Хамка дала щелчок по носу. Плевать! Сток зашагал к "ланче"; раньше болезненно пережил бы выпад, теперь все изменилось, он знал - его ждут, его не обманут: ощущения, неожиданно ворвавшиеся в его жизнь, можно длить бесконечно.
На работе Сток быстро расшвырял дела, связался с зарубежными клиентами, выверил курсы валют и котировку ценных бумаг на биржах, интересовавших его сегодня. Ровное настроение не посещало давно, и сейчас Сток купался в умиротворении, как издерганный служака в водах отпускного моря. И все же тлело беспокойство, незначительное, труднообъяснимое. Сток пытался понять, что его тревожит. Припомнил утро в мельчайших подробностях. Кукла дремала - каково? - когда Сток уходил. Поймал себя на том, что называет ее безлично - кукла. Нехорошо. Должно дать ей имя. Перебрал несколько и не остановился ни на одном. Может, кукла - не так уж плохо? Ни на что не похоже и без выкрутасов - просто кукла, самая любимая кукла в жизни одинокого, застрявшего на полпути от юности к старости мужчины.
Беспокойство накатывало волнами, Сток вот-вот ухватит его причину. Каждому ведомо чувство припоминания, кажется, еще секунда - и возникнет отчетливая картина забытого. Сток остановился на беседе с дежурной: увидел отдельно от владелицы губы, раскрытые и подрагивающие, расставленные колени, испуг, кривляние вперемежку с озабоченностью.
Итак, еще раз. Конторка в остеклении, девица с алым бантом в тяжелых кудрях, сумбурная перепалка придирчивого жильца и приходящей работницы. Остекление конторки!.. Сток сосредоточился: искомое как-то связано со стеклом. К прозрачной плоскости клейкой лентой прилеплены открытки с Джоном Уэйном в ковбойской шляпе, Рэдфордом в соломе бесподобных волос, синеглазый Ньюмен с едва опущенными внешними уголками век, и саркастическим изгибом губ…
Сток невольно повторял: стекло, стекло, стекло. И тут же увидел стекло на столе перед дежурной и бумажку под стеклом.
Вот оно! Номер телефона! Сток скользнул по строчке цифр безразличным, не фиксирующим взглядом, и все же привычка запоминать числа, работать с ними сказалась. Такую строчку цифр Сток уже видел когда-то, точно знал, что видел, и даже звонил по этому номеру. Но так же, как минуту назад Сток не сомневался, что определит причину беспокойства, так же теперь отчетливо понял: цифр номера не вспомнить. Хотел поднять трубку, связаться с дежурной, уточнить интересующее, вовремя решил - не надо, еще спугнет, лучше на месте склониться к голове с черными кудрями, извиниться за утреннюю резкость и… не одалживаясь, прочитать номер.
Едва досидел до конца рабочего дня. "Ланча" послушно несла к дому. Сток купил две упаковки креветок, майонез, пять банок черного ирландского пива, в коробке перед кассиршей подцепил стопку мягких тряпочек, только сейчас пришло в голову, что куклу надо протирать, впрочем, материал ее совершенен, похоже, способен к самоочищению.
Кассирша напомнила дежурную: такая же неуемная косметика, такое же плохо скрытое желание утвердиться в жизни, такой же недвусмысленный вызов - готова на все ради достижения задуманного.
Сток сунул покупки в пакет, вышел на стоянку перед магазином, увидел "пежо" с открытым верхом - такой же как у Эмери, вспомнил друга. Дня три, если не больше, не разговаривали, ощутил укол совести. Эмери всегда готов протянуть руку помощи, не на словах - на деле, а Сток то отгораживается бедами, то боится потерять неожиданно обретенное и друга избегает. Надо б позвонить. Стока неприятно удивило, что обычно звонил Эмери, а сам Сток редко. Свинья! Сток, недовольный собой, швырнул пакет в багажник.
Ветер с залива принес дождь, шпили Старого города погрузились во мглу, огни телебашни парили в промозглой серости, как бы сами по себе, не привязанные к материальности башенной ноги, шар бассейна блестел под тугими струями.
На мосту через Большую реку возник затор: грузовик занесло на ограждение, правый стальной ус на капоте погнулся, свесился над водой. Разбрызгивая лужи с разных сторон моста, мчались три полицейские машины: две от центра, одна - с севера.
Затор изменил прикидки Стока, "ланча" подкатилась к дому на четверть часа позже, чем рассчитывал хозяин, как раз в момент, когда пуэрториканка отбыла на "остине" начала шестидесятых годов, купленном не более чем за три-четыре сотни. Сток зло смотрел вслед удаляющейся развалюхе.
В конторке, будто экспонат под стеклом, уже сидела другая дежурная. Сток приветливо кивнул, подошел вплотную, склонился и громко - зная о глухоте дамы в черном - поинтересовался:
- Вы не в курсе?.. Стиральные машины в подвале сегодня работают?
Глаза Стока смотрели на стол под стеклом, туда, где утром он заметил бумажку с номером телефона.
- Здрасьте, - промурлыкала бабулька, и Сток понял, что вопрос про стиральные машины не грех повторить.
- Нет, не работают, - сокрушилась старушка. Сток уже отходил к лифтам.
Бумажки с номером телефона под стеклом не было.
Вечером в пятницу объявился Эмери. Договорились на уик-энд выехать за город, подышать, повидаться.
В субботу утром после нескольких дней проливных дождей город сиял: голубая гладь залива будто пропитывала голубым закоулки и кривые улочки, шпили Старого города золотились на солнце, белый шар бассейна будто парил в волнах зелени, далеко на севере за истоками Шнурка на горизонте высились горы. Машины друзей неслись по Седьмому шоссе к горам и дальше через перевалы к озеру Слезы Марии - глубокая выемка меж поросших соснами склонов ущелья питалась десятками потоков, сбегающих с крутизны в хаосе первобытных валунов.
Добрались чуть более чем за полтора часа. Эмери расстелил два пледа у деревянных мостков, нависающих над гладью озерных вод. Сток поставил парусиновый стульчик под высоченную сосну: охра коры сочилась смолой, ковер опавших игл обдавал запахом хвои и прели.
Эмери повалился на живот, откупорил банку пива, протянул Стоку.
Сток опустился на стул, откинулся на спинку, прижатую к стволу, ощутил меж лопаток шероховатую поверхность дерева, запрокинул голову: ствол, будто стальная труба - ни единого изгиба, возносился к небесам, увенчанный клоком продуваемой всеми ветрами зелени.
- Как дела? - Эмери вытер рот салфеткой.
Сток вдохнул запах игл, блаженно перевернул банку, последние капли пива стекли на язык.
Эмери, широкоплечий, с литыми мышцами, нежился под солнцем.
- Не обгори, - предупредил Сток. - Горы, прозрачный воздух, ветерок и все такое…
- Это ты берегись. Блондин, белокожий… С моими испанскими или черт знает какими еще кровями бояться нечего.
Эмери, смуглый красавец с неизменно опаленным солнцем лицом, будто вчера возвратился с курорта.
- Как настроение? - Эмери не забыл, что Сток оставил без ответа его первый вопрос.
Сток пожал плечами. Рано или поздно надо признаваться. Отношения с куклой нереальны и осязаемы одновременно, но… Патрик поймет: именно Эмери подарил куклу Стоку, именно Эмери таинственно намекнул на совершенства дара, именно Эмери скорее любого войдет в положение Стока.
- Я все понимаю, - прервал раздумья друга Эмери.
- Ты о чем? - прикинулся Сток.
- Не валяй дурака! - Патрик потянулся к банке пива. - Тебе откупорить?
Сток кивнул. О кукле говорить не хотелось. Не хотелось обсуждать личное, даже интимное, возникшее между двумя. Сток предощущал привкус предательства, горечь измены, если позволит Эмери разговорить себя.
- Так как? - не унимался Эмери.
Сток поборол возмущение. В конце концов, излюбленный треп мужиков про победы и подробности побед, конечно, мерзко, но только единицы лишали себя такого удовольствия…
- Твоя скрытность трогательна, - расхохотался Эмери. - Верный рыцарь! Согласись, старина, я попал в десятку… даже не думал, что так быстро… так здорово сладится…
Сток потянулся к пиву. Пусть себе мусолит. Пенная жидкость успокоила, придала сил.
