- Так-то оно так, да не совсем! - победно воскликнула пожилая женщина. - А в нашем веке, когда был курс на вымирание русской деревни, Галкино в принципе не увеличилось, не уменьшилось, а вот Выкрестово сильно пострадало… Осталось два жилых дома, церковь и несколько домов, населенных церковнослужителями и иже с ними… И все. А между церковными постройками - концом Выкрестова с одной стороны и домами коренных обитателей, концом с другой стороны, - простирается широкое поле, и, если проходишь оба эти селения насквозь, создается впечатление, что Галкино - большая деревня, а Выкрестово все состоит лишь из клерикальных структур…
- А на самом деле? - зевнув, спросил Петруха.
- А на самом деле граница этих двух деревень - неприметный в сухую погоду ручеек, протекающий между двумя рядом стоящими домами… Однако большую часть года он все-таки весьма заметен и по свойствам своим получил название… Только я вам его не скажу! - потупилась Сухова и тут же бойко добавила: - Вот так эти деревни и разделяются!
- Скажете, скажете! - с улыбкой произнес Алексеев. - С какой стати вообще что-то рассказывать, а потом останавливаться на полуслове? Или все говорите, или вообще вот на этой топографической ноте и закончим наш разговор…
- Ну ладно! - приняла решение Мария Даниловна. - Сами напросились! Хотя это никакого отношения к делу не имеет!
- Вот как?
- Да!
- А все же?
- Сраный! Получили? Сраный ручей - вот так он и называется!
- Фи, как вульгарно! - Алексеев сделал вид, что глубоко шокирован услышанным. - Ну ладно, а дальше? Кто-то там утонул? Погряз?
- Да нет. В нем не погрязнешь… Заляпаешься разве что, - объяснила Мария Даниловна. - А вообще там лесов не так много, в основном одни болота… Клюквы зато - море… Я несколько ведер привезла! Вам отсыпать?
- Отсыпать, отсыпать! - разрешил Алексеев. - Дальше?
- Ну вот. О чем это я? Ах да… Местность там вполне подходящая для истории о собаке Баскервилей… Особенно когда солнце не выглядывает… Тоскливо, уныло, серо… Да вы сами видели…
- Ну и?
- Ну! Вот тут-то самое главное! Над этими деревнями, можете себе представить, висит проклятие!
- Рода Баскервилей! - продолжил опер. - Вы серьезно?
- Совершенно серьезно! Хотя почтенные англичане здесь, разумеется, ни при чем. Дело в том, что раз в несколько десятилетий - и так уже на протяжении веков! - происходит трагедия, одна и та же: сын переезжает отца на тракторе!
- Да ну? - не поверил Алексеев.
- Да! - уверенно заявила собеседница. - В двадцатом веке четыре таких случая было, даже очевидцы только совсем недавно и умерли…
- Угу, - кивал Петруха.
- Ну, и рассказывают, что до революции - еще до революции! - все началось! И каждый раз одно и то же, одно и то же! Сын - отца!
- И до революции - на тракторе? - уточнил Алексеев.
- Конечно! Хм… Хотя вряд ли… Ну, не знаю, - выкрутилась пойманная на неувязке рассказчица. - Возможно, тогда - на телеге, разве это так важно?
- Да нет, это я для ясности, - пожал плечами опер. - И, посмею предположить, очередное отцеубийство-то и случилось у вас на глазах?
- Почти! То есть очередное - это да, а вот на глазах - нет… Я-то ничего не видела… Да и никто ничего не видел… Темно, поздно… Свидетелей не было… А мы с Петром Эриковичем как раз с утречка раненько встали и направились к Выкрестову за клюквой… Вокруг Коростылева - одни грибы, да их в этом году не густо. К тому же Петр Эрикович грибов не ест… Так вот, вышли мы рано, на заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся избы… Выходишь из теплого дома и с головой окунаешься в лиловатый туман, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее солнце…
- Вы опять за свое? - перебил Петруха. - То есть за откровенный плагиат? Убийство, убийство! Переходите к делу!
