- И вообще, по дружбе тебе скажу: смелее работай, побольше творчества, импровизации. Я бы даже сказал - предвидения. Самое лучшее, когда ты на месте преступления оказываешься раньше, чем оно совершается. Ведь если мы будем работать только по схеме: "совершил - поймали доказали - наказали", нам век с преступностью бороться. И без никакого результата.
- Знаю. Главное - не наказать, а чтобы наказывать не за что было.
"Данных о том, что беглый Агарышев может скрываться на моем участке, - размышлял Андрей, - вроде нет, но и полностью исключать такую возможность нельзя. А если все-таки предположить?.. Тогда ему надо иметь где-то убежище. У кого-нибудь в доме, в сарае? Нереально. Сразу бы заметили, и слухи бы пошли. Пока же ни слухов, ни фактов на этот счет нет. Значит, не в селе. В лесу? Тоже маловероятно. Наверняка на него уже бы натолкнулись.
В любом случае Агарышев должен быть непременно связан с кем-нибудь из местных, кто бы взял на себя заботу о нем, хотя бы о его пропитании. Кто?"
Андрей перебирал в уме самых ненадежных своих односельчан, искал возможного помощника Агарышева, пока не остановился на Генке Шпингалете.
Кличку свою дурацкую Генка издалека привез. Видно, как окрестили его там, за проволокой, так она и здесь каким-то чудом проявилась. Был он собой мелкий, но жилистый и на вид - шпана шпаной: срисовал с кого-то себе облик, а может, в кино подсмотрел: липкая челочка до глаз, сапоги гармошкой, кепочка в обтяжку и зуб золотой. А главное, чуть не по нем визжал, матерился и за нож хватался, который заправски в сапоге носил.
С участковым-то они старые и непримиримые враги были. Это ведь Андрей (он только что из армии пришел) Генку тогда задержал и в милицию доставил. И в суде свидетелем выступал.
Освободили Генку сравнительно недавно, но отбытое наказание, судя по всему, ничуть ему ума не прибавило: так все и ходил по краешку, пока в конце прошлого лета опять под следствием не оказался.
Дело так получилось. Подкараулила как-то участкового старая Евменовна, дома его ухитрилась застать:
- Андрюша, а ведь я заявление тебе несу. Для принятия мер. К лешему, охотничьему егерю, ходила - не берет, ругается, ногами топает. Ты б, говорит, не шлялась по лесам, а на печке б сидела. А если у меня характер неспокойный, если...
- Я твой характер знаю, - улыбнулся, перебивая, Андрей. - Говори, пожалуйста, о деле.
Евменовна осторожно, как на гвоздики, присела на стул, перебрала, уложила складочки юбки, перевязала платочек.
Смолоду она была красавица редкая - не зря ее тогда Афродитой землемер прозвал. И если случается, что и на склоне лет остается что-то в человеке от былой красоты - стать ли, упругая ли поступь, а то и свежий голос и ясная мудрость во взгляде, то Евменовна к старости все потеряла, живая Баба Яга стала: нос крючком, подбородок тянется к нему волосатой бородавкой, щеки ввалились, да и голос обрела другой - противный, как у пантюхинской козы. Даже в характере черты преобразились, будто и душа старела вместе с телом: была бойкая на язык - стала сварливая, девичью живость поменяла на суетливую пронырливость, вместо общительности стала надоедливой и суетливой. Никто и не заметил, как веселая фантазерка и безобидная болтушка превратилась в ярую сплетницу и выдумщицу, как сменила природный ум на упорную хитрость. И это бы еще ничего, но, смолоду привыкнув быть на виду, до сей поры любила Евменовна, чтобы о ней поговорили, вечно изобретала себе приключения, лишь бы внимание привлечь. Андрею доставало с ней хлопот. И сейчас он тоскливо ждал длинного вздорного рассказа.
- Помнишь, Андрюша, как ты мне быстро корову разыскал, - польстила для начала бабка, - теперь снова выручай, беда пришла: от мишки избавь чуть в лес не утащил.
- Какой Мишка? - не сразу понял Андрей. - Курьянов, что ли? Нужна ты ему, как же!
