Когда сестра убежала за портфелем, Тимонин встал и подошел к окну. Из палаты просматривался больничный двор, застроенный деревянными сараями и засаженный молодыми чахлыми тополями. На заднем плане виднелась котельная с высокой трубой, пускающей в небо черный дым, и одноэтажный кирпичный домик – видимо, больничный морг.
Картина была такой скучной, что захотелось спать, и он снова лег на кровать.
– Вот ваш портфельчик.
Сестра неслышными шагами вошла в палату, поставила портфель на стул. Тимонин открыл замок, убедился, что деньги, как ни странно, на месте, сунул портфель под кровать и снова лег на спину. Сомова остановилась в дверях и, наконец, решилась на вопрос.
– А правда, что вы спасли тех людей из вертолета?
– Я что? Я спас? – переспросил Тимонин. – Кого?
О своем подвиге Леонид почти ничего не помнил. Мало того, он плохо понимал, где находится, как сюда попал, за какую провинность ему нужно валяться на этой койке. Сомова, оценив скромность больного, больше не стала ни о чем спрашивать. Выйдя в коридор, она села за стол рядом с дверью в палату Тимонина, включила лампу и начала фасовать таблетки по пакетикам.
Тимонин ненадолго задремал, но был разбужен тяжелыми шагами. Растворив обе створки двери, в палату вошли двое военных и поставили у противоположной стены еще одну койку. Затем вкатили каталку с восседавшим на ней пожарным-полковником. Будь Тимонин в здравом рассудке, он не узнал бы спасенного им человека.
На грудь, спину, руки, лицо полковника, поцарапанные металлом, порезанные осколками лопнувших иллюминаторов, наложили повязки, в несколько слоев замотали бинтами, израсходовав на одного пожарного недельную норму перевязочного материала, отпущенного на всю больницу. Сломанные в голенях ноги закрывали шины и гипс. Из-под повязок на Тимонина глядели живые черные глаза.
– А я сам к тебе попросился, – сказал полковник. – Меня тоже в одиночку поместили, так я там за час чуть от скуки не подох. Виноват, не представился. Белобородько Василий Антонович. А тебя как величать?
– Меня? – переспросил Тимонин. – Леня.
– Ну, значит, будем дружить, Леонид. Я уже сказал, кому надо, коньячка сейчас принесут, дерябнем за мое спасение, за твое здоровье. И телевизор доставят.
В палате снова появились лейтенант и прапорщик. Поставили в углу высокую тумбочку, водрузили на нее телевизор. Через несколько минут между кроватями Тимонина и Белобородько стоял стол, покрытый клеенкой.
– Ты вот что, – тронул прапорщика за рукав Белобородько. – Поставь сюда, рядом с моей кроватью, стул. Слетай в дежурку, доставь сюда мою форму, и все это дело повесь на стул. Сверху – китель с погонами и орденскими колодками. Чтобы из коридора было видно, что тут лежит без пяти минут генерал. К нам завтра большие люди придут. Даже из газеты корреспондента присылают.
– Слушаюсь! – Прапорщик исчез за дверью.
Глава 14
Руслан Валиев и два его компаньона добрались до Калязина без приключений. Они быстро нашли больницу, расположенную у въезда в город, заплатили охраннику, стоявшему на воротах, чтобы пропустил машину на территорию больницы. "Нива" остановилась в удобном месте: в густой тени трансформаторной будки.
– Подождем, – сказал Валиев. – Нужно, чтобы объявили отбой и погасили свет в палатах. В какое время в больницах вырубают свет?
Сидевший на заднем сиденье рядом с бригадиром бывший борец Магомет Нумердышев неопределенно пожал плечами.
– Наверное, в одиннадцать. Когда я лежал в больнице…
– Тогда пойдем в начале двенадцатого, – сказал Валиев, – и сделаем все, как надо. Обстоятельно, без спешки. – Он посмотрел на светящиеся в темноте стрелки наручных часов: ждать долго, а терпения нет. И разговоры разговаривать не о чем: все, вплоть до мелочей, обговорили еще по дороге. – Давай, топай на разведку. Все проверь, осмотрись хорошенько. И без спешки. Никто за нами не гонится, – повернулся Валиев к водителю Байраму Фарзалиеву.
Байрам знал, что делать. Он выбрался из машины, тихо захлопнул дверцу, и через пару секунд мужской силуэт растворился в темноте.
Пожарный Белобородько оказался мужиком, некрепким на спиртное. Он осилил три рюмки коньяка, затем повалился на постель, заявив, что сломанные ноги болят, и, устроившись на подушке, делал два дела: смотрел футбол и из последних сил боролся с тяжелой дремотой. То закрывал глаза и негромко похрапывал, то просыпался и спрашивал, какой счет и кто с кем играет.
Когда стемнело, в палату вошла сестра Сомова, включила верхний свет и сделала пожарному укол амнапона.
Тимонин от укола отказался. Ему не нравилось, когда женщины шлепают его по заду. Нравилось – наоборот. Он подошел к окну и замер. Над городом спустились сумерки. Из окна Леониду было видно, как на улице за забором зажглись уличные фонари. Их блеклый голубой свет заслоняли своими черными листьями разросшиеся у забора тополя. Но и в этом бледном освещении он увидел, как через распахнутые ворота во двор въехала светлая "Нива" с затемненными стеклами и остановилась рядом с будкой электроподстанции, точно напротив больничных окон. Погасли фары и габаритные огни, но никто из "Нивы" не вышел. Казалось, из-за темных стекол за больничным корпусом, за освещенными окнами, за Тимониным наблюдают чужие враждебные глаза.
Он испытал странное беспокойство и, подойдя к выключателю, погасил свет, чтобы чужаки из "Нивы" не пялились в его окно.
Неожиданно заворочался полковник. Он приподнялся на локте, взглянул на Тимонина и спросил:
– Кто с кем играет? И какой счет? – Задав эти вопросы, тут же отвернулся к стене и захрапел.
Тимонин помотался по палате, от нечего делать застелил свою измятую постель, отодвинул стул с формой пожарного за изголовье его кровати, чтобы не попадался на пути и снова встал у окна.
Байрам спрыгнул с пандуса, прошел вдоль здания, вернулся к парадному входу и вошел внутрь освещенного помещения, оглядываясь по сторонам. За стойкой сидел немолодой усатый мужик в камуфляжной форме, за спиной охранника была дверь в служебную комнату. Прямо перед Байрамом – крутящийся никелированный турникет, за ним – площадка с коридорами, лестничные марши, ведущие наверх и вниз, в подвал. Вот и вся обстановка.
К стене перед входной дверью прикрепили объявление, исполненное от руки красными печатными буквами: "Внимание! В связи с обострением эпидемиологической обстановки, в больнице карантин. Вход посетителей строго запрещен. Администрация".
Байрам дважды прочитал карантинное объявление, подошел к стойке, поставил на нее локти и дружелюбно взглянул на охранника.
– Моего друга к вам положили, на второй этаж, в травматологию. Хочу на минутку к нему зайти. У меня хорошая новость.
Охранник не удивился позднему появлению кавказца. В больницу в неурочный час приходило много людей, и все просили об одном: срочно повидать родственника или знакомого.
– Вон объявление, – сказал он, – у тебя за спиной. Если твоя новость хорошая, она и до завтра не прокиснет. Утром напишешь записку, передашь с сестрой.
– Я видел объявление, – улыбнулся Байрам. – Но мне только на минутку.
– Всем на минутку, – покачал головой мужик. – У нас карантин. В какой палате твой друг? Может, он не у нас.
– В четырнадцатой. Фамилия – Тимонин.
Охранник нацепил очки, перевернул страницу регистрационного журнала, провел пальцем по строчке.
– Тимонин, есть такой. Помещен в отдельную палату. Номер четырнадцать.
Байрам опустил руку в карман, положил на стойку деньги. Охранник проворно спрятал купюры в карман и позволил себе ответную улыбку.
– Проходи. Но только ненадолго.
Посетитель крутанул турникет, поднялся по лестнице на второй этаж и прошел по коридору до конца. Так, четырнадцатая палата последняя с левой стороны, дверь закрыта. Напротив – мужской туалет. И еще одна дверь с табличкой "Служебный вход".
Байрам приоткрыл служебную дверь. Тусклая лампочка освещала замусоренную окурками площадку и лестницу, спускавшуюся в темноту. Туда можно не ходить. На черной лестнице в этот час никого, а дверь внизу заперта. Байрам дергал ее, когда обходил здание.
Он вернулся к палате, еще раз отметив, что в коридоре стоит письменный стол дежурной сестры. Очевидно, она раздает лекарства или делает уколы. Этот стол возле самой палаты очень некстати.
Байрам постоял возле двери, прислушался, потянул на себя ручку и сквозь дверную щелку увидел человека, лежавшего на кровати лицом к стене. Спину, руки и даже голову больного покрывал слой бинтов.
Видимо, Тимонин здорово пострадал в той аварии, если его так, с ног до головы, спеленали. Он распахнул дверь пошире, просунул голову в палату. Человек в бинтах тихо сопел во сне. У противоположной стены стояла другая кровать, пустая, ровно застеленная. Хорошее тут место, тихое. И момент удобный.
Можно пришить Тимонина хоть сейчас. Подойти сзади, отрезать острым ножом голову и положить ее в тумбочку. Вот же веселья будет утром. Человек просыпается, по привычке хочет надеть очки или взглянуть на часы… А голова в тумбочке. Действительно, весело.
Но всему свое время. Байрам осторожно прикрыл за собой дверь, он уже увидел все, что хотел, и неслышными шагами вышел на площадку, спустился вниз по лестнице и попрощался с охранником.
Девяткин был на полпути к Москве, когда надумал позвонить жене Тимонина Ирине Павловне. Решил рассказать, что, называя вещи своими именами, дело оказалось выше его головы, он сел в лужу. Намотал на спидометр чужой машины сотни километров, исходил десятки лесных троп, но к Лене Тимонину даже не приблизился.
Боков, переживший за день много неприятных приключений, тревожно дремал на переднем сиденье. Майор набрал номер, услышав "але", не стал пересказывать всех злоключений вчерашнего и сегодняшнего дней, только сказал, что они с Боковым возвращаются обратно ни с чем.
Голос Ирины Павловны, к его удивлению, оказался оживленным, даже веселым.
– И хорошо, что вы возвращаетесь. Представляете, Леня нашелся. Совершенно неожиданно. И в неожиданном месте.
– Нашелся? – Девяткин чуть не выронил трубку.
Услышав слово "нашелся", Боков проснулся окончательно, встрепенулся, закурил, прислушался к разговору. Но до его слуха долетали лишь междометия, произносимые Девяткиным: "угу" и "ага".
– Я еще не знаю всех подробностей, – говорила Ирина Павловна. – Но мне звонили из больницы, из Тверской области, из Калязина. Я смотрела по карте, это не так далеко от Москвы. Леня там, в больнице. Вы меня слышите?
– Угу, – подтвердил Девяткин.
– Завтра утром я еду к нему, – говорила Ирина Павловна. – Вернее, мы вместе поедем к Лене. Он будет рад вас видеть. В больнице карантин, родных и знакомых на пушечный выстрел не подпускают. Но главный врач пообещал завтра сделать исключение.
– Ага, – сказал Юрий.
– С ним ничего серьезного, какие-то царапины на теле и еще синяки, – продолжала Тимонина. – Так сказал врач. Во всех подробностях я не знаю того, что произошло. Разбился какой-то пожарный вертолет, и Леня оказался поблизости. Он нам сам обо всем расскажет. Скорее всего его завтра же и выпишут. Представляю, какое там, в провинциальной дыре, царит свинство, антисанитария… Но все равно… Боже, как я счастлива! Вы откуда звоните?
– Пока еще из области, едем к вам.
– Вот и прекрасно. И чудно. Как только позвонили из больницы, я вызвала повара. К вашему приезду будет такой ужин, надолго запомните. А завтра отметим событие все вместе. С Леней.
– Угу, – повторил Девяткин.
– Значит, жду вас?
– Ага, ждите. Мы постараемся приехать поскорее.
