В крайнем изумлении старший инспектор сел напротив. Сделать он ничего не мог и не знал, зачем пришел сюда. Вероятно, чтобы еще раз просто увидеть этого человека, этот дом. Он огляделся. На кухонной стойке - кастрюли, пароварка, котел для риса, устройства для приготовления пасты. В держателе из темного дерева семь или восемь кухонных ножей с роговыми рукоятками. Стены увешаны бело-голубыми делфтскими фарфоровыми тарелками. Еще календарь с видами Шотландии и часы с кукушкой, которые Вексфорд слышал в прошлый раз, но издалека. Вдруг створки часов распахнулись, выскочила ярко раскрашенная птица и прокуковала шесть раз.
На четвертом "ку-ку" Стивен Девениш поднял голову и так ударил кулаками по столу, что опрокинулись перечница и ваза с цветами. Один из стаканов покатился и упал на пол. Вексфорд поднялся, взял другой стакан и налил воды.
- Вот, выпейте, - тихо проговорил он. Странно, почему он не может положить руку на плечо Девенишу, почему это нежелание граничит едва ли не с отвращением.
- Я глупец, - Девениш выпрямился и взял стакан с водой. - Не мог сдержаться. Мне все время кажется, что я никогда ее больше не увижу, что она мертва. - Его глаза были сухими. Он плакал без слез. - В голове все время крутится: "Я никогда ее не увижу в этом мире".
- Надежда умирает последней, - произнес Вексфорд шаблонную фразу, чего обычно не делал.
- Но все же она умирает, - Девениш прерывисто вздохнул. - Простите меня за этот срыв. Просто я очень люблю свою девочку. Я хочу видеть, как она вырастет.
Когда Вексфорд выходил из кухни, у него мелькнула нелепая мысль, что когда Фэй Девениш проснется, первое, что она сделает - или должна будет сделать? - это перестелет испачканную скатерть.
Вексфорд так часто задерживался на работе, что Дора давно перестала его упрекать, тогда как от старшей дочери он ждал замечания на этот счет. Сильвия заехала к ним вечером по пути домой из Кингсмаркэмской социальной службы, и теперь они с матерью сидели на диване и пили белое вино. Но вместо выговора в его адрес Сильвия сама принялась оправдываться.
- Папа, я за рулем, поэтому всего один бокал.
- Знаешь, дорогая, я не могу представить, чтобы ты сознательно нарушила закон, - улыбнулся он.
Она покраснела от удовольствия.
- Правда? Как приятно.
- Если у тебя найдется свободная минута, у меня к тебе несколько вопросов по детской психологии.
Дора поднялась с дивана.
- Пойду приготовлю тебе ужин, Рег. То есть разогрею в микроволновке.
- Не надо. Я сам. Через минуту. - Ему вдруг стало неприятно при мысли, что он ждал от нее этого. - Останься.
Сильвия допила вино и надела очки.
- Папа, я ведь не психолог. Ни детский, никакой. Хотя меня часто за него принимают. А психологию нам читали только на одном курсе.
- Думаю, на этот вопрос ты ответишь, - заверил Вексфорд. - Дарвин говорил, надеюсь, что не перевираю его слова, "человек имеет инстинктивную склонность к говорению, что мы можем заметить в лепете наших маленьких детей; в то время, как ни у одного ребенка нет инстинктивной склонности печь, варить пиво или писать". В каком возрасте дети обычно начинают говорить?
Она пожала плечами.
- Точно не знаю… года в полтора, в два. Если ты имеешь в виду осмысленное говорение. Робин заговорил в два, а Бен гораздо раньше. Наверное, потому, что старший брат все время с ним общался.
- Ты сама, Сильвия, заговорила очень рано, - сказала Дора. - В полтора года свободно болтала о чем угодно. А Шейла научилась говорить чуть позже.
- Удивительно, как матери это помнят. А у меня все вылетело из головы. Скажи, а как объяснить, что ребенок почти не говорит в два года и девять месяцев?
