– Хотите, я оформлю для вас дубликат вашей же сим-карты? Жена моего аспиранта работает в офисе этой компании. Думаю, она не откажет в такой мелочи… Дадите мне свой гражданский паспорт?
– Мой бог, конечно! Я буду так признателен! – Виталий Викторович приложил обе ручки к груди, одетой в шикарный фланелевый костюм, благодарно посмотрел на Савельева. – Роман, честное слово, не знаю, как вас благодарить… Вы привезли меня сюда… познакомили с такими великодушными людьми… Я – ваш должник! По гроб жизни! – Тут же закрыл лицо руками, округлые плечи заходили ходуном.
Бывает. Переизбыток эмоций выходит из экзальтированной личности слезами и всхлипами. Добрейшая Софья Тихоновна бросилась успокаивать гостя.
Роман Савельев, сидя на низком пуфике в прихожей, зашнуровывал ботинки. Над согнутой спиной боксера стояла баба Надя и ядовито шептала:
– Это почему же, Ромка, ты своего Виталика к себе домой не везешь, а?! У тебя хоромы царские, места побольше, чем у нас…
Савельев жил за городом в коттеджном поселке вместе с женой Машей и ротвейлером Гвидоном. Встав с пуфика, он поддернул штаны за ремень, посмотрел на бабу Надю сверху вниз и зловредно кивнул:
– Ага. А потом ему через всю Москву от моего клуба снова к вам пилить. Зачем дядя Вадим предложил ему телефонную карту восстановить, а?
– Тьфу! – в сердцах, но тихо плюнула бабушка Губкина. Сняла с тумбы Ромину борсетку и пакет с запакованными кусочком гуся и кашей для Марии. – Вот, не забудь, навязались вы на мою голову…
Сказать по правде, ворчала баба Надя больше для порядку. Еще полчаса назад она сходила в свою комнату и разыскала в шкафу запасное "зимнее" одеяло. Но заставить оправдываться могучего Рому – удовольствие редкое. Вполне обоснованно Надежда Прохоровна ждала от Ромы благодарности.
И дождалась. Поцелуя в морщинистую щеку и слов:
– Что бы я без вас делал, дорогая вы моя Надежда Прохоровна. – Савельев тоже хорошо знал бабу Надю, командирский тон и ворчанье которой вовсе не соответствовали широте ее большого пенсионерского сердца. – Кто лучше вас присмотрит за этим недотепой?
Надежда Прохоровна показательно закатила глаза к потолку, закрыла за Ромой дверь и пошла вставлять "зимнее" одеяло в отутюженный пододеяльник.
Выспался Виталий Викторович неплохо. В основном благодаря помощи снотворного, любезно предложенного Софьей Тихоновной. Снадобье оказалось хорошего качества, никакой вялости наутро Виталий Викторович не почувствовал: легко встал, легко накинул на любимую атласную пижаму любимый шелковый халат с кистями на поясе и эдаким выспавшимся барином с зубной щеткой в кармане вышел из гостиной, где ему постелили на диване.
Постоял, прислушиваясь, в большой зеркальной прихожей, встретился глазами с отражением и тут же почувствовал, как легкость бытия уступает место тоскливой потерянности. В огромной четырехкомнатной квартире было абсолютно тихо, Виталий Викторович почувствовал себя заблудившимся в зеркальном пространстве странником.
Стараясь больше не встречаться с собой в больших зеркалах, прошел по коридору до ванной комнаты и, вытянув шею чуть дальше двери в удобства, увидел на кухне Надежду Прохоровну, примостившуюся у длинного "языка" разделочного стола с чашкой чаю, лицом в окно.
– Кхм, доброе утро, – тихонько привлек к себе внимание.
Надежда Прохоровна отвернулась от окна, посмотрела на Мусина, и тот почему-то вспомнил кошмарную детскую больницу, куда залетел с аппендицитом лет в девять.