- Отмалчиваешься? - не унимался Эмери. - Я же не покушаюсь на твое счастье… я сразу смекнул, как только ты перестал добиваться совместных ужинов по вечерам. Когда у человека возникают пусть предварительные наметки на личную жизнь, на черта ему ужины с друзьями? Я все это проходил… и кто не проходил?..
Сток перевел разговор на менее болезненную тему:
- Послушай, у тебя бывало так, что хочешь вспомнить - и не можешь?
- Сколько угодно! - Эмери перевернулся на спину, нахлобучил на глаза панаму. - А что именно вспомнить? События, даты, имена?
Сток набросил поверх рубашки полотенце - с гор потянуло холодом.
- Номер телефона.
Эмери привстал на локте.
- Номер?
- Ну да.
Эмери сорвал панаму, подставил лицо солнцу.
- Важный номер? Старой знакомой? Дамы из прошлого?
Сток пожал плечами, не рассчитав, что Эмери смежил веки.
По глади Слез Марии неслась моторная лодка, движок, едва слышный секунду назад, накрыл друзей мощным ревом. Подпираемая сзади буруном моторка умчалась к скалам на островке посреди озера.
Грохот мотора будто стер предшествующую беседу, к номеру телефона больше не возвращались.
- Хочешь сыр? - Сток вынул из рюкзака пластиковую баночку. - Тебе намазать на хлеб или дать ложку? Под пиво - объедение, с тмином и креветочным запахом.
Эмери уселся в позе лотоса, взял банку пива, сыр.
- Жаль, у нас нет лодки.
- Редко выбираемся, хотя… можно взять напрокат.
Эмери внимательно посмотрел на Стока.
- Раскалывайся! Пора. Без стеснений. Видел, сколько кукол стояло в подвале? И каждая - подчеркиваю, каждая! - нашла себе покровителя. Так что не стесняйся, дело житейское. Кому плохо от того, что тебе хорошо, пусть и не в обычных обстоятельствах?
Сток смирился: Эмери не отвяжется. По лицу друга Патрик смекнул, что надо лишь чуть-чуть надавить, сел на корточки.
- Было?
Сток не припоминал такого колючего взгляда, предпочел сдаться:
- Было. - И сразу испытал облегчение.
Эмери вскочил, потрепал друга по плечу, швырнул порожнюю банку в пластиковый пакет для мусора.
- А с кем ты сейчас? - Стока осенило, что личная жизнь Эмери в последние годы ему мало известна. Патрик без нажима делился подробностями загулов, вышучивал разовых девиц, но… не мог же Эмери не иметь постоянной привязанности при его тщеславии, деньгах, внешности в конце концов.
Эмери не ответил, сбежал к берегу, зачерпнул ладонями воду, зафыркал, поливая лицо и торс, быстро разделся, нырнул с мостков, бесшумно проваливаясь в глубину.
Сток захмелел, скорее от воздуха. Действительно, кто сейчас у Патрика? Сток так погружен в себя, свои проблемы, что не проявляет интерес к жизни друга, и в этом пренебрежении есть нечто скотское, особенно если учесть, как внимателен к нему Патрик. Сток укорял себя за безразличие, за покорное следование своим болям и бедам, и еще Сток думал, что избранница Патрика, должно быть, хороша: Эмери всегда предпочитал красавиц, пусть и роковых, убаюкивающим кошечкам. Сток не мог себе ответить вразумительно: то, что Патрик скрывает от него свою даму, - унизительно? Или, напротив, означает, как высоко Эмери ценит мнение друга, и, лишь допуская неодобрение Стоком своего выбора, Эмери счел за благо не представлять даму сердца? Сейчас друзья в неравном положении. Один знает все о другом, а другой?.. Сток поднялся, обхватил шершавый ствол, прижал нос к каплям душистой смолы, вдохнул. Подозрительность - не добродетель. Патрик всегда добр к Стоку, а к своим дамам? Друзья повзрослели, время сжевывается теперь раз в десять быстрее, чем всего лишь пяток лет назад: свободных часов в обрез, работа иссушает, беличье колесо утренних подъемов, приездов на службу, возвращений после рабочего дня закрутит кого угодно.
