– Нет, не так, – ответил ровный голос. – Как только вы вошли в эту комнату и оказались в свете свечей, я уже увидела все, что мне требуется. Хотя… – Тут женщина впервые немного замялась. – Пожалуй, я неточно выразилась. Я действительно кое-что увидела, но это увиденное мне ни к чему. Точно так же, как ни к чему и многое из того, что я вижу в других людях, которые приходят ко мне. Разве все, что вы видите вокруг себя на протяжении дня, вам зачем-нибудь нужно? Я кое-что увидела, и ничего не изменится, если я буду знать ваши имена. К тому же, уважаемые, я сразу предупредила: никаких аттракционов не будет, в том числе и игры в угадайку.
– Меня зовут Сергей, – решил положить конец этой казуистике Горелый. – Мой коллега – Андрей. Теперь ваша очередь. Вы действительно занимаетесь пророчествами?
Прозвучало все это несколько грубовато, словно вопрос задал растерявшийся подросток, как, к примеру: "Павел Андреевич, вы шпион?" Но Олеся никак не отреагировала на откровенный натиск, только пожала плечами.
– Занимаются, к вашему сведению, бизнесом… или политикой, это уж кому что нравится. А пророчествами заниматься, как, например, свиноводством, невозможно. Если кто-то утверждает, что способен на такие вещи, не верьте. Что касается меня, то я просто вижу, и все. И то не всегда. Вам известно, кто такая Дельфийская Пчела?
– Дельфинская? – переспросил Шпола.
– Дельфины тут ни при чем, – сказала Олеся. – Дельфийская Пчела – так прозвали прорицательницу из древнегреческого города Дельфы, где стоял величественный храм, возведенный в честь бога Аполлона. Подлинное имя Дельфийской Пчелы было Пифия, и каждый ее ответ на заданный вопрос считался пророчеством.
– Ну да, значит, и сюда пчел пристегнули, – подытожил Горелый. – Может, сообщите еще что-нибудь не менее полезное?
– О пчелах?
– Да хоть бы и о них.
– Вы уверены, что хотите это услышать?
– А мы уже много чего от вас услышали.
– Ничего вы не услышали, – тем же монотонным голосом возразила Олеся. – Пчелой прорицательницу Пифию нарекли неспроста. Пчелы и все, связанное с ними, а это прежде всего мед и воск, непосредственно касается жизни и смерти как финала всякой жизни. Догорает восковая свеча – с ней догорает и чья-то жизнь…
Незваные гости окончательно онемели. А Олеся, чья фигура как бы мгновенно выросла, увеличилась в размерах (или это было всего лишь обманчивое впечатление?), вдруг заговорила совершенно иначе, чеканя каждое слово. Голос у нее стал низким, звучал напряженно, как бы придавая тяжести словам, и Горелый вдруг действительно ощутил их немалый вес.
– Дельфийскую Пчелу постоянно спрашивали о смерти. И она прорицала смерть… И сбывались… пророчества… ее…
За окном, далеко внизу, туда-сюда сновали машины.
Несмотря на необычность ситуации, Горелый все же успел адаптироваться ко всему этому сумраку, свечам и прочему, поэтому теперь пытался оценить обстановку и сделать кое-какие выводы. Например, если исходить из аксиомы, что жилье может многое порассказать о его обитателях, эта квартира выглядела исключением из правил или не укладывалась ни в какие правила. Либо этой Олесе с ее, так сказать, особыми способностями было глубоко плевать на всякий там комфорт, даже самый элементарный. И это казалось уж совсем странным.
Начать хотя бы с того, что квартира была однокомнатная, а в единственной комнате, помимо кресла, стола, стула и свечей, больше ничего не было. Планировка этих блочных домов по всей стране одна и та же, Горелый знал это наверняка, поэтому даже мысли не допускал, что кровать, раскладной диванчик или софа могли поместиться в микроскопической кухоньке. Правда, остальную часть квартиры они еще не видели, но в этом и не было особой надобности. Как бы то ни было, Сергей был уверен: никакой другой мебели здесь нет.
Где же в таком случае спит прорицательница?
Второе, что бросалось в глаза, вернее, лезло в уши, – шум проезжающих автомобилей за окном. Дом располагался рядом с трассой. Туда же выходили окна квартиры. Когда глаза Горелого окончательно приспособились к сумраку, он отметил для себя: в этой квартире остались допотопные оконные рамы и незастекленный балкон, хотя с момента сотворения Всевышним стеклопакетов жильцы советских коробок, спроектированных на скорую руку, начали массово отделять свои помещения от шумного внешнего мира плотными импортными оконными рамами. Здесь все осталось в первозданном виде еще со времен, когда этот дом был заселен счастливыми очередниками. Балкон этот был открыт не только всем ветрам – он, словно здоровенная ушная раковина, улавливал все внешние звуки.
Обои в одном месте отошли от стены. Поначалу Горелый решил, что это оптический обман, возникающий из-за мерцания свечей, но вскоре окончательно убедился: косметический ремонт здесь делали давным-давно, лет десять назад, а то и больше.
Пока что он не знал, как использовать эти наблюдения и к каким выводам можно прийти на их основе. Он вообще плохо представлял, как следует вести себя в гостях у ведьмы. И судя по тому, как держался Шпола, было похоже, что и он не вполне понимает, что происходит и свидетелями чего они с Сергеем являются. Молчала и Олеся, очевидно, считая, что сказала все, что следовало знать незваным гостям.
Но говорила она о вещах, совершенно незнакомых обоим оперативникам – и бывшему, и действующему. Шпола учился в Харькове, в полицейской академии, Горелый – тот вообще пришел в розыск из уличного патруля, закончив потом для проформы школу полиции. Ни тот ни другой не имел ни малейшего представления ни о мифологии, ни об оккультных науках, ни о прочих вещах, не поддающихся рациональному истолкованию и к которым сложно, практически невозможно применить хотя бы одну из статей Уголовного кодекса.
– Значит, сейчас вы пытаетесь убедить нас, что вы якобы наподобие этой… как ее… Пифии можете что-то там предсказывать и эти предсказания сбываются, верно? – После непродолжительной паузы Андрей вновь попытался вернуться к более привычным материям.
– Я не собираюсь никому ничего доказывать, – снова взялась за свое Олеся. – У меня нет необходимости в чем-либо вас убеждать. Вы пришли ко мне. Я могу только догадываться зачем. И говорить обо всем, что увидела, если, конечно, это вас интересует и вы готовы принять мои слова к сведению.
– Может, вы все-таки присядете? – предложил ей Горелый. – А то как-то неудобно.
Олеся молча взяла стул, поставила его таким образом, что по обе стороны от нее оказались свечи, стоявшие на полу, опустилась на сиденье и, как примерная школьница, сложила руки на коленях. Горелому тоже надоело стоять, но мест для сидения больше не было, поэтому он, недолго думая, опустился на корточки и привалился спиной к стене.
– А теперь давайте по порядку, – проговорил он. – Вы давно здесь живете?
– Но разве это имеет значение? – Снова вопрос вместо ответа на вопрос. И без всякого удивления, просто констатация факта.
– Послушайте! – Шпола, словно давая старт собственным мыслям, энергично хлопнул себя обеими ладонями по коленям. – Я не знаю, что и для кого сейчас имеет значение. Мы понятия не имели, кого здесь увидим и что услышим. Вы кормите нас байками, изображаете из себя неведомо что, тогда как у нас есть ряд совершенно конкретных вопросов, на которые мы хотим получить внятные ответы, пусть даже и в такой обстановке. Если вам для того, чтобы четко – повторяю, Олеся, четко! – отвечать, необходимо именно такое освещение – ради бога. Сейчас мы просто беседуем. Но если результат этой беседы меня не удовлетворит, я вызову полицейский наряд, задержу вас и запру в помещении с решетками на окнах. Там и побеседуем – хоть про Пифию, хоть про шмифию. Договорились?
Для того чтобы ответить, Олесе потребовалось не меньше минуты.
– Значит, вы все-таки из полиции, – наконец проговорила она. – Но не оба, а именно вы, Андрей. Вас же Андреем зовут, верно?
– А вы разве до сих пор не поняли, откуда мы?
– Поняла я вот что, и сразу же после звонка женщины, назвавшейся Лидой: звонок этот обернется появлением двоих мужчин. Потом, когда вы вошли и оказались в свете свечей из пчелиного воска, в свете Матери-Пчелы, праматери всех прорицательниц, я увидела: один из вас облечен властью, другой ходит под мечом…
– Под каким еще мечом? – не выдержал Горелый.
– Под мечом судьбы, – спокойно ответила Олеся, отчего ее слова вовсе не стали понятнее. – Я не знала, что это за власть. Власть имеет различные воплощения, она многолика. Ну а теперь вы, Андрей, прямым текстом сообщили мне, какой именно властью вы облечены.
– А сейчас вы, надо полагать, скажете, что полиция и законы этой страны не имеют над такими, как вы, никакой власти, – заметил Шпола.
– Законы существуют. Вернее, не законы, а Закон. Он один – Закон Жизни. Над ним никто не властен. Тот, кто должен умереть, умрет, пусть даже он богат и знаменит. Тот, кто должен его пережить, переживет, пусть даже его замуруют в подземелье без окон и станут морить голодом. Вы, – Олеся неожиданно протянула руку в сторону Шполы, – властны надо мной, потому что я тело. Но вы не властны над собой!
У Горелого слегка помутилось в голове от этого набора слов, которые он не мог переварить, не мог постигнуть их смысл.
– Послушай ты, тело! – вдруг произнес он хамоватым тоном уличного патрульного. – Харэ нам тут мозги полоскать, ладно? Это друг у меня терпеливый, а надо мной, как ты сама сказала, – меч. Что эта хрень означает, потом разберемся. Только, сдается мне, ничего хорошего, так?
– Похоже на то. – Его грубость не выбила Олесю из колеи. – Но мы с вами пока что говорим о вещах, которые не имеют отношения ни к одному из вас. Вы ведь пришли сюда не ради себя, правда? Вас привело ко мне чужое горе. Чужая смерть. Я права?
– Чья смерть? – быстро переспросил Шпола. – И что вы об этом знаете?
– Умер мужчина. Он должен был умереть.
– Почему это "должен"?
– Он был у меня. И я видела над ним тень смерти.
– О ком мы сейчас говорим?
– Я не интересуюсь паспортными данными тех, кто приходит сюда.
– Четыре дня назад. Припоминаете?
– Ко мне приходят ежедневно человек десять. Четыре дня назад… – Олеся на мгновение умолкла. – Пять женщин… Один мужчина… Уже легче – его звали Коля… Николай…
– Фамилия?
– Не знаю. Николай. Все.
– Чего он хотел?
– Тоже не знаю. Посетовал, что на душе тоскливо. Я сказала – смерть близко. Он не поверил, даже посмеялся, потом ушел. Значит, все-таки умер? Услышав о смерти, нельзя смеяться, она от этого только быстрее приходит. Смерть смеха не любит.
– Олеся, наконец-то мы заговорили о конкретных вещах. Вы за визит, или как там вы это называете, берете деньги?
– С вас ничего не возьму.
– Почему?
– Потому что вы пришли не ради себя. Но свое получите.
– Ну хватит уже загадок! – Теперь и у Шполы начало лопаться терпение. – Зачем люди идут к вам?
– Хотят знать будущее, когда черная полоса закончится. Я говорю, когда это произойдет, как и при каких обстоятельствах ее сменит белая, чтобы человек не упустил свою птицу удачи. Большинство людей невнимательны к себе…
– Об этом поговорим попозже. – Шпола, словно гончая, уже учуял след. – Николай Коваленко – вот как звали вашего посетителя. Он позвонил, а потом уже и сам пришел, так?
– Да.
– Вы принимали его в такой же обстановке?
– Разумеется. Я ведь объяснила почему.
– Хорошо. А эти сказочки о Пифиях и пчелках вы ему тоже рассказывали?
– Сказочки рассказывал дед Панас по телевизору, когда я была совсем маленькой.
Опять она за свое… Горелый даже зубами заскрипел. Чем дальше, тем больше ему не нравилась вся эта история, которая просто в голове не укладывалась и поэтому казалась еще более подозрительной. Хотя бы потому, что не было никакой возможности проверить слова этой пророчицы Олеси.
– Ладно, – согласился Шпола. – И что же вы ему сказали?
– Что вижу смерть рядом с ним.
– И что это значит?
– Эти вещи я ощущаю здесь. – Женщина коснулась правой рукой груди в области сердца. – И здесь, – приложила она ладонь ко лбу. – Ни один из вас увидеть этого не может, потому что вы не чувствуете. Ну а что касается меня, я не могу выразить словами свои чувства. Вы ведь не можете описать, как выглядит любовь или ненависть?
– А я чувствую, – снова вклинился в импровизированный допрос Горелый, – что кому-то из нас сейчас окончательно надоест слушать всю эту чушь.
– Чувствовать вы можете все что угодно, Сергей. Но сделать ничего не сможете.
– Это еще почему?
– Потому что власть не с вами. Вам самому надо бояться.
– Оп-па! – Горелый начал медленно подниматься. – Это, надо полагать, угроза?
– Серега, помолчи! – Шполе не понравилось это вмешательство друга. Серый сбивал его с наметившейся было линии, в конце которой уже вроде бы замаячил какой-никакой результат. – Давай по очереди, и вообще, не о нас с тобой сейчас речь!
– Но я еще скажу кое-что, – пробурчал Горелый.
Снова присаживаться к стене он не стал: ноги занемели, и он затоптался на месте, разминая суставы.
– Скажешь-скажешь, – согласился Андрей, торопясь вернуться к прерванному разговору и слегка подаваясь вперед, чтобы лучше видеть лицо женщины. – До этого визита вы были знакомы с Николаем Коваленко?
– Именно от вас я впервые услышала, что его фамилия – Коваленко. И конечно же, ничего не знала о нем. Кроме того, что вскоре его ждет смерть.
– Даже знали, когда именно?
– У смерти, Андрей, нет расписания приема граждан.
– А как вообще ваши… гм… клиенты договариваются с вами о встрече?
– Так же, как и вы. Я не рекламирую себя, как всякие "потомственные гадалки". Если людям нужно мое слово, они сами меня находят. И другим советуют. Вам же кто-то дал мой телефон?
– Жена этого несчастного, Коваленко. Которому вы, Олеся, вынесли приговор.
– Слушайте, Андрей! – Наконец в монотонном голосе женщины появилось что-то похожее на обычные человеческие интонации. – Вы работаете в полиции, вы наделены властью. При определенных обстоятельствах эта власть может стать даже абсолютной, пусть на короткое время, но это действительно так. И вам лучше, чем мне, известно значение слова "приговор". Любому приговору предшествует суд, а я не судья и никого не сужу. И понятия не имею, за какие прегрешения судьба делает чью-то жизнь более короткой, чем у большинства людей… Вернее, – тут же поправила себя она, – иногда я могу увидеть смерть рядом с незнакомым человеком даже в толпе и при дневном свете. Но чаще вот так, как сейчас, – при восковых свечах, в свете Матери-Пчелы…
– Может, хватит уже об этой самой пчелиной матери? – снова не удержался Горелый.
– Заткнись! – окончательно теряя терпение, рявкнул Шпола.
От его неожиданно резкого возгласа вздрогнул, заколебался и погас огонек одной из свечей, стоявших на столе.
Олеся никак на это не отреагировала.
А Горелый поймал себя на совершенно неожиданном для него ощущении.
Погасшая свеча вызвала у него странное беспокойство, которое тут же переросло в глухую тревогу, объяснения чему он, материалист до мозга костей, дать не мог. Точно так же неожиданно исчезло всякое желание вмешиваться в дальнейший ход разговора. Сергей переместился в самый темный угол комнаты и буквально втиснулся в него, как бы оставив прорицательницу наедине со Шполой.
– Олеся, – произнес Андрей уже гораздо спокойнее. – Мы тут с вами сорок бочек арестантов наговорили. Сейчас я попытаюсь подвести итог всему сказанному – так, как я это вижу со своей колокольни.
То, что собирался сказать Шпола, с точки зрения здравого смысла выглядело дико. Но он решил: раз иначе не удается сформулировать, надо говорить то, что приходит в голову.
– Значит, Николая Коваленко до его визита к вам вы не знали. Так же, как не знаете и остальных, кто к вам приходит. Николай пытался найти объяснение некоторым негативным событиям, которые начали происходить в его жизни. Вы же, – следующие слова дались Андрею не без усилия над собой, – каким-то необычным образом умеете отличать людей, скажем, с определенными житейскими проблемами… вернее, проблемами с жизнью… с дальнейшей жизнью… Вы называете это тенью смерти и предрекаете… ее. Изменить, по вашему мнению, уже ничего невозможно. Вы не имеете влияния на смерть и связанные с ней обстоятельства…
– Кто я такая, чтоб на нее влиять, – произнесла женщина все тем же бесцветным голосом.
– Вы не говорите, когда наступит смерть, так как сами этого не знаете, – продолжал Андрей. – Просто предупреждаете о том, что она близка. Так?
– Не предупреждаю. Человека нельзя предупреждать о близком конце. Только те, кто по каким-то причинам наделены властью, убеждены в собственном бессмертии. Но и они рано или поздно умрут. Я вижу смерть. И говорю им это. Точной даты просто не существует.
– Вы предсказали смерть Николая Коваленко, верно?
– Верно.
– Он ради этого сюда приходил?
– Никто не приходит, чтобы узнать, что он обречен. Большинство людей интересует другое – как долго они проживут. Они даже слово "смерть" избегают произносить вслух.
– Итак, – тяжело вздохнул Шпола, – вы почувствовали близкую смерть Николая Коваленко и сказали ему об этом. Так?
– Именно так.
– И как он себя повел после этого?
– Не поверил. Но испугался. Ничего необычного: никто не верит, но все боятся, когда слышат это.
– Больше вы его не видели?
– Дважды ко мне никто не приходит.
– Оно и понятно, – пробурчал из своего угла Горелый. – Я вот слушаю вас, слушаю, и что-то у меня чересчур много вопросов накопилось. Только все равно ты, Пифия, пчелка Майя или как там тебя еще, ничего толком не скажешь. Опять примешься свои байки втюхивать, а у меня времени в обрез. Скажи-ка вот что, раз уж начала, я тут краем уха услышал, что ты не со всех деньги берешь. Значит, с кого-то все-таки берешь. Я человек приземленный, без фантазий. Тарифчик у тебя какой?
– Никакого тарифа у меня нет. И никогда не было. Люди становятся щедрыми, когда узнают о своем будущем что-то хорошее.
– Выходит, ты не всем смерть предрекаешь?
– Не всем. Но и ничего не скрываю. С тех, рядом с кем я вижу близкую смерть, я принципиально не беру вознаграждения.
– Смотри-ка, принципиальная, будто…
Горелый не закончил фразу.
Потому что внезапно понял, с какой стати завел весь этот разговор и что его так волновало с самого начала, не считая, конечно, совершенно нежилого вида ведьминой квартиры. Из сказанного Олесей настырный Шпола все же кое-что упустил. И сейчас, спустя несколько лет после того, как они вместе раскручивали всякие дела, Сергей внезапно увидел своего бывшего коллегу, как говорится, во всей красе: он, как всегда, старается добыть очевидные факты, тогда как неочевидные вещи отбрасывает, не принимая к сведению. Хотя именно то, что скрыто от посторонних глаз, в их деле имеет решающее значение.
Сергей шагнул из угла на середину комнаты.
– Ты, ведьмовская душа, сказала, что не возьмешь с нас денег. Но мы и не собирались их тебе давать. Андрей, следишь за моей мыслью? – Шпола молча кивнул. – Затем ты заявила, что с обреченных на смерть денег не берешь. Ну а их ты видишь. – Он обернулся к другу и спросил: – Ты все понял?
Тот снова промолчал, и Горелый продолжал свою сольную партию: