Прокурор: Даже с печаткой?
Свидетель: Даже с печаткой.
Сал Роулинз была вызвана в свидетельскую трибуну и после клятвы рассказала:
– Я знаю подсудимого. Я принесла письмо, адресованное ему в Мельбурнский клуб, без четверти полночь в четверг, двадцать шестого июля. Я не знала его имени. Он встретил меня, когда было около часа ночи, на углу Рассел– и Берк-стрит, где мне сказали ждать его. Я отвела его к своей бабушке, за Берк-стрит. Там лежала умирающая женщина, которая и посылала за ним. Он вошел к ней и находился с ней около двадцати минут, а потом я отвела его обратно на угол Берк– и Рассел-стрит. Я слышала, как часы пробили три четверти, когда он ушел от меня.
Прокурор: Вы уверены, что подсудимый – это тот человек, которого вы встретили в ту ночь?
Свидетельница: Уверена.
Прокурор: И он встретил вас около часа ночи?
Свидетельница: Да, было где-то пять минут второго – я слышала, как часы пробили час, как раз перед тем, как он подошел, а когда я оставила его, было где-то без двадцати пяти два, потому что я десять минут шла домой, и когда подошла к двери, часы пробили три четверти.
Прокурор: Откуда вы знаете, что было именно без двадцати пяти два, когда он ушел от вас?
Свидетельница: Потому что я видела часы – мы разошлись на углу Рассел-стрит, и мне оттуда были видны часы на здании почты. А когда я дошла до Сванстон-стрит, я посмотрела на здание ратуши, и там было именно это время.
Прокурор: И все это время вы не выпускали подсудимого из виду?
Свидетельница: Да, он был за дверью комнаты, а я сидела снаружи, и когда он вышел, он наткнулся на меня.
Прокурор: Вы спали?
Свидетельница: Я не сомкнула глаз.
Затем Калтон обратился к Себастьяну Брауну. Тот заявил:
– Я знаю подсудимого. Он член Мельбурнскго клуба, в котором я дворецкий. Я помню четверг, двадцать шестое июля. В тот вечер предыдущая свидетельница пришла с письмом для подсудимого. Это было около без пятнадцати двенадцать. Она передала его мне и ушла. Я передал его мистеру Фицджеральду. Он ушел из клуба где-то без десяти час.
На этом свидетели со стороны защиты закончились, и после того, как прокурор закончил свою речь, в которой он подчеркнул, что против подсудимого есть веские улики, Калтон приготовился обратиться к присяжным. Он хорошо выступал с речью и всегда предоставлял великолепную защиту. Ни один момент не ускользал от него, и его прекрасное выступление в защиту Брайана до сих пор помнят и обсуждают среди адвокатов.
Дункан начал с живого описания обстоятельств убийства – встречи убийцы и жертвы на Коллинз-стрит, кэб до Сент-Килда, выход из кэба после совершения преступления и то, как убийца отвел от себя след.
Представив эту цепочку присяжным в реалистичной манере, адвокат подчеркнул, что улики, предоставленные обвинителями, являются лишь косвенными и что им даже не удалось сопоставить подсудимого на скамье с человеком, который сел в кэб. Предположение о том, что подсудимый и мужчина в светлом пальто – это один и тот же человек, основано лишь на показаниях кэбмена Ройстона, который хотя и не был сильно пьян, как он сам признался, но все же был не в состоянии отличить человека, остановившего кэб, от человека, севшего в него. Убийство было совершено с помощью хлороформа, следовательно, если подсудимый виновен, то он должен был купить хлороформ в каком-то магазине или взять его у друзей. Но, при всем уважении, обвинение не выдвинуло никаких доказательств, объясняющих, где и как был раздобыт хлороформ. Что же касается перчатки, принадлежавшей жертве, то подсудимый просто поднял ее с земли в тот момент, когда встретил Уайта, когда тот лежал пьяный у гимназии. Конечно, нет никаких доказательств, что подсудимый поднял ее до того, как жертва села в кэб, но, с другой стороны, нет доказательств и тому, что она была поднята в кэбе. Было более вероятно, что перчатка, тем более белая, будет поднята при свете фонаря, нежели в темноте кэба, где мало места и слишком темно, так как шторки опущены. Кэбмен Ройстон поклялся, что человек, вышедший на Сент-Килда-роуд, носил кольцо с бриллиантом на указательном пальце правой руки, и кэбмен Рэнкин поклялся в том же самом о человеке, который вышел на Паулет-стрит. Против этого есть показания самого близкого друга Брайана Фицджеральда, того, который виделся с ним почти каждый день последние пять лет, и он поклялся, что подсудимый не имеет привычки носить кольца.
