Она пошла к себе в номер, а миссис Барнет повернулась к Ратлиджу:
- Это было непростительно.
- Непростительно убивать, - твердо ответил он. - Я могу понять ее состояние, даже больше других. Но не могу бросить расследование, потому что должен найти ответы на вопросы.
- Она не могла знать миссис Седжвик! Даже если они случайно встречались на палубе. Это не могло иметь отношения к отцу Джеймсу. А вы уже поспешили обвинить ее, не зная правды.
- Это она себя обвинила, - сказал он устало, - так бывает при допросах. Случайно вырываются слова, о которых потом жалеют. Не знаю, почему вы сюда пришли, но, поскольку оказались здесь, у меня не было выбора. Пришлось вас игнорировать.
Все еще возмущенная, миссис Барнет воскликнула:
- Вот инспектор Блевинс, он никогда бы…
- Я не инспектор Блевинс! - отрезал Ратлидж и убрал фотографию обратно в стол.
"Нет, - сказал Хэмиш, - но какая жалость".
Ратлидж вышел вслед за миссис Барнет из комнаты и, закрывая дверь, сказал:
- Забудьте о том, что здесь произошло. Вы ничего не измените, тем более что пока не понимаете причин, скрытых за моими действиями. Поскольку вы все слышали, я спрошу у вас: какой женщиной была миссис Седжвик?
- Даже не знаю, что вам сказать… - ответила миссис Барнет. - Я ее почти не знала. Она всегда была с кем-то из членов семьи, и у меня редко случалась возможность перекинуться с ней парой слов наедине… - Она вдруг остановилась. - Но не понимаю, какое это имеет значение…
- Потому что каким-то образом она имела большое значение для отца Джеймса. И даже если мы арестовали Уолша, это не значит, что мы не должны искать и проверять другие версии.
- Говорю вам, я ее почти не знала, - повторила миссис Барнет. - Но она была хорошо воспитана. Из приличной семьи. Говорят, она была то ли племянница, то ли кузина американской жены лорда Седжвика. Довольно красивая, как вы сами видели. Немного застенчивая, с очаровательной улыбкой.
- Она посещала церковь в Остерли?
- Не часто. У них своя маленькая красивая церковь в поместье лорда в Восточном Шермане. Но Седжвики появлялись в Остерли время от времени всей семьей. Викарий пытался ее заинтересовать участием в благотворительности, но она слишком стеснялась и часто находила уважительные причины, чтобы не появляться на этих мероприятиях.
- У нее были друзья в Остерли?
Они уже спустились вниз и прошли через стеклянные двери в обеденный зал. Он заметил, как она оглянулась - кажется, ей очень хотелось убежать от него на кухню.
- Не думаю. Но люди в основном ее любили, никогда не слышала, чтобы кто-то отозвался о ней плохо. Мужчины считали ее привлекательной. Им нравился ее мягкий американский акцент. Мой муж говорил, что такие женщины пробуждают в мужчинах инстинкт защитника, их хочется оберегать.
Миссис Барнет с сожалением взглянула на остывший ужин и сказала:
- Сейчас подогрею.
- А женщины ее любили?
- По-моему, да. Но женщины высшего общества принимают в свой круг неохотно. - Она задумалась. - Странно, только что вспомнила, семья Седжвик всегда приходила обедать сюда в день ярмарки. Мать моего мужа, ее уже нет на свете, называла миссис Седжвик бедным маленьким кроликом. Как будто видела ее преследуемую сворой охотничьих собак. - Она покачала головой. - Хотя я не находила ее такой.
Она взяла тарелку и пошла на кухню. По дороге обернулась:
- Вы не станете больше расстраивать мисс Трент? Мне не хотелось бы терять ее как свою гостью из-за того, что вы ее преследуете. В это время года немного гостей, которые живут у меня целую неделю. И не надо тащить ее в вашу контору.
- Она будет в полной безопасности, заверяю.
Мисс Трент с явной неохотой присоединилась к Ратлиджу. Она была очень бледна и, кажется, ощутила неловкость, увидев, что они совершенно одни в пустом зале.
Он сразу сказал:
- Должен извиниться. Но поймите, я делаю свою работу и привык делать ее хорошо.
Это было для него наиболее приемлемое извинение, не допускающее капитуляции, и она его приняла.
- Скажу прямо, мне не очень нравится ужинать с вами, но еще меньше устраивает перспектива попасть в участок, где каждый будет на меня глазеть. - Искорки в ее глазах свидетельствовали о том, что она пришла в себя.
Он засмеялся:
- Тут вы правы. Но я же обещал больше не говорить о вас, только об отце Джеймсе.
- Я не очень хорошо его знала.
- Вы раньше говорили, что он хотел от вас чего-то, что вы были не в силах для него сделать. Это имело отношение к миссис Седжвик?
Мэй Трент поежилась, словно ей предстояло нырнуть в холодную воду. Потом заговорила:
- Понятия не имею, как он узнал, что я имела отношение к катастрофе, но однажды, когда мы пили с ним чай, он спросил, не встретила ли я ее на борту "Титаника". Я ответила правду, что не помню вообще ничего, даже того, что было до столкновения с айсбергом. У меня случилась амнезия после шока.
- Что говорят доктора, есть надежда, что память вернется?
- Они убеждены, что мне не стоит стараться вспоминать. Но хотя я ничего не помню, мне часто снятся кошмары, о которых днем я пытаюсь забыть.
- Вас все еще преследуют сны? - Он извинился: - Простите, я обещал об этом не спрашивать. Наверное, отец Джеймс чувствовал, что вы все-таки что-то можете вспомнить, хотя бы со временем.
- Да. Он был уверен, что не надо бежать от воспоминаний, прятаться от них. Лучше вспомнить и победить страх. Он мог обратиться к кому-то еще. Ведь были и другие, кто спасся, кроме меня, но он не хотел обращаться к ним без разрешения властей.
- Скажите, какой интерес у него был в отношении миссис Седжвик?
Мэй Трент сдвинула брови и задумалась.
- Могу только предполагать. Когда она исчезла, вся семья была потрясена. Что за странный поступок, почему она сбежала? Ответа не было. И отец Джеймс, понимая, что я могу приоткрыть завесу и, возможно, даже знаю что-либо о причине ее побега, хотел узнать это и, наконец, успокоиться. Нет, не успокоиться, скорее удостовериться. - Она покачала головой. - Мне кажется, он просто хотел услышать подтверждение, что эта женщина спасена и счастлива. Было такое впечатление, что ему необходимо знать это, чтобы самому обрести покой.
- А что, если ее не было на борту "Титаника", она могла зарезервировать место, но передумать.
- О, трудно в это поверить. Отец Джеймс был абсолютно уверен, что она была на корабле!
"И это приводит нас обратно в Норфолк, - вмешался Хэмиш. - Доказательства должны быть здесь, в имении Седжвиков".
Ратлидж понял его. Гроб с телом привезли в Норфолк. Но никто не открывал крышку, чтобы удостовериться, что там именно она.
- Отец Джеймс сомневался, что это был запланированный побег, а не возникшая вдруг возможность. Она возвращалась из Йоркшира в Восточный Шерман и по пути захотела посетить магазины в Кингс-Линне, потому что в доме устраивали прием. Когда она не явилась в условленное место, шофер терпеливо ждал, не поднимая тревоги, несколько часов. Потом выяснилось, что кто-то видел ее на железнодорожной станции. Затем в Клочестере, она садилась на поезд до Лондона. Она не взяла никаких вещей, но ведь можно купить все необходимое в Лондоне.
- Называл отец Джеймс имя шофера?
- Говорил. Но я не запомнила.
- Знаете, что удивительно? Какая может быть связь между отцом Джеймсом и семьей лорда Седжвика? Откуда такой интерес к миссис Седжвик? Сколько ни ломал голову, не мог найти объяснения.
- Причина могла быть в том, что ее бабушка была католичкой. Отец Джеймс упоминал, что миссис Дабни обожала внучку. Он был человеком терпимым в отношении веры, и, если миссис Седжвик приходила к нему за утешением и поддержкой, жалуясь на одиночество, он пытался ей помочь.
- Викарий ей больше подходил по возрасту, - намекнул Ратлидж, надеясь выудить еще что-нибудь интересное.
Но мисс Трент ответила:
- Боюсь, я не очень внимательно слушала отца Джеймса, хотя он старался всячески оживить ее образ, чтобы я скорее вспомнила. Но мне не хотелось думать о ней, это могло воскресить другие воспоминания, которые скрывались под темной завесой амнезии, и я не хотела их воскрешать! - Ее глаза умоляли об участии и понимании. - Я знаю, что это эгоистично и бессердечно, особенно теперь, когда его убили. Но я ничем не могла ему помочь с Вирджинией Седжвик. Я не хотела вспоминать. Сама не могу объяснить, почему я так сопротивлялась, но простой вопрос - "Вы помните?" - повергал меня в панику.
- Отец Джеймс, должно быть, поверил, что память к вам вернется со временем, поэтому и завещал вам фотографию.
- Но теперь, узнав об этом, когда он умер, я несу уже непосильную ношу! Зачем он это сделал?
- Но ведь он не знал, что ему осталось жить несколько дней.
Она некоторое время молчала, чтобы успокоиться, потом сказала:
- Я понимаю, как вы пришли к страшному для меня выводу. Если он преследовал меня, заставляя вспоминать то, что я не хотела, то я могла его убить, чтобы прекратить пытку. Но он не хотел мне зла. Ему казалось, что одним прекрасным утром я проснусь и вдруг вспомню женщину, встреченную на прогулочной палубе, или в ресторане, или за картами. Ведь одиноких путешествующих женщин притягивает друг к другу, и было бы неудивительно, что наши пути сошлись.
Появилась миссис Барнет с подносом, от жареного мяса под винным соусом исходил аппетитный аромат. Она поставила перед своими постояльцами тарелки.
- Простите, мисс Трент, но супа не осталось.
- Я не голодна, спасибо. - Когда хозяйка отошла, Мэй Трент добавила: - Не думаю, что смогу проглотить хоть один кусочек. Как неловко перед ней.
- Ну, хотя бы попытайтесь, вам станет легче.
- Вы не понимаете, - вдруг сказала она с раздражением. - Вы думаете, я довольна, что в моей памяти провал, и благословляю его? Но этот черный провал в моей жизни мне мстит.
- Я понимаю.
Их глаза встретились, и ее зрачки расширились от удивления, как будто в глубине его глаз она прочитала нечто такое, о чем лучше сразу забыть. Она увидела там боль. Голос ее дрогнул.
- У вас есть еще вопросы ко мне?
- Расскажите о себе. Где вы бывали раньше и почему так много времени проводите в Остерли.
Она попыталась нацепить на вилку кусочек мяса и поморщилась.
- Ну, это просто. Я искала старинные красивые церкви и нашла именно такую в Остерли. Мне захотелось побыть здесь подольше. Надоело упаковывать каждые три дня вещи и переезжать. Мне хорошо здесь, я люблю смотреть на болота. Они мне нравятся то ли своей пустынностью, то ли странной красотой, не могу решить, чем именно.
- Вы живете в Лондоне?
- Сомерсет. Я там выросла и чувствую себя дома.
- Почему вы отправились в Америку? Можно спросить об этом?
Она отвернулась.
- Я сопровождала старую леди, тетю моей подруги. Тетя отправлялась в Нью-Йорк навестить сына, и мне предложили совершить с ней путешествие. В качестве компаньонки, хотя она вполне справлялась сама. - Мэй Трент замолчала, как будто слова давались ей с трудом.
Ратлидж знал, что ее подопечная погибла. И это еще больше добавляло ей страданий.
- Вы должны были вернуться в Англию?
- Через несколько месяцев, таков был план. Я никогда не плавала раньше, только пару раз во Францию, и мне показалось, что это будет настоящим приключением. - Она запнулась, было видно, что она не хочет продолжать. - Мы можем поговорить о чем-то другом?
Он не настаивал, и она храбро, как солдат, расправилась с мясом, как будто решила ему доказать, что не сломлена. А может быть, не хотела идти наверх и оставаться одна? Где ее ждали ночные призраки.
Он понимал и разделял это чувство - страх перед одиночеством.
После долгого молчания Мэй Трент отложила вилку и спросила:
- Как вы можете так упорно расспрашивать людей, добиваясь от них признания, копаясь в их прошлом, будто никто не имеет права на свои личные тайны? Наверное, это иногда вас утомляет? Ведь это похуже, чем сплетничать или подслушивать.
Хэмиш охотно поддакнул: "Да, это недостойно джентльмена".
Ратлидж поморщился, но ответил:
- Если люди сразу говорят правду, меньше оснований их расспрашивать. Но ложь набрасывает непроницаемый покров и требует прояснения, приходится снимать слой за слоем, проверять, возможно ли ее отнести к категории преднамеренной.
Мэй Трент задумчиво играла кусочком хлеба.
- Но в это я не могу поверить. Ведь в основном люди честны и говорят правду. - Она скатала два шарика из хлебного мякиша и, вдруг осознав, что делает, смутилась.
- А вы были правдивы и честны со мной до этого разговора? - спросил Ратлидж.
Щеки ее порозовели.
- Я пыталась сохранить в тайне свои секреты, а не тайны отца Джеймса.
Подождав немного, он снова спросил:
- А если я приду к вам завтра и задам вопрос - не вы ли убили отца Джеймса, вы скажете мне правду?
- Скажу, что не я. Мне нечего скрывать, я абсолютно невинна.
- А сказали бы вы мне правду, если бы у вас были веские причины, не могу назвать какие, по которым вы ударили отца Джеймса и оставили умирать в луже крови?
Что-то промелькнуло в ее взгляде.
- Я не сумасшедшая, чтобы не понимать, что меня повесят после этого признания. Но дело не в этом. Вы пытаетесь влезть в мою душу, заставить вспоминать то, что я хочу навсегда похоронить. Показываете фотографию, потом начинаете допрашивать, хотя знаете, как тяжело мне говорить о "Титанике". - Она остановила его жестом, когда он хотел ответить. - А если я начну вас расспрашивать о войне? Вы ведь участвовали в боях, не так ли? Вы видели тела, разорванные снарядами на куски, видели, как кости торчат из ран, своих друзей, прошитых пополам пулеметными очередями так, что их грудь превратилась в сплошное кровавое месиво? Вы убивали на войне, так? Каково это - смотреть, как умирает человек, которого вы убили?
С коротким восклицанием Ратлидж встал и отошел к окну. Улицы были темными, последние огни погасли, набережная была пуста, за исключением трусившего по своим делам кота.
- Простите меня, - начала Мэй Трент, напуганная его реакцией, но потом по своей привычке надменно вздернула подбородок. - Нет, я не прошу прощения. Я намеренно причинила вам боль. Я хотела, чтобы вы поняли, как ваши вопросы ранят меня.
- Сдаюсь, - произнес Ратлидж.
Она не стала пить с ним чай в гостиной. Поднялась наверх, не оглядываясь.
Но по ее спине и плечам было ясно, что она плачет.
Понимая, что не сможет уснуть, Ратлидж отправился на набережную посмотреть на звезды. Ветер донес до него запах табачного дыма, и, обернувшись, он увидел доктора Стивенсона, направлявшегося в его сторону.
- Рад встрече, - сказал доктор неискренне. - Меня вызывали на срочные роды, и теперь я не скоро приду в себя. Роды были трудными, но мать и сын живы и здоровы. А вы что бродите?
Интересно, что подумает доктор, если ему сказать, что только что он изводил вопросами двух женщин, которые посчитали его мучителем? Ратлидж не стал этого выяснять, ответил просто:
- Наверное, меня притягивают болота.
Стивенсон недоверчиво хмыкнул.
- Какие новости об Уолше?
