Мотор завелся почти мгновенно, и я, развернувшись и по дороге сбив подвернувшегося под капот амбала с черными закрученными усами, направил машину в сторону Зацепского вала. Хорошо еще, что эти недоумки не стали стрелять вдогонку…
- Ты как тут очутилась? - спросил я Инну, когда мы оказались далеко от места схватки.
- Я приехала к тебе… - сказала Инна и заплакала.
- Какого дьявола? Ты же не знаешь ни моего адреса, ни где я провожу время… - повернулся я к ней, предварительно остановив машину на Профсоюзной улице, как раз напротив дома отставного генерала.
- Я думала, похожу по улицам, зайду в магазины и в конце концов тебя встречу…
- Дурдом! - усмехнулся я, пересаживаясь на заднее сиденье, поближе к Инне. - Ты хоть понимаешь, как трудно в Москве встретиться? Это ж тебе не Елец!
Инна плакала, и так беззащитно, по-детски, что я не выдержал взятого менторского тона, притянул ее к себе и принялся просто целовать без всяких слов.
Когда у нее высохли слезы, она поведала, что в Москве уже третий день - сбежала из родного дома на следующий день после моего исчезновения, ночует на Павелецком вокзале, а днем гуляет по городу в надежде встретить меня.
- А сегодня утром, - сказала она, - ко мне подошла в зале ожидания какая-то разбитная бабенка и предложила непыльную работенку с хорошим заработком. Я и пошла с ней сюда, а тут эти жирные подонки… "Молодец! - говорят той бабенке. - За такую кралю получишь вторую бутылку "Распутина"!" Такие вот дела…
- Значит, если бы я не оказался рядом…
- То меня бы похитили, изнасиловали и, скорее всего, убили, - спокойно сказала Инна. - Но ты всегда ведь будешь оказываться в нужном месте и в нужное время, правда? - Она уже улыбалась.
- Нет, я этого не понимаю!.. - развел я руками.
- Просто я тебя люблю, - объяснила Инна. - А влюбленным Бог помогает.
- Глупости! - сказал я. - Женский наив! И вообще все это невероятные совпадения!.. Такого со мной еще не бывало…
- Поедем куда-нибудь, - попросила Инна.
И тут мне в голову пришла удачная мысль.
- Слушай, раз мне сегодня так везет, то давай провернем одно дельце.
- Если тебе так хочется, давай, - нехотя проговорила Инна.
- Значит, так, - начал я ее инструктировать. - Мы с тобой журналисты и интересуемся боевой биографией отставного генерала Федора Петровича Пономарчука. Для этого нам необходимо… О! - Тут мой взгляд упал на дорогую фотокамеру японского производства, лежавшую в футляре за спинкой кресел. - Это нам может пригодиться! Ты будешь делать вид, что записываешь его воспоминания, а я его сфотографирую… У тебя есть блокнот и шариковая ручка?
- Есть в сумочке. Зачем тебе все это надо? Ты разве журналист? - удивленно вскинула вверх брови Инна.
- Ага! Писатель… - пробормотал я. - Делай, что я тебе говорю, и очень скоро будешь купаться в роскоши. Это я могу тебе гарантировать.
- Хорошо! - согласилась Инна.
- Итак, мы - журналисты… - снова повторил я придуманный на ходу повод для визита в квартиру генерала.
Инна оказалась прирожденной актрисой. Она так быстро и естественно вошла в образ деловой женщины, приняв предлагаемые обстоятельства, что я только диву давался, наблюдая за ее перевоплощением.
В квартиру Пономарчуков нас впустили без опаски, стоило только Инне представиться:
- Мы из "Красной звезды"… Как себя чувствует Федор Петрович?
- Получше, - ответила молодящаяся дама, как видно, супруга генерала. - А почему вы не предупредили о своем визите?
- Не могли дозвониться, - нашлась Инна. - С утра названиваем, а материал требуется срочно в номер.
- Федя! К тебе корреспонденты… - крикнула жена и, оставив нас в прихожей, ушла на кухню, откуда доносились вкусные запахи.
