Глава 18
Сал Роулинз выкладывает все ей известное
Да, так оно и было. Роулинз появилась в последний момент, к огромному облегчению Калтона, который увидел в ней ангела, ниспосланного небесами, чтобы спасти жизнь невинного человека. Это произошло после завершения слушания. Адвокат вместе с Мадж отправился в свой офис, когда вошел клерк с телеграммой. Дункан быстро открыл ее и с немым восторгом в глазах передал мисс Фретлби.
Та, как истинная женщина, повела себя менее уравновешенно и, прочитав письмо, не сдержалась, упала на колени и принялась благодарить Бога за то, что молитвы ее были услышаны и жизнь ее возлюбленного будет спасена.
– Отведите меня к ней сейчас же! – умоляла Мадж адвоката.
Она с нетерпением ждала, когда услышит из уст самой Сал те блаженные слова, которые спасут жизнь Брайана от ужасной смерти.
– Нет, моя дорогая, – ответил Калтон твердо, но аккуратно. – Я не могу позволить себе отвезти даму в то место, где живет Сал Роулинз. Вы узнаете обо всем завтра, а пока вы должны поехать домой и хорошенько выспаться.
– А вы скажете ему? – прошептала девушка, схватив Дункана за руки.
– Немедленно, – последовал ответ. – И я увижусь с Сал Роулинз сегодня же и выслушаю все, что она может рассказать нам. Отдыхайте спокойно, моя дорогая, – добавил он, проводив мисс Фретлби до кареты, – теперь он в полной безопасности.
Брайан выслушал новость с чувством искренней благодарности, зная, что теперь его жизнь в безопасности и что ему удалось сохранить свой секрет. Это было вполне понятное чувство после неестественно жуткой жизни, начавшейся после его ареста. Когда ты молод и здоров и перед тобой лежит весь мир, мысль о надвигающейся смерти невыносима. И все же, несмотря на радость от спасения своей шеи от петли, вместе с этим был в душе Фицджеральда еще и ужас той тайны, которую умирающая женщина с таким злорадством поведала ему.
– Лучше бы она умерла молча, чем наградила меня таким горем, – вздыхал молодой человек.
Пока он измерял камеру шагами в изнурительные ночные часы, Мадж в своей комнате стояла на коленях и благодарила Бога за его милосердие, а Калтон, своего рода добрая фея для двух возлюбленных, спешил в скромное убежище миссис Роулинз, также известной как Старьевщица. Килсип был рядом с ним, и они оживленно разговаривали о судьбоносном появлении бесценного свидетеля.
– Что мне нравится, – заметил сыщик своим мягким, проникновенным тоном, – так это то, как все обернется для Горби. Он был так уверен, что Фицджеральд – преступник, а теперь, когда его выпустят, будет в ярости.
– Где же была Сал все это время? – спросил Дункан отсутствующим голосом, не слушая детектива.
– Болела, – ответил его спутник. – После того как она бросила китайца, она поехала за город, там, видимо, простудилась, упав в какую-то реку, и все обернулось воспалением мозга. Кто-то нашел ее, взял к себе и вылечил. Когда она поправилась, вернулась к бабке.
– Но почему люди, которые лечили ее, не сказали ей, что ее ищут? Они же наверняка видели газеты.
– Нет, не видели, – ответил детектив. – Они ничего не знали.
– Идиоты! – пробормотал Калтон. – Как могут люди быть такими невеждами? По всей Австралии только об этом и кричали. В любом случае они просто лишили себя денег. Так ведь?
– Полностью согласен, – сказал Килсип, – но я слышал, что она вернулась сегодня в пять утра, больше похожая на труп, чем на живого человека.
