– А знаете что? – неожиданно заговорил Боков, долго хранивший молчание. – Пока вы тут беседовали, я кое-что вспомнил насчет Волгограда. Еще совсем недавно фирмой владели три компаньона: Тимонин, Казакевич и Виктор Окаемов, который умер от лейкемии. У Окаемова не было близких родственников – ни сестры, ни брата, ни живых родителей. Только родич дядя Коля Попов в той самой деревне, где мы были. И вот я вспомнил один давний разговор между Тимониным и Окаемовым. Дело было перед Новым годом. Окаемову в кабинет принесли почту, он вытащил из стопки открытку с поздравлениями. Очень удивился и говорит, мол, Зудин нашелся из Волгограда. Давно не писал – и, на тебе, выплыл, с Новым годом поздравляет. Но открытка – это только прелюдия к настоящему разговору. Спорю, говорит, на рубль, Зудин со дня на день позвонит и попросит денег взаймы. Естественно, без отдачи. И засмеялся.
– Зудин, говоришь? Что это за личность?
– Они между собой разговаривали, Окаемов и Тимонин. Я только слушал. Так вот, Леонид тогда тоже спросил, кто такой Зудин. А Окаемов ответил, мол, дальний родственник, седьмая вода на киселе. Держит какую-то забегаловку на окраине Волгограда и прогорает на всех начинаниях. Его фирменное блюдо: присылает открытку с поздравлениями, а спустя неделю звонит и просит выслать денег. Вот и весь разговор.
– Не ошибся, фамилия точно Зудин?
– В именах я не ошибаюсь.
– Саша, я всегда говорил, что у тебя светлая голова. Завтра, тем же рейсом мы вылетаем в Волгоград.
Тимонин приземлился в Волгограде поздним утром, когда солнце еще не достигло зенита, но жара обещала побить рекорд столетней давности. Плавился битум, женские каблучки сверлили дырки в мягком, как пластилин, асфальте. Над летным полем поднималось знойное марево, словно по бетону струила свои воды прохладная река.
Сойдя с трапа, он дошагал до здания аэропорта, вышел из него на улицу, взял такси и велел водителю гнать в какой-нибудь магазин, где продают одежду. Перед центральным универмагом Тимонин не отпустил машину, попросил подождать, а сам поднялся в секцию готовой одежды.
В примерочной кабинке он сбросил с себя ненавистную форму. Примерил легкие брюки, яркую рубашку с восточным рисунком и желтые сандалии. Глянул в зеркало. Собственное отражение ему не понравилось. Он решил, что выглядит паршиво – в этой яркой рубашке и ядовито-желтых сандалиях сильно смахивает на сутенера с Тверской улицы, но выбирать было не из чего.
Когда он снова садился в такси, по ступенькам универмага сбежала продавщица с большим прозрачным пакетом, в котором лежала свернутая полковничья форма.
– Гражданин, вы забыли свои вещи! – задыхаясь от бега, крикнула девушка. – В примерочной оставили.
– Вы ошиблись, – захлопывая дверцу, ответил Тимонин. – Это не мои вещи.
Такси умчалось, а девушка осталась стоять на площади, прижимая к груди огромный пакет.
– Куда дальше едем, товарищ полковник? – спросил таксист.
– В ресторан "Императрица", – приказал Тимонин.
Заведение с величественным названием "Императрица" помещалось на городской окраине, в старом кирпичном задании, занимая подвал и пристройку первого этажа. Тимонин расплатился с таксистом, вошел в ресторан, больше напоминавший рабочую столовую. Вдохнув неаппетитные запахи, он сел за круглый стол у витрины с видом на пыльную улицу и попросил официантку принести чего-нибудь повкуснее.
– У нас только комплексы. Советую комплекс номер два.
– Давайте номер два. И еще, я хотел бы видеть Зудина.
– Валентин Петрович будет после трех.
Тимонин проглотил "комплекс номер два", даже не почувствовав его вкуса, выпил стакан водки и покинул "Императрицу", не зная, чем себя занять. Он долго бродил по улицам, пока не наткнулся на витрину, заставленную манекенами в париках и надписью "Парикмахерская" по стеклу. Зашел в тесный мужской зал, где, читая газету, скучал один-единственный пожилой мастер. Занял кресло и велел побрить себя и сделать хорошую стрижку.
