушке принес местный егерь, их мать убили браконьеры. - Она с гордостью сказала: - Я помогала деду их выкармливать. Они привыкли к людям, так что теперь их уже выпускать нельзя. А в прошлом году у нас два лебедя зимовали, у нее крыло было повреждено. А вот этой осенью улетели.
Дед прищурился:
- Маша уверяет, что весной они обязательно вернутся. Я тоже, признаться, надеюсь на это. Ну, поживем, увидим.
Юлька от Романа уже не отходила, и я заметила, что Лена поглядывает в их сторону.
Мы задержались у низкого веселого заборчика. За ним стоял настоящий теремок. Внизу, у входа, распушилась и разнежилась на солнце большая пушистая кошка, и веселые котята затеяли вокруг нее забавную возню.
Неожиданно в окошко выглянула симпатичная мордочка белой крысы.
Мы с Леной ахнули, а Маша снисходительно пояснила:
- Не пугайтесь, они дружат. Все лето с ними еще еж живет, только он сейчас спит, и дедушка унес его на веранду.
Сзади нас раздалось вежливое покашливание.
Я оглянулась: в короткой лыжной куртке, как всегда, нараспашку, к нам подходил Каратаев. Мы дружно поздоровались, а Роману он пожал руку. Пришлось вернуться назад, чтобы показать ему наших новых знакомцев.
Он засмеялся:
- Я думал, все еще спят. Все-таки вчера допоздна веселились.
Лена сказала:
- Да мы вчера почти сразу после вас и ушли.
Он кивнул, спросил:
- А Костя где? Он вчера зажигал!..
Ромка ухмыльнулся:
- Костя как раз и пришел утром, разбудил меня. Его самого теперь только из пушки поднять можно!
Каратаев посмотрел вокруг и сказал:
- Может, на лыжах пройдемся? Здесь есть прокат, и снаряжение довольно приличное.
Неожиданно Ромка отказался:
- Да мы уже уезжать собираемся. Повезу девочек с родителями знакомиться.
Лена промолчала, а Юлька схватила ее за руку:
- Мама, я забыла тебе сказать! Рома нас в гости зовет. Поедем, а? Я уже обещала.
Лена подняла потемневшие глаза на замершего в ожидании ее решения Ромку, и сказала:
- Ну, раз обещала, то поедем.
Ромка заметно расслабился и извиняющимся тоном сказал ей:
- Это недалеко… И родители будут рады ужасно.
Каратаев повернулся ко мне:
- Может, ты мне составишь компанию?
Я кивнула, и мы направились к маленькой деревянной избушке, куда вел указатель с надписью "Прокат".
С той лыжной прогулки прошло пять лет, а только никогда я не испытывала такого острого ощущения молодости, здоровья, почему-то собственной красоты и красоты сказочного леса.
Самое странное: во время прогулки, и потом, когда Каратаев вез меня домой в своем джипе, мы все время молчали, но молчание совершенно не тяготило нас. Каратаев уверенно прокладывал лыжню, и я едва поспевала за ним. Иногда он далеко опережал меня, и поджидал, опершись на лыжные палки. Кровь стучала в моих ушах, щеки горели от мороза и бега.
Каратаев высадил меня у дома, и я успела пробормотать какие-то слова благодарности.
Ночью я лежала на полке вагона, и щеки по-прежнему горели, а перед закрытыми глазами мелькали деревья, уходила вдаль лыжня, проложенная кем-то по нетронутому белому снегу…
Признаюсь сразу: следующие две недели помню плохо. Я ухитрилась сдать все зачеты и экзамены за две сессии, и взяла задание на дипломное проектирование. Дни и ночи слились в один сплошной клубок из учебников, экзаменов и консультаций. Даже с подружками виделись урывками.
Примерно через неделю после приезда в Питер я возвращалась в общежитие с ребятами, мы задержались в читальном зале библиотеки до самого закрытия. Шли компанией. Полная луна освещала институтский парк фантастическим голубым светом. Снегопад, не прекращавшийся уже несколько дней, к ночи стих. Ребята затеяли веселую возню в снегу. Девчонки визжали.
Неожиданно на боковой дорожке, ведущей к институтскому тиру, я заметила фигуру, показавшуюся мне знакомой. В этот момент снежком сбили капюшон моей шубки, и я отвлеклась. Когда повернулась, на дорожке никого не было…
Утром я брела на экзамен, и неожиданно для себя отстала от девчонок и свернула к тиру. Потопав каблуками, сбила снег с обуви и вошла внутрь.
В прошлом году мы сдавали зачет по стрелковой подготовке, и я узнала немолодого татарина, проводившего стрельбы.
Он сидел и внимательно рассматривал мишень, на которой полностью был выбит центр.
Не зная, о чем хочу его спросить, похвалила:
- Хороший выстрел. Кто это так?
Сосредоточив взгляд на моей особе, он медленно сказал:
- Земляк приезжал, из Панджшера.
Мы помолчали.
Он спросил:
- Хочешь пострелять?
Я отрицательно покачала головой, и он потерял ко мне интерес, снова погрузившись в созерцание мишени с дырой.
Я потопталась, и, не зная, о чем еще говорить, ушла. Татарин хмуро посмотрел мне вслед, но спрашивать ни о чем не стал.
Выйдя из тира, я вдохнула свежий морозный воздух и подумала: наверное, померещилось…
Домой я вернулась уже после того, как страна отметила все праздники. Народ в офисе значительно присмирел и сидел на диетах. Зина, увидев меня, ахнула:
- Слушай, тебя там голодом морили, что ли? Одни глаза остались!
В этот момент вошел Глеб Юрьевич. Стягивая перчатки, насмешливо оглядел меня и сказал:
- Да нет, все основное - на месте.
Я насупилась, а Зина искоса посмотрела на него.
По здравом размышлении я решила, что не буду отвечать на его подначки и вообще разговаривать с ним не буду. Заодно решила, что мои личные отношения с Каратаевым тоже надо прекратить, мне и так показалось, что на нас с ним как-то странно поглядывали, когда мы вернулись с лыжной прогулки.
Подкрепляя это решение, на оставшиеся от премии деньги я купила компьютер, и задерживаться по вечерам перестала. Не знаю, какие выводы сделал из этого Каратаев, мне-то он ничего не сказал, но и не спросил, отчего я не остаюсь после работы. Впрочем, может быть, он и не заметил этого…
В середине февраля Зина ушла в декрет, и работы у меня стало ощутимо больше. Бывало так, что некогда было и словом перекинуться с забежавшей Леной Колесниковой. В последнее время она резко похорошела, и я как-то поймала удивленный взгляд Ворошилова.
Ленку я не расспрашивала, но знала, что у них с Ромкой все хорошо, и, конечно, надеялась, что с Ворошиловым у нее все сошло на нет.
Впрочем, особо я не приглядывалась, потому что наша экономист Алевтина Сергеевна, и в самом деле, засобиралась к дочери, и принялась готовить меня в преемники. Я была рада тому, что она со мной занимается, потому что опыт работы в строительстве у нее был огромный, когда-то они с мужем строили гидроэлектростанции, и объездили всю страну, так что поучиться у нее было чему.
Несмотря на возраст, она прекрасно освоила компьютер, в отличие даже от более молодых сотрудниц, и мне с ней было легко. Кроме того, она была начитана, независтлива, насмешлива, и ее рассказы всегда очаровывали юмором и иронией. Мы с ней очень сдружились, и я огорчилась необходимости ее отъезда.
Она посмеивалась:
- Мы же не навеки расстаемся! Будешь звонить мне, или начнем переписываться по Интернету. А то еще лучше - возьми отпуск и приезжай к нам, мы с дочерью будем рады тебя видеть.
Каратаев помог Алевтине Сергеевне продать квартиру, попросту выкупив ее для Зины. Отмахнувшись от Зинаидиных слез и благодарственных речей, буркнул:
- Чего там, отработаешь!
В апреле Зина родила мальчика, и уже через месяц вышла на работу. К тому моменту моя дипломная работа была написана, и я улетела в Питер на защиту.
Вернувшись, уже на законном основании заняла кабинет Алевтины Сергеевны. По работе я в основном была связана с Глебом Юрьевичем, так что с Каратаевым виделась еще реже.
Иногда я подходила к окну и сквозь полоски жалюзи украдкой наблюдала, как он закуривает и усаживается в машину… А пару раз уговорила Зину и приготовила для него кофе так, как он любит, с четырьмя ложками сгущенного молока. Если честно, гадость ужасная!
Я заглянула к сметчикам. Уже выходя от них, услышала трели моего телефона.
Добежав до кабинета, схватила трубку и увидела имя тети на дисплее. Сразу поняла: мама!..
Сквозь ее слезы все-таки поняла, что маму увезли на скорой в БСМП.
Я выскочила на крыльцо с таким лицом, что отъезжавший в это время Каратаев приспустил стекло джипа и спросил:
- Ты чего такая?
- Мне в больницу надо. Мама…
Он наклонился и открыл дверцу:
- Садись.
Через несколько минут мы остановились возле кованой решетки, распугав стаю голубей.
Кажется, я даже не поблагодарила Каратаева, рванула бегом по дорожке к приемному покою.
После беседы с дежурным врачом мне стало худо: обширный инфаркт.
В кардиологический реанимационный зал меня, конечно, не пустили, и я уселась на жесткую скамью перед входом в отделение.
Откуда-то из боковой двери вышел Александр Алексеевич, в сопровождении мужчины в белом халате.
Каратаев остался со мной, а мужчина открыл дверь в отделение.
Вышел он довольно скоро, сочувственно посмотрел на меня и сказал:
- Хорошего мало, скрывать не буду. Но надежда есть. И не надо сидеть здесь, это ничему не поможет. Оставьте ваш телефон, я свяжусь с вами при малейших изменениях в состоянии больной. Договорились?
Каратаев пожал ему руку:
- Спасибо, Миша! Если что-то будет нужно, ну там, лекарства, или консультация…
Миша укоризненно посмотрел на него:
- Все сделают так, как надо, не переживай.
Каратаев привез меня к дому, но не уехал, а вышел навстречу тете, дожидавшейся нас у калитки.
Еще из машины я позвонила ей, чтобы хоть как-то успокоить.
Выслушав мой рассказ, тетя благожелательно посмотрела на Каратаева:
- Очень приятно познакомиться. Полина много рассказывала о вас.
Каратаев коротко глянул на меня, и я смутилась, а тетя с достоинством пригласила Каратаева в дом, и он согласился!
Я с тревогой переступила порог дома. Тетя, щадя меня, все привела в порядок, все вещи стояли на своих местах, и даже на постели в маминой комнате, видной через приоткрытую дверь, лежал ее любимый плед, и на тумбочке ждала недочитанная книга…
Я занялась приготовлением чая, а тетя развлекала гостя разговорами. К моему удивлению, у них даже нашлись общие знакомые.
Я достала наши любимые чашки от старинного китайского сервиза, порезала лимон на блюдечко, заварила и разлила чай.
Они тихо разговаривали, а я пила чай маленькими глоточками. Глянула на тарелку с печеньем, и вспомнила, что только вчера мы с мамой пекли его. Я терла лимон, а мама хохотала, что ей на меня даже смотреть кисло…
Мне стало невмоготу, я тихо поднялась и коридором прошла в мамину комнату. Прилегла на вторую половину кровати, свернулась калачиком. Последние дни мама себя неважно чувствовала, и я по вечерам приносила ей чай и устраивалась рядом…
Не знаю, сколько времени прошло, но неожиданно рядом со мной прогнулись пружины кровати, и сразу стало тепло. Плакать я перестала, лежала тихо. Каратаев тоже не шевелился, и я, неожиданно для себя, уснула.
Утром я открыла глаза, услышав в коридоре чьи-то шаги. Я так и спала в маминой комнате, но кто-то заботливо укрыл меня пушистым пледом.
Я торопливо поднялась. Черт, как же неловко все получилось!.. И тетя, представляю, что скажет тетя!
Я вышла, поправляя волосы, и столкнулась с Александром Алексеевичем. Волосы у него были мокрые после душа, а в руках - трубка.
- Миша звонил. - Я с тревогой глянула на него, и он заторопился: - Нет, нет, маме лучше. Она пришла в себя. Правда, видеть ее еще нельзя, но она спрашивала о тебе.
Я подняла на него глаза, и он сердито сказал:
- Вот только реветь не надо. Свари-ка лучше кофе. - Он провел рукой по потемневшей щеке: - Надо бы домой заехать, побриться и рубашку сменить. Ты как, до работы дойдешь сама или подвезти тебя?
Я вздохнула:
- Лучше я сама.
Каратаев насмешливо глянул на меня, кивнул:
- Я тоже так думаю.
Он не поминал о том, что уснул со мной рядом, а я - тем более.
Уже в дверях неловко сказала, опустив ресницы:
- Спасибо вам, Александр Алексеевич.
Он пожал плечами:
- Да особо не за что. Ну, пока.
Первая неприятность пришла, откуда не ждали.
Я забежала к Зине, рассказать о своих неприятностях, а тут как раз Ирка Авдеенко, наша бухгалтерша, принесла Зине письма на регистрацию.
Она насмешливо посмотрела на меня и сказала:
- Тебя можно поздравить? - Я удивленно подняла глаза. - Ну как же, вчера машина Каратаева всю ночь простояла под твоими окнами.
Зина хлопнула печатью с таким грохотом, что Ирка подскочила, забрала свои документы и шмыгнула за дверь.
- Не обращай на нее внимания! Вот уж язык-то…
Я в отчаянии сказала:
- Ну вот, теперь все в офисе будут думать, что Каратаев - мой любовник!
Зина скосила на меня глаза:
- Не обидно страдать напрасно? Учти: Александр Алексеевич - мужик вполне ничего.
Я замучено улыбнулась:
- Не до мужиков мне, поверь…
К моему изумлению, тетя меня не стала ни о чем расспрашивать! Я этому так поразилась, что даже забыла ей доложиться о звонке Михаила Андреевича.
Весь месяц я после работы бегала к маме в больницу.
С Каратаевым мы не виделись, но о том, что он звонил Михаилу Андреевичу и интересовался маминым здоровьем, я знала от самого завотделением.
Маму перевели в палату с обычным режимом, и нам с тетей разрешили посещать ее. Правда, ни вставать, ни выходить из палаты ей не разрешалось, но зато она уже могла читать.
Неожиданно Каратаев вызвал меня в кабинет и лаконично доложил:
- Звонил Миша. Он рекомендует отвезти маму в санаторий. Вроде есть такой, специально для сердечников, реабилитационный, что ли. Довольно далеко отсюда, в предгорьях, но, говорят, здорово помогает. - Круто наклонил голову, сказал: - Ты вещи собери, машину дам, проводишь ее. Стоимость санатория уже оплачена.
Я попыталась, было, поблагодарить его, но он только головой мотнул:
- Сочтемся.
В санатории маме ощутимо стало лучше. Я звонила ей каждый вечер, с удовольствием выслушивала ее рассказы о прогулках в вечернем парке, которые прописал ей врач, о занятиях, о том, что неведомая мне Инга Алексеевна очень хвалит ее динамику…
В пятницу, к концу третьей недели маминого пребывания в санатории, в дверях моего кабинета появился Каратаев.
За все время это был первый раз, как он зашел ко мне.
Зина, забежавшая позвать меня на выходные на их дачу, открыла рот от изумления.
Каратаев коротко сказал:
- Полина, я еду по делам, могу забросить тебя в санаторий, к маме. А на обратном пути заберу.
- Ой, спасибо! Конечно, хорошо бы!
Он почесал переносицу:
- Не благодари особо. Мне от тебя и услуга нужна. У наших деловых партнеров - юбилей фирмы, нужно вручить им адрес и подарок. Сама понимаешь, на такое мероприятие без дамы неудобно…
- Да я с удовольствием.
Он кивнул:
- Захвати вечернее платье, а то в приглашении сказано: форма одежды - смокинг. Может, для смеху приписали? - с надеждой спросил он, и мы прыснули. Всем была известна нелюбовь Каратаева к галстукам, а тут - смокинг! - Зато обещают роскошный ужин и каких-то потрясающих артистов, так что заодно и развлечешься.
После его ухода Зина многозначительно улыбнулась, и я сердито сказала ей:
- И ни к чему здесь твои многозначительные взгляды, вот что! Почему, когда Костик звал меня на выходные за город, ты так не улыбалась, а стоит Каратаеву даже просто посмотреть в мою сторону…
- Да потому что до Костика тебе дела никакого нет. Зато, когда ты разговариваешь с Каратаевым, хорошеешь необыкновенно! Да ладно, можешь не сознаваться, я и так вижу, что он тебе нравится. Скажешь, нет?
Я промолчала.
Утром, еще затемно, Каратаев заехал за мной.
Услышав сигнал машины от ворот, я одним глотком допила кофе, чмокнула тетю, подхватила сумку и спустилась с крыльца.
Александр Алексеевич курил в машине, приспустив стекло.
Он с интересом посмотрел на меня и почему-то вздохнул:
- Завидую людям, которые умудряются хорошо выглядеть по утрам…
Он выбросил сигарету, и мы помчались по еще пустым, по случаю субботнего утра, городским улицам.
В дороге мы почти все время молчали, слушали треп ведущих "Русского радио".
Часов в десять утра Каратаев остановился у придорожного кафе.
- Перекусим? Это кафе держит мой приятель, у них хорошая выпечка и кофе варят отменный, тебе понравится.
Я кивнула, спустила ноги на землю. После нескольких часов в машине, в голове у меня чуть штормило, и я постояла несколько секунд, ожидая, когда мир вокруг меня прекратит движение.
В это время я увидела светловолосую женщину, которая слетела с крыльца и бросилась на шею Каратаеву. Было заметно, что она ждет ребенка. Она обернулась к дому и закричала:
- Тимур, скорее иди сюда! Саша приехал!
От дома к нам спешил, довольно сильно прихрамывая, невысокий усатый крепыш:
- Привет, земеля! Ты, по-прежнему, как снег на голову! Хоть бы предупредил! Маша, между прочим, только недавно вспоминала, что давно не виделись.
После дружеских объятий Каратаев вспомнил обо мне. Обернувшись, сказал:
- Знакомьтесь, это Полина.
Маша сощурилась и медленно протянула:
- Каратаев, да неужто…
Он решительно прервал ее:
- Маша, мы просто проездом, вот, везу Полину в санаторий, мать ее там лечится. Так что можешь напоить нас своим обалденным кофе, и мы помчимся.
Маша с недоверием приподняла брови: