Подвал, сообщавшийся под землей с какими-то хозяйственными постройками, оказался куда длиннее самого здания больницы и напоминал собой кривой узкий коридор, конец которого терялся где-то в полутьме водяных испарений.
Пройдя шагов двадцать, Тимонин остановился, обнаружив слева некий аппендикс: комнатку метров в шесть, лишенную окон. Под потолком светилась голая лампочка. Вдоль стены расставлены деревянные козлы, положили на них несколько досок, сверху бросили тюфяк. Получилось нечто вроде кровати.
На этом ложе, подогнув колени к животу, подложив под голову свернутую робу, лежал лохматый мужик в голубой майке и брезентовых штанах. Возле кровати валялись пустые бутылки из-под портвейна, стояли резиновые галоши и ящик со слесарным инструментом.
Тимонин не стал его тревожить и пошел дальше. Однако ему не пришлось проделывать весь путь до конца. На середине тоннеля он остановился под окном, без стекол и решеток. Оно оказалось узким, как крепостная бойница, но ловкому человеку пролезть можно. Тимонин притащил два пластиковых ящика из-под бутылок, на которые натолкнулся по дороге сюда, поставил ящики один на другой, вскарабкался на них и потянулся рукой вверх, чтобы зацепиться за кирпичи, но не удержался и полетел вниз. Перевернувшись в воздухе, он грохнулся грудью на бетонный пол, ударился лбом о нижнюю трубу и потерял сознание.
Валиев и Магомет Нумердышев поднялись на второй этаж больницы. Перед тем, как двинуться вперед, выглянули в коридор. Над письменным столом в конце коридора склонилась женщина в белом халате, видимо, дежурная медсестра.
Валиев вышел из-за угла и направился к ней. Медсестра сняла очки, закрыла журнал и, прищурив глаза, поднялась со стула. Из-за света настольной лампы она в первую минуту не разглядела тех, кто идет по коридору. А когда поняла, что перед ней какие-то посторонние люди, кавказцы, даже не испугалась – за долгие годы работы в больнице многого пришлось навидаться. Она уже собиралась спросить, кто эти незнакомые, но Валиев опередил ее.
– Как наш герой? – бодрым голосом проговорил он. – Как его самочувствие?
Сомова, не понявшая, о каком именно герое идет речь, секунду молчала, потом переспросила:
– Герой?
Нумердышев спокойно поставил сумку на пол, зашел за спину сестры.
– Герой, конечно, герой, – улыбнулся Валиев.
– А, Тимонин, – догадалась сестра. – Кажется, он спит. Я еще не заглядывала в четырнадцатую палату. Вы, простите, кто?
– Я-то? А ты чего, сама не видишь? Я – Красная Шапочка.
– Что вы тут, что вам тут на… – договорить она не успела.
Подкравшийся сзади Нумердышев заткнул тяжелой, как лопата, ладонью ее рот, другой рукой вцепился ей в волосы и дернул голову на себя. Валиев шагнул вперед, выхватил из кармана заточку, ткнул ее в грудь Сомовой и прошипел:
– Чи-чи-чи-чи, тихо, тихо. Люди спят. Вот так, вот так. Вот и умница. Вот и все.
Медсестра закряхтела, кашлянула и стала тяжело, подогнув набок ноги, валиться к ногам мужчин. Они подхватили Сомову и отволокли ее на черную лестницу…
Байрам, облаченный в камуфляжную куртку, несколько минут сидел на стуле, изображая из себя охранника, и нервно барабанил пальцами по столешнице.
Интересно, что происходит наверху, в палате Тимонина? Неплохо бы взглянуть на все это хоть одним глазом. Он пожалел, что бригадир не взял его с собой. Наверняка сейчас Валиев, орудуя садовыми ножницами и тесаком, режет этого хрена на мелкие кусочки. А тот медленно исходит кровью и скулит, как подыхающая собака.
За окном прокричала незнакомая птица, и Байрам вздрогнул от этого крика.