Когда они зашли в убогий, затхлый коридор, который вел к пристанищу Старьевщицы, на лестнице виднелся бледный свет. Поднимаясь, сыщик с адвокатом слышали злобный голос старухи, извергающей проклятия на своего отпрыска, и тихий голос девочки в ответ. Войдя в комнату, Калтон увидел, что больная женщина, лежавшая в углу в его прошлый визит, исчезла, а старая гадалка сидела за столом с колотой чашкой и своей любимой бутылкой чего-то крепкого. Она, видимо, собиралась провести так всю ночь, чтобы отпраздновать возвращение внучки, и поэтому начала пить рано, чтобы не терять ни минуты. Сал же сидела на сломанном стуле, устало облокотившись на стену. Она встала, увидев Дункана и детектива, и они увидели высокую стройную женщину лет двадцати пяти от роду. Мисс Роулинз неплохо выглядела, но была бледна и измождена после недавней болезни. На ней мешком висело какое-то дешевое синее платье, потертое и рваное, а на плечи была накинута старая клетчатая шаль, которую она поправила на груди, когда вошли незнакомцы. Ее бабушка, которая выглядела еще более странно и кричаще, чем обычно, поприветствовала незваных гостей пронзительным воплем и потоком избранных фразочек.
– А, это снова вы, да, – проскрипела она, раскинув свои костлявые руки, – пришли отнять девочку у бедной старой бабки, которая растила ее, заботилась о ней, когда ее мать ушла. Я еще найду на вас управу, вот увидите!
Килсип не обратил внимания на этот взрыв привычной ярости, а сразу повернулся к девушке:
– Этот джентльмен хочет поговорить с вами, – вежливо произнес он, давая ей сесть обратно на стул. Ему казалось, что молодая Роулинз была еще слишком слаба, чтобы стоять на ногах. – Просто расскажите ему то, что рассказали мне.
– О "Королеве", сэр? – спросила Сал тихим, хриплым голосом, не отводя взгляд от Калтона. – Если бы я только знала, что вы ищете меня, я бы приехала раньше.
– Где вы были? – спросил Дункан сочувственным тоном.
– Около Южного Уэльса, – ответила девушка, дрожа. – Тот тип, с которым я поехала в Сидней, бросил меня, да, бросил меня умирать, как собаку в канаве.
– Будь он проклят! – проскрипела старуха с сочувствием, сделав еще пару глотков из колотой чашки.
– Я встретила китайца, – устало продолжила ее внучка, – и жила с ним какое-то время… Это ужасно, да? – спросила она с жутким смешком, увидев отвращение на лице адвоката. – Но китаец был неплохой, они относятся к бедным девушкам несравненно лучше, чем белые парни. Они не забивают их до полусмерти, не таскают их по полу за волосы.
– Черт бы их побрал! – снова сонно проскрипела Старьевщица. – Я вырву их сердца!
– Наверное, я сошла с ума, – продолжила Сал, убрав прядь спутанных волос со лба, – потому что, когда я ушла от китайца, я шла, и шла, и шла прямо в заросли, пытаясь прийти в себя, и у меня было ощущение, что я вся горю. Я зашла в реку и вся промокла, потом сняла ботинки и легла на траву, а потом пошел дождь, и я пошла к ближайшему дому, и люди взяли меня к себе. Ах, они такие добрые! – Она начала сопеть. – Они не допрашивали меня, а дали мне еды. Я сказала им чужое имя. Я так боялась того типа, что он найдет меня. Потом я заболела и ничего не понимала несколько недель. Они сказали мне, что я была не в себе. А потом я вернулась сюда, чтобы увидеться с бабушкой.
– Черт побери, – снова произнесла старуха, но теперь уже таким нежным тоном, что это звучало как благословение.
– А те люди, которые взяли вас к себе, неужели они не рассказывали вам про убийство? – спросил Калтон.
Сал помотала головой:
– Нет, это было далеко отсюда, и они ничего не знали об этом, совсем ничего.
– А! Это все объясняет, – пояснил себе Дункан. – Ну а теперь, – подбодрил он собеседницу, – расскажите мне все, что произошло в ту ночь, когда вы привели мистера Фицджеральда, чтобы увидеться с "Королевой".
– Кто это? – озадаченно спросила девушка.
– Мистер Фицджеральд, джентльмен, которому вы принесли письмо в Мельбурнский клуб.
– А, он, – поняла Сал. – Я никогда раньше не слышала его имени.
