Миловидная и моложавая Елена пыталась вставить слово: "Лев помогает семье, дочь выучил в институте, квартиру отремонтировал…" Тещенька упорствовала: "Потратила ты, Лена, на эту шельму лучшие годы, синяков набила, а все туда же – муж хороший".
Минут через двадцать судебно-защитного диалога Паршин заподозрил в женщинах лукавство. Беседа отдавала отработанным спектаклем: теща походила на любительницу принимать эффектные позы, жена стояла на позициях долготерпения и кротости, но, судя по усердной калькуляции расходов на житье, деньги из мужа тянула с удовольствием и выдумкой. Что позже подтвердил сосед по лестничной площадке.
Паршин распрощался с дамами, вышел за дверь, у окна курил мужчина нужного возраста. Скучал не хуже тещи с переломом. Зацепил языком Олега, без наводящих выдал подноготную.
– Ты этих грымз не слушай, – сказал, моментально проникшись к сыщику доверием. – Загнобили бабы Леву. Два клеща-кровопийцы – Левка от них сбежал куда глаза глядят. "Денег мало, денег мало, давай, давай, давай", – целый день талдычили. А он мужик совестливый, порядочный. До получки всегда одолжит и не напомнит.
– Дорофеевна сказала – на бегах кутил…
– Левка?! Да он по маленькой, лошадками полюбоваться ездил! А эти грымзы карманы обшаривали. Рассказывал: приехал на ипподром, глядь – кошелек пустой! Хорошо, что проездной в кармане был… Вот так-то. Ты их не слушай, парень, Лева мужик что надо, даром что образованный…
…Рассказ Паршина о знакомстве с семьей дворецкого прозвучал как ода мужской солидарности.
В Москве наступила долгожданная сезонная жара. В тенистом уголке старого двора возле дома Алевтины Викторовны сидели на скамейке три бабульки в шляпках, жару эту поругивали. (Не исключено, что пару дней назад эти же бабушки ворчали на прохладу.) Евдокия, зная, что у одинокой экономки никого не может быть в квартире, подошла к ее соседкам, поздоровалась и начала вешать под панамки приготовленную лапшу.
– Я журналистка, – предъявила бабушкам очередное (из заготовленных на все случаи жизни) удостоверение – интернетную покупку. – Наш канал готовит телепередачу о домработницах. И на этот раз мы решили рассказать не только о гувернантках, которые хозяйских детей терроризируют, но и о женщинах, которые действительно становятся членами семей, помогают людям не за страх, а за совесть…
Бабушки, не чувствуя, как на ушах повисают развесистые гроздья лапши, заинтересованно мотали головой.
– Нам стало известно о вашей соседке Алевтине Викторовне… Что вы можете сказать? Она действительно такой порядочный человек и ответственный работник?
Толчок был дан. Перебивая друг дружку, лихо ускоряясь, бабушки залопотали на три голоса:
– Ой! Алечка – святая душа! Уж какая женщина…
– Если кому какое лекарство из-за границы привезти – никогда не откажет! И даже деньги не всегда возьмет, смотря по человеку. Скажет – сюрприз, подарок… Вон, Андреевне какие-то дорогущие капли сердечные привезла…
– А уж как сама-то намаялась! Мать – с инсультом, парализованная пять лет пролежала. Муж – десять лет почками маялся, пока не умер. Алечка еще и свекровь обихаживала…
– Они ж с Толей-то, мужем-покойником, в одном подъезде жили, со школы хороводились. Когда Анфиса-то, свекровь, померла – квартиру Але завещала…
– Аля вначале ее сдавать решила. Пустила русских беженцев из Узбекистана, а когда у тех третий внук народился – квартиру за сущие копейки продала!..
Информация лилась потоком. Струи выписывали портрет святой бессребреницы Алевтины Викторовны. Дуся даже решила, что бабушки слегка преувеличивают, расписывая доблести соседки. Уж и добрая, и умная, и помогать всегда готова, и беженцев пригрела…
– Вот только в последнее время прихварывать начала.
– Да. Сказала, не хочет больше в Испании работать, жарко там, пора куда-то попрохладней перебраться.
– Ага. Вроде как в Прагу собиралась…
– Да в какую Прагу?! В Англию!