Нет, нельзя мучить себя неизвестностью. Он поднялся со стула, замер, прислушался. Монотонная гудящая тишина. И тут входная дверь хлопнула так громко, так неожиданно, что Байрам подскочил, словно подброшенный катапультой.
Перед турникетом стоял мужчина средних лет в спортивной куртке, за его спиной переминался с ноги на ногу молодой человек болезненного вида с усталым, каким-то серым лицом.
Кого это принесло на ночь глядя? Байрам поправил сбившуюся на сторону камуфляжную куртку и, стараясь выглядеть спокойным, поднял голову.
– У нас карантин. Вот, объявление висит.
– Уже прочитал, – кивнул Девяткин.
Он шагнул к стойке охранника, вытащил из нагрудного кармана куртки полицейское удостоверение и развернул его перед носом азербайджанца. "Девяткин Юрий Иванович", – прочитал Байрам.
– Полиция, – сказал Девяткин.
Сердце Байрама забилось громко, как церковный колокол. Полиция. Откуда? С какой стати? Сколько их тут? Только двое, или есть еще люди, на улице?
– Сегодня к вам поместили человека по фамилии Тимонин, – продолжал Девяткин. – В какой он палате? Номер?
– В какой палате? – переспросил Байрам. – Ах, в какой палате… Он в палате. А как же… Да, конечно, Тимонин в четырнадцатой палате. Проходите, пожалуйста. Второй этаж. В конце коридора.
– Спасибо, – кивнул Девяткин.
Он пропустил Бокова вперед себя. Молодой человек повернул турникет, дошагал до лестницы. Юрий последовал за ним. Прошел через турникет, но остановился, бросил косой взгляд назад и зашагал дальше.
Байрам сунул руку в карман куртки, обхватил рукоятку пистолета, положил палец на спусковой крючок и привстал со стула.
Теперь он видел только спину Девяткина, обтянутую короткой спортивной курткой. Если дрожат от волнения руки, если не уверен в себе – не целься в голову. Это плохая мишень. Выбирай ту, куда легко попасть. Хорошо бы, пуля вошла в самый центр этой спины, в позвоночник. Чтобы сразу… Чтобы насмерть. Сопляк, шагавший впереди, не в счет. С ним успеется. Первым надо валить старшего.
Байрама и Девяткина разделяли метров десять, не больше. С такого расстояния трудно промахнуться. Байрам вытащил из кармана пистолет, начал медленно поднимать ствол…
А дальше – глаза его словно туманом заволокло. Он видел, как Девяткин резко повернулся к нему лицом, и сразу раздался выстрел. Пуля обожгла левое плечо, раздробила ключицу.
В первую секунду Байрам не понял, кто стрелял, и откуда прилетела эта пуля, в руках мента оружия не было. Его шатнуло, но он устоял на ногах, не выронил пистолета. Отступая к двери в служебную комнату и поняв наконец, что Девяткин стрелял через карман куртки, Байрам поднял правую руку и дважды выстрелил. Первая пуля застряла в перилах лестницы. Вторая по касательной прочертила по стене и, разбив двойные стекла, ушла в окно, расположенное между лестничными пролетами.
– Ложись! – обернулся к Бокову Девяткин.
Но тот, кажется, ничего не слышал. Испуганный, оглушенный пальбой, опустился на корточки, вжал голову между колен и прикрыл затылок ладонями.
Юрий стал вытаскивать пистолет из кармана, чтобы произвести решающий прицельный выстрел. Он спустился на две ступеньки ниже и вскинул руку.
Пуля, выпущенная Девяткиным, разорвала правую щеку Байрама. Брызги крови попали в глаз.
Байрам расстрелял в ответ три патрона. Все выстрелы оказались неточными. Он боком шагнул к двери в служебную комнату, толкнул ее плечом. Девяткин спускался по лестнице и стрелял. Одна пуля расщепила дверной наличник, вторая застряла в стене. Байрам успел захлопнуть дверь, задвинул щеколду с другой стороны.
Девяткин занял позицию за стойкой, наискосок от двери, поднял пистолет и выпустил три пули через дверь. В стороны разлетелись острые щепки. Левой рукой он вынул из кармана снаряженную обойму и только после этого сделал последний, восьмой, выстрел в дверь.
Байрам вскрикнул. Он уже растворил обе створки окна, готовился выпрыгнуть из комнаты, когда проклятый восьмой выстрел достал его. Пуля врезалась в левый бок, под ребра, и отбросила Байрама на койку.
Девяткин вытащил расстрелянную обойму, загнал снаряженную обойму в рукоятку пистолета, передернул затвор и крикнул:
– Выходи с поднятыми руками!
Байрам хотел ответить каким-нибудь ругательством, но не смог. Он полусидел на кровати, прислонившись спиной к стене.
– Выходи! – еще громче крикнул Девяткин.
Байрам чуть слышно застонал. Всю свою недолгую жизнь он был на удивление везучим парнем. И вот в незнакомом городке, в убогой больнице, словно смеха ради, его пристрелил какой-то мент. Он попробовал поднять руку и сделать хоть один выстрел, но пистолет выскользнул из ладони и грохнулся на пол. Байрам всхлипнул.
Девяткин обогнул стойку, прижался спиной к стене, сделал пару шагов вперед и со всей силой ударил ногой по двери. Вывернутая щеколда полетела под кровать, и он, прицелившись, дважды выстрелил в темноту. Первая пуля врезалась в стену, точно над головой Байрама, посыпав его каштановые волосы сухой штукатуркой. Вторая пробила лобную кость над правой бровью и вышла из затылка.
Девяткин нащупал выключатель на стене, включил свет. На черном от крови матрасе лежал мертвый кавказец. Из-под койки торчали чьи-то ноги, обутые в высокие башмаки на шнуровке.
Глава 16
Пожарный Белобородько, усыпленный уколом амнапона, видел очередной короткий, но очень страшный сон, по второму и третьему разу переживая кошмары прошедшего дня.
Вертолет врезался в опору высоковольтной электролинии и стремительно падал вниз. На глазах Белобородько сорвавшийся со стоек ряд кресел припечатал к потолку вертолета Абрамова, старого приятеля Белобородько, капитана пожарной службы. Абрамов не был пристегнут ремнями безопасности.
Полковник застонал во сне, взмахнул рукой, стараясь освободиться от дикого видения, и оно исчезло. Но теперь Белобородько наблюдал со стороны самого себя.
Его тело висит на высоковольтных проводах, а внизу, под опорами электролинии, стоит жена Белобородько Олимпиада Кирилловна. Она посылает пожарному, висящему на проводах, воздушные поцелуи. Мол, мысленно я с тобой. Терпи, родимый. "Гадина ты!" – кричит в ответ жене Белобородько и выпускает изо рта электрическую молнию…
Пожарный тихо вскрикнул. Захотелось проснуться. И это желание незамедлительно осуществилось. Кто-то с силой пнул его подметкой ботинка.
Белобородько еще не раскрыл глаз, только перевернулся на спину, и тут сразу ощутил на груди неподъемную тяжесть, будто на него навалили несколько мешков с картошкой, а сверху положили холодильник, набитый кирпичами. И еще странное неудобство во рту… Медленно возвращаясь от наркотического сна к яви, Белобородько открыл глаза.
Лучше бы он этого не делал.
В палате горел яркий свет. Над ним нависала темная человеческая тень. Другая тень уселась на грудь полковника. Человек так хорошо устроился, что и не собирался слезать.
Белобородько дернул вниз закинутые за голову руки и понял, что не может пошевелить верхними конечностями. Запястья были накрепко примотаны клейкой лентой к верхней перекладине металлической кровати.
На его животе сидел незнакомый человек, средних лет грузный кавказец. Другой кавказец с забинтованной правой рукой склонился у изголовья кровати.
– Ну что, герой, узнал меня? – хриплым зловещим шепотом спросил он и наклонился над спортивной сумкой, стоявшей у ног.
– Му-му-му, – ответил Белобородько.
Валиев разогнулся и пощелкал садовыми ножницами прямо перед носом полковника. Белобородько не испугался ножниц, он видел в жизни кое-что пострашнее садового инвентаря. Он испугался дикой, перекошенной нечеловеческой злобой физиономии неизвестного мужика. В глазах Валиева плясало пламя адского огня.
– Здорово тебе морду порезало и все остальное, – прошептал Валиев. – Но этого мало, герой. Одних царапин мало. Теперь посмотрим, что умею я.
Садовые ножницы уже готовы были впиться в глаза Белобородько, но тут в палату издалека долетел сухой хлопок пистолетного выстрела.
Затем короткое мгновение тишины, и тут же снова несколько выстрелов подряд. Опытный человек сразу определит: стреляют из разных стволов, из разного оружия.
– Черт, менты, – прошептал Нумердышев.
Оставаясь сидеть на животе Белобородько, он повернулся, сбросил ноги на пол. И так, вытянув голову к двери, прислушиваясь, застыл. Два выстрела, еще два…
– Откуда тут менты? – Валиев бросил ножницы на пол. – В такое время, в этом клоповнике – и менты?
Нумердышев слез с кровати, вытащил из сумки ружье. Ступая на цыпочки, подошел к двери, выглянул в коридор, в котором кто-то уже зажег верхний свет. Выстрелы разбудили больных. У дверей палат вдоль всего коридора топтались люди, встревоженные и растерянные. Четверо мужчин, собравшись кучкой, о чем-то переговаривались.
– Ну, что там? – тихо спросил Валиев, оставаясь стоять у изголовья кровати. – Ну, чего?
– Черт его знает, – повернул голову Нумердышев. – Ментов не видно. Больные в коридор вышли. Вон сколько народа, весь вид загораживают.
– Больные, мать их, вышли, – едва не заскрипел зубами Валиев.
Девяткин несколько секунд стоял над трупом молодого кавказца, одетого в куртку с нашивками "охрана" на правом рукаве и на груди. Труп полусидел на кровати, на полу валялся пистолет. Что это был за человек? И почему он решил расправиться с Девяткиным? Прическа посетителя ему не понравилась? Труп смотрел на Девяткина прищуренными укоряющими глазами, словно хотел сказать: ну, зачем же ты со мной так?
Майор поднял с пола пистолет "ТТ", поменял расстрелянную обойму на ту, что нашел в кармане кавказца, сунул трофейный пистолет в карман. Из-под ремня достал собственный "макаров". Выйдя из служебной комнаты, не выпуская из рук пистолета, поднялся на один пролет верх.
Между этажами стоял Боков, держась обеими руками за перила.
– Ты как? – спросил Девяткин.
– Уже нормально. Лучше не бывает. Немного штормит, – попытался растянуть в улыбке бескровные серые губы Боков, – а так хорошо. Не то слово, как хорошо.
Свободной рукой Девяткин потрепал молодого человека по плечу.
– Молодец. Храбрый, мужественный парень.
– Я пойду с вами, – сказал Боков. – Дайте мне пистолет.
– Застрелиться хочешь? – Девяткин шагнул на верхнюю ступеньку, но Боков вцепился в рукав его куртки и заявил:
– Тогда я пойду без оружия.
– Иди, – пожал плечами майор. – Но сперва смастери себе рогатку. Вон там, внизу, лежат два трупа. И третий мне не нужен. Стой здесь и не рыпайся.
Он отцепился от Бокова и слегка оттолкнул молодого человека в сторону, к стене.
Нумердышев высунул голову в коридор, повернулся к Валиеву.
– Никого нет, только больные. Уходить надо.
– Уйдем, – кивнул Валиев.
– Как? Байрам говорил, что черный ход закрыт. Железная дверь.
– Уйдем, как пришли, – ответил Валиев. – Через ту же дверь. Это не менты стреляли. Кто угодно, но не менты.
Слышавший выстрелы Белобородько закрыл глаза и сделал вид, что потерял сознание. Он и вправду был недалек от обморока. Спасение где-то рядом, в двух шагах. Ему повезло вчера, когда незнакомый человек, волею случая оказавшийся поблизости от места аварии, вытащил его, оглушенного, со сломанными ногами, из вертолета, готового вспыхнуть факелом. То был королевский подарок судьбы. Но с чего бы судьба так расщедрилась? Нет, рано радоваться.
Валиев, до дрожи злой от того, что не дали осуществить задуманное, словно прочитал сокровенные мысли пожарного. Он прислонился губами к самому уху Белобородько, прошептал:
– Думаешь, я о тебе забыл? Думаешь, все кончилось, а? На, гад, получай!
Глубоко вжав дуло ружья в пах Белобородько, нажал спусковой крючок.
Выстрел оказался таким оглушительно громким, что звякнули стекла в рамах.
Тяжелая круглая пуля, прошив все туловище, вышла из левой половины спины, над лопаткой. Белобородько вытянулся на кровати во весь рост и затих. Валиев передернул затвор.
Выстрел, похожий на взрыв гранаты, прокатился гулким эхом по всему корпусу, напугал больных, собравшихся в коридоре. Люди, мгновение назад тихо шептавшиеся друг с другом, сорвались с места и опрометью бросились к лестнице.
Кто-то истошным голосом закричал:
– Режут! Человека зарезали! Че-ло-ве-ка!
– Горим! – отозвался прокуренный раздирающий душу бас. – Горим, братцы!
Девяткин, поднявшийся на площадку второго этажа, вжался в стену, чтобы пропустить людей. Его толкали локтями, задевали плечами, пинали в ноги. Но уходить было некуда. Он ждал, когда этот табун промчится мимо.
Из палаты, расположенной посередине коридора, выехало инвалидное кресло-каталка. Сидящий в кресле седой мужчина оглянулся по сторонам, прикидывая, куда делись больные, в каком направлении ему рулить.
Кресло занимал учитель словесности из Бежецка дядя Миша Федюков. Год назад любимые ученики металлической трубой нанесли дяде Мише тяжелую травму спины. Учитель оклемался быстро, но потерял способность передвигаться на своих двоих.
Из-за природной нерешительности Федюков задержался возле своей кровати дольше других, решая, бежать ли ему вместе с ходячими больными или вовсе не покидать палаты. Он уже пересел в коляску, а потом твердо решил не трогаться с места. Раз уж смерть пришла именно за ним, то везде найдет, сколько ни прячься. Но в последний момент инвалида обуяло беспокойство, похожее на зуд. Словно сам черт подтолкнул его в спину и прошептал на ухо: "Езжай, дядя Миша, спасайся".
Федюков выкатился в коридор. Он развернул коляску по направлению к лестнице, но тут увидел вышедшего из-за угла Девяткина с пистолетом в руках.
Инвалида парализовал страх, но лишь на секунду. В следующее мгновение он развернул свое кресло в противоположном направлении и покатился обратно в палату. Федюков решил доехать до своего убежища, спрыгнуть на пол, заползти под кровать и там отлежаться.
Нумердышев наблюдал за происходящим в коридоре, высунув голову за дверь. Больше ждать нечего, если уходить, то сейчас. Он видел, как из палаты выкатился человек в инвалидном кресле. С другой стороны коридора из-за угла вышел незнакомый мужик в спортивном костюме с пистолетом. Оперативник? Гадать бессмысленно. Нумердышев вернулся за сумкой, накинул на плечо ремень и распахнул дверь. Мужик с пистолетом прошел почти половину коридора. Инвалид в коляске катился уже в обратную сторону, от лестницы. Нумердышев поднял ствол ружья и пальнул навскидку, от бедра. Из ствола вылетел длинный сноп искр. Пуля попала в обод левого колеса инвалидной коляски Федюкова. Сила удара была такой, что коляска дважды повернулась вокруг своей оси. А на третьем обороте разбитое левое колесо отлетело в сторону, и коляска вместе с инвалидом повалилась набок.
– Убили! – закричал дядя Миша.