Через двадцать минут мастер закончил работу, помассировал гладко выбритые щеки Тимонина вонючим кремом. Тимонин встал с кресла, подошел ближе к зеркалу и повертелся перед ним.
– Модельная стрижка, суперлюкс. – Мастер поднял кверху большой палец и огласил цену.
– И за это дерьмо я еще и платить должен? – удивился Тимонин.
– Модельная стрижка, – повторил мастер. – Так стригутся…
– Лавочники с вашего поганого базара.
– Но как же, – попытался вставить слово мастер. – Я ведь…
– Пошел к черту, идиот! – пнул ногой кресло Тимонин, взял портфель и вышел из парикмахерской, хлопнув дверью так, что треснуло стекло в витрине.
Послонявшись по городу еще какое-то время, он уже знакомой дорогой вернулся обратно к "Императрице".
За то короткое время, пока Тимонин бесцельно слонялся по городу и освежался в парикмахерской, жизнь Валентина Петровича Зудина изменилась коренным образом. Он пережил тяжелую душевную травму и проводил взглядом корабль семейный жизни, пошедший ко дну.
Неделю назад Зудин, придравшись к пустяку, уволил бармена. На самом деле причиной увольнения стала не продажа "левой" водки, а пошатнувшееся материальное положение хозяина "Императрицы", уже давно влачившей жалкое существование. Теперь Зудин из соображений экономии сам подавал горячительные напитки посетителям и прикидывал, к чему придраться и кого из официанток уволить следом за барменом.
Страдания Зудина усугубляла жена Алла. Он подозревал, что неработающая супруга в его отсутствие погуливает с Осетровым, грузчиком с мебельной фабрики. Этот поганец поддерживал отношения с ней еще до того, как Алла связала свою жизнь с Зудиным. Сердце супруга чуяло: та любовь не оборвалась, она продолжается под носом обманутого мужа, и он время от времени устраивал ей проверку.
Вот и в этот день он решил неожиданно средь бела дня нагрянуть домой, в городской пригород, где свил семейное гнездо в небольшом доме с мансардой и фруктовым садом. По дороге Зудин размышлял о том, как половчее застукать жену на месте супружеской измены. Он пришел к выводу, что Алла ловка и расчетлива, на примитивную уловку не попадется. Наверняка сейчас она действительно стряпает на кухне или смотрит телевизор, изображая из себя добродетельную супругу.
Зудин остановил машину на параллельной улице, постучал в наглухо закрытые ворота соседа. Не дождавшись ответа, открыл калитку никем не замеченный, прошел соседский участок, перелез через низенький забор и оказался на задней половине своего огорода. Неслышным кошачьим шагом прокрался к окнам спальни. Шторы задернуты, с чего бы это? Он поднялся на цыпочки и заглянул в окно. В первые мгновения Зудин ничего не увидел, только пару горшков с комнатными растениями на подоконнике. Наконец сообразил заглянуть в пространство между двумя плотными занавесками.
Свет в комнате погашен, но внутри кто-то есть. Зудин прищурился, напрягая зрение, и словно получил ножом в грудь. Предчувствие его не обмануло, Алла действительно в отсутствие мужа путается с грузчиком.
Постепенно мужское любопытство перебороло эмоции, Зудин поднялся, снова заглянул в окно. Алла скинула с себя халат, и любовники повалились на кровать. Зудин подавил стон, рвавшийся из груди, на несколько секунд смежил веки.
– Будь ты проклята, тварь поганая! – шептал он себе под нос. – Все, тебе не жить.
Он обежал дом и прежним маршрутом добрался до забора. Перебрался через загородку, галопом промчался по соседскому участку, закрыл за собой калитку. Он сел в машину и, вставляя ключ в замок зажигания, заметил, как дрожат руки.
– Тебе не жить, гадина, – повторил Зудин словно заклинание. – Не жить.
Глава 20
По дороге волнение немного улеглось. План дальнейших действий сложился в голове легко, словно домик из детских кубиков. Зудин не станет горячиться и не запятнает кровью собственные руки. Сегодня вечером в "Императрице" собираются члены националистического движения "Штурмовик".
Лидер "Штурмовика", Игорь Юрьевич Лопатин, старый приятель Зудина и всегдашний партнер по картам. Его ребята запросто разберутся с Аллой и Осетровым. Хоть завтра же. Инсценируют ограбление, во время которого хозяйка якобы подвернулась под руку грабителям. И тем не осталось ничего другого, как проломить ее башку кочергой. Но куда убедительнее будет выглядеть инсценировка несчастного случая, скажем, пожара. Конечно, дом жалко. Но это далеко не царские хоромы. Да и Зудин после того, что здесь случится, не сможет жить в этом проклятом месте. Так что гори дом синим пламенем. А с ним вместе и память о бывшей жене, которая оказалась неблагодарной тварью.
Зудин остановил машину возле черного входа в "Императрицу", в коридоре наткнулся на официантку Сухову, курившую у туалета. Хотел пройти мимо, но женщина перегородила ему дорогу.
– Валентин Петрович, в зале за угловым столиком вас какой-то мужчина ожидает. Он уже второй раз приходит. Такой симпатичный, в цветной шелковой рубашке и сандалиях.
Зудин прошел в зал, гадая, кого принесла нелегкая. Действительно, за угловым столиком допивал вторую бутылку пива незнакомый брюнет в цветной рубашке навыпуск. Подойдя к столику, Зудин назвал себя.
Тимонин поднялся, пожал протянутую руку.
– Я – друг покойного Вити Окаемова.
Валентин Петрович слегка опешил и насторожился: двоюродного племянника он не видел уже много лет, хотя заочно и одалживал у него деньги. На Витькиных похоронах не присутствовал, потому что на наследство не рассчитывал, а дорога до Москвы и сопутствующие траты представлялись слишком значительными. А вот долги с него могли спросить "добрые люди". Может, и этот за долгом приперся, на хвост хочет сесть? Тогда напрасно деньги проездил.
– Очень, просто очень приятно, – улыбнулся он затравленной улыбкой.
– Я приехал выполнить последнюю волю Окаемова, – сказал Тимонин. – Передать вам некоторую сумму наличными. – Поднял с пола портфель и постучал по нему ладонью. – Половина лежащих там купюр – ваша.
Господи, какие деньжищи! Зудин почувствовал слабость в ногах и приземлился на стул.
С раннего утра Боков и Девяткин были на ногах. Покинув спящий дом на Рублевском шоссе, они доехали до аэропорта Домодедово, оставили машину на платной стоянке и заняли очередь. Напрасно. Билеты на девятичасовой и на более поздние рейсы распродали еще вчерашним вечером. Девяткин долго стоял перед окошком кассы, барабанил в запертую дверь администратора, того не оказалось на месте.
Когда же регистрация пассажиров на самолет заканчивалась, администратор нашелся. Лысый, как бильярдный шар, мужчина быстро шагал по залу ожидания. Его сопровождала группа пассажиров, которые гомонили на разные голоса, совали под нос чиновника авиабилеты. Девяткин, орудуя локтями, пробился через толпу и, ухватив администратора за руку, стал что-то горячо втолковывать, показывая полицейскую книжечку. Потом, выбравшись из клубка пассажиров, он подбежал к Бокову.
– Никакого уважения к органам правопорядка. Вот и расшибайся для них после этого в лепешку, лови жуликов и бандитов… Есть только один билет по брони, но этот лысый черт обещает два билета на шестнадцать часов тридцать минут. Что скажешь?
Боков задумался, прикидывая все возможные варианты. Оставаться здесь и ждать в одиночестве следующего рейса – боязно, мало ли что может случиться. С Девяткиным спокойнее.
– Если уж лететь, то вместе, – ответил он.
– Логично. Есть еще рейс в Волгоград из аэропорта Шереметьево-один. Тот самолет вылетает на полчаса раньше. В Шереметьево поедем или здесь останемся?
– Полчаса роли не играют.