Эмери вылез на берег, зашагал к машинам, к ступням мокрых ног липли иглы, и уже у машин ноги Патрика словно обулись в зеленоватые тапочки.
Дождь налетел внезапно, будто сорвался с горной гряды. Эмери свернул пледы, накрыл непромокаемым чехлом. Друзья забрались в "ланчу" Стока: тепло, тихо, терпкая горечь трубочного табака витала в салоне. Эмери свернулся на заднем сиденье, подтянул колени к животу. Сток развалился впереди. Оба поняли: выпали редкие минуты полного уединения - "ланча" превратилась в крохотную камеру на двоих, и от тягостного молчания можно уйти только в неспешную беседу по душам.
Сток не желал копаться в личных делах Эмери, боялся казаться бестактным, помнил еще из детства советы отца: "Не лезь в потемки чужой жизни". Сток не помнил облик отца, черт его лица, зато помнил голос, хрипловатое повизгивание, назидательность в каждом слове, готовность чуть что поднять руку на ближнего. Отец преподносил сыну вроде бы второсортные истины, бывало, пригоршнями в день, но с годами Сток начал подозревать, что заповеди отца нарочито просты и оттого вечны: "Не ищи смысла жизни!", "Окружающие не обязаны любить тебя", "Время еще никто не обманул"… Сток укорял себя за редкие выезды на кладбище к могиле, а еще старался не думать о матери, которая говорила сыну лишь добрые слова, но к которой чадо не испытывало привязанности, с младых лет учуяв, что участие матери фальшиво и дело ей только до себя и до тех, кто утоляет ее любвеобилие в данный момент.
Эмери относился к числу людей, скверно переносящих молчание да еще в замкнутом пространстве; не перебрасываясь словами, как мячиками, Эмери терял ощущение игры, не видел поля взаимоотношений, начинал нервничать и подозревать, что его обошли или вот-вот обойдут. Патрик начал первым:
- Надоело все! - Неплохой пробный шар.
Сток слабо улыбнулся, еще надеясь, что дождь пройдет и можно будет избежать разговора, заменив его беготней по берегу, восхищением красотами природы, подготовкой к более основательной трапезе или даже неспешными сборами в обратный путь.
Эмери не терял темпа; двинув фигуру в центр, не собирался ограничиваться ролью пассивного наблюдателя.
- Ты как девица!
- В смысле? - не удержался Сток и понял, что вступление в беседу, пусть самым невинным образом, - победа Эмери и его собственное поражение.
- Расскажи тебе, откуда берутся дети, - начнешь краснеть. Точно! Как белокожие подростки, когда им выпадает полистать журнальчик из рисковых. Покрытые прыщами рожи обсыпает розовыми пятнами с дайм, а иные краснеют густо, будто их окатили гранатовым соком из ведра. Пойми - все нормально. Не трави себя. Никто вообще не знает, что такое норма. Тебе хорошо?
- Да. - Сток машинально гладил приборную доску.
- Я имею в виду, тебе хорошо с ней? - Эмери избегал недоговоренности.
Сток вспылил, яростные нотки напомнили голос отца, будто старик заверещал из чрева сына без разрешения:
- Да! Мне… хорошо… с ней!..
- Отлично! Нечего психовать. - Эмери стянул из-под заднего стекла велюрового пса, сунул под голову. - Поверишь, завидую. Ни перед кем не отчитываться за свои поступки, не выслушивать нытье, не глотать обиды, не пытаться выглядеть умнее или деловитее, чем ты есть, не ломать себя, не расставаться с привычками, жить свободным и… не в одиночестве. Блеск!
Сток перебил:
- Ты же понимаешь, это не то.
Эмери вытянул ноги, иглы с обсохших ступней ссыпались на коврик, покрывающий пол машины.
- То! Не то!.. Кто знает, где то? Махнем в Тихуану, а оттуда прошьем весь полуостров до самого юга.
