Софья Тихоновна увлеченно хлопотала на кухне. Пекла свой фирменный торт "Прага сметанная" (подразумевалось "низкокалорийная") и старалась ничего не перепутать в рецептуре, поскольку сегодня ее мысли были в приятном разнобое. Вчера вечером Софья Тихоновна пережила волнительный момент: спиритический сеанс.
Заняться столоверчением смеясь предложила Настенька, Вадим Арнольдович неожиданно идею поддержал и часа полтора трудился над выполнением реквизита: бумажного круга из целого листа кудрявившегося ватмана, расчерчивал его на дольки с буквенными и цифровыми обозначениями, со значками "да" и "нет".
Потом Настеньке позвонили с родины, и племянница вечерним поездом умчалась в Пермь.
Потом Вадим Арнольдович предложил – не зря же битый час трудился! – вызывать духов вдвоем.
Трепеща и сгорая от неведомого страха, Софья Тихоновна согласилась.
И была ночь. И была свеча, теплое, нагретое на ней блюдце, и дух Александра Сергеевича Пушкина.
Вначале классика спрашивали о всяких пустяках – растревоженный дух был очень недоволен вызовом и даже ругаться изволил, – о Натали, дуэли, няне, потом спросили (для проверки):
– Когда началась Вторая мировая война?
Блюдце легонько поехало по кругу и указало цифры 1-9-3-9.
– Ну! – фыркнула Софья Тихоновна. – Обманывает дух! Война началась в сорок первом!
Вадим Арнольдович, не убирая пальцев от блюдца, задумался на секунду и тут же треснул себя по лбу:
– Какие же мы глупцы, Софья Тихоновна! Вот скажите, о чем вы думали, задавая вопрос?
– О войне.
– О Великой Отечественной?
– Да.
– Но мы-то спросили – Вторая мировая! Она началась не в сорок первом, а первого сентября тридцать девятого, когда германцы вторглись в Польшу! Вспомните школьный курс…
– О-о-о-ой… – Какой конфуз. Два книжных человека смогли запутаться в ВОВ и ВМВ.
(Или не конфуз… А аура мерцающей свечи, волнительная близость, смятенье чувств и разума… Тут голова и в самом деле кругом…)
Но поразительная точность ответов духа – тут никакой подделки быть не могло, если уж два волнительных "медиума" дали маху, – заставила еще больше затрепетать и проникнуться доверием к ответам.
– Что нас ждет, Александр Сергеевич? – тихонько спросила Софа.
Блюдце побежало по кругу, а когда буквы сложились в слова, Софья Тихоновна покраснела и опустила голову. Ее пальцы продолжали легонько соприкасаться с пальцами Вадима Арнольдовича, свеча продолжала дрожать аккуратным розовым язычком и отбрасывать вычурные тени…
"Вы пара", – сообщило блюдце.
И больше его ни о чем не спрашивали.
…Софья Тихоновна порхала по кухне и чувствовала себя юной ветреной гимназисткой. Два яйца взбить, стакан песку, двести грамм сметаны – снова поработать венчиком. Просеять стакан муки, две с горкой ложечки какао "Золотой ярлык"…
Щепотку соды не гасить!
Котику тоже ложечку сметанки…
Семьсот грамм сметаны перемешать с двумя ложками какао и стаканом песку…
Два выпеченных в сковородке коржа разрезать надвое и сразу же, прямо горячими начинать пропитывать сметанным кремом…
Сверху потрем немного шоколадку. И на пропитку. Часов на шесть.
Ах, вчера вечером, на прощание, Вадим поцеловал ей руку!
Теплые губы его чуть подрагивали, длинный хвостик свесился с шеи и пощекотал запястье…
Сегодня кусочек этого торта растает во рту Вадима Арнольдовича.
Вы пара… Может быть, ошибся дух?
Но – нет же, нет! Про начало войны он все правильно сказал!
Софья Тихоновна подошла к кухонному окну и, стискивая кулачки возле груди, посмотрела на улицу.
Четыре грандиозных клена расправили аккуратные подолы крон, береза немного намусорила возле скамейки…
Вы пара… А вдруг – вы пара старых идиотов?! Дрогнули руки, отпустили блюдце и не закончил классик обидную фразу?
