Тайна черного кэба - Фергюс Хьюм 23 стр.


– Продолжай, – грубым голосом произнес Брайан, подняв глаза.

– И эти бумаги она дала мистеру Уайту.

– Все верно!

Некоторое время покрасневшая Сал молчала.

– Не стоит бояться, что я разболтаю об этом! – с негодованием заявила она, возвращаясь в момент тревоги к старым словам. – Я знаю то, что знаете вы, и я буду молчать.

– Спасибо, – искренне сказал Фицджеральд, взяв ее за руку, – я знаю, что ты слишком любишь ее, чтобы передать ей этот ужасный секрет.

– Хорошей же я бы была подругой, – с насмешкой заметила Роулинз, – если бы так предала ее после всего, что она сделала для меня! Такая бедная девушка, как я, без друзей и родственников, и даже бабушка у меня умерла.

Калтон поднял взгляд. Было очевидно: Сал не знала, что Розанна Мур ее мать. Тем лучше – они будут держать ее в неведении, потому что было бы глупо сейчас рассказать ей правду.

– Я пойду к мисс Мадж, – сказала горничная, подойдя к двери, – и уж не увижусь с вами сегодня. Она сама не своя и может сболтнуть лишнее о том, что увидела. Но я и не пущу никого к ней. – С этими словами она вышла из комнаты.

– "Отпускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдешь его" , – процитировал Дункан Библию. – Доброта мисс Фретлби уже приносит плоды. Благодарность – очень редкое свойство, даже более редкое, чем скромность.

Фицджеральд не ответил. Он смотрел в окно и думал о своей возлюбленной, которая лежала больная и которой он не мог ничем помочь.

– Что же ты молчишь? – с недовольством сказал Калтон.

– Извини, – обернулся к нему Брайан. – Думаю, надо прочитать его завещание и все прочее.

– Да, – согласился адвокат, – я один из поверенных.

– А кто другие?

– Ты и доктор Чинстон, – ответил Калтон. – Поэтому, полагаю, – он повернулся к столу, – мы можем посмотреть его бумаги и убедиться, что все в порядке.

– Да, думаю, да, – кивнул Брайан, который мысленно был далеко отсюда. Он снова повернулся к окну. Внезапно Дункан воскликнул от удивления, и, быстро обернувшись, его друг увидел, что он держит в руках тонкую пачку листов, которые достал из стола.

– Посмотри, Фицджеральд, – сказал юрист взволнованно, – это его признание, смотри! – И он протянул листы своему товарищу.

Брайан подскочил от удивления. Наконец-то убийство в двуколке раскрыто! На этих трех листах, без сомнения, изложена вся история произошедшего.

– Мы должны прочитать это, конечно, – с сомнением в голосе предложил Фицджеральд, надеясь, что Калтон предложит немедленно уничтожить улики.

– Да, – согласился Дункан, – трое свидетелей должны прочесть это, а потом мы сожжем признание.

– Так будет лучше, – мрачно проговорил его друг. – Фретлби мертв, и закон уже ничего не может сделать, поэтому лучше нам избежать скандала. Но зачем говорить Чинстону?

– Мы должны, – решительно повторил Калтон. – Он наверняка услышит обрывки правды из уст Мадж, пока она в бреду, поэтому лучше мы сами все расскажем. Ему можно доверять, он будет молчать. Но мне совсем не хочется говорить Килсипу.

– Детективу? Боже, ты же не станешь и ему рассказывать!

– Я должен, – тихо ответил адвокат. – Килсип твердо уверен, что это Морланд совершил преступление, и я так же опасаюсь его упрямства, как ты опасался моего. Он может сам все выяснить.

– Что ж, чему быть, того не миновать, – смирился Фицджеральд. – Но я надеюсь, что больше никто не станет копаться в этой ужасной истории. Морланд, например?

– Действительно, – задумался Калтон. – Говоришь, он приходил к Фретлби прошлым вечером?

– Да. Интересно, зачем?

– Есть только одна причина, – медленно произнес Дункан. – Должно быть, он видел, как Фретлби следил за Уайтом, когда тот вышел из отеля, и теперь хотел получить деньги за молчание.