– Ну откуда ты взяла, что в Англию?! Она про Прагу говорила!
Судя по всему, рабочие заграничные "командировки" Алевтины производили на проживших за железным занавесом соседок оглушительное впечатление. То, что Алевтина может променять АНГЛИЮ и ПРАГУ на работу в российском доме, в расчет не принималось, бабушкам милее думать, будто их знаменитая соседка разъезжает по чужим столицам.
Разрушать их иллюзии Евдокия не стала. Собралась уже откланяться, но одна из кумушек внезапно оживилась и вытянула указательный палец в сторону появившейся из подъезда молодой пары с маленьким ребенком в прогулочной коляске:
– Вон! Зиновий и Тамара! Они как раз-то и есть из этих беженцев! Идите, девушка, они вам про Алевтину еще расскажут!
Дуся торопливо поблагодарила, попрощалась с бабушками и понеслась вдогонку за быстро сворачивающей за угол парочкой. Нагнала уже на троллейбусной остановке:
– Простите, пожалуйста, можно с вами поговорить?
Скоренько навешала той же "журналистской" лапши про телевидение. Только что недоверчиво нахмурившиеся молодые люди расцвели улыбками:
– Алевтина Викторовна, тетя Аля? Это наш ангел-хранитель. Нам сказочно повезло с ней встретиться. – Как будто все еще не веря своему счастью, Зиновий растерянно покачал головой. – Она нам как вторая мать. Если бы у меня или у Димки родился рыжий ребенок, пожалуй, никто бы и не удивился, правда, Тома?
– Да, – согласилась жена. – Мне кажется, со встречи с тетей Алей у нас вся жизнь как-то по-другому пошла. Наладилась. Родители Зиновия из Узбекистана сбежали практически в чем были. В тапочках и майках. Приехали в Москву – холодища, никто не ждет, кому нужны… А тут – тетя Аля. Приютила, обогрела… Как только помогла с пропиской, сразу же работа нашлась… Ой, простите, наш троллейбус! Мы опаздываем на электричку, – смущенно оправдалась Тамара.
– Если будете про тетю Алю передачу снимать, – уже с троллейбусной подножки, затаскивая детскую коляску, говорил Зиновий, – приходите к нам! Мы все расскажем…
Его жена, свешиваясь со ступенек, добавляла:
– Будете разговаривать с Алевтиной Викторовной или увидите раньше нас – большущий привет передавайте!
Ехать в дом Миронова Дуся не захотела. Там все равно никого, кроме прислуги, нет, семья в больнице возле Жени, а кроме них, к палате никого не подпускают. Позвонила Паршину и назначила рандеву в любимой кафешке неподалеку от их офиса.
Не пользуясь меню, уверенно заказала холодное и горячее на две персоны, попила водички, едва приехал сыщик, спросила в лоб:
– Тебе не кажется, что мы не там копаем? Куда ни кинь – сплошь порядочные люди, тетя Аля так и вовсе ангел во плоти.
– А ты как думала? – усаживаясь поудобнее, усмехнулся сыщик. – Тут все как раз логично, у Мирона и не могло быть работников с гнильцой или известным прошлым. Его служба безопасности работу знает, всю челядь прокопали вдоль и поперек, набрали ангелов.
– Тогда что делать, где искать?
– Дусь, ты сама сказала, что никто, кроме этой троицы, в подозреваемые не попадает, так?
– Ну.
– "Ну" и давай искать.
– Как? Я, Паршин, совсем запуталась. Родственники вне подозрений, потому что никто из них не мог отравить Женю. Охранники не имели возможности подлить яд в бутылку, так как никто не бегал мимо шкафа: до дня рождения был отдан строжайший приказ – под ногами у гостей и официантов не путаться, за происходящим наблюдать в четыре глаза по мониторам, торчать на крыльце, по территории прохаживаться.
– Давай попробуем что-то исключить. Если исходить из того, что сочетание несочетаемого невозможно, будем что-то исключать, как действие другого рода и порядка.
– Да я и так все лишнее отбросила! Если ты заметил, про "земноводные" покушения совсем забыла, сосредоточилась на отравлении. Алевтина не могла подбросить в машину гадюку, у нее истерическая фобия на змей. Вера не стала бы говорить про второй аквариум, который волшебно появился за мешками… Если действовать методом исключения, у нас вообще один Игнатьевич останется!
– И родственники, – наклонив голову, глядя на Евдокию пытливо, исподлобья, произнес Олег.
– Не сходи с ума. Женьку все любят, он идеальный сын, племянник, внук. Анна за ним в огонь и в воду.
К Мироновым Евдокия вернулась уже под вечер. Завела машину за дом к гаражу и решила пройти через заднюю дверь, по кухне. Прошла по небольшому тамбуру с холодильной камерой и полочками для доставленных из магазинов продуктов, открыла дверь…
На кухне, как показалось Землероевой, разговаривали о ней. Наверное, стоящий у окна, дающего обзор на подъездную дорожку, мажордом увидел Дусину машину, что-то высказал экономке, повару и Даше по поводу приехавшей гостьи. Как только Евдокия переступила кухонный порог, Игнатьевич замолчал, слегка демонстративно увлекся чашкой с чаем.
– Добрый вечер, – воспитанно проговорила Дуся. – Кто-то из хозяев дома есть?
– Пока все в больнице, но приедут где-то через час, – доложила горничная. – Ужинать будете или остальных дождетесь?
– Спасибо, я сыта, – улыбнулась Дуся и пошла на выход к коридору…
– Простите, Евдокия, – остановил сыщицу сочный и важный баритон мажордома.
Землероева обернулась.
– Мне тут позвонила теща… Вы, оказывается, навещали моих родных?
Возможно, неприязнь, прозвучавшая в голосе "лорда-привратника", была вызвана самим фактом – звонком неугомонной и зловредной тещи. Но Дусе показалось, что Лев Игнатьевич намеренно произнес "навещали" брезгливым тоном, показывая отношение к профессии сыщицы.
Евдокия уже успела привыкнуть к подобной реакции некоторых господ: презрительно изогнутые ноздри, взгляд свысока – подглядывать, милейшая, изволите, мусорные ведра вас интересуют?..
Но также Дуся привыкла и не отбрехиваться, упирая на профессиональные обязанности, а ставить сих господ на место.
– Вас что-то беспокоит, Лев Игнатьевич? – спросила с максимальным спокойствием. – Где-то в вашем доме кучка грязного белья припрятана?
Лошадник растерялся.
Неужели рассчитывал смутить молоденькую сыщицу, упрекая в излишнем старании?
– Занимайтесь-ка своими делами, Лев Игнатьевич, а мне позвольте исполнять свою работу. – Евдокия повернулась к заинтересованно поглядывающей экономке, улыбнулась: – А вам, Алевтина Викторовна, горячий привет от Зиновия и Томы. Я их сегодня видела.
Алевтина Викторовна замялась, покосилась на раздувающего малиновые щеки мажордома, пробормотала:
– Как они?..
– Нормально. Поют вам дифирамбы.
На этой позитивной ноте Дуся вышла вон.
Рассерженно шагая по коридору – презрение к ее работе еще цепляло за душу, – чуть не споткнулась о кота, вскрикнула. Обрадованный удачной засадой, Фотий побежал вдогонку, постарался уцепиться за брючину когтями и проехаться по скользкому паркету…
Рассмешил. На третий этаж Дуся поднялась с котом и несколько поправленным настроением.
Через полчаса к ней в комнату пришла Дарья с подносом:
– Карим сказал, вам его пирожные безе понравились.
Евдокии показалось, что чай к ней в комнату отправлен фактом доброй воли, знаком примирения с прислугой. Даша на разведку была выслана.
– Попробуйте, пожалуйста, сегодня безешки особенно удались…
На ночевку в дом вернулись женщины и Денис. Миронов остался дежурить в больнице, отправил дочь, жену и тещу отдохнуть, брата уговорил поспать немного. Смертельно уставшая Инесса попросила Алевтину подать чай с пирожками и пирожными на второй этаж в ее гостиную, куда пришли и Анна с мамой, Дуся, Дэн.
– Врачи надеются на положительную динамику, – массируя пальцами виски, болезненно щурясь, сказала Зося. – Спасибо вам, Евдокия, за Егора Валерьевича, его химики-медики разработали некий состав, прислали в больницу, Евгению сейчас ставят капельницы с этим раствором. Вроде бы работа почек нормализовалась… Печень заработала. Надеемся на лучшее.
Потерянная Инесса Сигизмундовна, не чувствуя вкуса и температуры, прихлебывала чай. Анна и Денис молча кусали пирожки, от разговоров о болезни все измучились, устали.
Евдокия не знала, как себя вести: пытаться всех немножечко растормошить, отвлечь, соболезнования бестолково выражать или заткнуться на фиг – кому нужны ее слова? Находиться рядом с опечаленными родственниками – мука мученическая, не знаешь, куда деть глаза и руки, где встать и что сказать.
Дуся неловко мялась и молчала; от неуклюжей немоты спас телефонный звонок от Паршина. Евдокия извинилась перед хозяевами и, прямо скажем, с облегчением сбежала из гостиной.
…Паршин решил поделиться с Дусей информацией, полученной от одного, по его словам, "старого ипподромного барабана". Дедок с послевоенных времен заседал на ипподроме, знал всех и вся, "болел лошадками" не хуже Льва Игнатьевича.
Слушая командира, Дуся рассеянно спустилась на первый этаж, забрела под лестницу, села на банкетку…
– Гаврилович Леву знает, – докладывал Олег. – Считает, что тот имеет толк в лошадках. Играет наш Лев действительно по маленькой, Гаврилович никогда не слышал, чтобы тот сильно прогорел, – расчетлив и азартен в меру. Но вот относительно казино… Относительно казино наша прежняя информация не совсем верна. Лев Игнатьевич потому и завязал с фишками, что крупно залетел. Спустил приличную сумму и долго поносил "шулеров крупье, заряженные автоматы, настроенные на проигрыш рулетки". После того как продулся, вернулся к "честным" лошадкам и в казино – ни ногой.
– Ты можешь узнать, в каком казино играл Лев Игнатьевич и расплатился ли он с долгами? Вдруг до сих пор "на счетчике висит"?
– Уже работаю, – проговорил Олег. – Завтра встречусь кое с кем, меня сведут с одним человечком, у которого Старостин мог денег занять… Был слушок. Провентилирую.
– Отлично. Завтра на созвоне.
Распрощавшись с командиром, Дуся долго сидела на банкетке, мяла телефон в руках. Крутила в голове последние известия: все как-то вдруг и ловко стало сходиться теперь на мажордоме… Игрок, жена и теща, как сумасшедшие пылесосы, тянут деньги, очень уж напрягся, когда узнал, что под него копают… Для челяди привычен, как застарелое пятно на стенах, – пройдет по кухне до коридора, никто внимания не обратит…
Неужто он?
Посмотрим по-другому. Лошадник – ждет конюшню; если б Женя умер, навряд ли бы Мирон стал вести дальнейшие разговоры о содержании лошадок. Напрягся, потому что теща гадостей наговорила. "Пятно на стенах" – тот еще вопрос.
Так он или не он?..
Под лестницей почти совсем стемнело; судя по хлопкам дверей на втором этаже, Мироновы и Сигизмундовна разошлись по спальням. Дуся тягостно глядела перед собой, упиралась взглядом в большую вазу под зеркалом… Мозги отупели от безысходных мыслей, извилины запутались в узлы…
По лестнице над головой прошелестели шаркающие шаги, до Евдокии донеслось невнятное бурчание…
И накатило дежавю. С такой стремительной пугающей силой ударило по нервам ощущение повторения чего-то страшного… знакомого… что Землероева оцепенела. Откуда эта жуть нахлынула?! Откуда?!
Вжав шею в плечи, Дуся приросла к банкетке. Дом с высоченными, почти невидимыми в полутьме расписными потолками мог навеять только музейные воспоминания, но там Евдокию никогда до жути не пугали. Уютная банкетка совсем не походила на лавочку в пустынном полуночном парке… Лестница над головой… Точнее, подлестничное помещение…
Было. И совсем недавно! Она и младший Зубов просидели под лестницей, запертые в подсобке дворника…
И там, чуть позже, поблизости действительно случилось страшное, смертельное.
Не приведи господь такое снова пережить!
Евдокия суматошно вскочила на ноги: рассиживаться, вспоминая о пережитом ужасе, не хотелось совершенно. Надо отогнать воспоминания, стряхнуть с себя мурашки дежавю, опомниться! В комнатах над головой не может быть привязанного к стулу трупа.
Не может быть! Не может!!! Это – бред! Месть перегруженного реалити-ужасами мозга!
Но выходить из-под нависающего лестничного марша было почти так же жутко, как и мышке из норы. Как неандертальцу из пещеры. Как узнику из камеры в последний путь до виселицы…
"Тьфу! Тьфу!! Тьфу! Что за напасть?! Еще накликаю!"
Евдокия выпрямила спину и на негнущихся циркульных ногах поднялась на второй этаж.
Заглянула на анфиладу – пусто. Тихо. Все спят.
Прислушалась, свесив голову вниз над зияющим обрывом лестничного пролета…
Где-то там, скорее всего в незакрытой комнате охраны, тихонько бубнит телевизор – люди есть. И у людей этих есть заряженные пистолеты. А за окнами зубастые матерые волкодавы вдоль проволоки бегают.
Время?
Половина двенадцатого, а на камере под потолком уже зажегся огонек, сегодня охрана включила наблюдение пораньше – хозяева легли.
Дуся храбро поднялась в мансарду, заставила себя усмехнуться недавнему страху, но прежде, чем запереться в спальне, обшарила там все углы.
Нервы, братцы, ни к черту с такой работой.
Ввиду всего произошедшего спала Евдокия не крепко, не долго и в целом отвратительно: приснился мертвый Костик. Он сидел на стуле и через кляп истошно мяукал. Уже покрытый трупными пятнами, старался встать со стула, примотанные скотчем к ножкам ноги пытался ставить на носки, ножки стула от его усилий елозили по паркету, гнусно скрипели… Кошмар проникал в сон как будто бы извне…
Евдокия резко открыла глаза, в груди безумными толчками колотилось сердце, вспотевшие пальцы судорожно вцепились в пододеяльник… Темнота. Будуар маркизы Помпадур.
Прислушалась.
Кошмар не отступал. Костик и наяву продолжил скрипеть стулом и утробно мяукать.
Что за дьявол?! Опять, блин, дежавю?!?!
Дуся села на постели, подобрала к груди колени, съежилась.
Не отпускает. Мяуканье и скрип – реальны.
Откуда идет звук?
Кажется… с улицы. Вытянув шею так, чтобы стал виден незашторенный участок окна, Дуся пригляделась: по стеклу металась тень.
Причем с хвостом… С рогами… Нет. С ушами.
Кот.
Откинув в сторону влажное одеяло, Евдокия подскочила к окну: за стеклом, припадая на полосатые лапы и мяукая, метался по широкому карнизу Фотий. Бил когтями, царапал окно, суматошно просился внутрь.
Наверное, забыли котика на улице, возвращаясь в спокойствие, подумала сыщица. Закрыли двери, закрыли окна – бедолага. Инессе не до Фотия, прислуга – все раззявы.
Дуся распахнула окно во всю ширь, пригласила кота на подоконник…
Зверь осторожно просунул мордочку внутрь комнаты и внезапно зашипел. Выгнул дугой полосатую спинку, наморщил нос, усы смешно в разные стороны растопырились…
Дуся деликатно отошла в сторонку:
– Прыгай, Фотий, я тебя не трону.
Кот задрал морду вверх, пристально поглядел на Евдокию и утробно загудел. Так, словно поведением и голосом хотел сказать о чем-то, но не умел.
Дуся пригляделась к зверю, усмехнулась – "вот трусишка" – и пошла к двери. Если осторожный кот гостей боится, надо дверь раскрыть, пусть проскочит спальню на одном дыхании.
– Сейчас, котий Фотий, я тебя выпущу, – приговаривала Евдокия, ворочая ключом в замке. – В сторонку отойду, ты и… Что такое, почему?
Дверь ушла вперед на пару сантиметров и сразу же во что-то уперлась.
Дуся дернула дверную ручку раз, другой, плечом нажала, задом…
Дверь не открывалась. Снаружи ее приперли чем-то длинным, явственно постукивающим о противоположную стену неширокого коридора.