По совести сказать, больница та была совсем обычной, советской. Кошмарной в ней была только грузная ворчливая нянечка, любившая попить чайку в узкой коморке с большим окном. Много лет назад маленький Виталик зашел туда вот так же, оторвал санитарку от чаепития – пришел сказать, что разлил на кровати принесенный мамочкой морс, – и через десять минут получил по попе жгутом из мокрой простыни… Подживающий на животе послеоперационный шов, следы от инъекций на заднице отозвались на шлепок болезненно и остались в памяти надолго…
Грозная Надежда Прохоровна напомнила ту нянечку. А в жизни Виталия Викторовича встречалось крайне мало женщин, с которыми не получалось найти общего языка… Обычно воспитанный мамой и бабушкой Маргадон умел расположить к себе любую бабу-ягу. За десять минут разговора и пару поцелуев ручек, покрытых старческой гречкой.
Надежду Прохоровну, Маргадон это чувствовал, на поцелуи и рассказы не возьмешь. Она поставила на стол недопитую чашку и пробасила громко:
– Выспался?
– Да, да, – заюлил Виталий Викторович, – премного благодарен. А где… все?
– Все на работе. А Софа твои дубленку и костюм в чистку понесла.
Воплощение не напившегося чаю укора в полный рост. Конечно, "граф" Мусин спать изволил. А Вадим Арнольдович повез на работу его паспорт для оформления дубликата телефонной сим-карты; Софья Тихоновна не валялась в постели до полудня, а понесла сдавать в химчистку грязную одежду.
Надежда Прохоровна облила "графа" недовольным взглядом, и Виталий Викторович отметил, что вполне ожидаемого приглашения выпить чашечку утреннего чая не получил.
Ну точно баба-яга!
Через пять минут оказалось, что в аттестации Надежды Прохоровны Маргадон все-таки ошибся. Пока он умывался и чистил зубы, Надежда Прохоровна не только убрала его постель, но и поставила на стол в гостиной чашки, блюдца, печенья-варенья.
– Умылся? – спросила, впрочем без всякого дружелюбия. Хотя накрытый к чаепитию стол говорил совсем об обратном – законы гостеприимства баба Надя не презрела.
– Да-да, благодарю, все просто замечательно.
– Тогда садись завтракать. Я сейчас яичницу поджарю.
– Ну что вы, не стоит беспокойства! – воскликнул Мусин и с криком: – Я мигом! Я сейчас! – унесся обратно в ванную, переодеваться в приличествующий обстоятельствам домашний костюм.
Пока менял пижаму и халат на фланелевые куртку и брюки, пришла идея: когда в комнату с горячим чайником в руках зашла Надежда Прохоровна, взору ее предстала трогательная картина – печальный Маргадон подслеповато разглядывает фотографическую рамку, вынутую из чемодана.
– Вот, Надежда Прохоровна, посмотрите – моя мама. Я всегда беру ее карточку с собой во все поездки. Ставлю на тумбочку в гостинице – и… – вздохнул, – как будто мамочка со мной.
Виталий Викторович не был ловким хитрецом. Он просто испытывал жесточайший дискомфорт в присутствии недружелюбно настроенной к нему женщины. Он искренне считал, что любую даму необходимо обязательно к себе расположить!
Ведь женщины – такое чудо! Такая гавань… И когда из химчистки домой вернулась Софья Тихоновна, она застала в гостиной дивную парочку: Надежда Прохоровна с помягчевшим лицом слушала рассказы гостя о мамочке и бабушке.
После завтрака и разговоров Виталий Викторович плотно засел за телефон. Путем неутомимых розысков дозвонился до санатория "Сосновый бор" и минут десять беседовал с тамошним медоречивым менеджером.
– Да-да, конечно, свободные номера есть.
Вам нужен одноместный полулюкс? Вы рассчитываете на лечение?.. Нет? Ну что вы! У нас та кие специалисты! Отличные массажисты, стоматолог, а грязевые обертывания… – просто чудо!
Полный комплекс услуг. Бассейн с великолепными инструкторами, сауна, русская баня…
От Петруши Виталий Викторович знал, что в советские времена санаторий специализировался на борьбе с проблемами опорно-двигательного аппарата. Судя по словам менеджера, специализацию эту он не потерял и перейдя в частные руки. Петруша говорил, что позвоночник ему там действительно подправили.