Калтон понимающе кивнул.
– Я знаю, что вы не слышали, – сказал он, – поэтому вы не увиделись с ним в клубе.
– Это она не сказала мне его имя, – ответила мисс Роулинз, кивнув в сторону кровати.
– Тогда кого же она попросила вас привести? – непонимающе спросил адвокат.
– Никого, – ответила девушка. – В том-то и дело. В ту ночь она была очень больна, и я сидела у ее кровати, пока бабушка спала.
– Я была пьяна, – вмешалась бабка, – не врите тут, я была чертовски пьяна.
– И она сказала мне, – продолжила ее внучка, не замечая ее слов, – "принеси мне бумагу и листочек, и я напишу записку ему, я напишу". Так я и сделала, вытащив листок из бабушкиной коробки.
– Украла его, черт тебя побери, – проскрипела старая карга, угрожая кулаком.
– Попридержи язык, – сказал ей Килсип надменно.
Старьевщица разразилась потоком брани и, перебрав все ругательства, какие знала, наконец замолчала.
– Она что-то написала на нем, – продолжила Сал, – и попросила меня отнести это в Мельбурнский клуб и отдать ему. Я спросила, кому ему, а она ответила, что это написано на бумажке и чтобы я не задавала глупых вопросов, чтобы не выслушивать ложь. Я должна была просто отнести письмо в клуб и подождать его на углу Берк-стрит и Рассел-стрит. Я вышла и пошла в клуб, и потом он появился и сказал: "Отведи меня к ней", и я отвела его.
– Каким был этот джентльмен?
– О, очень привлекательным, – ответила Роулинз. – Очень высоким, со светлыми волосами и усами. На нем был вечерний костюм, и пальто, и шляпа с мягкими полями.
– Это точно Фицджеральд, – пробормотал Калтон. – И что он сделал, когда пришел?
– Он пошел прямо к ней, и она сказала: "Вы – это он?" – и он сказал: "Да". Потом она спросила: "Вы знаете, что я собираюсь рассказать вам?" – и он сказал: "Нет". Потом она сказала: "Это о ней", а он сказал, побледнев: "Как вы смеете произносить ее имя в этом убогом месте?" – и она закричала: "Выведите эту девчонку, и я расскажу вам!" – и тогда он взял меня за руку и сказал: "Иди отсюда", и я ушла, вот все, что я знаю.
– И сколько он пробыл с ней? – спросил Калтон, слушая девушку очень внимательно.
– Около получаса, – ответила Сал. – Я отвела его обратно на Рассел-стрит без двадцати два, потому что посмотрела на часы на здании почты, и он дал мне соверен, а потом пошел по улице как ни в чем не бывало.
– Ему понадобилось около двадцати минут, чтобы дойти до Мельбурна, – сказал адвокат сам себе, – поэтому он, видимо, вернулся как раз в то время, которое назвала миссис Сэмпсон. Он был все то время с "Королевой", полагаю? – спросил он, внимательно глядя на мисс Роулинз.
– Я была у двери, – ответила та, – и он не мог пройти так, чтобы я не увидела его.
– Хорошо, – сказал Калтон, кивая Килсипу, – никаких сложностей с алиби теперь не будет. Но мне интересно, – добавил он, повернувшись к Сал, – о чем они разговаривали?
– Я не знаю, – ответила девушка. – Я была у двери, а они говорили тихо, я не слышала их. Потом я услышала его возглас "Боже мой, это ужасно!" и ее жуткий смех, а потом он вышел ко мне и сказал сам не свой: "Выведи меня из этого ада!" – и я повела его.
– Что было, когда вы вернулись?
– Она была мертва.
– Мертва?
– Совершенно, как гвоздь, – радостно добавила Сал.
– Ага, и я сама не знала, что была в комнате с трупом! – завопила Старьевщица, вставая. – Черт ее побери, она постоянно делала все назло!
– Откуда вы знаете? – резко спросил Калтон, собравшись уходить.
– Я знала ее подольше вашего, – прохрипела старуха, злобно глядя на адвоката, – и я знаю, что вы хотите выяснить, но не надо, не надо.
Дункан отвернулся от нее, пожав плечами.
– Вы явитесь в суд завтра с мистером Килсипом, – сказал он Сал, – и расскажете то, что только что рассказали мне.
– Это все чистая правда, ей-богу! – искренне заметила девушка. – Он был здесь все это время.
Калтон подошел к двери вместе с детективом, когда Старьевщица встала.
– А где деньги за то, что я нашла ее? – проверещала она, тыкая пальцем в свою внучку.
– Ну, учитывая то, что девушка сама сюда явилась, – сухо заметил Дункан, – деньги останутся в банке.
– И меня лишат моего законного заработка, так? – застонала старая карга. – Черт вас подери, я еще найду на вас управу и засажу вас в тюрьму!
– Ты сама туда попадешь, если будешь продолжать в том же духе, – ответил Килсип мягким, вкрадчивым тоном.
– Ага, конечно! – прокричала Старьевщица, впившись в него пальцами. – Какое мне дело до вашей тюрьмы? Разве я не была уже там? И разве я не вышла оттуда? Я переживу любую тюрягу, так и знайте.
И старая ведьма, в доказательство своим словам, протанцевала что-то вроде враждебного танца перед Калтоном, тыкая в него пальцами и осыпая его проклятьями. Ее белые волосы развевались в такт диким телодвижениям, и в сочетании с ее кричащей внешностью и бледным огнем свечи она представляла собой жуткое зрелище.
Дункан вспомнил сказки о женщинах Парижа во время революции и о том, как они танцевали под "Карманьолу" . Старьевщица пришлась бы как раз кстати в том море крови и бесконечной жестокости, подумал он. Они молча вышли из комнаты, когда с заключительным проклятьем старая гадалка опустилась, измученная, на пол и потянулась за джином.
Глава 19
Вердикт присяжных
На следующее утро зал суда был снова переполнен, и еще толпы людей остались снаружи, так как не смогли пробраться внутрь. Новость о том, что Сал Роулинз, единственный свидетель, который мог доказать невиновность подсудимого, была найдена и появится в суде, разлетелась по городу мгновенно, и многие сочувствующие друзья и знакомые, появившиеся внезапно со всех сторон, как грибы после дождя, были уверены, что он будет оправдан. Конечно, немало было и осторожных людей, которые дожидались вердикта присяжных, прежде чем озвучить свое мнение, и таких, кто все еще верил в виновность Фицджеральда. Набожные священники наспех проповедовали о Божьем персте и о невозможности страдания для невинных, считая тем самым цыплят раньше осени, ведь сам вердикт еще не был вынесен. Феликс Роллестон проснулся знаменитым. Только лишь из сострадания и чувства противоречия он заявил о своей вере в невиновность Брайана и теперь с удивлением обнаружил, что весьма велика вероятность того, что он оказался прав. Он выслушал столько похвал со всех сторон за его проницательность, что вскоре сам начал думать, что верил в невиновность Фицджеральда с самого начала по разумному размышлению, а не из желания отличиться от остальных. В конце концов Феликс Роллестон стал не первым и не единственным, кто, внезапно обнаружив, что он знаменит, сам начал верить, что достоин этого. Тем не менее он был умным человеком и, находясь на пике славы, решил ухватиться за представившуюся возможность и сделать предложение мисс Фезервейт, которая, после некоторых сомнений, согласилась обременить его собой и своими тысячами приданого. Она посчитала, что ее будущий муж имеет незаурядный интеллект, раз так давно пришел к выводу, к которому весь остальной Мельбурн только начинает подходить, и поэтому решила, что, как только она получит супружеские права, Феликс, как Стрефон в "Иоланте" , пойдет в парламент и с ее деньгами и его умом она однажды сможет стать женой премьер-министра. Мистер Роллестон понятия не имел о политическом будущем, приготовленном для него, и спокойно сидел в зале суда, обсуждая дело Брайана.
– Так и знал, что он невиновен, веришь? – сказал он с довольной улыбкой. – Фицджеральд слишком хорош собой, и вообще это не тот человек, чтобы совершить убийство.
