Представляя отставного полковника Генштаба не вполне отставленному криминальному авторитету, Дуся нервничала. Не потому, что переживала, как сойдутся мужики, – им сходиться нечего, поговорили, обменялись телефонами и разошлись. Ей просто странным показалось само решение Егора Валерьевича сюда приехать.
Женя находится в больнице, там было бы проще говорить предметно, потолковать с врачами, связать их напрямую с военными химиками-медиками…
Предчувствие ее не обмануло. Но об этом позже.
Вначале Дуся познакомила Валерьевича с семьей Миронова, Сигизмундовна организовала чаепитие, полковник деловито записал для Александра Сергеевича ряд телефонов, сам позвонил знакомому военврачу, представил ему родителей мальчика. В общем все прошло в простом и человеческом порядке. Любопытничать и засиживаться Котов не собирался – сказал, мол, насиделся за рулем, бродил по залу.
Причем на картины полковник особо не таращился, статуэтки из вежливости разглядывал, а чаще подходил к окну и бросал короткие взгляды через тюль на пруд.
Дусе это показалось странноватым: дом заполнен интересными вещицами, а генштабист товарищ образованный, культурный. Евдокия, гуляючи, прошлась до шторок, незаметно глянула на улицу…
В зеленой камышовой промоине торчала выгоревшая панамка Николая Васильевича. Сыщица примерно пристрелялась… взгляд полковника вроде бы навскидку четко упирался в верхушку этой шапки.
Валерьевич, как по заказу, начал торопливо раскланиваться с Мироновыми, засобирался на выход. Евдокию нежно так облобызал.
Едва машина Котова направилась к воротам, Дуся мухой взлетела на второй этаж и приникла к окну анфилады.
Автомобиль полковника проехал по дорожке между домами, свернул в кусты и вдали, на выезде из поселка, уже не показался. Остановился где-то в придорожных зарослях.
Не медля ни секунды, Дуся скатилась со второго этажа. Уже хорошо зная порядки дома, заскочила в комнату охраны, попросила секьюрити:
– Отключите, пожалуйста, заднюю калитку, мне надо выйти за территорию.
Охранник кивнул, Дуся пронеслась по саду, выскочила за калитку, немного отдышалась.
Куда и к кому направился полковник, Землероева посчитала, что угадала. На то, чтобы обойти участки по задам и дойти до пруда, Егору Валерьевичу потребуется минут пятнадцать – двадцать; есть время на спокойную голову, не запыхавшись, решить, как действовать дальше.
Можно, немного поплутав и дюже вымокнув, выпрыгнуть из камышей: "Ага, попались!" Можно степенно обогнуть заросли и, покачивая бедрами, медленно спуститься к мосткам – "я тут, понимаете ли, на прогулку вышла, глядь, а тута вы шушукаетесь". Можно изобрести симбиоз, быстренько проскочить по тропинке открытый участок, затаиться за кустом на сухом месте и тоже выпрыгнуть…
Что предпочесть?
Евдокию слегка напрягал момент: Егор Валерьевич не признался Мироновым, что знаком с их соседом. В окно подглядывал практически тайком, хотя, казалось бы, к чему секреты? Приехал в дом приличный дяденька военный пенсионер, поговорил о деле, машину во дворе оставил и прямиком через калитку – навестить знакомого.
Ан нет. Маячил у окна, любовался панамкой, ни словом не обмолвился. Хотя знал – Дуся тут не пирогами подъедается, а работает в доме, где произошло убийство с покушением.
Обидно. Иногда любое слово может привести к разгадке. Валерьевич мог бы поспособствовать раскрытию, спросить, не может ли сосед быть здесь полезен. А он даже машину за кустами упрятал.
Прилично разобидевшись, Евдокия решила, что прежде понаблюдает за встречей полковника и рыбака, а позже таки – прыгнет. Как снег на голову навалится, чтобы растерялись и лица не готовили.
Приглядывая за тропинкой на задах, Евдокия быстро проскользнула до небольшого кустика, укрытого еще и камышами. Едва успела юркнуть и прикрыться пышной веткой, из-за соседской изгороди показался генштабист.
Неторопливо и неслышно семеня по травяному склону, Егор Валерьевич спускался к пруду. Тихонько прошуршал мимо куста и Евдокии, ступил на доски мостков и осторожно, так, что ни единая деревяшка не скрипнула, подкрался к рыбаку… Собрался неожиданно по спине хлопнуть…
Случилось неожиданное.
Николай Васильевич сидел расслабленно. Повесив плечи, удочку держал, комариков отмахивал… Как только ноги полковника оказались в пределах достижимости, легкий финт рукой – Валерьевич едва в воду не свалился!
И таки свалился бы, не удержи его рыбак каким-то невероятно точным жестом, прямое положение придав.
– А-а-а! – радостно завопил полковник. – Узнаю старую школу – на подходе срисовал!
– А то, – разулыбался Николай Васильевич, встал со складной табуреточки и обнял друга. – Привет, Егорка, как дела?
– Привет, привет, рад видеть тебя в добром здравии, – похлопывал приятеля Валерьевич. – Как у тебя тут все изменилось – не узнать! Приехал, даже не понял, вдруг адресом ошибся?.. Я ж тут был лет двадцать назад, когда ты из Анголы вернулся…
Николай Васильевич тихонько тряхнул полковника за плечи и неожиданно и громко произнес:
– Евдокия, можете покинуть укрытие. Вылезайте из кустов.
Дуся вначале опешила, пристыженно съежилась. (Как он ее увидел?! Глаза на затылке, что ли, вырастил? Ведь только один разок – комарика прихлопнув! – немного повернулся!)
Нацепив на физиономию скучающее выражение – деваться-то некуда, – выбралась из-за куста, протопала по мосткам и вредно, в лоб, спросила:
– Николай Васильевич, скажите честно, вы – шпион?
Мужики на секунду растерялись и… тут же расхохотались.
Погода была хорошей. Жизни радовались мужики.
Николай Васильевич ушел в дом, готовить стол для встречи старого приятеля. Евдокия путано винилась перед полковником:
– Простите меня, пожалуйста, Егор Валерьевич, так случайно вышло… Я не совсем следила, я просто так… ну, тут же такое… сами видите, а Николай Васильевич такой непонятный человек… так странно себя ведет…
– Пустое, Дуся, – оборвал извинительное блеяние сыщицы штабист. – Я знаком с твоей работой, тебе стоило просто спросить.
– Ага! – обиженно разгорячилась Землероева. – Я его спрашивала. А он мне такого про клубнику и Митрофана Пантелеймоновича наплел, уши трубочкой свернулись!
Полковник хмыкнул.
– Привычка нелегала? – путаясь в догадках, заглядывая в глаза, залебезила Землероева. – Да? Николай Васильевич шпион на пенсии?
– С чего ты решила? – пытливо прищурился Егор Валерьевич.
– Да он мне просто иного выбора не оставил! Либо шпион на пенсии, либо другой хороший профи и даже наемный убийца. Сами посудите: заграничные манеры, навыки нейролингвистического программирования – так мозги заплетет, не помнишь, зачем пришла. Книжный шкаф на замке, ни одной фотографии на стенах, комната не стерильна, а опытно обезличена. Ходит в тапочках на босу ногу, а на веревочке перед домом несколько пар шелковых носков просыхают…
– Расслабились, стареем, – вздохнул полковник. – А ты, Дуся, молодец, но меньше болтай.
– Могила! – перекрестилась Дуся и тут же затараторила: – А можно с ним немного поговорить по моему делу?!
Шагая до дома "нелегального" пенсионера, Евдокия суматошно взбадривала мысли, прикидывала: не поторопилась ли она открыть забрало?
С одной стороны – амуры с бабушкой отравленного мальчика и явная приязнь уважаемого Дусей полковника. С другой… Васильевич так ловко, одним стремительным движением подсек ноги подошедшего Котова, что появляется мыслишка: а не заскучал ли разведчик на пенсии, не стал ли брать работу "на дом"?
Навыки-то не пропьешь. Натуру из себя не выкинешь: без приключений скучно, пресно. Положа руку на сердце, Евдокия всегда предпочитала контрразведчиков, защищающих родные стены, с сомнением относилась к воспеванию нелегалов. Для такой работы нужны особенные свойства: втереться в доверие хоть к ребенку, хоть к собутыльнику и другу, хоть к женщине на благо родины в постель залезть… Какие уж тут принципы, их вытравили до того, как начал ради работы в чужие души буром проникать.
Что, если кто-то разузнал: Миронов поселился возле дома профи, у которого глаза на затылке и реакции в полнейшей норме?
Что, если сам Васильевич решил "развлечься" на досуге, хвост прищемить крутому перцу Саше?
Вариантов много. Такие вот пенсионеры-нелегалы способны обойти охрану Саши, как компанию слепых певческих мальчиков. С аппаратурой слежения так намудрить, что камеры не хуже мальчиков ослепнут…
– Егор Валерьевич, – не дойдя до крыльца нескольких метров, остановилась Евдокия, – вы можете сказать мне примитивно и честно: Николай Васильевич – хороший человек?
Полковник задумчиво сорвал травинку, закусил зубами сочный светлый кончик, прищурился на дали…
– Евдокия, не думай, что ты хотя бы что-то поняла в Васильевиче… Не суди с лету. Он все равно покажет ровно столько, сколько ты заслуживаешь…
– Хотите намекнуть, что сами его не очень-то понимаете?
– Мне проще, я могу судить по поступкам. Такие мужики, как Коля, раненых на поле боя не бросают. Если бы Васильевич не поделил что-то с твоим Мироновым, то отыгрываться на его мальчишке не стал бы никогда. Он просто пришел бы и начистил морду. По-мужски. И никакая охрана твоего Миронова б не защитила.
– Он не мой, – буркнула Евдокия. Сказать по совести, она запуталась. Вроде бы шпионы не выносят раненых из боя, шпионам на поле боя делать нечего, они из-за угла, из-под полы работают… С другой стороны – дорогущие шелковые носочки с просоленным отцом-командиром сочетаются как-то слабовато…
Кто он – Николай Васильевич? Военспец, матерый диверсант или таки разведчик-нелегал?
Загадочный сосед. И кем бы он там ни был, готовил матерый военспец отменно. Причем рыба на столе стояла отнюдь не из прудика по соседству, а очень даже магазинная форель и пряная селедка. После того как мужчины приняли по рюмке водочки за встречу, Землероева отважилась задать вопрос:
– Николай Васильевич, вы хорошо знакомы с мажордомом Мироновых Львом Игнатьевичем? Можете мне о нем рассказать?
Васильевич покосился на виднеющуюся за окном краснокирпичную ограду соседских угодий, на высокую крышу под черепицей, хмыкнул:
– В викторианском доме разыгрался детектив в викторианском стиле: всех убил дворецкий…
– Не в этом дело.
– Обоснуй.
Дуся вкратце поделилась выкладками. Рассказала о "земноводных" покушениях, подвела черту: после отравления Жени родственников она вывела из-под подозрения, а когда аквариум упал, из прислуги в доме были Игнатьевич, Вера и Алевтина… Преданно уставилась на мудрого военспеца.
Николай Васильевич признал ее предположения обоснованными. Кивнул:
– Лев приличный мужик. Иногда мы с ним выпивали по-соседски, разговаривали, прежнего хозяина Лев не сказать чтобы шибко уважал или любил… Скорее – подладился. У Миронова остался только потому, что тот собрался выкупить в Михоткино пустующий участок за прудом под конюшню. Лева, Дуся, лошадник. Каждый выходной мотается на ипподром, играет по маленькой…
– Лев Игнатьевич – игрок? – перебила Евдокия. Связка "игра-долги-запутался" очень четко подходила под кальку наемного пакостника.
– Так конкретно я бы не сказал, – покачал головой сосед. – Какое-то время Лева хаживал в казино – не зацепило. Кураж не тот, поскольку он лошадник, а не азартный мот. Ему важен не выигрыш, а процесс, запах не карт и денег, а лошадей.
– А в казино он долго хаживал? – продолжила Евдокия разрабатывать мотив долгов.
– Ну, не особенно… Я же сказал, Леве важен не азарт, а лошади. Миронов, кстати, об этой Левиной страстишке прекрасно знает; собираясь держать конюшню с лошадьми для Ани и Евгения, он советовался с Игнатьевичем, тот, разумеется, полон воодушевления, ждет не дождется…
– То есть пакостить хозяину, который готов исполнить его мечту – выстроить конюшню, прислушиваться к рекомендациям старого лошадника, – он не будет.
– Мне кажется, что нет. Этой конюшней Лева просто бредит.
Занятный карамболь, подумала Евдокия. С одной стороны, в доме Миронова обнаружен игрок, способный запутаться в долгах; с другой стороны, этот игрок пушинки с барского плеча сдувает – надеется пожить поблизости от лошадей. Каждый день в конюшню запросто захаживать, знакомых лошадок в теплые ноздри целовать…
Мечта пенсионера. Деньгами не каждую мечту измеришь.
– И кстати, если уж зашел разговор о прислуге и игре, – продолжил Николай Васильевич, – расскажу одну занятную историю. Лева, как большинство страстно увлеченных людей, пытается заразить своей страстью кого-то еще. Меня, например, пытался сделать единомышленником, но не вышло, я как-то более спокойные развлечения предпочитаю – рыбку на закате поудить, книжку полистать… И вот однажды сидел я на мостках. Голоса по воде далеко разносятся, на пруд вышли Лева и Алевтина, Лев пытался экономку в свою веру обратить: рассказывал об ипподроме, хвастался, что немного выиграл, Алю на выходные "на лошадки" приглашал… Алевтина его тогда обрезала, дословно сказала вот что: "Всех денег, Игнатьевич, не выиграть. А мне их без того хватает, того, что есть, потратить не успею". Понимаешь, к чему я веду?
– Угу, – задумчиво кивнула Дуся. Денежный мотив и к экономке подключить не удастся: Алевтина женщина не жадная, на легкую монету не падкая.
– Могу поделиться еще одним наблюдением. Алевтина Викторовна панически боится змей. Сидел я как-то на мостках, экономка на пруд вышла. Она, Дуся, вообще любит там бывать: придет, сядет на скамеечку возле купальни и долго, без движений, на воду глядит.
Так вот. Пришла Алевтина на пруд, а на тропинку змея погреться выползла… Встретились они, и крику, я скажу вам, было… Думал – режут женщину. Ведро с мостков уронил.
– Алевтина Викторовна вас видела?
– Нет, – медленно, с оттяжкой, произнес Васильевич. – Пока она не закричала, я за камышами сидел. И еще отмечу: так достоверно изобразить синюшную полуобморочную бледность не получится ни у одной актрисы, будь она хоть сто раз народной и заслуженной.
– Понятно. А с Верой вы, Николай Васильевич, знакомы?
– Только видел. Обычная трудолюбивая женщина, звезд с неба не хватает.
– Как думаете, если Верой руководил кто-то хитрый и умный, она могла устраивать в доме всяческие пакости?
Васильевич пожал плечами:
– Чужая душа – потемки. Женская душа еще и лабиринт. Делать какие-то скороспелые выводы относительно женщины, к которой я как-то не присматривался, не буду. Мало данных.
– Спасибо и на этом, – раздумчиво высказалась сыщица.
– Ты держи меня в курсе дела, Евдокия, – попросил секретный дяденька сосед. – Спасибо и тебе, что поделилась размышлениями, кажется, ты двигаешься в правильном направлении… Я позже обмозгую ситуацию… Давай-ка обменяемся для связи номерами телефонов.
Евдокия догадалась, что пора прощаться. "Однополчанам" есть о чем поговорить.
Выйдя из дома, Дуся позвонила Паршину. Рассказала о том, что узнала от Николая Васильевича, и договорилась, что назавтра сыщики устроят объезд родственников трех основных подозреваемых, поговорят с соседями.
– Поедем вместе или разделимся? – спросила шефа.
– Я беру на себя дворецкого, – решил Олег. – Ты поедешь к женщинам.
– О’кей, – вздохнула Дуся. – Не думаю, что будет много толку – мироновские там давно все обшарили… Но все же, все же… Авось чего-то накопаем.
…В большом викторианском доме стояла гробовая тишина. Намаявшиеся в больнице, перенервничавшие хозяева рухнули спать. Уборщицы разошлись, охранники тихохонько гуляли по территории; как только Дуся взошла на крыльцо, собак из вольера выпустили: огромные псы загремели карабинами, зацепленными на протянутую вдоль забора проволоку…
Уснула Евдокия, едва коснувшись головой подушки.
Вера жила в новом микрорайоне за МКАД, в высоком доме, напоминающем свечу, на предпоследнем этаже. Дверь Евдокии открыла мама горничной. Невысокая кругленькая женщина в домашнем ситцевом сарафане, с реденькими волосами, закрученными на затылке в скромный кренделек.
Из комнаты доносился громогласный детский рев. Евдокия появилась в момент, когда медсестра из поликлиники пришла делать укол пятилетней дочери горничной.
– Вам кого? – прислушиваясь к плачу внучки, невнимательно поинтересовалась тетушка.
– Здрасте, мне бы Веру… – замялась Дуся.
– Проходите, – быстро посторонилась женщина, захлопнула за гостьей дверь и, не дожидаясь, пока та освоится, унеслась на всхлипывания внучки.
Дуся пришла не вовремя. Но это как сказать.
После ухода медсестры Вера осталась в комнате, успокаивать дочь Марью; ее маму, Фаину Александровну, не пришлось расспрашивать о житье-бытье, расстроенная болезнью внучки бабушка, совершенно не интересуясь, кто такая Дуся, вываливала на нее все горести.
– Марье операция нужна. Отец, прохвост, не помогает, Вера с ног сбивается, на чужих людей работает… Лекарства дорогие – жуть!..
Когда Вера зашла на кухню, где Фаина Александровна поила Дусю чаем, Землероева только взглянула на ее расстроенное лицо и… почувствовала себя бессердечной ищейкой, вломившейся в домик под стеклянной крышей. Эмоции – наружу. На лице Веры отразилось только слабое удивление, безмерная усталость и ни малейшего намека на испуг.
Человек, позавчера убивший женщину и отравивший мальчика, так себя вести не может. Даже если все думы матери отвлечены и заняты больным ребенком – не может. Поскольку мысль о том, что ее могут заподозрить в преступлении, посадить в тюрьму и тем лишить ребенка последней поддержки, оторвать от дочери, должна прорваться.
Но не прорвалась и даже тенью на лице не проскочила.
Евдокия невразумительно наплела что-то о рабочих сыщицких обязательствах, сказала Фаине Александровне "приятно было познакомиться, извините за вторжение" и пулей вылетела из квартиры, где только что уснул больной ребенок.
Олегу позвонила уже из машины:
– Паршин, Вере, конечно – кровь из носу! – нужны деньги, но она не убийца. Она – настоящая мать, отравить чужого сына не посмеет ни за что. Сама настрадалась.
– А может быть, как раз потому, что до последней черты дошла…
– Нет! – перебила Землероева. – У Веры вся квартира в иконках, она – верующий человек. Такие люди греха боятся, он на детях отражается. Понял?
Протяжный вздох Паршина напомнил Дусе, кому она это рассказывает – менту, выезжавшему на убои в квартиры, освещенные лампадками, к убийцам с крестами на груди…
– А вся ее мнимая тупость, Паршин, не от скудоумия, а от перегруженности головы идет: все мысли Веры заняты больным ребенком.
– Проехали, – сказал Олег. – Я только что от родственников мажордома…
Лев Игнатьевич Старостин с женой Еленой не разводился, из квартиры не выписывался, хотя фактически супруги жили врозь – Игнатьевич много лет по месту службы проживал. Олегу повезло нарваться на словоохотливую тещу, презирающую зятя от всей тщедушной, но пылающей груди. Теща ко всему прочему еще и отчаянно скучала по причине временного безвылазного проживания со сломанным пальцем ноги на шестом этаже без лифта.
– Дурак безмозглый, – радостно постукивая костылем, докладывала теща Полина Дорофеевна. – Два высших образования – такие надежды, бестолочь, подавал! – а подвизается швейцаром, все деньги на лошадей профукал!