- Очень, очень приятно! - проговорил пожилой мужчина в пушистом персидском халате. - Извините, я вас не ждал и потому одет не по форме. Чему обязан?
- Требуется ваш портрет на первую страницу. Так сказать, ветеран при полном параде! - сказал я.
- Это мне не трудно. Машенька, достань мой парадный мундир, пожалуйста!
- Сию секунду, только газ в духовке убавлю, - ответила дама.
- Ого! - невольно вырвалось у меня, когда жена генерала принесла в небольшую комнату, оборудованную под рабочий кабинет, мундир с большим числом орденов и медалей.
- Да, - заметив мое восхищение, улыбнулся Пономарчук, - пришлось повоевать. Сейчас вот пишу мемуары и редко выхожу из дома. А раньше частенько надевал парадную форму, потому что постоянно приглашали выступать то в школах, то в ПТУ. К сожалению, сейчас военно-патриотическое воспитание сведено на нет. Почему-то новые власти как огня боятся самого слова "патриотизм"…
- А за что вы получили орден Ленина? - спросила Инна, присаживаясь на кожаный диван.
- Первый за оборону Москвы, второй за освобождение Гомеля, а третий за бои под Кенигсбергом.
- В какой должности прошли войну?
- Начиная от командира полка и кончая командиром дивизии.
- И все в пехоте?
- В ней самой, в матушке-пехоте! - покачал седой головой Федор Петрович. - Тяжело вспоминать, но от личного состава полка, с которым начинал воевать под Москвой, осталось меньше трети, остальные выбыли…
- Это как? - не поняла Инна.
- Кто по ранению, а большинство убитыми…
- Часто видитесь с однополчанами? - не унималась Инна.
- Ежегодно! На Девятое мая, у Большого театра.
Пономарчук поправил волосы и сел на стул.
- Ну, как будем фотографироваться? - спросил он, взглянув на меня.
Я начал расчехлять аппарат.
- Садитесь спиной к окну, а лицом повернитесь к двери, - предложил я.
- Вам же свет из окна в объектив попадет!.. - вскричал отставной генерал. Похоже, он соображал в фотоделе больше меня.
- Ничего страшного! У меня такая аппаратура, что при любом освещении вытягивает негативы…
- Да?.. - В голосе бывшего генерала послышалось плохо скрытое недоверие. - А может, вы вообще будете снимать меня "тридцать третьим" объективом?
"Что он имеет в виду?" - пронеслось у меня в голове. Это гораздо позже я узнал, что "тридцать третьим объективом" фотографы называют аппарат без пленки.
- Не волнуйтесь, снимаю! - крикнул я, но руки у меня ходили ходуном, и я никак не мог отыскать кнопку затвора.
- Э! Голубчик, да вы не на ту кнопку жмете… - Генерал стал медленно подниматься со стула. - Послушайте, а вы вообще-то кто?
Больше притворяться я не мог. Подскочив к генералу, я врезал ему японским аппаратом прямо по голове. Затем, подхватив обмякшее тело, начал неловко сдирать с него китель с наградами.
- Чего сидишь?! - прошипел я на Инну. - Отвлеки генеральшу от выхода!..
- Не могу… - выпучив на меня глаза, прохрипела девушка. - Только не это…
Наконец совладав с металлическими пуговицами, я кое-как снял китель с тела генерала.
- Пошли к выходу!
Мы оказались у двери, и я, сунув китель с наградами Инне, прошептал:
- Спускайся к машине, а я чуть-чуть задержусь…
Хорошо понимая, что оставлять в живых свидетельницу нельзя, я, однако, не мог заставить себя прикончить ее. Зачем мне лишняя кровь? Вполне достаточно будет, если она просто полежит без сознания минут тридцать.
- Сфотографировали? - спросила женщина, повернув ко мне голову, но не отходя от газовой плиты, где булькало в кастрюле какое-то варево.
- Закончили, - выдохнул я и, подскочив к женщине одним прыжком, схватил ее за горло. Я видел, как глаза у нее округлились и стали вылезать из орбит. Она захрипела, взмахнула руками и сбила с плиты кастрюлю с супом, опрокинув ее на пол. Хорошо еще, что я вовремя посторонился, а то бы кипящее варево могло меня здорово ошпарить.
Убедившись, что хозяйка в ближайшие минуты вряд ли сможет добраться до телефона, я спокойно направился к выходу и, спустившись по лестнице, вышел во двор.
Инна, трясясь от страха, ждала меня в машине.
- Зачем только я сюда приехала? Зачем?.. - причитала она.
- А что, в Ельце тебе было лучше с твоим братом-алкашом и его дружками-убийцами?.. - хмыкнул я, заводя мотор. - И запомни: теперь ты - королева! А на днях мы вообще отсюда слиняем…
- Куда еще? - устало и безразлично спросила девушка.
- Сама увидишь…
Телегин
…На этот раз Алексей Федорович поджидал меня в переулке Сивцев Вражек, ближе к Гоголевскому бульвару.
- Что там у вас произошло с группой Костомарова? - недовольно спросил Хозяин, брезгливо взяв двумя пальцами конверт с долларами из моих рук и небрежно швырнув его в "бардачок" под щитком управления.
- Не смогли найти общий язык… К тому же они там занимаются черт знает чем!.. Это, знаете ли, чревато осложнениями с властями.
- Конкретнее! - прикрикнул Хозяин.
- Куда уж конкретнее? Они оружием промышляют… На нашего человека покушались… Вооруженное нападение!
- Жив?
- Кто? Наш человек? Жив, что с ним сделается… Они там впопыхах своего дружка замочили…
- Ладно! Разберемся… Ваш человек в состоянии отправиться в Ирак?
- В состоянии, только… - замялся я.
- Что там еще, договаривайте!
- Условие у него…
- Чего-чего? - не понял Хозяин.
- Условие, говорю, выдвигает… Требует, чтобы вместе с ним туда отправилась его невеста…
- Он у вас что, с придурью? - пристально поглядел на меня Алексей Федорович.
Я тяжело вздохнул и отвел глаза, не выдержав его взгляда.
- Что делать? Посылать пока больше некого. Готовлю замену, но это будет к концу года…
- Да черт с ним! - вдруг проговорил Хозяин, махнув рукой. - Приготовьте мне ее данные. Проверю, что за птица, а там пусть улетает…
- У меня тут все записано… - Я протянул листок Хозяину.
- Ну-ка, ну-ка… Костомарова Инна. Год рождения 1977‑й. Место рождения… Понятно! Это что же, родная сестра Костомарова? Из Ельца?.. Вот так номер!
Алексей Федорович немного помолчал, обдумывая сложившуюся ситуацию, потом сказал:
- Пожалуй, есть смысл поиграть с группой ее братца, используя ее саму как приманку. Я это поимею в виду. И очень хорошо, что ее не будет в России… Ладно! Пусть отправляется со своим милым в гости к верблюдам и ослам. Заодно мир посмотрит… У меня ведь, Иван Николаевич, две свои дурехи на выданье имеются. Не успеваю им путевки на заморские курорты приобретать… Скорее бы уж их замуж спихнуть, а там пусть у мужей головы болят…
Когда я вылезал из салона шикарного авто Хозяина, он сказал мне на прощание:
- Учтите, Иван Николаевич, в Ираке не должно быть никаких срывов. А что касается наших американских партнеров, то держите с ними ухо востро. Мне почему-то кажется, что для них наш бизнес - только ширма. По-моему, у них совсем другие интересы…
"Это точно, - подумал я, оказавшись в салоне родной "девятки". - Американцы, что характерно, работают на Америку…"
Подтверждением моего последнего вывода стало очередное предложение Джона Джонсона, сделанное вечером того же дня в ресторане Дома кино.
- Не хотите ли слетать в Ле-Бурже, на международный авиасалон? - задал вопрос после первого блюда, ухи с расстегаями, американец.
- А что я там забыл? - усмехнулся я, дожевывая пирожок с вязигой.
- Сейчас объясню… Считайте это нашим очередным поручением. Да, я совсем забыл вам передать! Пожалуйста, возьмите…
- Что это вы мне суете? - взяв пластиковую карточку, спросил я.
- Ничего особенного! Это два миллиона долларов в "Манхэттен-банк" на счет вашего отделения нашей корпорации.
- Что-то я не пойму… Как это?.. - У меня челюсть отвалилась от неожиданности, и кусочки пирога выпали изо рта на модный пиджак.
- Это всего лишь первый доход от реализации товаров из Москвы на нашем рынке. И что характерно, ваших товаров! Что это вы так удивились?
- Значит, сбыт налаживается, - удовлетворенно проговорил я, облегченно вздохнув и пряча пластиковую карточку поближе к сердцу.
- Да. Эти деньги можете получить в любое время дня и ночи в коммерческом банке "Веста". Он является московским представителем нашего крупнейшего банка. Так как? Вы готовы лететь в Ле-Бурже?
- Хоть сейчас! А что я должен буду там делать?
- Ничего особенного. Просто войдете в контакт с одним видным российским авиаконструктором и как бы невзначай представите ему меня… Все очень просто!
Поездка в Ле-Бурже не отняла у меня слишком много времени. Утром следующего дня я был во Франции, а вечером уже сбегал по трапу "боинга" в аэропорту "Шереметьево-2". За день я успел хорошо прокрутиться - познакомился с генеральным авиаконструктором из ОКБ имени Сухого, под благовидным предлогом представил ему Джонсона, который от щедрот своей фирмы презентовал генеральному модерновый микрокалькулятор. Тогда еще я не знал, что в нем окажется вмонтирован микропередатчик, передающий все расчеты авиаконструктора сотрудникам Джонсона… Так я оказался замешан еще и в техническом шпионаже… Впрочем, если бы я даже знал об этом заранее, что бы изменилось?..
Буров
Из коридора, куда Буров вышел, чтобы немного отдышаться, поскольку в комнате, где сидел следователь Стороженко, плавали клубы сизого табачного дыма от его крепких сигарет, ему хорошо было видно, как усатый опер двигает туда-сюда холодильник на кухне. Рядом с ним он увидел Телегина, который спрашивал:
- Вам не надоело надрываться? В десятый раз передвигаете с места на место холодильный агрегат…
- Послушайте, у вас есть отвертка? - неожиданно спросил оперуполномоченный.
- Все же решили холодильник доломать? Но учтите, за все придется платить… - сквозь зубы процедил Иван Николаевич.
- Значит, нет отвертки? Ну и не надо! Мы и так откроем…
Опер поскреб ногтем уплотнительную резинку на массивной дверце, а затем, достав складной нож, быстро и сноровисто стал откручивать винты, крепившие заднюю стенку. Первый винт, второй…
И вдруг я заметил, как Телегин изменился в лице и, подойдя поближе к усатому, прошептал чуть слышно, но так, что я мог разобрать каждое его слово:
- Погоди, старшой, не гони волну. Твоя взяла. Здесь самый дорогой из орденов. Я тебе дам десять, нет, двадцать тысяч долларов. Никто и не догадается. Слышишь, старшой? Не будь идиотом… Тебе столько в жизнь не заработать…
Но старший лейтенант милиции, отодвинув хозяина квартиры в сторону, как неодушевленный предмет, позвал:
- Понятые, ко мне! Прошу засвидетельствовать очередную находку.
Телегин, схватившись за голову, уселся на стуле с гнутыми ножками. Больше он не издал ни звука на протяжении ближайшего часа.
Понятые не отрывали глаз от рук оперуполномоченного, который отвинчивал последние шурупы. Наконец задняя стенка дверцы была снята, и они смогли разглядеть груду старинных золотых монет и орденские знаки.
- Это знаки, принадлежащие ордену Святого апостола Андрея Первозванного, - сказал подошедший профессор Полянский, поправляя очки, стекла которых у него отчего-то запотели.
- Так и запишем, - по-ученически склонив голову набок, сказал Стороженко, начиная описывать очередную находку в протоколе.