Боков нервно кусал губу. Отсюда из машины в присутствии Девяткина он не мог связаться с Казакевичем и выяснить, что и как. Похоже, Тимонина нашли и грохнули. Возможно, он будет жить. Еще какое-то время. Очень непродолжительное. Но ясно другое: к нему, Саше Бокову, фортуна благосклонна. Он в крови руки не испачкал. Приключение окончено.
– Что произошло? – вслух спросил он.
– Леонид нашелся, – ответил Девяткин. – В больнице города Калязина.
– Что он там делает? – округлил глаза Боков.
– Ирина Павловна говорит, что мы это узнаем завтра. Когда с ним встретимся.
После разговора с Тимониной майор без видимой причины почему-то злился. Он перестроился в левый ряд и неожиданно пересек прямую разделительную линию. Выехав на встречную полосу, развернулся и погнал машину в обратном направлении.
– Что случилось? – встрепенулся Боков.
– На этот раз не у тебя, а у меня плохое предчувствие.
Лицо Девяткина было таким злым и решительным, что Боков не рискнул приставать с новыми вопросами.
В двенадцатом часу окна больницы одно за другим стали гаснуть. Валиев включил свет в салоне "Нивы", вытащил из-под сиденья "ТТ", поставил курок в положение предохранительного взвода и сунул пистолет под ремень, за спину.
На этом ремне уже висели замшевые ножны, хранившие в себе массивный тесак из нержавейки с ручкой из натурального рога. Валиев поставил на сиденье и расстегнул "молнию" длинной сумки из синтетической ткани, вытащил и проверил два боевых помповых ружья "Иж-81" классической компоновки.
По опыту Валиев знал: оружия, равно как и патронов, никогда не бывает слишком много. Того и другого чаще не хватает. Случись что-то непредвиденное, из пистолета не отобьешься. Итак, ружья в порядке. На дне сумки лежали еще две пары наручников, коробки с патронами, ножи, два рулона широкой клейкой ленты, пара мужских носков, засунутых один в другой. Валиев бросил в сумку садовые ножницы, сверху всего этого добра положил пятнистую камуфляжную куртку и переставил сумку на колени Нумердышева, ему нести эту поклажу. Тот только покорно вздохнул и крепко прижал сумку к себе.
Сидевший на водительском месте самый молодой из всей компании Байрам Фарзалиев тоже готовился к предстоящим событиям. У Байрама был пистолет, но молодой человек, с кривой улыбкой наблюдавший за приготовлениями Валиева, был уверен, что огнестрельного оружия не потребуется. Они пришли в какой-то убогий клоповник, в провинциальную больницу, а не к вражескому укреплению. Дело легкое, оно не отнимет много времени. И никакой стрельбы.
По плану Байрам должен был зайти первым. Зайти в ту самую дверь, куда уже заходил. И разобраться с тем усатым немолодым охранником, которому давал деньги.
Он вытащил из кармана медный кастет. Ручка кастета была тяжелой, массивной, вперед выдавались четыре кольца, в которые следовало вставлять пальцы. Каждое кольцо заканчивалось круглым шипом, широким в основании и острым на конце.
Валиев в четыре затяжки скурил сигарету, потушил окурок о каблук. Кажется, все. Можно идти. Он мысленно призвал на помощь Аллаха, скинул с себя пиджак и повесил его на крючок, закатал по локоть рукава черной рубашки.
Положив кастет в боковой карман пиджака, Байрам зашагал к парадной двери. Распахнув ее, прошел предбанник и оказался перед стойкой охранника.
Усатый мужик поднял на посетителя удивленные глаза. Байрам стоял перед стойкой, опустив взгляд, и слабо пошатывался из стороны в сторону.
– Брат, – прошептал он, – сердце схватило, чуть не умер. Врача позови. Пожалуйста.