- Ну вот, - насупившись, продолжала Мария Даниловна. - Подошли к соседней деревне, уже с полными ведерками, зашли в первую избу чайку попить - а там же все друг друга знают, все гостям рады… Ну, нам и принялись рассказывать! Как раз только тело увезли, ну буквально перед нами… Еще меловой контур, можно сказать, не размылся дождем…
- Чего? Контур не размылся? В деревне? Там что, асфальт? Или сын отца в помещении переехал? - раздраженно воскликнул опер.
- Ну, это я фигурально… Конечно, никакого контура - откуда? Да и милиция там вся - участковый, мне, извините, в дедушки годящийся… Прогулялись мы на место преступления, там все так свежо, да еще местные жители в красках живописали… Я будто своими глазами все увидела…
- Ладно, - кивнул Алексеев. - Ну а что же тут странного? Ну сын. Ну отца. Ну переехал. Признает хоть? Нет? А мотив какой? А, понятно - проклятие! - качал головой Петруха с серьезным видом, однако глаза его искрились смехом, что осталось совершенно не замеченным Суховой, видящей разве что свое отражение в стеклах очков собеседника.
- Да вот тут-то самое непонятное и начинается! - таинственно сообщила она. - Следствие, конечно, первым делом подумало на сына… Только вот я не уверена… Может, вы что подскажете? Все-таки жалко невинного человека на электрический стул сажать…
- Разве там есть электричество? - засмеялся опер.
- Есть! То есть бывает, иногда. Чаще всего - все-таки нет! Да не в этом дело!
- А в чем? Ну, говорите. Почему вы думаете, что сын не виноват?
- Просто мне так кажется, - неуверенно произнесла пожилая женщина. - Я с ним раньше встречалась - в прошлые поездки… Петр Эрикович его нанимал как-то на ремонтные работы - крышу починить, то да се… Знаете, хоть он и типично деревенский мужичок, ну пьющий, как все там, но такой деликатный, что ли… Разговорились, он рассказал, что всегда хорошо в школе учился… Литературу любит… Это в деревне-то! Данте наизусть читает!
- Ну да? - прищурился Петруха.
- Да, вот как иногда бывает! Не оскудел еще талантами русский народ! Если бы кто-нибудь его воспитанием своевременно занялся, дал бы ему образование - из него мог бы вполне ученый выйти… Или просто дельный человек… Но у него условий не было - с детства тяжелый труд, беспробудное окружающее пьянство, сверстники-уголовники…
- Ну ладно, это все лирика, - махнул рукой Алексеев. - А конкретно - он ведь получал в случае смерти отца наследство?
- Ну да, это-то очевидно, - с грустью признала рассказчица. - Дом теперь лично его. Если оправдают, конечно. Но мне удалось узнать много других подробностей!
- Каких же?
- Разных. И оттого появляется еще ряд подозреваемых. Например: сами они - из Галкина, а в соседнем, через ручей, доме живет Клава Титовна…
- Клавдия Титовна? Отчество? - уточнил опер.
- Не знаю, наверное прозвище… У них у всех там прозвища! Раз всегда говорят - Клава Титовна, значит, не отчество… Неважно! Так эта Клава всю жизнь покойного Василия ненавидела!
- Это за что же?
- Говорят, он ее сердце разбил! Раньше она его любила - в ранней молодости… А он перед самой свадьбой вдруг отказался, опозорил ее, поматросил, что называется, и бросил, а сам женился на Нюшке, то есть матери своего сына Толика, ныне подозреваемого номер один…
- Так. Любила, теперь - ненавидит… Убийство из ревности… Не поздновато ли?
- Ревности все возрасты покорны! Вы знаете, там такие характеры! Люди твердые, как сталь! Любят - так жизнь за любовь положат… А уж ненавидят - так берегись! Я видела эту Клаву! Это, я вам скажу, нечто! Здоровая, крепкая! Любого за пояс заткнет! Коня на скаку остановит! В горящую избу войдет!
- Зачем? - засмеялся Петруха. - А, теперь Некрасов! Вот что значит разговаривать с образованным человеком! Так и сыплете цитатами! А мне другие строчки больше нравятся - помните, оттуда же: "Сидит, как на стуле, двухлетний ребенок у ней на груди!" Это же какой-то фильм ужасов, если представить, как это будет в реальности выглядеть, а?
- Точно! - кивнула Мария Даниловна.
- Ну, и чем еще это ваша Титовна подозрительна? - напомнил опер.
- Да всем! Вообще про нее поговаривают, что она "того"! Я-то сама с ней не общалась, но видела - зыркает из-под мохнатых насупленных бровей - будь здоров! А вот при мне - какой-то малец… Они детей - мальцами называют! Малец бросил палку ей в огород, так она, что вы думаете? Швырнула в него камнем! Правда, не попала, и тут же как сиганет через забор, как погонится за ним! И прямо бить стала, это своей-то увесистой ручищей! Ребенок орет, козы блеют, бараны мычат… Вы бы слышали!
- Слышал! - усмехнулся Петруха, - Мычат, насколько я припоминаю, обычно коровы…
- Ну неважно… В общем, она мне совершенно не понравилась.
- Мне, по вашему субъективному рассказу, тоже, но это еще не факты. К тому же этот малец тоже хорош - зачем чужие огороды портить?
- Да, тут я с вами соглашусь. Молодежь там та еще… Никакой надежды на возрождение деревни не оставляют… На стариках только все и держится… Молодые не работают, только пьют… Дети брошены, никто ими не занимается… Этот малец, кстати, только его Клава отпустила, отбежал на безопасное расстояние и тут же развернулся и, погрозив ей кулаком, знаете что крикнул?
- Угадать с трех раз?
- Попробуйте… Хотя вряд ли с точностью удастся…
- Ну ладно, не буду! Что же?
- "Фак ю"! Представляете? Докатились! Мало им родного русского мата, которым дети в деревне, кстати, владеют гораздо свободнее, чем иные взрослые в городе… Так мало того! Он, видимо, тут же догадался, что рассыпает бисер перед свиньями, иначе говоря, что его собеседница вряд ли смотрела те же фильмы, что и он… Пока Клава соображала, что именно он ей сказал, мальчишка уже быстро перевел: "Убирайся вон, грязный извращенец!"
- Довольно-таки вольный перевод, - ухмыльнулся опер.
- Возможно, - пожала плечами пенсионерка Сухова.
- Ну хорошо. А что-нибудь еще указывает на то, что это именно она, а не кто-то другой переехал Василия? Ну, например, отсутствие алиби?
- Да! И это тоже! У нее нет алиби!
- А где оно!
- В бане! Видите ли, все произошло поздно вечером в субботу, а суббота в деревне - испокон веков сложившийся банный день. Днем баню топят, последние дела за неделю заканчивают, вечером моются, ну, потом, понятно, закладывают… И представляете - казалось бы, советская власть, все такое, а они до сих пор по воскресеньям не работают! Ведь кажется, это грех - в воскресенье работать? В деревне об этом помнят, и если что-то делают, то ясно ощущают, что поступают неправильно, по необходимости…
- Ну-ну, - скептически произнес Петруха. - И что же они тогда по воскресеньям делают? В церковь ходят, благо рядом? Священное Писание читают? Благотворительностью занимаются? Все как положено?
- Нет, кажется, - уже без прежнего пафоса сказала Мария Даниловна.
- Да даже не кажется, а так и есть, уж я-то знаю! Воскресенье для них просто повод ничего не делать и законно - мол, праздник - напиться, причем чем больше праздник, тем сильнее напиваются… Так?