- Два года и девять месяцев? Это почти три года. - Сильвия удивленно приподняла брови. - Мозговых нарушений нет?
- Думаю, нет.
- Тогда у ребенка может быть глухота. На мой взгляд, это вполне вероятно. Но в наши дни подобные вещи определяют в раннем возрасте. Еще возможно нарушение в эмоциональной сфере. Тесним Фаулер из "Убежища" как-то рассказала, что после рождения младшего ее старший сын не разговаривал два месяца.
- Но раньше он говорил? - уточнил Вексфорд. - И замолчал из-за ревности к младенцу?
- Думаю, да. Просто так строить догадки сложно, надо знать хоть какие-то подробности. Из какой семьи ребенок, какая обстановка в доме?
- Семья среднего класса, может, даже выше, богатая. Прекрасный дом, - это мягко сказано, - родители живут вместе и, похоже, очень любят друг друга. Есть еще два сына. Ребенок желанный и любимый.
- Тогда не знаю, в чем дело, - развела руками Сильвия.
- Я читала, что Эйнштейн не разговаривал до трех лет, - вставила слово Дора.
- И что ты этим хочешь сказать, мама?
После ухода Сильвии Вексфорд посмотрел девятичасовые новости, затем передачу о новых активистах - эко-воинах, группа которых объявила войну генной инженерии. В Шропшире они скосили целое поле трансгенной пшеницы, а в Сомерсете потравили яблоневые сады. Предполагалось, что хлеб из этой пшеницы будет более пышным, а яблоки были краснее обычных и без сердцевины. По телевизору как раз показывали их в разрезе, когда в комнату вошла Дора. Она сказала, что собирается сдать одежду в химчистку и не может найти его плащ.
- Господи, - вздохнул Вексфорд. - Я одолжил его Диксону для роли педофила и забыл забрать.
Дора как-то странно посмотрела на него.
- Тогда забери. Это же "Бёрберри". Не стоит терять такой плащ.
Она выключила телевизор, и они легли спать. Вексфорду редко снились кошмары. В этом сне они с Дорой были молодыми, а их дочери - совсем еще маленькими. Вначале он любовался, как жена расчесывает свои длинные темные волосы - обычное романтическое клише - затем вдруг оборачивается и тихо говорит, что их Шейла, их малышка пропала, ее похитили. Что она зашла в детскую, а кроватка пустая.
Его горе и ужас безмерны. Он бегает по всему дому, зовет Шейлу, умоляет ее вернуться, затем выбегает на улицу и поднимает на ноги весь город, весь мир. Потом, как это бывает во сне, картинка меняется. Он уже в телестудии, разговаривает с каким-то демоническим персонажем с лицом Питера Кушинга. Он обращается к похитителям, обещает выкуп за Шейлу, и выкуп этот - самый ужасный, самый постыдный момент сна - его старшая дочь Сильвия. Возьмите ее, слышит он свой голос, и верните мне Шейлу. И он проснулся, дрожа и в холодном поту.
Вечер Линн Фэнкорт провела со своим парнем, сначала в кино, затем в "Крысе и морковке". Они расстались на углу Йорк-стрит около полуночи, и девушка принялась ловить попутку. Вскоре перед светофором остановилась машина. Линн постучала в окно и попросила подвезти. За рулем сидела женщина средних лет, рядом с ней - мужчина лет тридцати, который сказал, что они едут в Майрингем, но могут высадить ее около Фрамхёрста, если ей надо именно туда.
Из разговора Линн вскоре поняла, что происходит нечто необычное, но не такое, за которым она охотится. Когда мужчина предложил на десять минут заехать на стоянку у старой объездной дороги, Линн подумала, не в наркотиках ли дело, и как действовать, если обнаружатся эти незаконные вещества. Самой арестовать их? Или связаться по мобильному с полицейским участком? Но дело оказалось совсем в другом. Как только машина остановилась, они подсели к ней с намерением соблазнить. Линн стала отказываться, но дама на это ответила, что прекрасно ее понимает, и можно поехать к ним домой, где им втроем будет гораздо удобнее.
Линн поняла, что ее приняли за проститутку - явление для Кингсмаркэма новое, но вообще известное. Надо быть умнее, не стучать в окно машины, да еще на красный свет светофора, ругала она себя. Но они оказались милыми, вежливыми людьми, и когда она сказала, что передумала, довезли ее до Фрамхёрста, как обещали, и даже оставили свой телефон на случай, если она опять передумает.
Уже больше года Вексфорд не брал в руки городскую газету. Однажды "Кингсмаркэмский курьер" со статьей Брайана Сент-Джорджа о захвате заложников на объездной дороге вызвал у него больше раздражения, чем должно испытывать человеку во время завтрака. Не хотелось проходить через это снова, поэтому больше он "Курьер" не выписывал. Ни "Таймс", ни "Индепендент" подобных чувств у него не вызывали, и этим газетам он хранил верность.
Но после благополучного освобождения от "Курьера" владелец киоска, присылавший ему прессу, нанял новых разносчиков, в большинстве своем бестолковых. Когда шел дождь, они позволяли газетам намокнуть, а если нужной газеты не оказывалось сверху, то оставляли, что попадало под руку - бульварщину, к примеру, или "Финансы". Но любую из этих газет он предпочел бы тому, что сейчас лежало на коврике у двери. Вверху первой страницы восседал орел со свитком в клюве, на котором готическим шрифтом было написано "Курьер". Внимание Вексфорда привлекла передовица.
Вексфорд закрыл глаза, но, конечно же, пришлось открывать их снова. Так всегда бывает. "ГДЕ САНЧА?" - гласил заголовок, набранный самым крупным шрифтом, какой только есть в издательстве "Курьера", и ниже, чуть помельче и не так жирно - "ФАРАОНЫ ПРИКРЫВАЮТ СМИТА". О чем статья, он понял, не читая. Все понятно из заголовков: пропала девочка, это долго скрывали, пока Смита куда-то вывозили - в общем, налицо сокрытие страшного преступления. Вексфорд только не ожидал, что Сент-Джордж, который и написал статью, станет утверждать, будто Томас Генри Смит скрывается в Кингсмаркэмском полицейском участке, в переоборудованной камере "со всеми удобствами".
Текст сопровождали два снимка: уже классическая фотография - Смит выходит из тюрьмы, и портрет Санчии Девениш, которого он не видел. Девочке не больше полугода, ее круглая, почти безволосая голова лежит на кружевной подушке. Изображение размытое, вероятно, многократно увеличенное. В углу видна рука взрослого - Фэй Девениш? - и край чего-то, похожего на детскую коляску.
Вексфорд мысленно взревел, как рассерженный медведь, пришел с газетой на кухню и поставил на плиту чайник. Как у многих людей в наши дни, когда их переполняет сильное чувство - радость или горе, изумление или ужас - его первым желанием было кому-нибудь позвонить. Но кому? Саутби, разумеется. Но с заместителем начальника полиции Вексфорд старался общаться как можно реже. Офицеру патрульной полиции Роджерсу? В участок, дежурному сержанту? В конце концов, когда он отнес Доре чай, выглянул в окно, увидел, что снова идет дождь, - который не навел его на мысль о забытом плаще - он вспомнил о старых друзьях и решил позвонить Бёрдену.
- Уже видел, - сказал Бёрден.
- Я думал, ты больше не читаешь эту газетенку.
- Да, но мне принесли ее по ошибке.
- Как и мне. Сент-Джордж, наверное, видел, как Венди Бродрик привезла Смита в полицейский участок Наверное, рыскал по округе или из машины выследил. Но они же там находились всего пять минут!
- Для него достаточно. Но где он достал портрет Санчии?
- Бог его знает. Для нас Девениши его не нашли, а для Сент-Джорджа - пожалуйста. Но снимок в любом случае бесполезен - шестимесячный младенец совершенно не похож на трехлетнего ребенка. Фотография, которую откопал Сент-Джордж, поможет отыскать Санчию не больше, чем моя или твоя.
- Кстати, этот снимок он мог получить и не от Девенишей, - задумчиво сказал Бёрден. - Ты знаешь, что "Курьер" регулярно проводит всякие акции, якобы в сугубо благотворительных целях: конкурс на самую большую ступню, идиотские забеги хорьков, выборы Мисс Кингсмаркэм - их, правда, феминистки сорвали. Возможно, Санчия участвовала в конкурсе младенцев, может, даже победила, поэтому в газете оказался ее снимок Она ведь была очень милой малышкой, правда?
Эти слова, неожиданные для Бёрдена, так глубоко тронули Вексфорда, что весь его гнев прошел, сменившись печалью о "былых временах", и он промолчал. "Бедная девочка, - подумал он. - Пусть высшая сила - Бог, норны, фурии, кто бы там ни был - будет милосердна к ней".
- Ты еще там? - напомнил о себе Бёрден.
- Здесь, - Вексфорд кашлянул. - Девениши не из тех, кто посылает своих детей на такие конкурсы. Как считаешь?
- Кто знает, что это за люди. Я не знаю, спроси у Сент-Джорджа.
- Я и собирался, - ответил Вексфорд, и неожиданно для себя добавил: - Надо бы его проучить.
Глава 13
На этот раз волнения начались в Стовертоне, на Ректангл-роуд. Неподалеку от домов Тревора Ферри и Розмари Холмс жил брат Джо Хебдена со своей подругой, двумя ее детьми и двумя своими детьми. Дэвид Хебден с шести часов утра развозил на грузовике свежий номер "Курьера" владельцам газетных киосков в Кингсмаркэме, Стовертоне и Помфрете. При такой работе сам он газет не читал, не умел потому что; хотя мог разобрать заголовки на спортивной странице. Но этим дождливым утром его внимание привлекло имя на первой полосе "Курьера". Одно из немногих, которое он мог прочесть, потому что Санчией звали младшую дочь его подруги.
Санчию Дэвид Хебден нежно любил. Неродная девочка была ему дороже собственных детей, которые напоминали о бывшей жене. Не представляя, что с ней случилось, - почему же тогда написали в газете? - он полчаса провел в страхе.
Он всячески избегал просить людей, чтобы ему читали. Поэтому он ничего не сказал владельцам киосков, но тревога его росла с каждым взглядом на любимое имя, напечатанное этими ужасными громадными буквами. Домой Дэвид Хебден вернулся, когда все еще спали. Он бросился на второй этаж и увидел Санчию в кровати рядом с матерью, куда она, видимо, перебралась, как только он уехал, и разбудил весь дом радостными воплями.
Мать Санчии, Катрина, взяла газету и прочла ему статью вслух. На крик прибежали другие дети, и расселись на кровати, предвкушая развлечение.
- Стыд и позор, - сказала Катрина. - Девочка пропала в понедельник, а полиция что творит? Вместо того чтобы ее искать, - скорее всего, ее тело, - устроили в участке пансионат, где этот педофил как сыр в масле катается.
- Мама, а кто такой педофил? - спросила шестилетняя Джорджина.
- Не спрашивай, и тебе не солгут, - отрезала мать и перевела взгляд на мужа. - Дэйв, позвоню-ка я Джо и Шарлин. Или позвони ты. Это твой долг. Они имеют право знать.
Когда Смита увезли из квартала Мюриэль Кэмпден, массовые волнения постепенно улеглись. А вскоре новое событие взбудоражило умы обитателей Пак, Ариэль и Оберон-роуд - нападение Колина Крауна на Джоди, младенца-робота, и его уничтожение. Случилось это за день до того, как Лиззи Кромвель должна была вернуть Джоди в социальную службу. После драки с Брендой Босворт, и после того, как все, кроме Мирослава, узнали, кто отец ребенка, Лиззи утратила всякий интерес к Джоди. Она перестала за ним ухаживать, кормить, менять подгузники, класть в колыбель, носить на руках и постоянно его тискать. Такого пренебрежения Джоди еще не видел за всю свою короткую жизнь, и как настоящий младенец - ведь к Лиззи он попал прямо с конвейера - начал орать. Он хныкал, плакал, рыдал, ревел белугой, после чего его рыдательная кассета перематывалась, и все начиналось заново.
- Ты ведь знаешь, его нельзя бросать, - ругала ее Дебби.
Колин не сказал ни слова. Он даже не попытался нейтрализовать Джоди, вытащив из него батарейки. В девять вечера, когда робот орал шестой час подряд, он взял его за ноги и ударил о стену ванной. Джоди разлетелся на кусочки, его руки, ноги, моторчик и красивая голова упали на дно ванны, где Колин растоптал их.
Лиззи отнеслась к этому равнодушно, ей все это надоело, но пришлось объясняться с социальным работником. Колин в тот момент дома не было, он отмечался на бирже труда. Социальный работник сказал, что это неслыханно, и какой матерью будет Лиззи, когда у нее родится ребенок И конечно, ей, или матери, или отчиму придется возместить стоимость Джоди. А представляет ли она, сколько стоит эта кукла?
Колин, вернувшись, домой, заявил, что только через его труп они получат деньги за идиотскую сломанную куклу. Дебби ответила, что тоже не собирается платить, из принципа. Колин сказал, что такая лялька в доме кого хочешь до гроба доведет, и, между прочим, у него уже появилась какая-то сыпь на пояснице и пониже. И всем наплевать, что пока эта вещь находилась в его доме, он пережил настоящий стресс. И бог знает, что устроит настоящий младенец.
Новость о несправедливой претензии со стороны Кингсмаркэмской социальной службы распространилось по кварталу Мюриэль Кэмпден подобно лесному пожару. Почти все его обитатели заняли сторону Крауна-Кромвель, кроме Митчеллов, Монти Смита и Марии Майклз. Монти Смита осудили условно и заставили выплатить заоблачный штраф за нападение на сержанта Фитча (деньги он одолжил у Марии), и он считал, раз его несправедливо наказали, почему другим должны делать поблажки?
- Как делают зажигательную смесь для бутылок? - спросил Колин Краун у Джо Хебдена, когда они сидели в "Крысе и морковке".
- Что делают? - переспросил Джо. - Ты о чем?
- Я по телику видел. Не то в Алжире, не то в Ираке, где-то в тех местах, такие бутылки бросали в дом правительства. Я и подумал, вот бы наш муниципалитет расшевелить.
- Нужно налить бензин в бутылку вроде молочной, - сказал незнакомец, сидевший рядом.
- У нас уже нет молочных бутылок, - ответил Колин.
- Верно, молочных нет. Подойдет любая, только не пластиковая. Наполняешь ее бензином, затыкаешь горлышко тряпкой, пропитанной керосином, тряпку поджигаешь и бросаешь бутылку подальше от себя. Как можно дальше, а то сам загоришься. Если интересно, могу помочь. Я знаю место, где все это продают.
- Мы пошутили, - сказал вместо приятеля Джо.
Мужчина рассмеялся и предложил угостить их выпивкой, а затем показать кое-что.
В половине восьмого утра Шарлин, жене Джо, позвонил деверь. О пропавшей девочке она выслушала без интереса - весь квартал знает об этом, в отличие от газетчиков. Но то, что Смит укрылся в Кингсмаркэмском полицейском участке! Да еще в роскошных апартаментах! Для Шарлин все люди делились на тех, кто действует, и тех, кто бездействует. Себя она относила к первым. Поэтому быстро оделась, взяла зонт и обошла весь квартал, постучала в каждую дверь.