Усатый дядька, не зная, что делать, поднялся со стула. По инструкции он не имел права оставить свой пост и бежать в приемное отделение за дежурным врачом. Наконец он принял решение. Вышел из-за стойки, крутанув турникет, и приблизился к "больному". Байрам вытащил руку с кастетом из кармана пиджака, спрятал сжатый кулак за спиной. Повернувшись к охраннику правым плечом, примерился для удара. И через секунду кастет выскочил из-за спины кавказца, описав в воздухе короткую дугу. Это был расчетливый смертельный удар, направленный снизу вверх. Шипы кастета разорвали нижнюю часть лица, вошли в тело по самые кольца. Охранник, выпучив глаза, упал на спину, ударившись головой об стальной турникет. Агония могла закончиться через секунду, а могла продлиться несколько минут. Байрам нагнулся над охранником, размахнулся и добил его ударом кастета между глаз.
Глава 15
Несмотря на поздний час, Тимонин начал "сматывать удочки", твердо решив, что больше не останется в этой душной клетке ни одной минуты. Но не уходить же из больницы в женской пижаме в цветочек или в дырявых залатанных портках дяди Коли, темная ему память. Значит, придется воспользоваться одеждой пожарного.
Тимонин подошел к стулу, на котором висела форма соседа, примерил брюки. Почти в самый раз, в поясе можно убавить пару сантиметров. Он застегнул ремень на последнюю дырку, натянул на себя рубашку, галстук на резиночке, облачился в китель с наградными колодками. Ботинки пожарного немного жали в подъеме, но и такая обувь лучше больничных тапочек, пошитых из старого валенка. Белобородько заворочался на своей кровати, перевернулся на спину, отрыл рот и сказал: "уму-му-уму".
– Не поминай лихом, – ответил Тимонин.
Подхватив портфель, он высунул голову из палаты, соображая, в какую сторону идти. Верхний свет уже погасили, только лампа на столе сестры осталась включенной.
Тимонин пересек коридор, нырнул в дверь черного хода. На лестнице стоял полумрак, пахло мышиным пометом и залежавшимися окурками. Обхватив ладонями перила, он осторожно, ступенька за ступенькой, стал спускаться по темной лестнице.
…В это время Байрам Фарзалиев ухватил мертвого охранника за руки, волоком оттащил тело за турникет, дальше – за стойку. Ногой распахнул дверь в служебную комнату, включил свет.
Маленькая темная конура, в которой едва хватало места для одного человека, заполненная больничной рухлядью. Короткая металлическая кровать вдоль стены, тумбочка у окна, двустворчатый шкаф с облезлой полировкой, рукомойник. Под ним пластмассовое ведро. Куда же запихнуть этого черта? Шкаф слишком узкий, труп туда не влезет. Остается только кровать. Встав на колени, Байрам подогнул колени трупа, поднатужился и затолкал туловище, а затем ноги под кровать.
Выскочив из здания, он взмахнул руками: путь свободен. Из машины быстро выбрались Валиев и Нумердышев с тяжелой сумкой на плече. Валиев зашел в больницу первым, бегло осмотрелся и все понял без слов. Нумердышев перекинул сумку через стойку, бухнул на письменный стол, расстегнул "молнию". Байрам вытащил камуфляжную куртку с нашивкой "охрана" на рукаве, просунул руки в рукава. Затем переложил в карман куртки пистолет "ТТ". Нумердышев схватил сумку и пошел к лестнице. Валиев зашагал следом, шепча про себя последние слова молитвы.
Тимонин спустился по черной лестнице на первый этаж, остановился на площадке и огляделся. Грязь и полумрак. Под потолком в стеклянном запыленном плафоне, похожем на огромный стакан, едва теплится полудохлая лампочка. Не любивший замкнутых помещений, он решил, что отсюда надо выбираться как можно скорее, и он подергал дверь в коридор первого этажа. Заперто. Спустившись на три ступеньки вниз, вгляделся в темноту лестницы, уходящей в подвал, и в нише на стене заметил электрорубильник и выключатель. Дернул ручку рубильника вверх, надавил пальцем красную кнопку выключателя. В подвале загорелось несколько тусклых лампочек, осветились лестничные ступени, светлые стены в ржавых разводах протечек.
Минуту Тимонин колебался, решая, возвращаться ли ему назад или попробовать выбраться из здания через подвал, и остановил выбор на последнем варианте.