- Так. Ну а что им еще делать? Чем можно досуг в деревне занять? Клуб на дрова разобрали… Аборигены со слезами вспоминают, что когда-то там кино крутили и танцы бывали… В церковь, правда, захаживают, да в основном мои ровесницы… Молодняк как-то не особенно…
- Вот именно. А ведь изначально воскресенье как день отдыха был положен в том смысле, - разъяснял Петруха, - чтобы посвящать его Богу. Шесть дней - себе, своим нуждам, а седьмой - Создателю. А если седьмой день утратил свое благочестивое назначение, то, соответственно, никакой особой заслуги в ничегонеделании по воскресеньям нет. Сам по себе отдых от работы хоть и достоин понимания, но уж никак не восхищения! Ну ладно, это все не имеет никакого отношения к делу… Что-то мы с вами много отвлекаемся от существа…
- Ну и что? - пожала плечами Мария Даниловна. - Я вот тут книжку одну читала… Детективчик, с позволения сказать… Так там одни рассуждения да размышления, все только думают о нравах эпохи или говорят всякие прописные истины… А потом, где-то страниц за десять до конца, совершенно ненавязчиво устанавливают, кому принадлежал пистолет, из которого было совершено убийство, - и все! Даже не рассматривается вопрос, что его могли когда-то подарить, потерять, убийца мог выкрасть… Ну мало ли что! То есть мотивы были у всех, но раз пистолет только одного человека - он-то и убил! Ну как все просто! А разговаривали всю книгу - будь здоров! Чем же мы хуже?
- Мы - лучше! - уверенно заявил Алексеев. - Ну и что вы этим хотите сказать? Давайте тогда с другой стороны подойдем: чей это был трактор?
- Да Васьков и был! Он же на старости лет в арендаторы записался, да мало того! Таким убежденным демократом был! Когда перестройка еще только началась, помните, там все эти дела с Ельциным были, - он бегал по деревне с плакатом на груди, призывая голосовать за него! Прямо повернулся на политике! Кто о чем, а он только рот открывал - тут же его на политику сворачивало… Особенно же все коммунистов ругал, уж теперь-то, казалось бы, хватился! Поезд давно ушел… А он, как говорят, все их, бедных, крыл… И вот тут, кстати, можно предположить еще одного возможного убийцу…
- Да? Интересно… И кого же?
- Председателя сельсовета! Бывшего… Как же его? - Сухова наморщила лоб, вспоминая. - Олег Михалыч, что ли? Неважно… Пусть пока будет Олег Михалыч… Он как раз полный антипат, ну в смысле антипод Васьк у покойному… Убежденнейший коммунист! Знаете, попадаются такие, идейные…
- Знаю, - кивнул Петруха, - дальше?
- Рассказывали, что, когда августовский путч начался, он уж таким гоголем ходил, торжествовал - не то слово! Флаги самолично повсюду развесил, речи толкал, был бы танк - думаю, проехался бы победным парадом по владениям… Они вроде тогда даже с Васьком чуть до смерти не подрались - хорошо, односельчане вовремя разняли… В общем, ненавидели друг друга - будь здоров!
- Ну и что? - усмехнулся опер. - Я вот, к примеру, очень не люблю… Даже ненавижу одну из продавщиц в нашей булочной… Она вечно сдачу будто бы забывает дать… Причем так естественно у нее выходит! Напомнишь - отдаст, не напомнишь - попрощайся с деньгами… Меня такие жулики безумно раздражают! Думаете, я стану ее убивать? Ну, согласен, пример неудачный, даже дурацкий… Но кто, скажите мне, в глухой деревне будет из-за политики убивать? В верхних эшелонах власти-то такое далеко не каждый день…
- Зато очевидцы припоминают, - злорадно сообщила Мария Даниловна, - что вечером, перед баней, когда еще не слишком темно было… кто-то видел, как Васек и Олег Михалыч ссорятся! Драки не было вроде, но сердитые голоса, ругань… Вот воссоздайте мысленно картину преступления! Допустим, Васек Олегу говорит: "Ты комбикорма почем покупал?" Тот, например, ему ответил. Васек на это: "Однако дороговато…" А Олег: "А ты че хотел? Дерьмократы твои… такие-то… вконец страну разорили! Ограбили, обокрали! За границу продали!" - "Да кому наши такие-то комбикорма за границей нужны? У них всем техника управляет!" - "А ты своего Ельцина не защищай! Вредитель!" И хватанул, допустим, Васька за грудки. Тот увернулся, а Олег все наседает: "Я те покажу демократия! Я тя научу настоящую власть уважать!" - "Да пошел ты со своей властью! Навластвовались уже семьдесят лет, хватит! Твой Зюганов сам вредитель!" - "Это Зюганов - вредитель?" Ну и так далее. А прибавить к этому, что оба они уже к тому времени были изрядно пьяны… Слово за слово… Олег мог сделать вид, что успокоился, а сам дождался, когда совсем стемнеет и Васек из бани к Таньке пойдет, - он и при живой жене всегда к ней ходил… А уж как померла Нюшка - так и вовсе безо всякого стыда… Ну вот, пошел, допустим, к Таньке, а тут из кустов выворачивает Олег - и давит его!
- Ага, - кивал Алексеев. - Левая нога - хрусть! - пополам. Правая нога - хрусть! - пополам… Голова как, на месте? Или откатилась?
- Шутите, шутите!
- А что еще остается? - возразил Алексеев. - Хотите, я вам расскажу, как эта ваша Клава тогда убила его? Фактов все равно нет, а почему бы и не погадать?
- Ну угадывайте! - разрешила Мария Даниловна.
- Подкараулила она его, когда он шел в баню… С медным тазом… Или у дверей дожидалась… Неважно… Темнота, ей стыдится нечего, никто не увидит… Накинулась с разборками: "Что же ты, гад такой-разтакой, к этой шлюхе шастаешь! Неужели я тебе не мила! И живем-то рядом! Перешел бы ко мне, уж как было бы хорошо! Вернись, я все прощу! У меня и изба просторнее…" Васек ей, допустим, что-то ответил, возможно не слишком грубое, отчего она возымела беспочвенную надежду и распахнула ему навстречу свои могучие объятия, надвигаясь на несчастную жертву огромным телом, дыша ядреной смесью самогона и лука… А он, скажем, отстранился… Она все не унимается… Тогда Василий продекламировал ей что-то типа: "Отстань, беззубая, твои противны ласки! С морщин бесчисленных искусственные краски как известь сыплются и падают на грудь. Припомни близкий Стикс и страсти позабудь…" Хотя вряд ли, - остановил он себя. - Это же его сын в литературе разбирался? Ну все равно! Что-то аналогичное, только более низменным стилем… Прозой жизни с использованием оборотов типа "Пошел вон, грязный извращенец!". Короче, разозлил ее донельзя, лишил последней надежды… А она и решила: "Раз не мне - тогда никому!" И все! Не поинтересовавшись, молился ли он на ночь, нет ли, влезла в трактор, стоящий, естественно, неподалеку… Как говорится, любовь сэра Генри грозит бедой только сэру Генри…
- Логично, - согласилась Мария Даниловна. - Вот и я вам о том же! Я ее в числе первых подозреваемых назвала!
- А много их вообще-то? - ужаснулся Алексеев.
- Ну… - задумалась она, - так… Если не считать несчастного сына, то, пожалуй, еще два!
- Да что вы! - удивился опер. - Ну, мало того - какие страсти-мордасти в эдакой глубинке бушуют… И нате вам, вы всех запомнили - имена, характеры, мотивы, связи, явки… Делать вам нечего!
- Нечего! - послушно кивнула Сухова.
- Ну ладно, раз начали, - давайте, что ли, продолжать… Кто там у вас на очереди?
- Священник! - победно заявила Мария Даниловна.
- Священник? - переспросил Алексеев, хотя прекрасно расслышал.
- Ну да! А что тут такого? Что, священники - особенные? Почему он должен быть вне подозрений?
- А почему под подозрением? - не понимал Петруха. - Что-то у вас все под подозрением… Вот, к примеру, вы - чем занимались в ту ночь, с субботы на воскресенье?
- Я? - отчего-то смутилась пожилая женщина.
- Да, вы! - торжествовал Петруха.
- А при чем тут я?
- Мало ли? Хотите, угадаю?
- Не хочу!
- Поздно! Итак. Вы ведь несколько раз в тех краях бывали… Да-да, не отпирайтесь! Голубику собирали - это июль! Малину? Я варенье у вас ел, помню! Вот. Допустим, встретили вы этого Василия где-нибудь на болоте… Он, допустим, пер на своем тракторе, как на танке… А вы сидите себе на кочке, бидончик ягодкой нагружаете… А он едет! Все кустики, гад, потоптал! Вы разозлились, затаили злобу… Так! Скажете - нет? Ну, было такое?
- Откуда вам известно? - тихо произнесла Мария Даниловна.