- Да, это старейший российский орден! - как перед зрительской аудиторией, заговорил старый профессор. - Он учрежден Петром Великим предположительно в 1698 году и просуществовал до 1917 года как самая высшая награда Российской империи. Этим орденом награждались как за военные подвиги, так и за отличия на гражданском поприще. Орден не был разделен на степени и имел следующие знаки: золотой крест, голубую ленту, восьмиконечную звезду и золотую цепь…
И вновь Буров почувствовал себя в шкуре подсудимого Мазурина. И это произошло так естественно, что он этому даже не удивился.
Мазурин
А в зале суда, теребя бородку, продолжал витийствовать адвокат Плевако:
- …Предприняв геркулесову работу - перечитав десятки тысяч листов, описывающих десятки лет распущенной жизни, по меньшей мере распущенной юности, и не встретив на пути ни одного светлого лица, светлого факта, обвинитель поддался чувству брезгливости… Так в притоне разврата силою захваченная честная женщина краснеет от стыда при входе постороннего человека, а он считает этот румянец непорочности средством обольщения блудницы…
…Адвокат продолжал отрабатывать свой гонорар, а мысли Мазурина витали далеко от зала судебных заседаний - в Санкт-Петербурге, где удалось раздобыть, пожалуй, самый ценный из трофеев. Достался он ему, скажем прямо, нелегко, потому-то и уступил он его купцу Троицкому гораздо дороже, чем другие ордена, добытые раньше.
За последними представителями графского рода Чернышевых Мазурин следил неусыпно целый месяц. Знал, что брат и сестра Чернышевы, оставшись без попечения родителей, умерших в одночасье от тифа на своей вотчине на Орловщине, решили распродать движимое и недвижимое имущество и отбыть на постоянное местожительство в Париж.
Городской дом в Северной столице удалось продать довольно легко и быстро, а вот свое орловское поместье граф поручил сбыть доверенному лицу - бывшему гусарскому ротмистру Кожеедову, который, разумеется, не преминул здорово надуть хозяев. Дом-то он продал, а вот денежки за него пропил… Ну да Бог ему судья.
Двадцатилетний граф Андрей Васильевич Чернышев, судя по портрету прадеда, был точной его копией. Вот только не унаследовал он от Захара Григорьевича боевого характера. А ведь род Чернышевых всегда был известен на Руси боевыми генералами. Взять хотя бы Григория Петровича Чернышева - генерал-аншефа, прославившегося в битвах против шведов. За мужество и доблесть он был пожалован двумя портретами Петра Великого, украшенными алмазами, званием сенатора, графским титулом и орденом Святого апостола Андрея Первозванного. А третий его по счету сын, Захар Григорьевич! Тот вступил в военную службу тринадцати лет от роду, пользовался благоволением императрицы Елизаветы Петровны, а затем и Екатерины Великой, которая пожаловала его званием генерал-аншефа и орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Кстати, одно время он даже являлся московским градоначальником и был удостоен за эту службу ордена Святого Владимира первой степени.
Но куда уж графу Андрею до его славных предков! Ему бы сытно поесть да сладко поспать. Вот младшая сестрица его Вера - боевая барышня. В свои пятнадцать лет и на коне скачет, и из пистолета не промахнется. Огонь-девка! Да только вряд ли ей удастся стать второй кавалерист-девицей, такой же бедовой, какой была Надежда Дурова…
Нет, нет и нет! Мельчают отпрыски некогда славных генеральских родов.
Итак, Андрей и Вера вознамерились отбыть в Европу. Их отъезду Мазурин мешать не собирался. Его, как можно догадаться, интересовал только их багаж. Потому-то он и нанял известного в округе вора Игнашку, для того чтобы тот выкрал знаки ордена Первозванного. Игнашка, помогая грузить графский багаж на корабль, "случайно" уронил небольшой саквояж в воду, рядом с пристанью. На это никто не обратил особого внимания. А зря! Ведь именно там находилась коробочка с орденскими знаками - сие Мазурин знал наверняка.