– …Как вы предполагаете до нас добираться?
На сайте нашего отеля есть подробная карта…
Ах, вы без машины… Тогда – автобус! На машине, конечно, быстрее – чуть более двух часов из любой точки столицы… Но автобусом – удобно.
Хотя и дольше. Он останавливается прямо на развилке к нашему отелю. Гости сообщают по телефону о прибытии, и их встречает машина…
– Как часто ходят автобусы?
Менеджер быстро продиктовал расписание, сообщил, откуда уходят рейсы.
– Наверное, вам будет удобнее выехать рано утром. От Москвы автобус идет четыре часа, но если выехать пораньше, то вы успеете не только на обед, но и на беседу с врачом, диетологом, вам назначат процедуры…
– Да, да… – рассеянно бормотал Виталий Викторович. Представляя, как завтра утром покинет этот гостеприимный дом, он вновь начинал себя чувствовать бесприютным скитальцем.
Один. Совсем один. И только фотография мамочки на тумбочке…
Виталий Викторович забронировал полулюкс, закончил разговор и, взяв со стола мамину фотографию, посмотрел на нее так печально, что у добрейшей Софьи Тихоновны дрогнуло сердце.
– Что-то не так, Виталий Викторович? Что то случилось? От нежного тона милейшей Софьи Тихоновны у Маргадона защипало в носу.
– Конечно, все не так, – вздохнул он тихо. – Представить не могу, что придется ехать… в неизвестность… одному…
– Вы чего-то боитесь?
– Боюсь, – признался Мусин и поднял на Софу большие мокрые глаза. – А вы бы не боялись? Вчера на меня напали… Нотариус пострадал… Я очень, очень боюсь!
– Ну-ну, не надо расстраиваться! Вам только нужно встретиться с Ириной, передать ей документы… В этом не может быть ничего страшного.
– Вы думаете?
– Уверена! Езжайте смело.
– А вы… Софья Тихоновна, не могли бы со мной поехать?
Жена профессора отпрянула. Растерянно взглянула на подругу:
– Я?
– Да, вы. И Надежда Прохоровна… И кто хотите! Я все оплачу! Там прекрасное место. Воздух. Тишина. Отличная кухня! Софья Тихоновна, Надежда Прохоровна, я вас умоляю!
Две пожилые подруги переглядывались, не говорили ни да ни нет. Виталий Викторович почувствовал их смятение, неуверенность и, пока дамы не подобрали слов для отказа, пошел на приступ добрых пенсионерских сердец:
– Пожалуйста, не бросайте меня одного! Ну что вам стоит – приятная прогулка. За мой счет. Хотите – я каждой оплачу проживание в люксе…
– Дело не в деньгах, – перебила Софья Тихоновна.
– А в чем?! Вы не ходите на работу. Почему бы вам не развеяться?! Там же – здорово! Петр говорил, это первоклассный отель!
Софья Тихоновна неловко пожала плечами, покосилась на Надежду Прохоровну.
– Даже не думай, – отрезала та.
– Но почему?..
– Делать мне больше нечего. Если хочешь – езжай сама.
– Но… Наденька… Ты же знаешь, на завтра Вадим купил билеты в Большой… Завтра – "Тоска"!
– А у меня – тоска! – с другим ударением фыркнула Надежда Прохоровна.
– Вот и развейтесь! – обрадованно предложил Мусин.
Примерно с полчаса Виталий Викторович бегал за Надеждой Прохоровной по всей квартире. Та чистила картошку – пыталась заняться делом, – Виталик стоял рядом и слезно умолял. Та протирала шваброй пол, демонстративно попадая тряпкой по тапочкам Маргадона, он делал вид, что ему не мокро, и канючил, канючил, канючил. Врал, что баба Надя отчаянно похожа на мамочку и бабушку одновременно, что полюбил он ее, расположился, едва войдя в дом…
В конце концов, шваркнув тряпку в ведро, бабушка Губкина в сердцах сказала:
– Ладно! Пес с тобой. Звони в свой санаторий – поеду.
Софья Тихоновна отнеслась к решению подруги с позиции здравого смысла:
– И вправду, Наденька, езжай. У тебя артрит, каждую весну колено распухает. Съездишь в санаторий, подлечишься, развеешься, а заодно компанию Виталию Викторовичу составишь. Доброе дело, оно, Наденька, всегда на небесах зачтется.
Воспрянувший духом Маргадон вначале помчался к телефону, забронировать еще один номер полулюкс, потом побежал на улицу покупать подарки для хозяев такого чудного, волшебно гостеприимного дома!
Вернулся быстро, весь увешанный пакетами. А вечером его познакомили еще с двумя жильцами приятнейшего дома. С работы вернулись Алеша и Настя. Первый оказался не просто славным симпатичным малым, мужем милой медсестрички Анастасии, а еще и участковым милиционером в чине старшего лейтенанта. Он выслушал краткий пересказ истории Виталия Викторовича и мудро изрек:
– Примите совет, Виталий Викторович. Идите в милицию.
Но Маргадон, обрадованный столь успешно разрешаемыми проблемами, совету не внял. Виталий Викторович был рад приятному знакомству и близоруко загонял проблемы вглубь. На после, на потом…
И кстати сказать, он очень удивился бы, узнав, что такой семейной и дружной эта огромная четырехкомнатная квартира – бывшая коммуналка – стала совсем недавно. Совсем недавно здесь жили три пенсионерки – две вдовы, Клавдия и Надежда, одна девица Софья – и чудаковатый господин – профессор. Что еще два года назад племянник профессора Рома сюда и заходить боялся! Его гоняла вредная Клавдия, руководившая компанией из сводной сестры Софы и разлюбезной подруги Нади.
Потом Клавдия трагически погибла… Потом Вадим Арнольдович и Софья Тихоновна неожиданно поняли, что любят друг друга. А к тете Соне приехала из Перми внучатая племянница Анастасия, позже вышедшая замуж за соседа Алешу…
Что еще недавно зеркальная прихожая была похожа на склад мебельной рухляди, а в туалете постоянно подтекал сливной бачок… Что каждый шкаф этой квартиры заунывно скрипел древними дверцами, а с потолка валилась штукатурка…
Но впрочем, разве дело в ремонте и мебели?
Надежда Прохоровна, никому никакая не родня, считала всех своих по сути соседей единственной семьей.
Да так оно и было.
Точнее – стало.
Но совсем недавно.
А почему бы – нет? Если люди рядом живут хорошие…
Виталий Викторович принял таблетку снотворного, лег в постель и неумело помолился, попросив Господа вернуть ему брата живым и здоровым. Весь день он старался быть на людях: бегал по магазинам, отвлекал себя иными заботами. Ночью мысли о брате острыми гвоздями втыкались в голову и сердце. И сердце болело, болело, болело… Рыдало.
* * *
За семьдесят шесть лет жизни на белом свете Надежда Прохоровна не раз приходила к мысли, что приступы маломотивированного великодушия обычно оборачиваются сильнейшей головной болью. В прямом и переносном смысле.
Новый знакомец Виталий Викторович Мусин начал раздражать ее еще задолго до выхода к утреннему автобусу.
Начать с того, что гость встал раньше всех и минут на сорок занял ванную. (Эту отвратительную манеру Виталика уговорила простить Софа, намекая на отличные жилищные условия Мусина и отсутствие опыта жизни в коммуналках.) Потом у Виталика оказалась совершенно невыносимая привычка торчать перед зеркалом и трогать волосы. Не причесывать, не приглаживать, а именно трогать. С нежностью, раскрытой ладошкой, топорщившийся ершик на макушке. Создавалось впечатление, что волосинки Виталий Викторович успевает бережно пересчитать.
Причем делал он это не перед большими и многочисленными зеркалами прихожей, а вставал перед овальным – единственным! – зеркалом над умывальником в ванной, где и рассматривал себя фрагментами. Привставал на цыпочки и разглядывал себя от маковки до тонких шерстяных носочков.