Кэбмен Рэнкин также поклялся, что мужчина, севший в кэб на Сент-Килда-роуд, вышел на Паулет-стрит, в Восточном Мельбурне, в два часа ночи в пятницу, так как он слышал бой часов на здании почты, в то время как хозяйка комнат утверждает, что мистер Фицджеральд пришел домой без пяти два, и это утверждение подкреплено словами часовщика Денди. Миссис Сэмпсон видела, как стрелка часов указывала на без пяти два, и, думая, что они отстают на десять минут, сказала детективу, что подсудимый вернулся домой не раньше пяти минут третьего. Этого времени как раз было бы достаточно тому мужчине, что вышел из кэба (предполагалось, что это был подсудимый), чтобы дойти до дома. Но показания Денди, часовщика, ясно давали понять, что он настроил часы на правильное время около восьми вечера в четверг, и невозможно, чтобы часы снова сбились на десять минут в ночь пятницы, следовательно, время – без пяти два – увиденное хозяйкой, было правильным, и подсудимый был дома пятью минутами раньше, чем тот, другой, вышел из кэба на Паулет-стрит. Этих улик уже было достаточно, чтобы доказать, что подсудимый невиновен, но показания Сал должны были окончательно убедить присяжных, что подсудимый не является тем человеком, который совершил убийство. Свидетель Браун доказал, что Роулинз доставила письмо ему, а он, в свою очередь, передал его подсудимому, и подсудимый покинул клуб, чтобы быть на встрече, назначенной в письме. При этом само письмо, а точнее, остатки письма предоставлены суду. Девица Роулинз поклялась, что подсудимый встретился с ней на углу Рассел– и Берк-стрит и пошел с ней в трущобы, чтобы увидеться с автором письма. Она также доказала, что во время совершения убийства подсудимый был все еще в трущобах, у кровати умирающей женщины, и поскольку в комнате только одна дверь, он никак не мог выйти без ее ведома. Роулинз также сказала, что она довела подсудимого до угла Берк– и Рассел-стрит в без двадцати пяти два, то есть за пять минут до того, как Ройстон подъехал к полицейскому участку на Сент-Килда-роуд с телом жертвы. Наконец, Роулинз подтвердила свои слова тем фактом, что видела часы на здании почты и ратуши, и если подсудимый пошел от угла Берк– и Рассел-стрит, как она сказала, то он дошел до Восточного Мельбурна за двадцать минут, то есть без пяти два в пятницу, в то время, когда, по словам хозяйки, он вошел в дом.
Все показания от разных свидетелей безошибочно сходятся и образуют цепочку, которая показывает все передвижения мистера Фицджеральда на время совершения убийства. Следовательно, убийство никак не могло быть совершено человеком, находящимся на скамье подсудимых. Самые веские доказательства со стороны обвинения были даны свидетельницей Хэйблтон, которая поклялась, что слышала, как подсудимый угрожал жизни жертвы. Но эти слова были лишь выражением вспыльчивого темперамента ирландской натуры, и этого недостаточно, чтобы доказать, что подсудимый виновен. Наконец Калтон завершил свою красноречивую и убедительную речь остроумным призывом к присяжным основывать свой приговор на голых фактах, предоставленных в суде. Если они последуют его совету, то не смогут не прийти к заключению о невиновности.
Когда адвокат сел, по залу пронеслись приглушенный шепот и попытка аплодисментов, тут же подавленная, после чего судья начал подводить итоги, явно склоняясь в сторону защиты. Затем присяжные удалились, и в зале воцарилась мертвая тишина, такая же, наверное, что наступила среди кровожадных римлян, когда они увидели христианских мучеников, которые молились на коленях на раскаленном песке, пока гибкие фигуры льва и леопарда неумолимо приближались к своей добыче. Поскольку за окном уже было темно, зажгли лампы, которые освещали все каким-то тусклым, нездоровым светом.
Фицджеральда вывели из зала до возвращения присяжных, и все присутствующие не отводили взгляда от пустой скамьи подсудимых, которая по какой-то непонятной причине приковала их внимание. Люди обменивались мнениями только шепотом, а потом даже и он стих, и слышалось лишь упорное тиканье часов и то и дело вздохи какого-то случайного зрителя. Внезапно женщина, чьи нервы были напряжены до предела, вскрикнула, и ее крик эхом разлетелся по переполненному залу. Ее вывели, и снова воцарилась тишина. Все глаза были теперь прикованы к двери, через которую должны были выйти присяжные со своим вердиктом. Стрелки часов ползли – четверть, половина, три четверти… Наконец пробил час, и этот звон был таким внезапным, что напугал всех. Мадж, которая сидела, крепко сжав руки, начала бояться, что ее нервы не выдержат.
– Боже мой, – пробормотала она сама себе, – когда же это закончится?
В этот момент дверь открылась и вошли присяжные. Подсудимого посадили на скамью, а судья занял свое место.
Были совершены все необходимые формальности, и когда старшина присяжных поднялся, все головы были повернуты в его сторону, и все в зале обратились в слух, чтобы не упустить ни единого его слова. Подсудимый покраснел, а затем побледнел как смерть, взглянув на фигуру в черном, к которой он боялся даже повернуться. И наконец был произнесен вердикт, уверенно и решительно: "Невиновен".
После этих слов все в зале радостно зашумели – так сильно люди сопереживали Брайану.
Тщетно судья пытался навести порядок, до посинения выкрикивая: "Тишина!" Тщетно он угрожал присутствующим ответственностью перед судом – его голос был не слышен, и все это не имело значения. Радость было не унять, и прошло не меньше пяти минут, прежде чем зал затих. Судья, взяв себя в руки, вынес приговор и отпустил подсудимого на основании вердикта.
Калтон выигрывал много дел в своей жизни, но большой вопрос, испытывал ли он раньше такое удовлетворение, как в тот момент, когда Фицджеральда объявили невиновным.
А Брайан, отойдя от скамьи подсудимых свободным человеком, прошел через толпу ликующих друзей к маленькому уголку, где его ждала девушка, которая обхватила его за шею и зарыдала: "Мой дорогой! Мой дорогой! Я знала, что Бог поможет нам!"