– Интересно, получил ли? – задумался Фицджеральд.

– Сейчас мы это узнаем, – ответил его друг, открывая ящик стола и доставая чековую книжку покойного. – Посмотрим, какие чеки были выписаны последними.

Большинство чеков были на маленькие суммы, а один или два – на сумму около ста фунтов. Калтон не нашел ни одной большой суммы, которую мог бы потребовать Морланд, однако в самом конце книжки обнаружил оторванный чек без копии.

– А вот и оно! – сказал он победным голосом, протягивая книжку Фицджеральду. – Он был достаточно умен, чтобы сначала вырвать чек, а потом уже написать сумму, не оставляя копии.

– И что же с этим делать?

– Пусть оставит деньги себе, – предложил Дункан, пожав плечами. – Это единственный способ добиться его молчания.

– Думаю, он обналичил деньги вчера и уже давно сбежал, – поразмыслив, предположил Брайан.

– Тем лучше для нас, – заметил адвокат. – Но я не думаю, что он сбежал, иначе Килсип уже сообщил бы мне об этом. Мы должны рассказать детективу, или он сам все узнает от Морланда, и последствия будут таковы, что весь Мельбурн будет знать о произошедшем. А если мы покажем ему признание, он оставит Морланда в покое, и таким образом оба они будут молчать.

– Думаю, нам надо увидеться с Чинстоном.

– Конечно. Я пошлю телеграмму ему и Килсипу, чтобы они приехали ко мне в офис в три часа, и тогда мы все обсудим.

– А Сал Роулинз?

– Ой! Я забыл про нее, – рассеянно сказал Калтон. – Она не знает о своих родителях, и конечно, Марк Фретлби умер, думая, что его первая дочь мертва.

– Мы должны рассказать все Мадж, – мрачно заявил Брайан. – У нас нет выбора. По закону Сал – наследница всех денег своего покойного отца.

– Это зависит от завещания, – сухо возразил Дункан. – Если в нем указано, что деньги оставлены "моей дочери, Маргарет Фретлби", то у Сал Роулинз нет никаких прав. Если это так, то нет смысла говорить ей о ее родителях.

– И что же делать?

– Сал Роулинз, – продолжил адвокат, не обращая внимания на то, что его прервали, – видимо, никогда не задумывалась, кто ее отец или мать, поскольку старая карга поклялась, что они мертвы. Поэтому, я думаю, будет лучше пока что молчать, ведь если ей не оставлено денег и поскольку ее отец думал, что она мертва, не думаю, что у нее есть какой-то шанс. В таком случае будет лучше назначить ей небольшой доход. Ты с легкостью можешь найти для этого предлог, и все будет в порядке.

– Но предположим, что по завещанию она получает все деньги?

– В таком случае, – мрачно проговорил Калтон, – есть только один вариант – рассказать ей все и разделить деньги так, как она распорядится. Но я не думаю, что стоит беспокоиться по этому поводу, я почти уверен, что Мадж – наследница всего.

– Я не о деньгах волнуюсь, – объяснил Брайан. – Я приму Мадж без гроша за душой.

– Мой дорогой друг, – сказал адвокат, положив руку ему на плечо, – когда ты женишься на Мадж Фретлби, ты получишь намного больше, чем деньги, – ты получишь золотое сердце.

Глава 32
De mortuis nil nisi bonum

"Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь" – так говорит знаменитая пословица, и, судя по тому, что неожиданные вещи происходят с нами каждый день, пословица эта вполне верна. Если бы кто-нибудь сказал Мадж Фретлби, что она будет прикована к кровати болезнью и не будет понимать, что происходит вокруг нее, она бы посмеялась над предсказателем. И тем не менее все было именно так. Она вертелась и корчилась от боли на кровати, по сравнению с которой даже Прокрустово ложе было постелью с розами. Сал сидела возле нее, пытаясь удовлетворить любые ее потребности и желания, и целыми солнечными днями и спокойными ночами напролет слушала дикие несвязные фразы, срывавшиеся с ее губ. Мадж беспрестанно умоляла отца спасти самого себя, а потом говорила о Брайане, пела обрывки песен или, всхлипывая, бормотала о своей покойной матери, пока сердце слушателя не начинало разрываться от тоски. В комнату не впускали никого, кроме мисс Роулинз, и когда доктор Чинстон услышал то, что говорила больная, ему стало не по себе, хотя он и привык к такому за свой многолетний опыт.

– На твоих руках кровь! – кричала Мадж, со спутанными растрепанными волосами садясь в кровати. – Красная кровь, и тебе не избавиться от нее. О Боже! Боже, спаси его! Брайан, ты не виновен, мой отец убил его. Боже! Боже мой! – И она снова падала на подушки, горько рыдая.

Чинстон ничего не сказал по этому поводу, но, уходя, посоветовал Сал никого не впускать в комнату.

– Едва ли я бы сама кого-нибудь пустила, – обиженно заметила горничная, закрыв за ним дверь. – Я не гадюка, чтобы вредить тому, кто заботился обо мне.

В это время медик получил телеграмму Дункана, которая сильно удивила его. Он был еще более поражен, когда, приехав в офис в назначенное время, увидел, что Калтон и Фицджеральд были не одни – с ними был третий человек, которого он никогда не видел. Адвокат представил его как мистера Килсипа, детектива, от чего доктору стало не по себе, ведь он не мог понять причину этого собрания. Тем не менее он промолчал, сел, куда ему показал хозяин офиса, и приготовился слушать. Калтон запер дверь и вернулся к столу, а трое остальных уселись перед ним полукругом.

– Во-первых, – сказал Дункан врачу, – я должен сообщить вам, что вы судебный исполнитель по завещанию покойного мистера Фретлби, поэтому я собрал нас всех сегодня. Мы с мистером Фицджеральдом – тоже судебные исполнители.

– Я вас внимательно слушаю, – вежливо произнес доктор.

– Теперь скажите, – продолжил Калтон, глядя на него, – вы помните убийство в кэбе, которое вызвало столько шума несколько месяцев назад?

– Да, помню, – удивленно ответил медик, – но какое это имеет отношение к завещанию?

– Никакого, – мрачно вздохнул адвокат, – но дело в том, что мистер Фретлби был замешан в этом деле.

Доктор Чинстон вопросительно посмотрел на Брайана, но тот помотал головой.

– Это не имеет отношения к моему аресту, – печально пояснил он.

Слова Мадж во время очередного бреда всплыли в памяти врача.

– Что вы имеете в виду? – возмутился он, встав и отодвинув стул. – Как замешан в деле?

– Этого я не могу сказать, пока не прочитаю его признание, – объявил Дункан.

– Так! – Килсип весь превратился в слух.

– Да, – сказал Калтон, поворачиваясь к нему, – ваша охота на Морланда тщетна и бессмысленна, потому что убийца Оливера Уайта найден.

– Найден! – воскликнули доктор и следователь в один голос.

– Да, и зовут его Марк Фретлби.

В темных глазах Килсипа отразилось недоверие, и он с сомнением усмехнулся. Медик же был в бешенстве.

– Это немыслимо! – гневно закричал он. – Я не стану сидеть и слушать эти обвинения моего покойного друга!

– К сожалению, это правда, – печально заверил его Брайан.

– Как вы смеете так говорить?! – закричал Чинстон теперь уже на него, повернувшись в его сторону. – И вы еще собираетесь жениться на его дочери!

– Есть только один способ все уладить, – невозмутимо предложил Калтон. – Мы должны прочитать его признание.

– Но при чем здесь детектив? – спросил доктор, сев на место.

– Потому что я хочу, чтобы он сам услышал, что это мистер Фретлби совершил преступление. Может, тогда он будет хранить молчание.

– Нет, пока я не арестую его, – решительно сказал Килсип.

– Но он мертв, – напомнил ему Фицджеральд.

– Я говорю о Роджере Морланде, – пояснил сыщик. – Поскольку это он, и никто другой, совершил убийство Оливера Уайта.

– Это больше похоже на правду, – заметил Чинстон.

– Не соглашусь с вами, – уверенно заявил адвокат. – Видит бог, я бы хотел сохранить доброе имя Марка Фретлби, и именно поэтому я собрал вас всех сегодня. Я прочитаю признание, и когда вы узнаете правду, я хочу, чтобы вы никому не пересказывали ее, ведь Марк Фретлби мертв, и разглашение его тайны не принесет ничего хорошего. Я знаю, – продолжил Калтон, обращаясь к детективу, – что вы убеждены в своей правоте, но что, если я скажу вам, что Марк Фретлби умер, держа в руках те самые бумаги, ради которых было совершено преступление?

Лицо Килсипа вытянулось:

– Какие бумаги?

– Свидетельство о браке Марка Фретлби и Розанны Мур, женщины, которая умерла в трущобах.

Следователя было сложно удивить, но в тот момент он был поражен. Доктор Чинстон откинулся в кресле, уставившись на адвоката невидящими глазами.

– Более того, – продолжил Дункан, – знаете ли вы, что Морланд приходил к Фретлби два дня назад и получил деньги за свое молчание?

– Что?! – вскрикнул Килсип.

– Да, Морланд, выйдя из отеля, увидел Фретлби и угрожал ему разоблачением, если тот не заплатит ему за молчание.

– Как странно, – разочарованно пробормотал сыщик, – почему же Морланд молчал все это время?

– Этого я не могу сказать, – ответил Калтон, – но нет сомнений, что признание нам все разъяснит.

– Тогда, ради всего святого, давайте прочтем его! – нетерпеливо перебил его Чинстон. – Я не понимаю ничего из того, что вы говорите.

– Одну минуту, – сказал Килсип, вытаскивая из-под своего кресла какой-то сверток и развязывая его. – Если вы правы, то что насчет этого? – И он показал всем светлое пальто, очень грязное и поношенное.

– Чье это? – удивленно спросил Дункан. – Неужели пальто Уайта?

– Да, Уайта, – повторил детектив, довольный собой. – Я нашел его в саду Фицрой, рядом с воротами, которые выходят на Джордж-стрит, в Восточном Мельбурне. Оно было закинуто на ель.

– Значит, мистер Фретлби вышел на Паулет-стрит и пошел по Джордж-стрит, а потом через сад Фицрой вышел в город, – объяснил Калтон.

Килсип не обратил внимания на его слова. Вместо этого он вытащил из кармана пальто маленькую бутылочку и показал ее всем.

– Еще я нашел это, – объявил он.

– Хлороформ! – воскликнули все, сразу догадавшись, что перед ними.

– Именно, – сказал Килсип, поставив ее на стол. – Это та бутылочка, в которой был яд, использованный… убийцей. На бутылочке стояло имя аптекаря, и я пошел к нему и выяснил, кто купил яд. И что вы думаете? – с победным видом спросил он присутствующих.

– Фретлби, – решительно сказал Калтон.

– Нет – Морланд, – взволнованно предположил Чинстон.

– Ни тот, ни другой, – спокойно ответил детектив. – Мужчиной, купившим это, был сам Оливер Уайт.

– Он сам? – повторил Брайан, который выглядел не таким удивленным, как все остальные.

– Да, я с легкостью это выяснил. Я уверен, что никто бы не совершил такую глупость, как носить с собой повсюду бутылочку с ядом в кармане несколько дней, поэтому аптекарю я назвал дату убийства. Он посмотрел в своей книге и увидел, что покупателем был Оливер Уайт.

– И зачем же он купил его? – спросил Чинстон.

– Этого я не могу сказать, – признался Килсип, пожав плечами. – В книге записано, что хлороформ куплен для медицинских целей, а это может означать что угодно.

– По закону у таких покупок должен быть свидетель, – осторожно заметил Калтон. – Кто был свидетелем?

И снова Килсип довольно улыбнулся.

– Думаю, я знаю, – сказал Фицджеральд. – Морланд?

Сыщик кивнул.

– И я полагаю, – саркастично заметил Дункан, – это еще одно ваше доказательство против Морланда. Он знал, что Уайт сам купил хлороформ, значит, он последовал за ним в ту ночь и убил его?

– Ну, я… – замялся следователь.

– Это просто чушь, – нетерпеливо прервал его адвокат. – Против Морланда ничего нет. Если бы он убил Уайта, зачем бы он пошел к Фретлби?

– Но, – сказал Килсип, кивнув, – если, как сказал Морланд, у него было пальто Уайта до убийства, почему же я нашел его на ели в саду Фицрой с пустой бутылочкой хлороформа в кармане?

– Он мог быть сообщником, – предположил Калтон.

– Зачем мы строим догадки? – перебил их Чинстон, устав от этого разговора. – Давайте прочитаем признание и узнаем правду без всяких споров.

Дункан согласился и, когда все сели и были готовы слушать, начал читать то, что написал покойный.

Глава 33
Исповедь

"То, что я сейчас напишу, должно быть изложено на бумаге, чтобы истинные обстоятельства трагедии в кэбе, которая произошла в Мельбурне в 18… году, стали известны. Прежде всего я обязан сделать это ради Брайана Фицджеральда, поскольку он был обвинен в этом убийстве. И несмотря на то, что он оправдан, я все же хочу, чтобы он знал все о случившемся. Хотя, судя по его изменившемуся поведению, кажется, он знает больше, чем хочет признавать. Чтобы объяснить убийство Оливера Уайта, я должен вернуться к началу моей жизни в этой колонии и показать, как цепочка событий закончилась совершением преступления.

Если будет необходимо сделать это признание публичным в интересах закона, я ничего не скажу против этого. Но я был бы благодарен, если бы можно было не оглашать истории ради моего доброго имени и ради имени моей дочери Маргарет, чья любовь и привязанность всегда вносили тепло и яркость в мою жизнь.

Если тем не менее ей станет известно содержание этих страниц, я прошу ее отнестись великодушно к тому, кто был измучен и искушен судьбой.

Я приехал в колонию Виктория или, точнее, тогда еще в Новый Южный Уэльс, в 18… году. Я работал на одного купца в Лондоне, но, поскольку возможностей для роста у меня не было, искал что-нибудь получше для себя. Тогда я услышал об этой новой земле через океан от нас, и хотя в те годы она не была таким Эльдорадо, каким стала сейчас, и, по правде говоря, имела сомнительную репутацию из-за сосланных заключенных, все же я хотел отправиться туда и начать новую жизнь. К несчастью, у меня не было средств для этого, и я не видел перед собой ничего, кроме мрачного будущего в Лондоне, ведь я не мог ничего отложить из той зарплаты, что была у меня. В это время старая тетя моей матери умерла и оставила мне несколько сот фунтов. С этими деньгами я приехал в Австралию, решив во что бы то ни стало разбогатеть. Какое-то время я жил в Сиднее, а потом переехал в Порт-Филлип, нынешний Мельбурн, где и решил пустить корни. Я понимал, что это была новая и перспективная колония, хотя, конечно, я был молод и не думал, что она разрастется в настоящую страну. Я был осторожен и экономен в те времена, и я думаю, это были самые лучше дни моей жизни.

Я покупал землю, как только у меня появлялись свободные деньги, и во время "золотой лихорадки" я жил уже весьма неплохо. Когда стало известно, что здесь стали находить золото, все страны обратили свой взгляд на Австралию, люди со всех концов света хлынули к нам, и началась "золотая лихорадка". Я начал быстро богатеть и вскоре стал самым зажиточным мужчиной в колониях. Я купил ферму и, оставив суматошную жизнь Мельбурна, поселился на ней. Мне очень нравилось там, ведь природа всегда имела для меня особое очарование, и я чувствовал себя свободным, чего раньше никогда не было. Но человек все же – стадное животное, и я, устав от одиночества и очарования матушки-природы, решил навестить Мельбурн, где со своими веселыми приятелями тратил деньги и наслаждался жизнью. После слов о том, что я люблю природу, мое признание в наслаждении городской жизнью звучит странно, но это правда. Я не был святым, я наслаждался богемной жизнью, постоянными новыми знакомствами и восхитительными трапезами, которые затягивались до утренних часов, на них главенствовали юмор и остроумие.

Назад Дальше