В это время священник, услышав слова Феликса, поспешил не согласиться с ним и начал проповедь, чтобы доказать, что привлекательная внешность и преступление тесно связаны, ведь Иуда и Нерон были красивыми мужчинами.
– Боже, – сказал Калтон, когда услышал эти нравоучения, – если эта теория правдива, каким же добродетельным должен быть этот священник!
Замечание по поводу внешности проповедника было несправедливым, поскольку он выглядел очень недурно. Однако Дункан был одним из тех язвительных людей, которые скорее потеряют друга, чем оставят колкость при себе.
Когда привели подсудимого, по всему залу пронесся сочувственный шепот, таким больным и измученным он выглядел. А Калтон был в замешательстве из-за выражения его лица, так оно было не похоже на лицо человека, чья жизнь была спасена или, если быть точным, вот-вот будет спасена, ведь вердикт еще не был вынесен.
"Ты знаешь, кто украл те бумаги, – подумал адвокат, глядя на Фицджеральда, – и этот же человек убил Уайта".
Вошел судья, и судебное заседание объявили открытым. Дункан встал, чтобы начать свою речь, и в нескольких словах описал линию защиты, которой он собирался придерживаться.
Сначала он вызовет Альберта Денди, часовщика, который докажет, что в четверг вечером, в восемь часов, он заходил в дом, где жил подсудимый, пока хозяйка отсутствовала, и отладил часы. Потом вызовет Феликса Роллестона, друга подсудимого, который скажет, что подсудимый не имеет привычки носить кольца и даже, наоборот, ненавидит этот обычай. Себастьян Браун, дворецкий в Мельбурнском клубе, будет вызван, чтобы доказать, что в четверг ночью письмо было доставлено подсудимому около часа ночи. Также будет вызвана Сал Роулинз, которая докажет, что сама отдала записку Себастьяну Брауну для подсудимого в Мельбурнском клубе без четверти полночь и что около часа ночи она отвела подсудимого в трущобы за Берк-стрит, где он и находился между часом и двумя часами ночи в пятницу, в то время, когда было совершено убийство. Таков ход его защиты. Вызывается Альберт Денди.
Денди, произнеся клятву, заявил:
– Я часовщик, и у меня свое дело в Фицрое. Я помню четверг, двадцать шестое июля. В тот вечер я зашел на Паулет-стрит в Восточном Мельбурне, чтобы увидеться с тетей, которая является хозяйкой комнат, где проживал подсудимый. Ее не было дома, когда я пришел, и я подождал ее на кухне. Я посмотрел на кухонные часы, чтобы понять, не слишком ли поздно я пришел, а потом на свои часы и обнаружил, что часы спешат на десять минут, поэтому я перевел их на правильное время.
Калтон: Во сколько вы перевели часы?
Свидетель: Около восьми.
Калтон: Возможно ли, что между этим временем и двумя часами ночи часы снова начали спешить?
Свидетель: Нет, это невозможно.
Калтон: А могут ли они начать спешить вообще?
Свидетель: Точно не за такое короткое время.
Калтон: Вы виделись со своей тетей в тот вечер?
Свидетель: Да, я дождался ее.
Калтон: И вы сказали ей, что наладили часы?
Свидетель: Нет, я забыл об этом.
Калтон: Значит, она все еще считала, что они спешат на десять минут?
Свидетель: Полагаю, что да.
После Денди был вызван Феликс Роллестон, и он заявил следующее:
– Я близкий друг подсудимого. Я знаю его уже пять или шесть лет и никогда не видел, чтобы он носил кольца. Он часто повторял мне, что не любит кольца и никогда не станет носить их.
Ход допроса:
Прокурор: Вы никогда не видели, чтобы подсудимый носил кольцо с бриллиантом?
Свидетель: Нет, никогда.
Прокурор: Вы видели когда-нибудь подобное кольцо у него дома?
Свидетель: Нет, я знаю, что он покупал кольца для дамы, но никогда не видел, что у него было хоть одно мужское кольцо.