Глава 20
"Аргус" делится своим мнением
На следующее утро после судебного заседания в "Аргусе" появилась следующая статья о произошедшем:
"За последние три месяца мы не раз комментировали необычное дело, которое теперь известно как "Трагедия в двуколке". Мы с уверенностью можем заявить, что это самое примечательное дело, которое когда-либо освещалось на наших страницах, а вердикт, вынесенный присяжными вчера, покрыл его еще большей тайною. По какому-то странному совпадению мистер Брайан Фицджеральд, молодой зажиточный овцевод, подозревался в убийстве Уайта, и если бы некая Роулинз не появилась в последний момент, мы уверены, что его признали бы виновным и несчастный человек поплатился бы за чужое преступление. К счастью для подсудимого, его адвокат, мистер Калтон, непомерными стараниями смог найти последнюю свидетельницу и обеспечить алиби. Если бы не она, несмотря на блестящую речь опытного адвоката, которая привела к признанию невиновности, мы очень сомневаемся, что всех остальных улик в пользу подсудимого было бы достаточно, чтобы убедить присяжных в его невиновности. Единственными козырями в пользу мистера Фицджеральда были неспособность кэбмена Ройстона поклясться, что он и есть тот человек, который сел в кэб с Уайтом, тот факт, что у убийцы на руке было кольцо (а мистер Фицджеральд не носит колец), и разница во времени, заявленном кэбменом Рэнкином и хозяйкой комнат. Против этого обвинение выдвинуло массу улик, которые казались достаточными для признания виновности, но появление Сал Роулинз на свидетельской трибуне положило конец сомнениям. В правдивости ее слов невозможно сомневаться. Она заявила, что мистер Фицджеральд был в трущобах за Берк-стрит между часом и двумя часами ночи в пятницу, как раз тогда, когда было совершено убийство. Благодаря этим показаниям присяжные единогласно вынесли вердикт: "Невиновен", и подсудимый был освобожден. Мы не можем не поздравить его адвоката, мистера Калтона, с его блестящей речью, а также самого мистера Фицджеральда с его удачным спасением от бесчестного и несправедливого наказания. Он покинул здание суда с незапятнанной репутацией и с уважением и сочувствием всей Австралии за смелость и достоинство, с которыми прошел испытание, будучи под тенью столь серьезных обвинений.
Но теперь, когда его невиновность доказана, у каждого в голове всплывает вопрос: "Кто же убийца Оливера Уайта?" Человек, совершивший это подлое преступление, находится на свободе и, насколько мы знаем, может быть среди нас. Подбодренный той легкостью, с которой он избежал наказания, он теперь может спокойно расхаживать по нашим улицам и обсуждать это дело, как и все мы. Уверенный в том, что его след потерян с того момента, как он вышел из кэба на Паулет-стрит, он даже, возможно, решил остаться в Мельбурне и, насколько нам известно, мог даже находиться в зале суда во время процесса. Да что уж там, он может даже читать сейчас эту самую статью и радоваться тщете усилий по его поискам! Но пусть он знает, Правосудие не слепо, и, когда он меньше всего будет ожидать этого, оно сорвет маску с его лица и выведет его на чистую воду, воздав по заслугам. Из-за, как казалось, веских улик против Фицджеральда все детективы бросили свои усилия в ложном направлении, но теперь, когда его невиновность доказана, они бросят свои силы на поиски настоящего убийцы, и в этот раз удача не отвернется от них.
Тот факт, что убийца Оливера Уайта находится на свободе, представляет большую опасность не только для граждан, но и для общества в целом, ведь всем известно, что хищник, однажды попробовавший человеческую кровь, уже никогда не остановится. Поэтому не остается никаких сомнений, что преступник, хладнокровно убивший пьяного, то есть беззащитного человека, не остановится ни перед чем. Представители всех классов Мельбурна, должно быть, находятся в ужасе, что такой человек на свободе, и это состояние, наверное, похоже на то, что охватило Лондон, когда были совершены убийства на Рэтклифф-хайвей и стало известно, что преступник ускользнул. Любой, кто читал Де Квинси с его жуткими описаниями преступлений, наверное, сейчас дрожит от страха, думая, что среди нас поселился сущий дьявол. Просто необходимо, чтобы эта проблема была решена. Но каким образом? Легко сказать, но как же этого добиться? Сейчас кажется, что ни одна нить не ведет к разоблачению настоящего убийцы. Мужчина в светлом пальто, вышедший из кэба Рэнкина на Паулет-стрит в Восточном Мельбурне (специально, как мы теперь понимаем, чтобы бросить тень подозрений на Фицджеральда), исчез окончательно и бесповоротно, словно провалился сквозь землю. Было два часа ночи, когда он вышел из кэба, и на тихой улочке на окраине Восточного Мельбурна никого не было, поэтому он с легкостью мог сбежать незамеченным. Кажется, есть только один шанс найти его, и он кроется в тех бумагах, которые были украдены из кармана жертвы. Что это были за бумаги, теперь знает только один человек, а раньше знали еще двое: сам Уайт и умирающая женщина, которую называли "Королевой". Но эти двое мертвы, и единственный, кто знает это теперь, – человек, совершивший преступление. Мы уверены, что именно бумаги послужили мотивом убийства, поскольку деньги у Уайта украдены не были. И тот факт, что бумаги были во внутреннем кармане пальто жертвы, показывает, что они действительно представляли ценность".
