Тем временем Джон и Рашель Кинаны добежали до лужайки перед башней, где их уже встречали человек двенадцать, двое из которых вооружились - один свинцовой трубой, а второй - кирпичом. Снова появились плакаты "Педофила гнать!" и "Спасите наших детей!". Их водрузили на себя Джо Хебден и его приятель, заглянувший к нему поговорить о двадцатипятилетнем "триумф-геральде", которого собирался продать за двести фунтов. Владелец старого автомобиля стал первым из многочисленной группы поддержки, кто почуял драку. Как они узнали об этом, каким образом разнеслась по городу эта новость, остается загадкой. Но к моменту, когда почти все родители из квартала Мюриэль Кэмпден собрались на газоне перед башней и слушали речь Бренды Босворт о "зле среди нас", к Ариэль-роуд уже стекались люди со всех концов Кингсмаркэма. Большинство добирались пешком, но были и те, кто ехал на машинах, мотоциклах и даже микроавтобусах.
Миротворец Тони Митчелл, принятый Хэйли за Томми Смита, видел все, но уже не вмешивался. Прошлым вечером, когда он поливал свой газон, проходившая мимо старушка плюнула в его сторону и обозвала "Квислингом". И хотя значения этого слова он не понял, так как родился слишком поздно, оно ему не понравилось, как не понравилось и то, что соседка из дома № 19 в ответ на вечернее приветствие повернулась к нему спиной. Поэтому он решил больше не встревать ни во что. То же сказал и жене, которая обещала, что не будет вмешиваться. Она лишь незаметно пробралась в башню и снимала из окна верхнего этажа все, что творилось внизу, видеокамерой своей сестры, Рашель Кинан.
Все три улицы оказались забиты машинами. На Йорк-стрит многие водители, пытаясь выехать на объездную дорогу, не снимали рук с клаксонов и громко ругались из окон. Среди них был и Брайан Сент-Джордж. Не выдержав, он бросил машину на дороге и побежал на Оберон-роуд. Призывы Бренды Босворт толпа на газоне подхватывала дружными рукоплесканиями и улюлюканьем, и двое мужчин предложили нести ее на плечах.
Так ее и доставили к дому № 16. Там они и стояли, со знаменосцами по бокам, а позади них уже собралась чуть ли не сотня людей. Пока все шло более-менее организованно, толпа просто пела, на сей раз выбрали гимн "Пребудь со мной", исполняемый, правда, на мотив гимна болельщиков "Манчестер Юнайтед". Кто бросил первый камень - неизвестно. Перед участком 21-го дома по Оберон-роуд, хозяева которого в тот день куда-то отлучились, лежала груда кирпичей, предназначенных для возведения стены на месте проволочного забора. Каменщик накрыл их полиэтиленом и оставил до понедельника.
Полиэтилен снял Джон Кинан, но он ли первый поднял кирпич, неизвестно. Но кто-то это сделал и бросил его в дом № 16. Этот первый кирпич просвистел над ухом Бренды Босворт, так что ее носильщики пригнулись, а знаменосцы отшатнулись, но в окно не попал. Он ударился о стену дома и разлетелся на осколки. При звуке удара все вздрогнули, толпа притихла.
Именно в этот момент человек по имени Карл Микс обнаружил, что кого-то из детей не хватает. Например, его сына.
- Где мой Скотт? - вскричал он.
- Где мой Гари? - поддержал его Джон Кинан.
Бренда Босворт спрыгнула с плеч носильщиков, огляделась, и, не обнаружив своих детей, возопила:
- Они там! Педофил забрал их!