Нет, нет! Мы – пара!
Теперь точно понятно – пара!
Ах… торт забыла обмазать…
В прихожей хлопнула входная дверь, Софья Тихоновна выпорхнула из рукава длинного коридора, приготовила улыбку…
В квартиру зашла Надежда Прохоровна Губкина. С двумя сумками – дорожной и дамской, в старом пальто и новой кепке. Лицо подружки было несколько бледнее обычного, в глазах стоял мучительный, просящийся наружу вопрос.
Но Софья Тихоновна ничего не заметила. Вернее, заметила, конечно, но посчитала это странное, нетипичное для боевитой подруги выражение признаком усталости.
Надежда Прохоровна кивнула на "здравствуй", носком об пятку стащила новые(!) ботинки и прямо в пальто и с сумками потопала в комнату.
– А я торт пеку! – немного обескураженно крикнула вдогонку Софья Тихоновна.
– Для Насти? – раздался из-за неплотно прикрытой двери глухой вопрос.
– Нет! Настя уехала!
– Как уехала?! – Надежда Прохоровна высунулась в прихожую. На одном ее плече висело недоснятое пальто. – Куда?!
– В Пермь.
Баба Надя автоматически натянула пальто на второе плечо.
– Когда?
– Вчера вечером.
– Поездом?
– Да… Наверное…
– А почему? Зачем?
– Ей позвонили, – слегка удивляясь не столько расспросам, сколько странному выражению лица соседки, отвечала Софья Тихоновна. – С работы. Попросили еще на одну смену выйти, у них там кто-то заболел…
– А-а-а, – протянула Надежда Прохоровна, потом мотнула головой: – Ладно, – и скрылась в комнате.
– Наденька! Я торт пеку! Ему еще пропитаться надо, но часа через четыре уже можно по кусочку попробовать! – Софья Тихоновна топталась перед полуприкрытой дверью и не решалась войти в комнату, где переодевалась уставшая с дороги подружка.
Хотелось порадовать. Поделиться брызжущим во все стороны счастьем и рассказать о многом. Хотелось посмеяться и попросить совета. "Вы пара"!
Случается же такая белиберда?!
– А Вадим Арнольдович вчера…
Дверь внезапно распахнулась во всю ширь, и Надежда Прохоровна, обойдя соседку, как фонарный столб, прошлепала спадающими шлепанцами до входной двери. Прошлепала молча, сосредоточенно и целеустремленно, невзирая на явный беспорядок в одежде – ворот домашнего фланелевого халата одним концом торчал вверх, вторым уехал под планку на груди. Открыла дверь. Прислушалась. И вдруг, сделав два больших скользящих шага, склонилась у двери в сорок первую квартиру и… стала нюхать замок!
Софья Тихоновна, вытянув шею, застыла в прихожей, прижимая к горлу стиснутое в кулаке кухонное полотенце.
Полотенце несвеже попахивало прогорклым жиром, хотя кипятила его Софья Тихоновна совсем недавно…
– Наденька, что с тобой?!
Бабушка Губкина молча мотнула головой, призывая подругу подойти.
Софья Тихоновна на цыпочках, продолжая удивляться, подкралась ближе.
– Понюхай, – предложила Надежда Прохоровна. – Чем пахнет?
Софья Тихоновна покорно и оторопело склонилась к щели дверного замка.
– Ну?
– Луком пахнет. Подгоревшим.
– И все?!
Софья Тихоновна повторила попытку.
– Луком. И может быть, морковкой.
– А дымом?!
– Каким?
– Сигаретным! – прошипела Надежда Прохоровна. Глаза ее безумно выпучились, и Софа, не решаясь спорить, еще раз втянула ноздрями запах горелой сковородки.
– Только луком, – произнесла плаксиво и разогнулась. – Сигаретами не пахнет.
Надежда Прохоровна как-то обмякла, посмотрела на Софьюшку слепо-слепо и, подволакивая шлепанец, вернулась в квартиру.
– Что-то случилось? – едва не плача, причитала Софья Тихоновна, запирая дверь. – Наденька, что происходит?!
Соседка остановилась на пороге своей комнаты, по-прежнему незряче поглядела на Софу и тихо ответила:
– Ничего.
– А…
Дверь в комнату подруги медленно закрылась перед самым носом Софьи Тихоновны.
Боже, сумасшедший дом!
Примерно через полчаса Софья Тихоновна получила подтверждение последнему предположению. Ее подруга, никогда ранее не бывавшая замеченной в необъяснимой эксцентричности, продолжила чудачить: проходя из кухни к себе, Софья Тихоновна застала Надин у входной двери. Приникнув к ней всем телом, Надежда Прохоровна смотрела в дверной глазок с таким усердием, что не услышала шаги по коридору.
– Там – что? – встав ей за спину, шепнула Софа.
– Ничего, – четко ответила подруга и продолжила странное занятие.
– Ты ждешь кого-то? – Роман, получивший, казалось бы, развитие вчера, позволил Софе предположить невероятное – Надежда Прохоровна влюбилась (тоже) и ждет аманта в гости.
"Но почему в халате?! В носках и войлочных шлепанцах?!"
Надежда Прохоровна отлепилась наконец от дверного глазка, подтянула к косяку обувную табуреточку и села на нее, скрестив на груди руки, с видом Наполеона, поджидающего прибытия войск неприятеля.
Софью Тихоновну раздирали натрое противоречивые желания. Во-первых, Вадим Арнольдович. О нем хотелось поговорить хотя бы с кем-то. Во-вторых, сам факт столоверчения. Забавное приключение…
Но в-третьих, с подругой явно что-то происходило, а в отличие от самой Софьи Тихоновны, Надежда Прохоровна никогда ничьих советов не просила и на всяческие рекомендации свысока поплевывала. (Много лет назад так же смело она наплевала на надежды заводского парторга, собравшегося дать ей рекомендацию в члены КПСС.) Лезть Надежде Прохоровне в душу – все равно что посылать домовую мышь добыть кусочек сахару из мышеловки. Клацнет челюстями так, что пальцы оторвет…
Зубы подруги и так уже были крепко стиснуты.
На лице сидело выражение, коим обычно оформляют трансформаторные будки: "Не влезай, убьет!" Череп со скрещенными внизу костями, а не выражение лица получалось.
Так что же делать? Попробовать отвлечь?
– Наденька, а мы вчера с Вадимом Арнольдовичем духов вызывали…
Надежда Прохоровна согнула шею, словно к удару приготовилась, посмотрела на подругу снизу вверх, и просвистел вопрос:
– Так это – вы?!
– Что – мы? – уточнила Софья Тихоновна.
– Вы духа из могилы вытащили?!
– Куда?
– Сюда!!!
– Надь, ты хорошо себя чувствуешь? Мы занимались спиритизмом и вызывали дух Александра Сергеевича Пушкина.
Надежда Прохоровна расставила руки, оперлась о дверную ручку и косяк и медленно приподнялась с табурета.
– Вы вызывали духа? – повторила вроде бы тупо, но чуть-чуть более осмысленно.
– Да, – кивнула Софья Тихоновна и добавила еще раз для конкретики: – Александра Сергеевича Пушкина.
– И как? Что он сказал?!
– Что Вторая мировая война началась в 1939 году.
– И все?
– Нет. – И Софья Тихоновна прижала обе руки к груди: – Ой, Наденька, такое было!
Никогда ранее не выслушивала Надежда Прохоровна Губкина всякие глупости с таким неподдельным интересом.
Ее удалось не только отвлечь от караульного поста возле двери, но даже увести в комнату Вадима Арнольдовича – сосед, наверное, простит, что две растревоженные дамы навестили его скромное жилище в отсутствие хозяина, – и показать все еще расстеленный на столе бумажный круг, потухшую свечу и слегка подкопченное блюдце.
– Наденька, Вадим Арнольдович такой меди ум! Ты не представляешь!
Мадам Губкина обошла стол, потрогала блюдце и со странным, пугающе сосредоточенным выражением лица спросила:
– А сегодня он сможет духа вызвать?
Софья Тихоновна, услышав следующие слова подруги, поняла, похолодев, что с той творится что-то совершенно необъяснимое.
– Пожалуй, – пробормотала она.
– Я хочу вызвать дух покойного Нурали Алиева.
– Зачем?!
Надежда Прохоровна совершенно серьезно посмотрела на Софу и выдала:
– А вдруг – не умер?
Вадим Арнольдович вернулся домой довольно поздно, в половине десятого, и тортика скушал самую капельку, оправдавшись, что успел поужинать у приятеля в гостях.
Но капельку эту похвалил, и Софья Тихоновна запылала маковым цветом.
– А Наденька, Вадим Арнольдович, попросила вас сегодня еще один спиритический сеанс провести.
– Надежда Прохоровна? Сегодня? – поднял брови ученый.
– Да.
– Сама просила? – продолжил поражаться сосед, поскольку никак не мог заподозрить в суровой крановщице тяги к эзотерическому.
Как, впрочем, и пустого любопытства к таким безделицам, как круг из ватмана.
– Сама, сама. И очень просила!
– Что ж, – пробормотал Вадим Арнольдович, – тогда милости прошу. Только, пожалуйста, захватите еще один стул, на кресле будет неудобно и низко.
Стул в соседскую комнату лично внесла Надежда Прохоровна – Софа суетливо придерживала дверь, стараясь не наступить на хвост путающемуся под ногами Марку, – поставила его напротив хозяйского через стол и села, глубоко сосредоточенная и непривычно молчаливая.
Сложила руки перед собой, как примерная школьница, Вадим Арнольдович мысленно усмехнулся и подпалил свечу длинной каминной спичкой, завалявшейся после какого-то походного мероприятия, словно нарочно для подобного случая. Для создания антуража, соответствующей атмосферы, добавляя необычности ситуации.
Надежда Прохоровна завороженно следила за манипуляциями соседа. Софья Тихоновна перебрасывала между ними тревожный взгляд и теребила ушко взобравшегося на колени котенка.
– Нуте-с. Кого мы будем вызывать?
– Алиева Нурали Нурмухаммедовича, – монотонно произнесла мадам Губкина.
– Кого?!
– Убиенного Нурали Нурмухаммедовича Алиева, – в том же пономарском темпе проговорила соседка.
Вадим Арнольдович посмотрел на Софью Тихоновну – та пожала плечами – и, буркнув: "Не лишено смысла", – приступил к процедуре нагревания блюдца над свечой. Пальцы его чуть-чуть подрагивали и обжигались.
– Блюдце нельзя придерживать или направлять, – говорил между делом, – только легко со прикасаться. – И, поместив предмет оккультизма в центр бумажного круга, возвестил: – Ну-с, сударыни, приступим. Дух Нурали Нурмухаммедовича Алиева, отзовись!
Софья Тихоновна опытно и заунывно вторила, Вадима Арнольдовича отчего-то разбирал смешок: по-детски наивная сосредоточенность Надежды Прохоровны и не могла вызвать иной реакции. Все происходящее она воспринимала взаправду и старалась подвывать не хуже Софы.
Дух Нурали Алиева меж тем категорически отказывал в общении.
Соседи подвывали минут десять.
– Что-то у меня сегодня настрой не соответствует, – признался наконец Вадим Арнольдович и, выпрямив спину, оторвал пальцы от оккультного блюда.
– А может, это не вы? Может быть, все оттого, что Нурали Алиев – мусульманин? – доверительно прошептала Софа, налегая грудью на стол. – У них другой рай?
– Глупости, – после секундной заминки отмахнулся ученый-востоковед. – В юности мы вызывали дух Тамерлана, а уж его-то православным никак не назовешь.
Говоря все это, Вадим Арнольдович с любопытством наблюдал за Надеждой Прохоровной. Еще недавно внутренне скукоженная, она расправилась, отчетливо видимый испуг уступил место всегдашней уверенности: Надежда Прохоровна выпрямила плечи и смотрела на визави уже не ерзая взглядом от переносицы до подбородка. Соседка показалась Вадиму Арнольдовичу человеком, принявшим некое решение и явно испытывающим от этого облегчение.
– Арнольдыч, у тебя таблетки от головы нет? – спросила совершенно прежним тоном.
– Счас, Наденька, принесу, – всполошилась добрейшая Софья Тихоновна.
– Подождите, – с усмешкой остановил ее сосед. – Давайте попробуем другую методу. – Он встал, обогнул стол и, остановившись за спиной Надежды Прохоровны, склонился над ее плечом. – Позволите? Китайский точечный массаж. Помогает быстрее и лучше любых лекарств.
– Дозволяю. Экспериментируй.
Бабушка Губкина села прямо, скрестила руки на животе и закрыла глаза.
Уже ночью, проходя из ванной в свою комнату, Софья Тихоновна застала подругу у входной двери. Лишенная какого бы то ни было смущения, Надежда Прохоровна увлеченно таращилась в дверной глазок.
Софа нерешительно потопталась за ее спиной, деликатно произнесла "кхм", но Надя только отмахнулась не оборачиваясь, и Софьюшка, вконец расстроенная загадочным поведением подруги, отправилась в опочивальню.
"Не хочет, и не надо. Придет время, сама расскажет".
Или не расскажет. Упрямство и своеволие приятельницы Софья Тихоновна давно воспринимала как должное.
Вот Клава… Клава – другое дело. Она бы ни за что не вышла из прихожей, не добившись правды…
Сидеть возле двери, где гуляли сквозняки, лишенной парового отопления большой квартиры было зябко. Надежда Прохоровна держала руки под мышками, смотрела в темноту и слушала тишину засыпающего дома.
Уже давно перестали звучать на лестнице шаги припозднившихся жильцов, давным-давно в последний раз хлопнула скрипучая дверь в подъезде, Надежда Прохоровна таращилась в угол и старательно отворачивалась от едва мерцающего прямоугольника в закутке на повороте к кухне. Фонарный свет проникал через кухонное окно, скользил по стенам, добирался до зеркала и оглаживал серебристую муть мягкой желтой лапой.
Лапа эта была живой и пятнистой. Свет разбивала жидкая осенняя листва березы во дворе, по зеркалу ползли неясные бесформенные тени…
Жуть!
Не оглядываться и забыть!
И только маленький, выбравшийся из хозяйской комнаты котик составлял компанию караульной. Он побродил вокруг, огладил хвостом и щечками ноги и, поприветствовав таким образом, испросив дозволения, взобрался на Надины колени.
Свернулся уютным, теплым шариком и запел кошачьи серенады.
Надежда Прохоровна перекинула меховой комок поближе к животу и рассеянно погрузила пальцы в теплую шерсть.
Что подумала о ней Софа?
Наверное, вздохнула бабушка Губкина, решила, что совсем подружка взбесилась. Чужие двери нюхает, подъезды стережет… Хорошо, хоть успела обратно в квартиру заскочить, когда услышала, что Софа из ванной выходит. А то б опять застала за обнюхиванием чужого замка… Стыдоба!
Но к сорок первой квартире Надежда Прохоровна выбегала не зря. Не зря склонялась к сквозной замочной скважине – на этот раз из квартиры соседей совершенно ощутимо тянуло сигаретным дымом…
И – чу!
Надежда Прохоровна приникла к щелке ухом: в соседской квартире кто-то тихо плакал. И не в комнате или на кухне, а, скорее всего, стоял почти у двери и жалобно всхлипывал.
Гульнара? Или ребенок?
Нет, не ребенок. Плач явно женский. Тягучий, безысходный, так плачет бедная вдова с четверыми детьми, убивается у вешалки, уткнувшись носом в пальто погибшего мужа…
Эх, горюшко-то!
Такие вот заунывные стенания и вызывают духов! Так вызывают, что покойники покурить приходят и соседям мерещатся!
Конкретно при этих размышлениях Надежда Прохоровна услышала, как прекратился в ванной шум льющейся воды, Софа вышла в коридор. Она юркнула обратно, захлопнула дверь и сделала вид, что шибко интересуется через глазок происходящим на лестнице.
Незачем перед Софьюшкой свой беспокойный облик лицом выставлять. Об оживших покойниках на ночь лучше не разговаривать. Ну их.
Баба Надя села перед дверью на табуреточку, подтянула под себя ноги и стала ждать.
Чего?
Уж точно не явления души невинно убиенного Нурали Нурмухаммедовича!
Баба Надя надеялась услышать тихий скрип открываемой соседской двери и убедиться – был мужчина! Не пригрезился!