Тьфу! То есть ужас! Надежда Прохоровна всеми фибрами души не выносила мужиков, торчащих перед зеркалами. Ее покойный муж Вася даже расческой не пользовался. Проводил по остаткам шевелюры пятерней и топал на работу.
– Ну?! – войдя в ванную комнату, грозно спросила баба Надя.
Виталия Викторовича сдуло от раковины. Выпрыгивая из тапочек, гость помчался в прихожую надевать ботинки.
…Прежде чем удобно устроиться на переднем сиденье такси, Виталий Викторович изогнулся, вытянул шею и опять-таки посмотрелся в водительское зеркальце. Чего он там разглядел, понять невозможно. Наверное, проверил, не растрепался ли ежик, не исчезли ли колючки… Тьфу!
Дальше – больше.
Когда медоречивый санаторный менеджер уговаривал по телефону приехать в их отель, по его словам выходило так, будто билеты на утренний автобус есть всегда, особенно в межсезонье.
Как оказалось – фигушки. В переполненном автобусе едва нашлось два разрозненных места. Надежда Прохоровна, ворча, тащилась по узкому проходу между кресел и припоминала Мусину и получасовое торчание у зеркала, и обещание "возьмем такси, если билетов не окажется". Софу вспоминала, набившую дорожную сумку домашними припасами, и свой слабый пожилой желудок, не выносящий тряски… Виталий Викторович стоически пропускал упреки мимо ушей. Волок за бабой Надей сумку с припасами и любовался рыжим пятном чьей-то макушки, колышущейся возле свободного сиденья у прохода.
Надежда Прохоровна подошла к двум, расположенным цугом креслам: возле первого у окошка сидела сухопарая горбатенькая старушечка в пуховом платке, подобное место чуть дальше занимала напомаженная рыжая молодуха в бордовой куртке. Локоть молодухи существенно ограничивал пространство соседнего кресла. Надежда Прохоровна поправила сползший на затылок вязаный берет с козырьком и уселась конечно же к сухонькой, как жердочка, не расставляющей локтей старушке.
Виталий Викторович за ее спиной выдохнул с невыразимым облегчением. Шмякнул тяжелую сумку в проход и обрадованно отправился дальше, знакомиться с рыжекудрой попутчицей.
Надежда Прохоровна покрутилась в узком, неудобном креслице, кинула взгляд через плечо: в тесном автобусном проходе владелец отелей Мусин галантно расшаркивался перед яркой макушкой, что-то лепетал, крутил глазами и плечами и наверняка строил планы.
Надежду Прохоровну при виде этих расшаркиваний отчего-то охватило нехорошее предчувствие. Ехать на отдых, будучи наперсницей стареющего ловеласа, – предприятие, мягко выражаясь, утомительное.
Через минуту с сидений за спиной уже доносились заливистый женский смех и радостное кудахтанье ловеласа.
Автобус тронулся, гулом мотора заглушил хихиканье и петушиный клекот. Надежда Прохоровна сложила руки на животе под грудью, покосилась на клюющую носом бабушку в платке и смежила веки – вроде бы волноваться нечего. Поговорит в дороге пару часиков, павлиньим хвостом поиграет, бриллиантом посверкает и благополучно расстанется – попутчики.
Проснулась утомленная сборами Надежда Прохоровна только через несколько часов, уже от тишины. Автобус не раскачивался, стоял на обширной, окруженной невысокими деревянными домиками стоянке, перед бетонным зданием с надписью "Автовокзал". Бабулька в пуховом платке возилась в пакетике, доставая обсыпанный крошками бутерброд с сыром. Остальные места пустовали.
– Приехали? – обеспокоенно и сипло спросила баба Надя.
– Не-а, – приспосабливая бутерброд наискосок беззубого рта, отозвалась соседка. – Стоянка. Минут двадцать простоим. Раньше расписания примчались.
Старушка протянула Надежде Прохоровне раскрытый пакет еще с пятком бутербродов, но та помотала головой – спасибо – и отправилась на улицу размять затекшие от неподвижности конечности.