Юные Босворты, Кинаны и Хебдены, а также Скотт Микс сидели в доме Краунов, и хотя входная дверь осталась незапертой, они предпочли остаться, грызть чипсы, найденные на кухне, и смотреть порнуху из коллекции Колина Крауна. Никто не знал, что они там, а сам Колин об этом забыл. Поэтому он тоже заорал, что Смит забрал детей, и тоже бросил кирпич. Этот попал прямо в переднее окно дома № 16. За ним на окна обрушился град из кирпичей, а когда они закончились, в ход пошли камни с клумб. Кто-то в толпе услышал крик в доме Смита. Кричала Сьюзан, но Линда Микс утверждала, что узнала голос своего сына Скотта. Толпа ринулась на штурм калитки, смяла ее вместе с хилой проволочной сеткой и навалилась на дверь тараном из человеческих тел.
Полиция прибыла в тот момент, когда дверь не выдержала натиска. Полицию вызвала Сьюзан после первого брошенного кирпича. Она бы позвонила и раньше, но ее жених заявил, что не допустит, чтобы кто-то из его семьи позвал фараонов. Что обо всем этом думал Смит, неизвестно. Он сидел молча в кресле с высокой спинкой и время от времени наливал себе еще чаю. С девяти утра до трех дня он выпил пятнадцать чашек.
Полицейские разогнали толпу, арестовали за нарушение общественного спокойствия и нанесение ущерба Джона Кинана, Бренду Босворт и Мирослава Златича. Также они вызвали плотника, чтобы он поставил на место дверь и заколотил досками разбитые окна. Сержант Джоэл Фитч долго обсуждал сложившуюся ситуацию с обитателями дома № 16, говорил об их будущем. Вернее, он говорил в присутствии Смита, а уж слушал его Смит или нет - это другой вопрос. Намерен ли он здесь оставаться или, может, планирует переехать, а если так, то куда? И не считает ли он, что в данном положении полицейский участок - для него лучшее, хотя, разумеется, временное убежище. А если так, то, очевидно, ему придется выехать из Кингсмаркэма, потому что в здешнем участке всего две камеры, где уже сидят Джон Кинан и Мирослав Златич. Бренду Босворт пришлось отпустить, иначе ее малыши останутся без присмотра.
Этих малышей, а с ними крошек Кинанов и Хебденов, несколько часов не могли найти. К моменту возвращения Дебби, Колина и Лиззи дети из дома куда-то подевались, а также пропало все съедобное в доме и пятьсот пачек сигарет, которые Колин купил в "дьюти-фри" во время поездки во Францию. Как потом выяснилось, дети отправились купаться на Кингсбрукскую плотину.
Когда все улеглось, Ширли Митчелл вышла во двор и собрала в пакет для мусора то, что оставила толпа у нее на газоне: пакеты от чипсов, обертки от шоколада и жестяные банки из-под кока-колы. И некому было выслушать ее сердитое брюзжание о бескультурии и равнодушии к окружающей среде.
Поздним вечером из дома № 16 по Оберон-роуд вышел мужчина с чемоданом. Жених Сьюзан Смит, - а это был он, - спешил на последний лондонский поезд. Он собирался пожить в Белхэме у приятеля. Когда "буря стихнет", сказал он Сьюзан, возможно, он вернется, но теперешняя ситуация для него невыносима.
Вексфорд узнал о случившемся из девятичасовых новостей. Основной видеоматериал предоставил анонимный любитель. Инспектор подумал, что в репортаже напрасно показали фотографию Томаса Смита, взятую из "галереи уголовников", на которой человек выглядит отпетым негодяем. Возможно, конечно, Смит таковым и является, подумал он со вздохом. Не хотелось бы с ним встречаться, но, видимо, вскоре придется.
Вид дома № 16, даже после того, как его более-менее привели в порядок, глубоко потряс Дору. Когда она только приехала в Кингсмаркэм, нельзя было даже представить себе подобное. Тихий, спокойный городок, законопослушные граждане.
- Не то чтобы все, - заметил Вексфорд.
- По крайней мере, Рег, не так, как сейчас, и ты это знаешь.
- Согласен. Но что делать с этим стариком, Смитом? Посадить навечно в тюрьму?
- Может, так будет лучше. Меня бросает в дрожь при одной мысли о нем.
- При мысли о нем всех нас бросает в дрожь, - ответил Вексфорд.
По кварталу Мюриэль Кэмпден поползли слухи. Знаете, сколько Ширли Митчелл получила за видео - пять тысяч фунтов; нет, десять тысяч; как же, не больше пятисот; да ничего ей не дали. И та пленка явно не ее, а профессионального оператора, который спрятался в квартире Кинанов. А Тони Митчелл, узнав о пленке, разбил камеру свояченицы, в результате они с Ширли развелись.
Смит похитил детей, а Колин Краун их освободил. Нет, похитили одних Босвортов, а освободил их Мирослав Златич. Смит покончил с собой. Нет, он только собирался, как говорила Сьюзан. А Бренде Босворт, словно ее и не арестовывали, все пророчили медаль "За храбрость".
Подобные сплетни росли, как снежный ком. Но в понедельник утром по кварталу пошла гулять более важная и серьезная новость. А именно, что накануне в половине десятого вечера из дома № 16 по Оберон-роуд вышел не жених Сьюзан, а сам Смит. Сосед Кинанов клялся, что уверен в этом, поскольку лично видел Гари Уиллса в окне его спальни в десять утра. Кто-то из старожилов квартала Мюриэль Кэмпден также подтвердил, что узнал Смита, так как его походку и манеру нести чемодан в левой руке он откуда угодно различил бы.
Никто не знал, куда он подался, и домыслы продолжали множиться.
Глава 8
- В окрестностях Кингсмаркэма нет дома, похожего на тот, что описала Рэчел, - сказал Вексфорд. - Она его выдумала. Почему-то она не хочет, чтобы мы нашли Вики и Джерри.
- Если они вообще существуют, - заметил Бёрден.
- Вики существует. Ее назвали обе девушки. Только где правда, а где ложь? Срок беременности Лиззи не две недели, а минимум три месяца. А Рэчел на самом деле собиралась в "Крысоморку", но что-то или кто-то ей помешал в тот вечер туда добраться. Их обеих отвезли в какой-то дом, только пока неясно, в один или разные. Похититель Лиззи сильно ее запугал, она боится говорить из страха, что ее найдут и накажут. С Рэчел такой номер не прошел бы, и я думаю, не стыдится ли она чего-то, что произошло с ней во время похищения. Чего-то, о чем она предпочитает молчать.
- Возможно, все прояснится, когда исчезнет еще одна девушка.
- Боже упаси!
- Ты всегда рассказываешь мне, откуда что берется, - сказал Бёрден. - Выражения, цитаты и так далее. Уверен, что ты не знаешь, откуда произошло то, что ты сейчас произнес.
- Что произошло откуда?
- "Боже упаси".
- Что? - удивился Вексфорд. - Ах, да. И откуда же?
- Из Апостола Павла. Довольно часто звучит в его посланиях.
- Откуда ты знаешь?
- Не знаю. Просто знаю.
Вексфорд предполагал, что в субботу вечером может произойти очередное похищение. Когда он находился в Лондоне и когда на следующий день в квартале Мюриэль Кэмпден случился бунт, он иногда вспоминал о Рэчел, Лиззи, Вики и Джерри, о таинственном доме. И если бы в понедельник утром ему сообщили, что снова пропала девушка, он бы не удивился. Но ему не сообщили. Поэтому сейчас все его мысли занимал старик, который попросил у полиции защиты. Вексфорду об этом сообщил старший офицер патрульной службы Смит.
В квартале Мюриэль Кэмпден воцарилось спокойствие. Суд магистрата разбирал дело Мирослава Златича, Джона Кинана и Бренды Босворт. Вексфорд не сомневался, что после обеда всех их отпустят на поруки или приговорят к условной мере наказания. А вот что случится, когда Смит выйдет из своего убежища? Ведь не может он вечно оставаться в доме № 16 по Оберон-роуд. А вдруг очередной заботливый родитель решит, что его ребенок в опасности, и снова поведет толпу на погром дома Смита? После воскресного происшествия Вексфорд несколько изменил свое мнение о том, что этот квартал сильно отличается от центра города: его жители уже не казались ему такими законопослушными. Но, с другой стороны, где бы Смит ни жил, большинство родителей точно так же переживали бы за своих детей.