– Я тоже так думаю, – согласился Девяткин. – Тогда я за билетами, а потому туда.
Боков сделал круг по залу ожидания, наткнулся на дверь туалета, вошел внутрь.
Следом за ним в туалет вошли два прилично одетых кавказца. Их третий спутник остался перед дверью. В течение ближайших десяти минут он должен был никого не впускать в помещение, объявляя пассажирам, что идет уборка.
Когда Боков мыл руки перед раковиной и вытирал ладони бумажным полотенцем, незнакомый кавказец приблизился к нему, одной рукой ухватил Бокова за галстук, намотал его на ладонь и затянул узел так, что шея пошла морщинами. Другой рукой вытащил из кармана выкидной нож. Щелкнула пружина, выскочило лезвие с двойной заточкой.
– А ты не брился сегодня. Почему? – осторожно провел лезвием по его щеке Валиев. – Хочешь, глаз выколю? – Он поднес лезвие к правому глазу, уколол кожу на щеке. Затем ослабил хватку.
– Куда вы с ментом отправились?
– Мы хотели… У него родственники…
– Говори или сдохнешь! Где Тимонин?
– Он в Волгограде. У дальнего родственника… – И Боков рассказал все, что знал.
– Хороший мальчик. – Валиев спрятал нож в карман и отступил на шаг. – Проваливай! И не трепись, собака грязная. Летите в Волгоград. Мы с тобой не виделись и не разговаривали. Одно слово менту, и твоя жена получит твою худую башку. Как сувенир.
Валиев и два его компаньона взяли такси и отправились в Шереметьево. В Волгоград они вылетели ровно в шестнадцать часов по московскому времени.
Тимонин проснулся далеко за полдень, открыл глаза и долго не мог понять, где находится и как сюда попал. Голова болела так, будто накануне ее положили на наковальню, а сверху уронили промышленный молот. Он лежал на дощатом полу перед узкой кроватью, видимо, свалился во сне.
Из этой неудобной позиции можно было разглядеть стол, застеленный клеенкой, деревянный потолок, саму кровать. И, наконец, валявшийся под кроватью портфель из свиной кожи, со вчерашнего дня заметно похудевший. Перевернувшись с бока на живот, он отжался от пола ладонями, встал на колени. И тут услышал выстрелы.
Хлопки были негромкими, видимо, стреляли из пистолета. Тимонин поднялся к окну и выглянул.
Двор был обнесен со всех сторон глухим двухметровым забором, какие-то сараи или хозяйственные постройки на задах, старый гараж на несколько машин, деревянная кабинка сортира. Закрытые ворота, возле которых стоял старенький "Москвич". А посередине двора перетаптывался долговязый, бритый наголо мужчина в тельняшке без рукавов и пятнистых камуфляжных штанах. Он держал в одной руке револьвер "наган", другой рукой вкладывал патроны в гнезда барабана. Зарядив оружие, стрелок поднял правую руку, направил ствол револьвера в сторону расстрелянной машины, и сразу грохнуло подряд шесть выстрелов. Разлетелась правая фара "Москвича", появилась пара лишних дырок в кузове. Остальные пули ушли в никуда.
Закончив упражнения в стрельбе, мужчина сунул револьвер в карман.
Тимонин заметил, что одет он не совсем обычно. Поверх шелковой рубашки на нем был черный военный китель с одним плетеным погоном на плече, на лацканах эмблема войск СС: череп со скрещенными под ним костями. На рукаве кителя красная повязка с белым кругом, в котором поместилась черная фашистская свастика. На груди тускло блестел Железный крест.
Тимонин застонал, обхватил руками больную голову. Где он и что с ним? Откуда взялся фашистский мундир?
Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился Лопатин. Теперь Тимонин узнал его – они вместе гуляли вчера в "Императрице".
– Проснулся? – спросил Лопатин и сел к столу. – Гутен морген в таком случае.
– Угу, морген, – отозвался Тимонин.
– Тебе тут нравится?
– А где мы?
– На учебной базе националистической организации "Штурмовик". Тут у нас хранится оружие. В трех километрах отсюда заброшенный военный полигон. Мои парни учатся стрелять, бросать гранаты и вообще… Вставай, поехали.
– Куда? – удивился Тимонин.
Лопатин загадочно улыбнулся и полез в бельевой шкаф, переодеваться.
У "Штурмовика" было несколько источников доходов, довольно скудных. Продажа голосов избирателей на местных выборах сторонним политическим организациям. Собственные коммерческие структуры. И, наконец, защита предпринимателей от бандитов. Но дела шли хуже некуда. Националистическая идея не привлекала избирателей, собственные коммерческие структуры полопались, как дождевые пузыри. Солидные предприниматели предпочитали не обращаться к фашистам за "крышей".
В таких условиях Тимонин, сделавший накануне крупное пожертвование в кассу "Штурмовика", а по существу, в карман Лопатина, за один вечер стал едва ли не лучшим его другом. По словам Зудина, у него в Москве большой бизнес, недвижимость за границей и все такое, вплоть до яхты. Лопатин уже заглянул в портфель, валявшийся под кроватью, и обомлел. Столько денег он давно не видел.
Разумеется, он запросто мог все прибрать к рукам. Мог, но если сейчас грохнуть Тимонина, значит, обокрасть самого себя. Деньги, что лежат в портфеле, – лишь маленькая толика того, чем владеет московский гость. Если действовать с умом, запросто обогатишься на всю жизнь.
Вчера вечером сама судьба сунула в колоду Лопатина еще одну счастливую карту. Зудин предложил нечто такое, от чего нельзя отказаться. Нужно разобраться с Аллой, его неверной женой, и неким Осетровым, грузчиком с мебельной фабрики. Одно к одному, масть пошла.
Переодевшись в черную рубашку и брюки, Лопатин вставил в фотоаппарат кассету с чувствительной пленкой, проверил, работает ли вспышка. Вытащил из бельевого шкафа восьмимиллиметровую любительскую видеокамеру, заряженный аккумулятор, положил вещи в раскрытую сумку.
Через окно Тимонин наблюдал, как к крыльцу подъехал запыленный "газик" с брезентовым верхом. Водительское место занимал какой-то бритый наголо мордоворот. Кажется, Леонид пил с ним вчерашним вечером. Впрочем, эти детали сейчас уже не вспомнить.
Лопатин посмотрел на часы и подумал, что госпоже Зудиной жить осталось всего ничего.
К дому на далекой окраине Волгограда подъехали, когда вечерние сумерки переродились в черную беспросветную ночь. Лопатин наказал водителю погасить габаритные огни, не включать радио и никуда не отлучаться от машины. Затем взял Тимонина за локоть, провел через калитку. По неприметной в темноте тропинке они прошли к дому. Возле крыльца стало светлее, в освещенных окнах можно было разглядеть, как по комнате движутся какие-то тени, под потолком сияет шестью рожками люстра из цветного стекла.
Когда Лопатин распахнул дверь в комнату, два голых по пояс мужика, склонившиеся над широкой кроватью, распрямились как по команде и оглянулись на дверь.
– Свои! – заорал Лопатин и поднял в приветствии правую руку.
Мужчины расступились, и Тимонин увидел на кровати раздетую до трусов полную женщину. Ее руки и ноги были прикручены бельевыми веревками к деревянным резным спинкам, рот заклеен белым квадратом пластыря. На ногах несколько ножевых порезов. Лопатин снял с плеча ремень сумки, сбросил с себя рубашку. Подошел к кровати, задрал ногу и опустил подметку ботинка на живот женщины.
– Твой муж был очень расстроен! – выкрикнул он. – У него слабое сердце, а ты его дожимаешь, гадина. Вчера он своими глазами увидел, как ты ему изменяешь с какой-то сволочью.
Женщина заплакала, что-то промычала в ответ. Лопатин вернулся к застывшему в дверях Тимонину, взял его за руку и со словами "чувствуй себя, как дома" усадил на кровать. Затем полез в сумку, вытащил фотоаппарат и сделал несколько снимков. Тимонин, окончательно впавший в прострацию, заулыбался счастливой улыбкой идиота.
– На добрую память, – пояснил Лопатин.