Евменовна законфузилась, игриво отмахнулась конопатой лапой, собрала сухие губы в ладонь:
- Андрюша, не смейся над старой - грех ведь. Какой Курьянов? Он уж до завалинки доползти не сумеет. То медведь за мной ходит. Вчера всю дорогу из Оглядкина следом перся, паразит, и мычал как корова недоеная, зашептала, приблизившись. - Знаешь, в народе говорят, если медведь вдовый, так он еще с лета бабенку себе присматривает, чтобы в берлоге теплее зиму коротать. А как бабенки нынче все крашеные, в пудре-помаде да духами обрызганные, так он ими брезгает, а я, видать, ему в аккурат пришлась. Да и немолодой уже, верно, в годах - морда и загривок седые, по себе, значит, подбирает, охальник.
"Совсем спятила", - сердито подумал Андрей, отодвигаясь.
- А чего тебя в Оглядкино занесло?
- Ну а как же? Бабы говорят, туристы там остановились, в Хмуром бору, так поговорить с ними хотела... пообщаться, - с удовольствием выговорила бабка новое слово, - новости узнать, рассказать чего.
- Правильно леший тебе посоветовал - на печке сиди, а по лесам не шляйся!
- Помоги, Андрюша, не дай бог, припрется ночью, утащит в лес - совсем ведь пропаду. Какая ему из меня сожительница!
Еще до армии - Андрей помнил - побрызгали Синереченские леса с самолета, чтоб извести какого-то вредного жучка, да так крепко побрызгали - не то что ежика, комара в лесу не осталось. В последние годы ожил старый лес, помолодел, зазвенел птицами, боровая дичь откуда-то взялась, лоси осмелели, волк за ними с севера потянулся. Вот и медведь объявился. Если, конечно, не врет Евменовна, гораздая придумывать что-то уж вовсе несуразное.
- Сходи, Андрей Сергеич, - ныла бабка, - и туристов погляди - вроде уважительные ребята, чайком с конфеткой меня напоили, да уж больно костры шибкие жгут и водки в кустах цельный мешок прячут. Да и маты такие загинают - деревья дрожат. Вот пойдешь поглядеть - и медведя застрели, ладно?
- Нельзя его стрелять, - теряя терпение, отрезал Андрей и встал. - Он на весь край небось один. На развод оставим. И ты от него не бегай, не бойся - не польстится он на такое сокровище.
- Смейся, смейся, внучок, - со злостью зашамкала Баба Яга, - кабы не заплакать тебе, злорадному! - и хлопнула дверью.
В лес Андрей все-таки пошел: туристов посмотреть следовало. Нашел он их легко, поздоровался, осмотрелся. Ни "шибкого" костра, ни водочных бутылок не обнаружил. Ребята оказались аккуратные, из настоящих путешественников. Стоянку держали в порядке: палатки туго натянуты, костерок обложен камнями - не поленились с речки натаскать, топоры торчали в старом пеньке, а не в живом дереве, как иногда бывает, даже ямка для мусора отрыта и прикрыта от мух лапником.
Медведя они, оказывается, тоже видели - приходил под утро, чисто вылизал немытую с вечера посуду, погремел пустыми банками в помойке и ушел, "ничего не сказав".
Ребята предложили Андрею дождаться ухи - вот-вот должны были вернуться рыболовы, но он отказался - некогда...
Хмурый бор только зимой был хмурым, а вообще-то, в Синеречье не сыскать места приветливее и солнечнее. Андрей давно уже не бывал здесь, и радостно ему дышалось, весело было хрустеть валежником, поддавать носком сапога крепкие шишки, снимать ладонью с влажного лица невесомую упрямую паутинку. Он, не удержавшись, срезал зачем-то два крепких грибочка, понюхал, улыбаясь, и наколол их на сухую ветку, высыпал в рот горсть горячей земляники. У большой, туго натянутой между землей и небом сосны Андрей остановился, прислонился к звенящему стволу, чувствуя, как он дрожит, шевелится, толкает в плечо, запрокинул голову. Над ним, высоко-высоко, размашисто качались далекие кроны, гнали по синему небу белые, пронизанные солнцем облака, толстым сердитым шмелем гудел в ветвях упругий ветер.
И вдруг в этом прекрасном разумном мире раздались два резких, почти слившихся выстрела. "Дуплет. Пулями. Кто?" - мелькнуло в голове Андрея, уже быстро шагавшего на еще разбегающийся, мечущийся по лесу грохот. Он шел бесшумно, не раздвигая ветви, а скользя между ними, чтобы не шуршала листва по одежде, ставил ноги легко, чтобы не трещали под сапогами сухие сучки.
На краю небольшой, зарастающей молодняком вырубки Андрей остановился, осмотрелся - увидел невдалеке задержанное густой листвой жиденькое, прозрачное облачко дыма, и ему показалось, что в воздухе еще стоит нерастаявший, тревожный запах пороха. Какой-то человек, стоя на коленях, возился с чем-то большим, темным, что-то быстро делал с ним.
Андрей терпеливо дождался порыва ветра, тихо подошел сзади, сжал зубы, непроизвольно закачал головой. Медведь лежал на спине, раскинув лапы, как убитый человек, запрокинув большую голову с открытыми, будто еще видящими глазами. Земля вокруг него была изрыта когтями, забросана клочьями выдранной травы. В воздухе густо стоял тяжелый дух сырого горячего мяса, жадно жужжа, кружились большие зеленые мухи.
Генка Шпингалет, мотая головой, сдувая с лица комаров, сноровисто, воровато свежевал тушу. Левая рука его, голая по локоть, в ошметках красного мяса, в клочьях мокрой шерсти, задирала, оттягивала взрезанный край шкуры; в правой, окровавленной, безошибочно, точно сверкал тусклым лезвием длинный нож.
- Здорово, браконьер, - негромко сказал Андрей. - С полем тебя.
Тот вздрогнул, выронил нож, мокрая красная лапа метнулась было к ружью, но Андрей успел отбросить его носком сапога.
Генка был в растерянности недолго, нахальства ему не занимать.
- Он сам на меня бросился. Необходимая оборона была, - ухмыльнулся он.
- И ты на этот случай в лес с ружьем пошел, а в стволы "жаканы" забил, - добавил Андрей.
- Ага, он мне давно грозил. Ладно, шеф, давай по совести: мясо пополам, а шкура вся тебе. Галке на свадьбу подарок сделаешь. - Генка поглубже натянул кепочку и снова нагнулся над тушей. - И разойдемся друзьями.
- Что ты, как можно мне с таким человеком дружить? - усмехнулся Андрей. - Загоржусь тогда совсем.
Генка поднял голову, посмотрел кругом, потом снова в глаза милиционеру.
- Жить не хочешь? Мы одни здесь...
- Что? - так спокойно и вежливо, будто действительно не понимал, переспросил Андрей, что Генка сразу понял - не напугать ему участкового, не уговорить его и не совладать с ним.
- Ладно. - Он скрипнул зубами и грязно выругался. - Сейчас твоя сила, но я своего часа дождусь, за оба раза посчитаюсь. Ты жди, оглядывайся!..
После суда (Генку оштрафовали сильно и ружье конфисковали) он при всех сказал и не раз потом повторял, что околоточному (так он Андрея за спиной называл) все равно "пасть порвет". Андрею эти слова передали, и он хотя особенно об этом не думал - других забот хватало, но все-таки понимал: злопамятный, истеричный Генка долго ждать не будет и, как удобный случай выпадет, может на крайность пойти...
Вполне возможно, что с Агарышевым он уже давно знаком был. Надо бы уточнить, где отбывал наказание Генка и не имелось ли у них контактов раньше.
В селе Андрей обогнал телегу, в которую были сложены разобранные разноцветные крылья и мотоциклетные шлемы и которую сопровождал конный эскорт во главе с физкультурником. Андрей остановился на обочине, и к нему подбежала веселая орава.
- Андрей Сергеич, а мы уже тренироваться сегодня начали! У Лешки Куманькова лучше всех получается, а Челюканов боится! Тридцать первого, в воскресенье, летать будем, приходите посмотреть.
22 м а я, п я т н и ц а
- Спасибо за приглашение, обязательно приду.
...Я никого не увидел возле него,
и я не могу себе представить, кто мог
его убить. Его мало кто знал, потому
что нрава он был несколько замкнутого и
неприветливого. Но все же, насколько
мне известно, настоящих врагов у него
не было.
А. К о н а н Д о й л. Записки о Шерлоке Холмсе
В этот черный день только погода была хорошей (ей до наших проблем дела нет, она лишь своими занимается), а все остальное уже с утра не задалось, не ладилось, как говорится, через пень колоду валилось. Андрей с каким-то непонятным нетерпением ждал, когда же вечер наконец придет, будто чувствовал, что эта пятница взаправду черной станет, большие неприятности сулит. Он все на часы суеверно поглядывал, время торопил. Казалось ему: дотянется день до вечера без происшествий, так все и обойдется - или совсем беды не будет, или она надолго в сторону уйдет.
Но не вышло, не получилось. Стукнул в дверь тяжелым кулаком леший Бугров и, не дожидаясь ответа, шагнул в дом...
Бугрова лешим справедливо звали. По облику своему (бородища до пупка, брови седые, волосы чуть не до плеч, трудная хромота) и повадкам (из леса почти не вылезал, ночевать у костра предпочитал, людей сурово сторонился) он прямой леший был.
К браконьерам, невзирая на чины и личности, беспощадность проявлял завидную. Одному большому начальнику из области, отщелкивая цевье от дорогого новенького ружья, он в ответ на бешеные угрозы прямо сказал - со спокойной уверенностью в своей правоте и силе: "Это мой лес. Мне доверено соблюдать в нем все живое. И здесь, пока я сам жив, порядок будет. Никому - ни свату, ни брату, ни тебе, бессовестному, - не допущу его нарушить".
Лешего и свои боялись. Самые отпетые и отчаянные бегали от него, как мальчишки из чужого сада. Какой-то козелихинский парень даже, говорят, прятался от него на болоте, всю ночь просидел по горло в грязной жиже, лишь бы лешему на глаза не попасться.
Но зла на него не держал никто, видно, хорошо понимали, в чем корень его беспощадности, и уважали за это.
Всегда угрюмо-спокойный, он был сейчас встревоженным, почти растерялся. Участковый, правда, не сразу это заметил.
- Как дела, Федор Михайлович? - приветливо поздоровался Андрей. Они часто помогали друг другу, бывали уже в переделках, испытали взаимную помощь и прониклись взаимным уважением. Если не любовью.
Бугров оперся на ружье, бросил на стул шапку, он и летом ее не снимал.
- Дела-то, говоришь? Было бы хорошо, кабы не было так худо. Собирайся, Сергеич. И дружинников возьми. Двоих. Не особо трепливых.
- Что случилось? - Андрей спросил, уже на подробности рассчитывая. Что именно случилось, ему уже ясно было.
- Мертвое тело Веста нашла.
- Где?
- На Соловьиных болотах. В самой воде. Всплыло, она и учуяла. Правда, дух такой, что и собаки не надо. Любой насморк прошибет. С неделю, не меньше, пролежал.
- Мужчина?
- Мужик по первому виду. Однако я особо не приглядывался, не трогал. А так не видать - лицо в воде. Пошли, что ли?
- А что тебя на болото занесло? - спросил Андрей, собираясь.
- Там, в самой глуби, еще при помещике сторожка была - крепкая такая. Я ее под зимовье приспособил, ночевал иногда, припас кой-какой держал. Место спокойное, кроме меня, кто туда доберется? Пути не сыскать. Сегодня, как шалаши для пионеров ладить закончил, дай, думаю, попроведаю. Вот и наткнулся, далеко не доходя. Совсем недалече от дороги.
Болота Соловьиными назывались вовсе не потому, что сидел в них когда-то Соловей-Разбойник, хотя ему тут самое место было, а потому, что действительно свистели в них голосистые птахи свои щедрые песни. Собственно, соловьи звенели не в самом, конечно, болоте, а в овраге, который начинался сразу от дороги и шел в глубь леса, раздавался вширь, зарастал по-над водой зелеными травами, превращался в жидкую трясину.
Место это не любили, обходили стороной, считали нечистым. Неохотно говорили о нем, а уж бывать там только самым отважным доводилось.
Да и то сказать, каких только косточек - и черных и белых - не гнило здесь, в смрадной вечной глубине, какой только кровью - и голубой и алой не разбавлялась черная болотная жижа.
Вот уж на нашей памяти, годов десять тому, леший Бугров, который один осмеливался заходить на болота и знал их тайные тропки, подцепил концом ствола плавающий среди зеленой ряски новенький картуз. Кто его потерял, вовек не узнать. Как он туда попал, что и говорить - яснее ясного.
И травы здесь растут яркие, коварные и обманчивые. И дерева - кривые да коряжистые, поросшие, как грязным клочкастым волосом, путаным и рваным мхом. И часто сидит на таком дереве черный ворон и каркает хрипло, скрипуче, до мороза по коже.
Все было в болоте том. И пузыри вырывались из черной глуби, и туманы ходили меж дерев, будто утопленники в саванах, и огоньки плавали над бездонными пучинами. И стоны по ночам глухо доносились до путника, и вроде шепот шел над кочками, и говор слышался глухой, нелюдской, непонятный...
Даже луна здесь особая была - холодная, белая, безразличная. Смотрит сверху, как над болотами бродят туманы и огоньки, бесшумно, а то и с гулким хохотом, мелькают меж кустов страшные глазастые совы - и вроде все это ей очень нравится.
Многие верили, что в болотах нечисть водилась - то ли водяной, то ли еще какая темная сила, толком никто объяснить не мог, но ходили про эти места худые слухи. Старая Евменовна любила об этом поговорить, да и та мутно объясняла: "Поводит, поводит огоньками по кочкам, да и столкнет в бучило и тянет за ноги вглубь и щекочет". И человек вместо того, чтобы звать на помощь, хохочет дурным голосом на весь лес - отпугивает своих возможных спасителей...
Не любили на селе Соловьиные болота, боялись их и без крайней нужды сюда не заглядывали, далеко стороной обходили, хотя ягода тут водилась знатная и дичь хорошая была. И соловей здесь отменный селился. Иногда, по весне, аж с дороги было слыхать его песни, от которых у любого заходилось и печально и радостно сердце...
Сейчас день был ясный, шли они твердой тропкой, а над болотом висела в жуткой тишине мятежная тревога. Издалека Вестин вой заслышали. Еще немного прошли, и она, обрадованная, из-за кустов к ним выскочила. Андрей даже вздрогнул - так напряжен был.
Дружинники в сторонке остались, участковый с Бугровым ближе подошли. Подошли непросто - оба под ноги смотрели, чтобы след, какой будет, увидать и не уничтожить: Бугров еще дорогой сказал, что, верно, не своей волей этот несчастный мужик в болоте оказался, похоже даже, дырка у него в спине есть, ружейная.
- Вон, гляди, у края, видишь?
Андрей уже и сам разглядел. Там, где твердое кончалось, торчало из воды что-то темное, пятнистое, видны были ноги в рубчатых походных ботинках, спина с каким-то рисунком на куртке, а голова была вся в воде, только волосы чуть виднелись и шевелились, как тонкая водяная травка.
Правду сказать - жутко было участковому. Но что делать - надо. Ближе Андрей подошел и точно - на спине две дырки разглядел на курточке. И курточка жалкая какая-то: вроде детской, заяц на ней нарисован и "Ну, погоди!" написано зелеными буквами.
Андрей вернулся к дружинникам.
- Вы, ребята, с Федором Михайлычем меня здесь подождите. С места не сходить и никого не подпускать. Я сейчас вернусь, позвоню только.
До приезда опергруппы Андрей с Бугровым место происшествия осмотрели. Кругами ходили, все больше и больше забирая. Андрей первым палатку нашел и Бугрова позвал.
Палатка была зашнурована, рядом на сучке мешок походный висел с продуктами, в пеньке топорик ржавел. Около кострища обувка на колышках висела - видно, сменная, на сушку.
Леший полог палатки откинул, голову внутрь сунул, посмотрел, понюхал, проворчал:
- Точно, неделя лапнику будет, - пошарил в изголовье и сумку вытащил - как полевая, прочная.
Андрей с волнением открыл ее, достал документы, бумаги, посмотрел внимательно. Бугров за его лицом вопросительно следил.