При выходе из тюрьмы Смит попросил у полиции защиты, как сообщил Вексфорду старший офицер патрульной службы Роджерс. Старик признался, что не может за себя поручиться. Неизвестно, как он поведет себя в присутствии детей. В любом случае, ему нравится как минимум смотреть на них. И он не видит причин, по которым его можно лишить этого удовольствия. Это никому не навредит. Томас Смит уверял, что погибший мальчик исключение, несчастный случай, а так он никому не причинил вреда. Он был одним из тех педофилов, которые утверждают, что дети, даже самые маленькие, хотят секса и получают от него удовольствие. "Он сам просил меня, сам приставал ко мне", - их главное оправдание.
Если сначала Вексфорд скорее жалел Смита, то именно из-за этого его отношение изменилось. "Зло" - это слово звучало в эти дни почти на каждом углу. Инспектор не одобрял этого, но Смит и его деяния - самое настоящее зло. Когда он узнал, чем Смит оправдывает свои действия даже после стольких лет, он понял, что чувствуют обитатели квартала Мюриэль Кэмпден. Если бы его внуки жили рядом с домом Смита, не поступил бы он так же, как эти люди?
Тем не менее в интересах общественного спокойствия и традиций цивилизованного общества приходилось оберегать педофила от его соседей, так же как от него самого оберегать маленьких мальчиков. Старший офицер Роджерс предложил перевести Смита в Майрингем, в Главное полицейское управление Мид-Суссекса, а не в Кингсмаркэмский полицейский участок. В обоих зданиях были все условия, чтобы временно предоставить ему укрытие. Роджерс считал, что каким бы отвратительным ни казался этот человек и его деяния, "свой долг обществу он заплатил", а значит, невиновен, и по закону его нельзя посадить в камеру, если только не приспособить ее под убежище.
Заместитель начальника полиции считал, что Смит должен оставаться в своем доме. По крайней мере, пока. Он надеялся, что суд и суровое внушение повлияют на зачинщиков бунта - Джона Кинана, Мирослава Златича и Бренду Босворт - так что серьезных проблем с ними уже не будет. И вообще, на месте этого квартала раньше стояла деревня, и его жители, если подумать, не так уж и далеко ушли от своих предков - крестьян, которые пасли овец и работали на какого-нибудь землевладельца. Значит, эти люди по самой сути своей законопослушны, миролюбивы и терпимы. Рано или поздно они привыкнут и примут его. А он подтвердит, что уже безвреден, и все успокоятся.
Констебль Линн Фэнкорт наладила с Лиззи Кромвель неплохие отношения, несмотря на то, что первая скорее сочувствовала, а вторая - заискивала. Лиззи обращалась к Линн по имени, радуясь такой привилегии. В понедельник вечером Линн в очередной раз зашла к Краунам, и во время дружеской беседы Лиззи призналась, что женщина по имени Вики действительно ее подвозила, и что машина у Вики белая, а номер и марку она не помнит. Добившись столь грандиозного успеха, Линн решила не продолжать, и перевела разговор на тему ее беременности, которую сама категорически не одобряла, считая лучшим вариантом аборт.
Дебби сообщила, что к Лиззи недавно - "даже странно, что вы разминулись" - заходила сотрудница социальной службы, предложив ей поучаствовать в каком-то новом проекте. Дочь с гордостью, что ее тоже выбрали, согласилась. Нет, о беременности дама не говорила, сама же Лиззи промолчала. Да это и неважно, к тому же не ее ума дело, социального работника, то есть.
Линн догадалась, что речь идет о проекте социальной службы Кингсмаркэма под названием "Имитатор младенца", цель которого - предотвращение подростковой беременности. Переступив порог гостиной, она увидела на коленях у Лиззи куклу-младенца в натуральную величину, в комбинезоне, подгузнике и белых носочках.
- Это Джоди, - пояснила Лиззи. - Мне его дали на неделю.
Вид у нее был ошеломленный.
"Ничего странного", - подумала Линн.
- Он вроде робота? - спросила она у Лиззи. Но, решив, что та вряд ли разбирается, спросила иначе: - Он плачет, писает? Его надо кормить?
- Да, уже плакал. И я поменяла ему подгузник. Я учусь за ним ухаживать.
Линн подумала, что от Лиззи и, наверное, даже от Дебби ускользнул истинный смысл акции. Джоди вручали несовершеннолетним девушкам, чтобы дать им прочувствовать за неделю груз материнских забот, бессонницу, показать, какая это ответственность - иметь ребенка. Тогда они дважды подумают, прежде чем заниматься сексом, не предохраняясь.
- Боюсь, тебя ждет несколько бессонных ночей, - сказала Линн. - Кстати, сколько недель, по-твоему, ты беременна? - спросила она как приятельница, а не как строгий представитель закона, и Лиззи, глядя в голубые бездонные глаза Джоди, бесхитростно ответила: - Вроде недель четырнадцать, как говорит мама. У меня уже с февраля не было.
Последняя фраза озадачила Линн, но, примерно догадываясь, что это значит, она спросила:
- Значит, Джерри тут ни при чем?
Невнятный ответ Лиззи заглушил рев Джоди, который заплакал совершенно неожиданно, как самый настоящий младенец. Лиззи ушла на кухню за бутылочкой, вручив робота Линн, и констебль Фэнкорт оказалась в забавной ситуации - с орущей куклой на руках, которая жалобно раскрывала рот, а по пластиковым щекам струились слезы из воды.
Она встала и принялась ходить взад-вперед, как это делала ее мама, нянча младшего брата. Джоди продолжал плакать и размахивать ручонками. Когда его вопли достигли пика, вернулась Лиззи с бутылочкой. Она бережно взяла его на руки, что-то ласково шепнула и вложила в ротик соску. Робот активно засосал, и Лиззи счастливо улыбнулась. Она посмотрела на Линн глазами, полными любви и гордости, так что та почти отшатнулась. Допрашивать ее сейчас равносильно вторжению в некий священный ритуал. Лиззи с куском пластика на руках казалась жрицей, вселенской кормилицей, воплощением святого материнства.
Чувствуя себя крайне неловко, Линн наблюдала за пустеющей бутылочкой, затем за сменой подгузника Джоди. Однако при всей трогательности зрелища - Линн почему-то подумала о пристроившихся за собакой утятах, считающих ее от рождения своей мамой - особых сантиментов эти гигиенические процедуры у нее не вызвали.
- Лиззи, ты собиралась что-то сказать о Джерри, - напомнила она.
- Он меня не трогал, - ответила Лиззи. - И ни слова не сказал. - Тут она поняла, что выдала себя, и прикрыла рот рукой.
- Тебе понравился их дом? - как ни в чем не бывало продолжала спрашивать Линн.
Уложив Джоди в люльку, Лиззи обиженно взглянула на девушку.
- Ты же знаешь, мне нельзя об этом говорить. Они меня найдут и накажут. Просверлят дырки в коленях и сломают пальцы. А мама сказала, если мне будет очень больно, я потеряю ребеночка.
- Так ты и маме об этом рассказала?
- Нет! - закричала Лиззи. - Только сказала, что хочу такой же миленький дом, как там - современный, за городом и чтоб не было соседей.
- Я правильно поняла - Джерри с тобой не разговаривал?
- Ни слова не сказал, - повторила с горечью Лиззи. - Но это так всегда. И он не говорил, только знай себе - "Лиизззии, Лиизззии".
Только Линн собралась спросить, кто "он", как в комнату на крик дочери вбежала Дебби.
- В чем дело? Что вы ей сказали?