Глава 21
Три месяца спустя
Подходил к концу жаркий декабрьский день с безоблачным голубым небом и сияющим над землей солнцем. Такое описание зимнего декабря может показаться странным для англичан. Это может даже сойти за отрывок из какого-нибудь фантастического романа. Но здесь, в Австралии, мы живем в царстве противоречий, и многие удивительные вещи, как во сне, являются обыденными. Черные лебеди на континенте вовсе не в новинку, и поговорка про черного лебедя как небылицу, появившаяся, когда этих птиц считали мифическими, как фениксов, исчезла благодаря открытию капитана Кука. Здесь твердые породы деревьев тонут, а похожая на камень пемза держится на поверхности воды, что может привести в замешательство любознательного наблюдателя и показаться странной выходкой матушки-природы. Когда Эдинбург уже погружает путешественника в холод, окружает его заснеженными домами и порывистыми ветрами, здесь чем дальше на север, тем становится жарче, и в конце концов, добравшись до Квинсленда, где жара просто невыносима, путешественник приходит к выводу, что это сущий ад.
Но, как сказала бы миссис Гэмп , природа, может, и вытворяет черте что, а вот англичане на этом материке такие же, как на старой доброй родине, – Джон Буль и тут очень консервативен и желает хранить традиции. Именно поэтому в жаркий рождественский день, когда солнце стояло в зените, австралийские блудные сыны сели за стол с ростбифом и сливовым пудингом, как в старой доброй Англии. Они наслаждались едой как обрядом, а в канун Нового года в дома этих людей ворвется уже кельтский дух с бутылкой виски и веселыми куплетами. Что ж, именно подобные особые традиции сохраняют индивидуальность нации, и Джон Булль, находясь за границей, не собирался изменять своим обычаям: он сохранил Рождество в его традиционном виде, одеваясь по последнему слову моды, несмотря ни на жару, ни на холод. Нация, не сдающаяся под огнем врага, не сдастся и под огнем палящего солнца, но, если бы какой-нибудь незаурядный ум изобрел бы светлый и дышащий костюм наподобие греческих нарядов и австралийцы приняли бы сию моду, жизнь в Мельбурне стала бы намного приятнее, чем сейчас.
Мадж думала о чем-то подобном, сидя на веранде в состоянии крайней усталости от жары, и смотрела на широкие, расстилавшиеся перед ней равнины, засохшие и увядшие под беспощадным солнцем. Казалось, в воздухе стоял туман, образовавшийся из-за непереносимой жары, который заполнял все пространство между небом и землей, и сквозь него холмы вдалеке казались размытыми и нереальными.
Перед девушкой расстилался сад с необычайно красочными цветами. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы поднять настроение. Пышные кусты олеандра с их розовыми бутонами, роскошные розы с желтыми, красными и белыми цветами и другие всевозможные растения всех оттенков сверкали так, что было больно смотреть на них при ярком солнечном свете и хотелось отвести взгляд на прохладную зелень деревьев на лужайке. В центре находился бассейн, отделанный белым мрамором, внутри которого переливалось и сверкало, как зеркало, неподвижное водное покрывало.