- Инспектор Блевинс выясняет, не встречались ли Уолш и отец Джеймс во Франции во время войны.
- Не думаю. Но даже если это так, какая разница?
- Блевинс сказал, что отец Джеймс написал из Франции письмо своей сестре, Джудит. И там упомянул об одной сказке, которую она любила слушать в детстве. О Джеке Великане. Но она умерла, а письмо не сохранилось.
Доктор вдруг зашелся смехом, похожим на кудахтанье.
- Не могу понять вас полицейских. Как вы сказали - Джек Великан?
- Но мы проверяем каждую деталь…
Доктор оборвал бесцеремонно:
- Вы просто глупцы, вот вы кто! Это был не Джек, а Жак. И он был очень высок, но худой как жердь и был похож скорее на бобовый стручок, но не на великана. Отец Джеймс рассказывал мне о нем, думал, что мне будет интересен его опыт. Жак Ламье, так его звали, французский канадец. Он приехал во Францию оказывать первую помощь и остался на войне. Мы все еще переписываемся. Он живет в Квебеке, и у него там репутация лучшего хирурга, особенно по ампутациям, почти все его пациенты выживают.
И, продолжая посмеиваться, Стивенсон пошел прочь. Не оглядываясь, бросил через плечо:
- Скажите Блевинсу, что я могу ему принести письма от Ламье, датированные этим месяцем. Трудно с такого расстояния вышибить кому-то мозги, а?
Ратлидж уже несколько часов лежал без сна, глядя, как по лепному потолку бегут тени. Облака неслись по небу, то скрывая, то открывая месяц.
Хэмиш все говорил о войне, о тех, кто был с ними, вспоминал, как они жили в окопах, ожидая своей очереди умереть. Многие читали книги, играли в карты, разговаривали, перечитывали письма из дома, занимались чем могли, только чтобы не думать о том моменте, когда их снова бросят в атаку. Никто не говорил о мертвых из-за суеверного страха, что его имя станет очередным в длинном списке пропавших, раненых и убитых. Шансы уцелеть были малы. Удача, везение, опыт иногда помогали. Но все равно гибли и бывалые. Война пожирала людей, как чудовище, голодное и жаждущее крови и плоти.
Все, кто сражался и выжил, вспоминали потом свой собственный страх. Воспоминания развертывались медленно, как лента, картина за картиной. Был также страх оказаться трусом, стать причиной гибели друга. Ратлидж своей безрассудной храбростью старался победить страх, но этого было недостаточно, потому что он не мог спасти всех своих солдат. Он вытаскивал из-под огня на себе тех, кому не повезло, хотя они кричали, чтобы он бросил их, что им невыносимо больно, он держал их на руках, пока они умирали, и не переставал про себя молиться, благодаря Бога, что остался цел. А потом лежал в темноте без сна, терзаясь угрызениями совести и вины за то, что остался жить. Такой же страх владел Мэй Трент? Что она позволила старой женщине, которая была на ее попечении, умереть? Что, поддавшись панике, спасая себя, не заметила протянутой руки, а должна была…
Вина разъедает душу, когда ничего уже нельзя вернуть. И Мэй Трент будет защищать себя и свое беспамятство, которое должно остаться навсегда. Или она боялась той правды, которая могла появиться? Но было ли это достаточной причиной для убийства, когда отец Джеймс пытался заставить ее вспомнить? Он повернулся к ней спиной, глядя в окно, ничего не подозревая. А она достала платок, под предлогом вытереть слезы, и ей нетрудно было заставить замолчать этот проникавший в душу голос. Голос, причинявший страдание, как голос сирен, по словам доктора Стивенсона. У отца Джеймса был необыкновенно проникновенный голос, в нужный момент он мог его использовать как орудие.
Хэмиш проворчал: "Твоему инспектору все равно, кого повесить - Уолша или эту женщину. Главное, чтобы убийцей не оказался кто-то из Остерли". И, уже уплывая в сон, Ратлидж ответил:
- Вирджиния Седжвик тоже была не из Остерли…