Сток испугался: а как же кукла? Взять в поездку? Тащить из квартиры, считаясь с возможностью налететь на соседей или дежурную? Один раз повезло - никто не приметил вселения к Стоку безмолвной квартирантки. Или оставить дома? Вдруг, когда он вернется, ее не будет, он поймет, что ему все приснилось, - случаются такие длинные сны с подробностями, на вкус и цвет реальнее, чем сама жизнь. Сток не хотел в Тихуану, не хотел оставлять куклу, не хотел отказаться от - с трудом обретенного - успокоения.
- Работа, - пробормотал Сток, - ничего не выйдет.
- Мне-то не заправляй. - Эмери рассмеялся. - Работа! Ты всегда можешь свалить, если захочешь. Недавно в ротари-клабе я встретил твоего толстяка, тот только и пел: хорошо бы Стоку отдохнуть! Ваш друг перенапрягся!
Неприятно, что начальник мог обсуждать с Эмери проблемы Стока, всегда с опаской узнаешь, что двое хорошо знающих тебя прошлись за глаза по твоей персоне.
Дождь прекратился внезапно, будто вырубили воду в кране. Сток включил щетки, сквозь проясняющееся лобовое стекло в полумрак салона заглянуло солнце. Друзья выбрались из машины. От острова в центре озера мчалась моторка. В шлейфах брызг ломались солнечные лучи, соскальзывая под киль обломками укороченных радуг. Сток подцепил пластиковый пакет с порожними банками и мусором, запихнул в багажник.
Предпочел смолчать. Тоска по дому - чувство недавно незнакомое - дала себя знать: вот он привалился к спинке кровати, объясняет не перебивающей никогда слушательнице, приняв пару капель горячительного, отчего его жизнь не сложилась, заладилась не так, как виделось много лет назад; среди прочего Сток признался бы, что всегда боялся выкрутасов жизни, боялся, что не потянет, что его подомнут, поломают или вовсе вышвырнут на пыльную обочину, где коротают дни неудачники.
- Хочется домой? Мой подарочек запал? - Эмери посерьезнел. - Главное - вытащить тебя из кризиса, хоть за уши, а там… поступишь как захочешь, еще вспомним… х-м… твой гуттаперчевый роман лет этак через… - Эмери с тоской оглядел пустынные воды притихшего озера. Сосны зашумели над головой, из глубины плеснулась рыба, подставив серебряный бок солнцу, теряющему на глазах силу.
Первым выехал Сток, следом "пежо" Эмери. Перевалы накрыл туман, с деревянных щитов, прикрепленных к скалам, оранжевые фонари мощным потоком света разгоняли белесую муть. На бензоколонке уже неподалеку от въезда в город заправились, вымыли машины. Сток пылесосом на тележке вычистил коврики: зеленые иглы, осыпавшиеся со ступней Эмери, потянулись в урчащую трубу.
После первого моста через Шнурок машины съехали к обочине. Здесь предстояло расстаться: Сток брал на юг по набережной вдоль Шнурка, Эмери направлялся по кратчайшему пути к Старому городу, к его северным кварталам.
Машина, будто в благодарность за мойку и чистку ковриков, скользила по бетонке без единого сотрясения: Сток давно заметил, что вымытые машины преображаются, и не только внешне. "Ланча" въехала на стоянку, водитель бросил несколько монет в прорезь стальной трубы, прикрепил талон оплаты к лобовому стеклу.
В конторке дежурила пуэрториканка, Хуанита! Вспомнил! Сток неожиданно преисполнился решимости:
- Хуанита, здесь под стеклом, - кивок в сторону стола, - лежала бумажка с номером телефона?..
Пуэрториканка прикидывалась на славу, отменная школа фальши:
- Здесь? Телефон?.. Вам показалось! - Раздумье, наморщила лобик, выказывая серьезность, с которой отнеслась к вопросу жильца, - точно почудилось…
Есть женщины, глядя на которых кажется, что они круглосуточно размышляют о любовных утехах. Сток испытал раздражение, вынул бумажник, извлек три купюры-двадцатки, стараясь не смотреть в глаза дежурной в непростой миг принятия решения скорее всего стесненной в средствах девицы.
Искушение длилось недолго. Дежурная старалась не смотреть на деньги и, чтобы укрепиться в неподкупности, повторила, быть может, поспешно: